Глава 21 ДУХОВНЫЙ ВОДОВОРОТ

Наше будущее

Со времен Ньютона Вторая волна цивилизации принимала, что время течет, бежит по прямой из туманного прошлого в самое отдаленное будущее. Это рисовалось как абсолютность времени, его единообразие во всех частях Вселенной и независимость от материи и пространства. Считалось, что каждый момент или отрезок времени такой же, как и следующий(14).

Сегодня писатель Джон Гриббин(15), в прошлом ученый-астрофизик, говорит: "Трезвые ученые с непогрешимыми академическими дипломами и званиями и с годами исследовательской деятельности за плечами умиротворяюще сообщают нам, что ... время - это не то, что течет неумолимо вперед в постоянном темпе, отмечаемом нашими часами и календарями, - на самом деле оно может деформироваться и искривляться, а конечный результат зависит от того, где и как мы его измеряем. В максимально особом случае сильно сжимающегося объекта ("черной дыры") можно совершенно отрицать существование времени, пока вы находитесь вблизи него".

Уже в начале XX в. Альберт Эйнштейн доказал, что время может сжиматься и растягиваться, что взорвало концепцию абсолютного времени. Он рассмотрел ставший ныне классическим случай двух двигающихся друг относительно друга наблюдателей. Это выглядело примерно так.

Человек, стоящий рядом с железной дорогой, видит две вспышки света одновременно - одну с севера, другую с юга. Наблюдатель находится посередине между двумя источниками света. Второй человек сидит в поезде, мчащемся на север. Когда он проезжает мимо неподвижного наблюдателя, он тоже видит эти две вспышки. Но ему они не покажутся одновременными, потому что поезд мчит его к одному из источников света (тому, что на севере) и от другого (того, что на юге). Поэтому наблюдатель, сидящий в поезде, заметит вспышку с севера раньше, чем ту, которая идет с юга.

Несмотря на то, что в обычной жизни расстояния очень малы, а скорость света так велика, что эта разница не ощутима, мысленный эксперимент Эйнштейна привел к ошеломляющему выводу: понятие одновременности, как и вообще времени, не абсолютно, а относительно, оно зависит от скорости наблюдателя относительно наблюдаемого объекта.

Долог был путь от того понятия времени, на котором основывалась классическая физика и вся индустриальная реальность. С ним же связаны понятия "раньше" и "потом", которые имели смысл, не зависящий от какого бы то ни было наблюдателя.

Сейчас физика подорвана и разрушена. Исследователи ежедневно придумывают или обнаруживают новые элементарные частицы или наблюдают астрофизические явления - от кварков до квазаров, с такими поразительными свойствами, что некоторые из них дают дополнительные мотивы для изменения наших представлений о времени.

На одном конце масштабной шкалы, к примеру, находятся "черные дыры", которые связаны с размерами Вселенной, они поглощают все, включая собственное излучение, при этом законы физики деформируются (если не нарушаются)(16). Эти черные омуты, как мы уже отмечали, заканчивают свое существование, образуя "сингулярность" - точку, в которой энергия и материя просто теряют смысл, "исчезают". Физик Роджер Пенроуз предположил существование "белых дыр" и "пробоин", через которые освобождающаяся энергия или материя извергается в другую Вселенную - какой бы смысл мы ни вкладывали в это понятие.

Считается, что момент приближения к "черной дыре" подобен земному понятию вечности. Поэтому, если Межзвездная служба слежения пошлет космический корабль для исследования "черной дыры", мы миллионы лет будем ждать, когда корабль достигнет ее. И все же из-за гравитационного искривления в окрестности "черной дыры", не говоря уж о релятивистском изменении скорости, бортовые часы на корабле покажут, что прошло всего несколько минут или секунд.

Покинем теперь небесные просторы и войдем в микромир - мир частиц и волн. Мы обнаруживаем в нек столь же ошеломляющие феномены. Доктор Джералд Фейнберг из Колумбийского университета даже назвав некие гипотетические частицы тахионамр - они движутся со скоростями, превышающими скорость света, но с их помощью, по мнению некоторых физиков-теоретиков, время может замедляться и даже "идти вспять"(17).

