Эллюль, Жак. Политическая иллюзия. Пер. В. В. Лазарев
жүктеу/скачать 1.49 Mb.
|
| К реализации определенных ценностей через политику можно подойти иным способом. Между политикой и справедливостью существует коренное противоречие. Политика, как указывалось ранее, может действовать духовными, идеологическими или политическими ограничениями, нажимом. Хорошо проведенная политическая операция никогда не может породить чего-либо, кроме силы; созданные в результате операции институты служат только орудиями или инструментами такой силы. Но можно, пожалуй, возразить: разве интересующийся политикой гражданин не желает видеть эту силу находящейся под контролем? Разве он желает ее дальнейшего роста? Это величайшая иллюзия. Чем больше индивид становится политизированным, тем чаще он рассматривает все проблемы как политические и размышляет о них как о политических проблемах, тем большее значение придает он политическому действию, считает его единственно возможным путем решения проблем. Он сам наделяет этот путь максимальной силой и эффективностью. В то же время, чем больше он политизирован, тем основательнее он будет ориентирован на основную политическую силу — на государство. Чем чаще он обращается к помощи государства, тем больше придает ему силы.
Для него существует только одна проблема: кто будет контролировать государство? Будет ли это осуществлять партия, к которой он принадлежит? Тогда все сложится замечательно. Другая партия? Тогда все пойдет плохо. Но он никогда не подумает об ослаблении самого государства; все, о чем он помышляет, — это смена должностных лиц. Никакое меньшинство не желает ослабить силу государства. Последние пятьдесят лет показали, что всякое меньшинство, достигнув власти, усиливает государственную власть. Люди под воздействием политики все реже и реже стремятся к контролю над государством; политизируя все, они считают нормальным, что государству предстоит постоянно расширять свою сферу действия и использовать все больше инструментов власти. В их глазах это правомерно, потому что они верят, что все проблемы будут разрешены политическим действием. Здесь можно видеть все уже описанные феномены: автономия политики по отношению к моральным ценностям; конфликт между ценностями и усиливающейся государственной властью; связь между средствами и целями. Эта комбинация раскрывает трагически иллюзорный характер веры в то, что справедливость, истина и свобода могут быть достигнуты, если вверить эти ценности государству. Можно было бы возразить, что мои примеры носят частный характер, что мои приемы идеализации слишком натянуты и грубы и что политическая деятельность не всегда и не везде именно такого рода, что она гораздо более дифференцирована, что эксцессы не следует брать в качестве примеров и что (во всяком случае американская и британская) демократии носят совсем иной характер. Это верно. Но все значительные факты указывают на развитие в одном и том же направлении. Наше современное политическое развитие отмечено растущим числом военных правительств, которые нельзя считать ни диктатурами, ни демократиями, и устанавливаются они во все большем числе стран. Мы должны опираться на факты, которые несут в себе зачатки будущего, принимать в расчет их, а не случайные поддержки парламентарных демократий и либеральных традиций. ГЛАВА VII ДЕПОЛИТИЗАЦИЯ И НАПРЯЖЕННОСТЬ 1. Деполитизировать? Читатель, который набрался бы терпения дойти до этого пункта, сказал бы: "Все это лишь иной довод в пользу аполитичности. Недействительно ли это — решение? Если государство действительно проводит политику так, как здесь изображено, даже несмотря на то, что граждане и различные организации участвуют или по крайней мере пытаются участвовать в политике, то не будет ли государство действовать в усугубление положения, если никто не станет пытаться установить контроль над ним или вмешиваться в использование власти государством? Деполитизация — это не решение. Как раз наоборот". Фуве (Fouvet), подводя итог мнениям сотен представителей политической науки, правильно говорит: "Нет демократии без политических партий... Тот, кто отвергает эти партии, делает двойной политический выбор; он присоединяется к правым, которые не оформлены в партии, и борется против демократии. Персонализированная власть — это общий закон в современных политических обществах. Это не исключает демократии там, где организованные партии и децентрализованные институты противодействуют той мощи, которая сосредотачивается в исполнительных органах. Там, где ничего не стоит между персонализированной властью и деполитизированными массами, возникает опасное положение... Голлизм, усиливая политический вакуум и институализируя его, может подготовить путь к авторитарному режиму"'. Верно, что деполитизация вовсе не может служить средством для избавления от всех недостатков нашего политического мира2 или от усиления государственной власти. Я никогда не называл аполитизм благом. Аполитизм у очень 1 "Монд". 