Английский физик Дж. Тейлор(18)* утверждает, что "понятие времени в микромире существенно отличается от такового в макромире". Другой физик, Фритьоф Капра(19)**, излагает эту мысль проще. "Время, - говорит он, - течет с разной скоростью в разных частях Вселенной". Поэтому мы все больше и больше убеждаемся, что просто говорить "время" мы не можем; существуют разные понятия времени, подчиняющиеся разным, порой противоположным, законам в разных областях Вселенной или иных обитаемых Вселенных. Тем, из-под кого выбита опорная идея Второй волны об абсолютном линейном времени, не удается заменить ее древней идеей цикличного времени(20).

Таким образом, в то самое время, когда мы радикально перестраиваем наше социальное использование времени введением гибкой системы рабочего времени, рассредоточением рабочих мест при использовании механических транспортеров и другими способами, описанными в главе 19, мы фундаментально изменяем наше теоретическое представление о времени. И хотя представлялось, что эти теоретические открытия не имеют сиюминутного практического приложения в повседневной жизни, оказалось, что в результате этой теоретической болтовни у школьной доски и были выведены формулы, которые привели к расщеплению атома.

* Тейлор Джефри (1886-1975) - английский ученый в области механики, иностранный член АН СССР (1966).

** Капра Фритьоф - видный теоретик трансперсональной психологии, специалист в области физики высоких энергий. На русском языке см.: Капра Ф. Уроки мудрости. М., 1996.

Космические путешественники

Мы меняем реальное пространство, в котором мы все живем, работаем и развлекаемся. Как бы далеко и часто мы ни перемещались с того места, где мы живем, к месту нашей работы - все это воздействует на наше восприятие пространства. И все это меняется. Конечно, когда возникла Третья волна, мы вошли в новую фазу связи человечества с пространством.

Первая волна, которая привела к всемирному распространению сельского хозяйства, принесла вместе с тем - об этом мы сказали выше - создание фермерских хозяйств, в которых жило большинство людей, не уезжая на большие расстояния от мест своего рождения. Сельское хозяйство внедрило основательность, ограниченное пространством, интенсивное существование, а также воспитало мощное осознание места - деревенское мироощущение.

Вторая волна цивилизации, наоборот, сосредоточила колоссальное количество людей в больших городах, и, так как стало необходимым перевозить ресурсы издалека и возникла проблема распределения благ, люди стали подвижны, легки на подъем.

Третья волна изменила наше мироощущение, скорее рассеивая, чем концентрируя человеческое сообщество. В то время как миллионы людей продолжают вливаться в городскую среду, все еще продолжающую быть основой индустриальной части мира, все высокоразвитые в техническом отношении страны уже испытывают противоположные тенденции. Жители Токио, Лондона, Цюриха, Глазго и десятка других больших городов уезжают, но в средних и маленьких городах население увеличивается(21).

Американский совет по страхованию жизни сообщает: "Некоторые эксперты по городской жизни считают, что большинство городов США отошло в прошлое(22). Журнал "Fortune" сообщает, что транспорт и связь порвали оковы, которые ограничивали сферы деятельности больших корпораций традиционными городами-штабами(23). А журнал "Business Week" озаглавил статью так: "Перспектива: страна без главенства городов".

Это перераспределение и рассредоточение населения в свое время изменит наши предположения и представления о пространстве личности, равно как и социума, о допустимых расстояниях для общения, о плотности населения в домах и еще многом.

Кроме этих изменений, Третья волна породила также новый взгляд на локальность, пока на земном шаре, а подчас даже и в Галактике. Повсюду мы находим новое устремление к "единению" и "соседству", к местным политикам и местным связям, в то самое время, когда большое число людей - часто тех же, кто наиболее привязан к месту - относят себя к глобалистам и переживают по поводу голода или войны, происходящих за десять тысяч миль от них.

Поскольку новейшие средства связи быстро распространились по всему миру, мы начали перемещать работу обратно в набитые электроникой коттеджи, мы и впредь собираемся поощрять эти новые "соединения полезного с приятным", порождая множество людей, которые благоразумно останутся дома, которые редко передвигаются, а путешествуют скорее для удовольствия, чем для какого-нибудь дела, но их мысли и информация достигают, если захочется, других планет и внеземного космического пространства. Интеллект Третьей волны объединил содержание понятий близкого и далекого.

Мы также довольно быстро приспособились к более динамичным и относительным представлениям о космическом пространстве. В своем кабинете я рассматриваю фотоснимки, полученные со спутника или с самолета типа U-2, на которых город Нью-Йорк и окружающие его районы изображены с разным увеличением. Изображения, полученные фотокамерами, установленными на спутнике, выглядят прекрасными фантастическими абстракциями - зеленая глубина моря и контрастирующий вид береговой линии. Фотографии, полученные с самолета U-2, дают вид города в инфракрасных лучах, где прекрасно видны такие тончайшие детали, как музей "Метрополитен" и даже отдельные аэропланы, стоящие на поле аэродрома Ла-Гардиа. Что касается самолетов на поле Ла-Гардиа, я спросил официальное лицо из НАСА, можно ли будет при дальнейшем увеличении фотографии увидеть полоски и символы, нарисованные на крыльях самолетов. Он посмотрел на меня с радостным изумлением и ответил: "Даже заклепки".

Но не будем больше уточнять эти картины. Профессор Артур Робинсон, картограф из университета штата Висконсин, сказал, что десяток или около того спутников позволят нам разглядывать ожившую карту города или страны на мультипликационном дисплее - и следить за всем, что в них происходит(24).

При этом изображение на карте перестанет быть статичным, начнет двигаться - это будут как бы рентгеновские снимки в движении: ведь они покажут не только то, что находится на поверхности Земли, а будут демонстрировать - слой за слоем - ситуацию под земной поверхностью и над ней на каждом заданном уровне высот. При высокой чувствительности это обеспечит непрерывное изменение восприятия местности и наших взаимосвязей с ней.

Между тем некоторые картографы протестуют против обычных географических карт мира, которые в эпоху Второй волны висят в каждом школьном классе. После научно-технической революции наиболее употребительными стали карты мира, основанные на меркаторской проекции. И хотя именно эта проекция употреблялась для морской навигации, искажения масштабов при изображении земной поверхности в этой проекции очень велики. Взгляните на карты в вашем домашнем атласе, и если в нем карты даны в проекции Меркатора, то Скандинавия покажется больше Индии, хотя на самом деле последняя по площади почти в три раза больше.

Подоплеку разгоревшихся страстей в спорах среди картографов об использовании проекций показал немецкий историк Арно Петере(25). Изобразив истинные пропорции поверхностей стран друг относительно друга, Петере высказал мнение, что искажения меркаторской проекции привели к проявлению высокомерия у индустриально развитых стран и осложнили нам видение развивающегося мира в истинной политической, а на самом деле картографической перспективе.

"Развивающиеся страны обманываются относительно своей площади и своей значимости", - утверждает Петере. Его карта, столь необычная для глаз европейца или американца, показывает сморщенную Европу, сплюснутые и сжатые Аляску, Канаду и Советский Союз и более удлиненные Южную Америку, Африку,

Аравию и Индию. 60 тыс. экземпляров карты, составленной Петерсом, были распространены в развивающихся странах немецкой евангелической миссией и другими религиозными организациями, немецкими и всемирными.

Эти противоположные подходы выявили, что не нужно говорить о "правильных" картах, а надо просто понимать различие взглядов на пространство, которое служит разным целям. В наиболее точном смысле слова приближение Третьей волны открывает новые пути видения мира.

Холизм* и половинчатость

Эти глубокие изменения наших взглядов на природу, эволюцию, прогресс, время и пространство появились тогда, когда мы начали движение от Второй волны культуры, в которой подчеркивалось изучение любых вещей и явлений в отрыве от других, к Третьей волне культуры, придавшей особое значение контекстам, взаимосвязям и т. п.

В начале 50-х годов, как раз тогда, когда биологи начали разгадывать генетический код, специалисты в области связи и теоретики из Лаборатории Белл, специалисты-компьютерщики из IBM, английские и французские специалисты в области теоретических научных исследований - все они начали интенсивную и увлекательную работу.