1962, янв. 2 Мнения по вопросу о деполитизации самой по себе крайне противоречивы. Прежде всего имеются такие аналитические исследования, как доклад Мерле (Merle) "Инструментарий аполитизма" ("Inventaire des Apolitismes"). где проводится различение между тактическим аполитизмом (пропаганда справа, попытки ослабить какого-нибудь противника), организованной деполитизацией (в которой лидеры пытаются "отвратить общественное мнение от бесплодных политических игр" и усилить апатию и индифферентность) и, наконец, доктринальным аполитизмом, характеризующимся главным образом морразианской склонностью и технократической концепцией. Все это не очень-то воодушевляет. Другие питают отвращение к деполитизации, которая служит для них свидетельством того, что существующий режим в глазах общественного мнения неправомерен: что низшие классы почивают на лаврах: что граждане не способны: что в подобных случаях демократия не может функционировать. В такой ситуации эти люди настаивают на необходимости иметь партии. Согласно Анд-ре Филипу (A.Philip) — "За гуманистический социализм". (Pour un socialisme humanlste) — и Жоржу Веделю (G.Vedel), как мысль не может существовать без языка, так демократия — без партий. большого числа — хотя, конечно, не у большинства — французов вовсе не является достоинством. Он скорее дает людям, правда, дешево купленное чувство облегчения — Но некоторые серьезные представители политической науки видят в аполитизме доказательство того, что режим выглядит удовлетворительным в глазах большинства граждан, которые не желают менять свое правительство или свою конституцию (Герберт Тингстен) (H.Tingsten) или заняты более полезными делами, чем политические дискуссии (Дэвид Рисман). Эти ученые отмечают также, что наибольшее политическое участие наблюдается в авторитарных государствах. Серьезные исследования показали, что быстро увеличивающееся количество участвующих в выборах представляет опасность для демократии, потому что как раз на выборах неожиданно активизируются наименее просвещенные граждане. В результате всего этого приходят к признанию, что аполитизм сам по себе не должен подвергаться автоматическому осуждению (Lipset S. Political Man. N.Y., 1960). Мы обнаруживаем те же самые противоречия даже в литературных трудах. Роман Германа Брока "Простаки"(Негтапп Broch "The Innocents") замечателен своей смесью истины и вымысла; Брок правильно подчеркивает, что политический индифферентизм является благодатной почвой для установления преступного диктаторства. Но он произвольно покидает эту точку зрения, когда пытается сделать каждого человека ответственным за все на том основании, что масса людей вовлечена во все, что происходит, за все, что делается хорошего и дурного. Как указано ранее, совершенно бесполезно настаивать на том, что я ответствен за все. Я, по существу, не могу предпринимать что-либо по всякому поводу. Проблема заключается в том, чтобы определить что может сделать человек эффективно в политической ситуации. Этого в силу своих философских общих представлений Брок старательно избегает. Вместе с тем Достоевский в романе "Идиот", и Генрих Бёлль в "Двух таинствах", и Петру Думитриу в "Инкогнито" правильно подошли к этой проблеме. Но, сделав это, они оставили в стороне сферу политики. они не считают себя больше ответственными за что-либо. Люди говорят: "В конце концов кто-то беспокоится и заботится о том, чтобы принимать решения, кто-нибудь еще берет на себя ответственность; поэтому меня это больше не касается, мне нет надобности утруждать себя, если что-то неладно; в конце концов есть кормчий. Мне уже не нужно искать решений — кто-то решает за меня. Я могу спокойно посвятить себя своим личным делам. Ничто общее, коллективное не затрагивает меня больше". Этого рода аполитизм есть лишь простой уход в частную жизнь, бегство или отказ, обусловленный трудностью или ленью перед лицом проблем. Это подлежит осуждению точно так же, как неприятие того факта, что в нашем обществе по существу все — политическое. Неверно, что человек оказался вне досягаемости для политики, если всего только повернулся к ней спиной; она все равно настигнет его. Бессмысленно ожидать, что в наше время достаточно было бы забиться в свой угол и тем самым защитить себя от воздействий всепроникающего государства. Последнее не меняет своей природы; и каковы бы ни были ваши намерения, оно легко обнаружит вас. Кроме того, я согласен с одним юмористом, сказавшим об особом аполитизме Пятой республики: "Согласно мнению правительства, ассоциация или группа аполитична, когда она активно проводит правительственную политику". Я никогда не ставил себе целью вести читателя по направлению к аполитизму. Я вполне отдаю себе отчет о скрытой в нем лжи: стать аполитичным — значит сделать политический выбор, и в результате этого аполитичность скрывает в себе некоторые вполне определенные политические выборы. Та идея, что человек может избежать политики будучи не-политическим, столь же абсурдна, как и сама политическая иллюзия. Поэтому я не ставлю себе целью приглашать людей отбросить интерес к политике или третировать ее, равно как и доказать бесполезность политических отношений. Они ведь существуют; и государство так или иначе привязывает граждан к политике. Конечно, оно делает это сегодня в