Несмотря на отставание в "исследовании операций", наметившееся во время второй мировой войны, эти работы породили революцию в автоматике и во всех новых видах технологий, которые создали фундамент для производственных процессов Третьей волны на заводах и в учреждениях. Однако вместе с оборудованием пришло и новое мышление. Ключом к революции в автоматике стал "системный подход".

Несмотря на то, что мыслители-картезианцы придавали большое значение анализу составляющих рассматриваемого явления или процесса, часто за счет контекста, мыслители системного толка подчеркивали то, что Симон Рамо(26), один из первых сторонников теории систем, называл "общим, а не фрагментарным взглядом на проблемы". Подчеркивая наличие обратной связи между подсистемами и их роль в образовании более общей структуры, мыслители-системщики вступили в столкновение с общепринятой культурой в середине 50-х годов, когда они впервые начали выходить на свет из своих лабораторий. Их лексика и концепции, которые они выдвигали, стали использоваться социологами и психологами, философами и аналитиками международных отношений, логиками и лингвистами, инженерами и администраторами.

Но сторонники теории систем были не единственными, кто в предыдущие одно-два десятилетия настаивал на более обобщенном способе изучения проблем.

Протест против узкой сверхспециализации получил поддержку также и от движения в защиту окружающей среды, развернувшегося в 70-е годы, так как экологи в большей степени раскрыли "общность" природы, взаимосвязь видов и всеобщность экосистем. "Те, кто не учитывает окружающую среду, хотят разделить явления на составляющие и решать в каждый данный момент одну проблему", - писал Барри Лопес в своей статье(27). Наоборот, "те, кто принимает во внимание окружающую среду, стремятся смотреть на вещи иначе...

Им присуща врожденная способность учитывать и взвешивать все, а не только решать частные проблемы". Экологический и системный подходы частично совпадали и совместно подталкивали к синтезу и интеграции знания.

Между тем в университетах все больше высказывались в пользу междисциплинарного мышления. И хотя в большинстве университетов факультетские барьеры все еще препятствуют "перекрестному оплодотворению" идеями и интеграционному процессу в обмене информацией, оно настоятельно требовалось для междисциплинарных и общедисциплинарных работ, которые столь широко распространились, что стали уже ритуальным "знаком качества".

Эти изменения в интеллектуальной жизни как в зеркале отразились всюду в культурной жизни. Восточные религии, например, долгое время интересовали лишь крохотные группки из средних европейских классов. Но так было только до тех пор, пока разброд в индустриальном обществе не стал настолько серьезным, что тысячи западных молодых людей начали прислушиваться к тому, что вещают 16-летние гуру, носиться с индийскими свами, слушать индийскую музыку, открывать вегетарианские рестораны в индийском стиле и танцевать посреди 50-й авеню. Мир, о котором они неожиданно заныли нараспев, отнюдь не состоял из обломков разрушенного картезианского: это была "всеобщность" .

Что касается душевного здоровья, то психотерапевты избрали путь лечения "человека как целого", используя приемы гештальт-терапии. Повсюду в США основывались такие институты, работали гештальт-терапевты - произошел взрыв их активности. Цель этой активности, по словам психотерапевта Фредерика Периса(28), заключалась в том, чтобы "увеличить возможности человека посредством процесса интеграции" восприятий отдельных индивидов, их информированности, их понятий и связей с внешним миром.

В медицине движение за "глобальное здоровье" выросло, основываясь на убеждении, что здоровье индивида зависит от объединения его физического состояния с душевным и духовным здоровьем. Смешивая воедино знахарство и серьезные достижения в медицине, это движение набрало совершенно чудовищную силу к концу 70-х годов(29).

"Несколько лет тому назад, - писал журнал "Наука" ("Science"), - нельзя было даже представить себе, что федеральное правительство окажет финансовую поддержку конференции, посвященной здоровью, на которой гвоздем программы будут такие темы, как лечение методами внушения и самовнушения, иридодиагностика, акупунктура, буддийская медитационная медицина и лечение электричеством". И после того как возник "этот реальный взрыв интереса к альтернативным методам и системам лечения, все они объединились под понятием глобального здоровья".

При такой активности на таком количестве уровней неудивительно, что термины "глобальность", "целостность" или просто "холизм" включены в словари. Сегодня они употребляются всеми без исключения. Эксперты Всемирного банка говорят о "глобальном понимании... городского проживания"(30). Исследовательская группа при Конгрессе США занимается перспективными "глобальными исследованиями". Специалисты по школьному образованию требуют ввести "глобальное чтение и подсчет очков в спорте" в программу обучения школьников письму. А очаровательным гимназистам и гимназисткам Беверли Хиллз предлагают "глобальные упражнения".

Каждое из этих движений, увлечений и культурных течений имеет свои особенности. Но их общность ясна. Все они атакуют ту самонадеянность, с которой изучается отдельное явление или факт. Их кредо определяется словами философа Эрвина Лацло, ведущего системного теоретика: "Мы являемся частью взаимосвязанной системы природы, и, поскольку культурные "объединители" не делают свое дело по развитию теорий системных схем взаимосвязей, наши коротко и близкодействующие проекты и ограниченные возможности управления процессами могут привести к нашей гибели"(31).

Эта атака на фрагментарность, на частичность и аналитичность так усилилась, что многие фанатичные "глобалисты" беспечно забыли о своих поисках непостижимого целого. И результатом стала не всеобщность, а иной тип фрагментарности. Их "холизм" оказался половинчатостью.

Однако более глубоко мыслящие критики ищут баланса аналитического опыта Второй волны с большей выразительностью синтеза. Эту идею наиболее ясно выразил эколог Евгений Одум, когда он убеждал своих коллег объединить холизм с редукционизмом виде гь в общих системах их части. "Как компоненты... объединяются, чтобы создать более функциональное целое, - говорил он, когда вместе со своим более знаменитым братом Говардом получал премию Института Жизни, - так возникают новые качества, которых нет сейчас или которые не очевидны на более низком уровне..."(32)

"Я не говорю, что мы отказываемся от редукционистской науки, ведь человечество совершило великие деяния и добилось хороших результатов с ее помощью", но пришло время дать такую же поддержку изучению "крупномасштабных, комплексных систем".

Взятые вместе, теория систем и экология, а также упорное подчеркивание роли холистического мышления, как и изменение наших концепций времени и пространства - все это составляющие атаки культуры на интеллектуальные постулаты Второй волны цивилизации. Как только эта атака достигнет своей кульминации, появится новый взгляд на то, почему вещи таковы, какие они есть, т.е. появится новое понимание причинности.

Космическая игровая комната

Этот механистический подход к причинности был к до сих пор остается чрезвычайно полезным. Он помогал нам лечить болезни, строить небоскребы, проектировать остроумные машины и собирать гигантские сборища. Его сила была в том, что он объяснял естественные феномены работой по аналогии с обыкновенной машиной, но при этом гораздо менее удовлетворительно объяснялись такие обычные феномены, как рост, упадок, внезапные выходы на новые уровни общности, сильные изменения, что внезапно кончаются неудачей, и, наоборот, те малюсенькие, часто случайные, явления, которые иногда вырастают в страшную взрывную силу.

Сегодня ньютонианский игровой стол затолкали в угол космической игровой комнаты. Механистически понимаемая причинность выглядит сейчас как особый случай некоторых, но не всех, явлений. А студентов и ученых во всем мире объединяет новый взгляд на вероятность и причинность, который все более присоединяется к нашим быстро меняющимся взглядам на природу, эволюцию и прогресс, на время, пространство и материю.

Японец по рождению, специалист в области теории познания Магоро Маруяма(33), французский социолог Эдгар Морен*, такие специалисты в теории информации, как Стаффорд Вир и Генри Лаборит, а также многие другие разгадали, как "работает" причинность в немеханистических системах - таких, как жизнь, смерть, рост, а также эволюция и революция. Бельгийский ученый, лауреат Нобелевской премии Илья Пригожин** предложил поразительную общую идею порядка и хаоса, вероятности и необходимости и показал, как эти понятия связаны с причинностью.