условиях, отличных от вчерашних, но все же это политическая деятельность. Во всяком случае, гражданин подвержен политическим воздействиям, а государство уверено, что ничего не может сделать без поддержки масс. Даже когда массы деполитизированы, голосуя, они все же совершают политический акт, который не улавливается государством. Идеальной ситуацией для каждого гражданина было бы превращение его в совершенно адекватного тем требованиям, которые предъявляются политическими актами в обществе. Но верить в подобную возможность было бы чистой иллюзией. Однако это не означает что политическая деятельность бесполезна или что все отношения к политике однопорядковы и непременно иллюзорны. * * * Призывать человека деполитизироваться не обязательно означает привести его к положению аполитичности или приглашать заняться другими вещами. Наоборот, поскольку политическая проблема весьма существенна, это означает подвести человека к необходимости взглянуть на нее другими глазами. Следует отбросить надежду на то, что конституционные законы, хорошие институты или социально-экономические изменения приведут к решающим переменам в чем бы то ни было. Следует также отбросить упования на то, что гражданин сможет контролировать государство. Основной ошибкой в 1789 г. была вера в то, что контроль над государством может быть установлен внутри государства и что последнее может стать саморегулирующимся механизмом. Опыт показал, что государство отступает, только если встречает на своем пути непреодолимое препятствие. Этим препятствием может быть только человек, т.е. граждане, организованные независимо от государства. Но, однажды организовавшись, граждане должны обладать подлинно демократическим поведением, чтобы уметь де- и реполитизировать; этот подход может быть только результатом освобождения гражданина от иллюзий. Решительные перемены всегда делали акцент не на мнение, а на поведение. Демократическое поведение зависит от двух основных условий. Первое требует, чтобы политические отношения были освобождены от мифов и представлены в истинном виде. Странно и даже непонятно, что люди, столь демократичные на словах, оказываются именно теми людьми, которые уклоняются от своих политических функций, странно, что самые либеральные люди оказываются наиболее непримиримыми1. Демократическое поведение предполагает, что человек знает о неустойчивости мнений; в частности о том, что совершенная система не может быть достигнута, или что в политике не место спра- 1Я не согласен с теми исследователями, которые полагают, что у среднего гражданина отсутствует политическая страстность, что он подвержен обычно скептицизму и лени. Напротив, какая-то скрытая политическая страстность появляется в каждом случае, по поводу всякого события. Что действительно у него отсутствует, так это лично выработанное мнение, но не страстность. ведливости, и потому приходится в определенной мере ограничивать объем разного рода политических дебатов. Эти допущения в известной мере устранят ту доходящую до исступления раздражительность, в которую впадают в наше время люди1. Какой-нибудь человек, выводящий мелом на стене: имярека на виселицу, — конечно антидемократ, неважно, какое политическое преступление совершил этот имярек. Для демократа никакое политическое действие, даже если оно может быть названо преступлением или рассматриваться как угроза демократическому устройству, не заслуживает такого наказания, т.е. балансирования на грани жизни и смерти. Необходимо все делать для того, чтобы политические чувства, реакции и мысли гражданина не были столь драматическими. Но это значит, что необходимо освободить политическое мышление от мифов, а в то же время вся наша пресса только тем и занимается, что вовлекает нас в мифотворчество. Читатели тем самым погружаются в мир произвола и иллюзии, в мир искусственных политических суждений и искусственных эмоциональных реакций. Когда я говорю о мифе, я употребляю этот термин в строгом смысле, так же как я пытался показать, что для мифа характерны различные оттенки, например: "Конструирование ряда событий, сведенных к одному рассказу, начиная со структуры и кончая абсолютным понятием; это конструкция — подобно всем 1 См. отличный анализ (Jouvenel B.de. De la politique pure. P.. 1963.P. 244 ff), где говорится, что "если люди желают придерживаться политической игры в системе определенных правил, то следует убавить риск" (р. 265). Это то же самое, что мое понятие "релятивизация". Но следует помнить, что народ и техницисты всегда доводят риск до предела. политическим отношениям и институтам, — в которой подмостки составлены из более или менее связанных событий, и по мере того, как они излагаются, завершается сам рассказ (с которого собственно политические отношения никогда не начинаются). Другой оттенок обнаруживается в самом изложении. Мифы всегда объясняют ситуацию, положение человека, они всегда предстают некоторым построением; и они объясняют также политические отношения, потому что последние испытываются и познаются через средства массовой информации. Политические деятели всегда прибегают к объяснениям — положения пролетариата, распада Германии в 1918 г., научных проблем в Советском Союзе и т.д. Последним оттенком служит особый колорит, всеохватывающее представление, в которое всегда окутываются политические отношения, побуждая людей к действию. Политизированный человек мыслит не рационально, а через образы, представляющие собою набор сконструированных объяснений, через всеобщее представление о мире. Это мифологическая черта, которая препятствует всякому демократическому поведению, толкая человека на крайние действия и наделяя его доктринерскими страхами и мнениями. Эта черта должна быть преодолена любой ценой, если люди хотят предпочесть сознательное поведение, которое только и сможет спасти демократию и все реальное в политических отношениях. Вторым основным условием подлинно демократического поведения гражданина является такое изменение в его личном развитии, которое должно помочь ему не быть игрушкой в руках ортодоксальных учений. Никто в принципе не возражает против этого; на деле это просто чистая банальность. Но исключительная трудность состоит в том, что все имеющиеся на сегодняшний день средства, способные сделать гражданина понимающим и знающим положение дел, существуют в таких формах, что они противоречат такой цели. Возьмите образование, например: чем больше оно ориентируется на практическое обучение, приспособленное к современному миру, тем лучше ребенок подготовлен к вступлению в этот мир, но и тем чаще благодаря адаптации у него отнимаются подлинное познание и возможности стать сознательным. Иезуитское образование 1930 г. представляется подходящим для этой цели значительно более, чем современное обучение, проводящееся по нашей аудио-визуальной инструкции, которая служит не чем иным, как просто механизмом адаптации к обществу, препятствующим таким образом с самого начала всякому подлинному познанию. То же самое верно относительно информации. Не существует больше проблемы с информированием гражданина, который уже обладает избытком информации. Ошибочно утверждать, что больший объем информации делает гражданина более осведомленным. Он скорее тонет в текущих событиях, становясь, таким образом, легкой добычей пропаганды и превращаясь в символ политической иллюзии. Это не значит, что информация должна быть целиком приглушена, это значит только, что в том виде, как она существует в настоящее время, она может только подготовить человека приспособиться к иллюзии. Знание и понимание могут прийти только к индивиду, но не к социальной организации. Это узловой пункт основных заблуждений. Очевидно, что "субъект политических отношений и отдельное лицо идентичны", но субъект практической политики может быть только отдельным лицом как таковым, отдающимся как таковое политическим устремлениям; прежде чем утверждать свою ответственность в общественных отношениях, необходимо стать самосознающим лицом, и задача образования и информации состоит в том, чтобы порождать не столько политическую активность, сколько самосознание. В работе "Государство и гражданин" глава, посвященная частной жизни, представляется наилучшей. В ней говорится: "Различие между политическим и частным является основной посылкой всякого анализа... Частные политические интересы ограничены именно потому, что интересы частной жизни суть интересы ограниченные. Но нет постепенного перехода от одного к другому, поскольку политические отношения предполагают вмешательство частных интересов, так же как частная жизнь — интересов политических". Это точная констатация того, что должно быть, и признание различия между общественной и частной жизнью представляется совершенно необходимым. Но в современной ситуации политика претендует на управление буквально всем, включая и нашу частную жизнь; гражданин оказался политизированным, или ему говорят, что он должен быть политизированным. Чем дольше живет человек в иллюзорном мире политических отношений, тем заметнее меняется его частная жизнь: а именно, она теряет свой смысл, свой вкус, свою оправданность, кажется бесцветной и недостойной полного способностей информированного гражданина, охваченного желанием слу- жить, быть на виду, посвятить себя делу. Частная жизнь должна быть восстановлена, но этого нельзя сделать искусственно техническими, внешними средствами. Это, кроме того, означало бы недопустимое вмешательство политики. Частная жизнь должна быть "вновь открыта". Необходимо "вновь открыть" ситуацию, в которой подлинные проблемы жизни поставлены не в терминах политики. 2. Напряженность1 Всем нам известен великий принцип нашего общества: приспособление. Этот термин и сопутствующие ему учения социальной психологии имеют американское происхождение. Но когда советские руководители говорят о советском гражданине, о его образовании, обязанностях и недостатках и когда нам твердят о тождестве коллективной и индивидуальной жизни в мире социализма, об отсутствии "противоречия" между людьми и социально-политической действительностью, то это то же самое, что и приспособление. На индивидуальном уровне каждый на опыте узнает, насколько тягостны внутренние конфликты и что лучше жить упорядоченно, безмятежно и уравновешенно. Но глубинная психология раскрыла нам много нового об этих конфликтах и доказала, что они гораздо серьезнее, чем кажутся. Психоз и невроз проис- 1 Только очень немногие видят в этом ключ проблемы. Еще меньше людей пытается разрешить ее. Статья в "Arguments" (I962) довольно трагична: она приходит в конечном счете к постижению проблемы, но считает ее безнадежной. Она остается в сфере слов или принимает за решение то, что является всего лишь проблемой. текают из неподконтрольных внутренних напряженностей; отсюда вывели заключение, что этих напряженностей следует избегать, чтобы устранить их ужасные последствия. Тогда были мобилизованы все известные средства анализа (использовавшиеся, конечно, не только в этом деле). Однако задача всегда заключалась в том, чтобы более или менее приспособить индивида к себе и к его действительной жизни, из которой проистекает большинство конфликтов и трений. В группах имеет место та же самая проблема; люди пришли к пониманию, что группа, где существуют конфликты, взаимные обвинения, зависть между индивидами, это не только менее счастливая (как в случае с семьей), но также и гораздо менее эффективная группа в разрешении задачи или в выполнении функции (такой, как работа). Поэтому важно редуцировать эти конфликты, прежде всего для того, чтобы дать возможность группе в полном объеме выполнять свою работу. Человеческие отношения и эксперты в области человеческой инженерии заняты прежде всего решением этой проблемы. Группа не есть единый организм; это сумма индивидуальностей. Проблема заключается в необходимости установить свободные, счастливые и бесконфликтные межличностные отношения между индивидами. Это не только в интересах группы, потому что все отношения окажутся испорченными, если два члена группы находятся в конфликте; это также и в интересах каждого; это приведет к счастью каждого человека. Каждый человек является частью многих групп, и его счастье зависит от его места в этих группах и от его отношений с другими. Если у него хорошие и действительно уравновешенные отношения в семье, на службе, в спортивном клубе или в его союзе, этот человек счастлив; и это не может быть иначе: его счастье целиком зависит от системы социальных отношений. Поэтому все сводится к вопросу о приспособлении. Если каждый вполне приспособлен к своей среде, своей группе, своей работе, своим товарищам в группе, то он счастлив и деятелен и помогает смягчить проблемы, с которыми сталкивается группа. Если каждый приспособлен, то нет больше групповых проблем. Коммунизм обещает то же самое, только другими словами. Всем знакомы мучительные последствия для индивида, наступающие, когда культурные понятия и моральные нормы, которые он усвоил, вступают в конфликт с совершенно иного рода моделями поведения, требуемыми изменившимся обществом. Конфликты между идеализмом и техникой, моралью и конкуренцией, гуманистическими учениями и профессиональной деятельностью — короче, конфликты между идеологиями, берущими свое начало в XVIII и XIX в., и современной действительностью. Эти конфликты должны быть разрешены — фактически идеологии должны быть приспособлены к действительности, а индивид — к этим новым условиям. Классовые конфликты должны найти свое разрешение в той же плоскости; это дело как организации, так и психологии. Основная цель — полное приспособление индивида к различным видам его деятельности, к среде, своим функциям, своему окружению. Плохо приспособленный индивид не только несчастен, но также становится и причиной расстройств, беспорядков и общей неуравновешенности. И он может приспособиться только путем смягчения всех напряженностей, как внутренних, так и внешних. Это учение не просто доктрина; оно вдохновляется тысячами книг и широко используется в жизни. Но следует отдавать себе отчет, что это учение имеет смысл только в том случае, если оно основывается на определенных ценностных выборах и известных предпосылках — прежде всего это комфорт и счастье. Гигантские усилия к приспособлению, прославление экстравертированного индивида и неприязнь к противоречиям и конфликтам целиком покоятся на той идее, что единственной целью, единственным смыслом, единственной ценностью в человеческой жизни является счастье; и, далее, на том убеждении, что единственное средство, единственный путь к этому счастью — это комфорт: материальный (высокий жизненный уровень, сокращение рабочего времени, отсутствие физической боли) и моральный (безопасность, легко используемые рекомендации и простые объяснения, идеализм). Это общие ценности и для Запада, и для коммунистического мира. В этой общей ориентации политика играет двусмысленную роль. С одной стороны, она порождает противоречия и конфликты, в результате чего подпадает под обстрел критики в обществе, подобном нашему. Это привело к тому, что все психологические исследования групп, предпринятые с целью показать, что демократическое поведение, сглаживающее конфликты, одновременно и наиболее эффективное и политически наиболее подходящее, хотя только при условии, что человек целиком интегрирован в свою группу. жүктеу/скачать 1.49 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|