* Морев Эдгар (р. 1921) - французский социолог и культуролог.

** Пригожин Илья (р. 1917) - один из основоположников термодинамики неравновесных процессов.

В какой-то степени возникновение Третьей волны причинно связано с ключевым понятием теории систем - с идеей обратной связи. Классическим примером, используемым для иллюстрации этого явления, служит комнатный термостат, который поддерживает определенную температуру в помещении. Термостат направлен на обогреватель, который отапливает комнату. Когда помещение достаточно прогрето, термостат отворачивается (автоматически) от обогревателя. Стоит только температуре снизиться до определенного предела, термостат чувствует это и снова поворачивается в направлении обогревателя.

Мы видим здесь процесс действия обратной связи, при котором сохраняется равновесие: когда некое изменение угрожает превысить заданный уровень, оно подавляется. То, что называется "отрицательной обратной связью", призвано создавать устойчивость.

Когда в конце 40-х и начале 50-х годов специалисты в области теории информации и теории систем определили и начали употреблять понятие отрицательной обратной связи, ученые стали искать примеры и аналоги для этого явления. С большим волнением они обнаружили системы, в которых сохраняется устойчивость, во многих областях - от психологии (например, процессы сохранения живым организмом постоянной температуры) до политики (поиск "влиятельными кругами" возможностей успокоиться, когда расхождение во взглядах выходит за принятые рамки). Отрицательная обратная связь, похоже, работает всюду вокруг нас, заставляя все, что нас окружает, сохранять состояние равновесия и устойчивости.

Однако в начале 60-х годов такие критически настроенные ученые, как профессор Маруяма, стали замечать, что слишком большое внимание обращается на стабильность, а на изменения не обращают внимания. Они доказывали, что нужно более серьезно исследовать "положительную обратную связь", т. е. процессы, которые не подавляют изменение, а увеличивают его, не устанавливают устойчивое состояние системы, а отрицают его, иногда даже подавляя. Положительная обратная связь, подчеркивал Маруяма, может реагировать на малое отклонение, или "ввести" его в систему, или увеличить его до таких размеров, что оно станет угрожать целостности всей структуры.

Если первый вид обратной связи был снимающим изменения, или "отрицательным", то имелся целый класс процессов, которые увеличивали изменение, т. е. были "положительными", и оба эти класса нуждались в равном внимании к себе. Положительная обратная связь могла сводить на нет причинность во многих до сего времени загадочных процессах.

Так как положительная обратная связь нарушала устойчивость и "питалась" ею, она помогла объяснить и так называемый "порочный круг", и нормальную цикличность тоже. Снова вспомним термостат, но пусть его воспринимающе-пусковое устройство (или триггер) будет реверсионного типа (т. е. возвратного действия). Теперь каждый раз, когда комната прогреется, термостат, вместо того чтобы отворачиваться от поверхности нагревателя, будет к ней снова поворачиваться, поднимая температуру до все более высокого уровня. Представим себе игру "Монополия" (или, что существеннее, игру в экономику в реальной жизни), в которой чем больше денег у игрока, тем больше имущества он или она может купить, а это приводит к увеличению его ренты и, стало быть, к еще большему количеству у него денег, на которые он покупает еще имущество. Оба эти примера показывают, как работает положительная обратная связь.

Положительная обратная связь помогает объяснить такие самовозбуждающиеся процессы, как, например, гонка вооружений. Все время СССР создавал новое оружие, а США строили еще более разрушительное, это служило поводом для СССР создавать совсем уж особое оружие... и так до точки глобального безумия.

А когда мы соединяем отрицательную и положительную обратную связь и видим, как прекрасно эти два различных механизма взаимодействуют в общем организме, объясняется поразительная экономичность работы человеческого головного мозга. И когда однажды мы узнаем, что культура, которая поистине является сложной системой - будь то биологический организм, город или международный политический порядок, - равно использует как положительную обратную связь, т. е. усиление изменений, так и отрицательную обратную связь, т. е. уменьшение изменений, причем оба эти процесса теснейшим образом сплетены друг с другом, тогда мы начинаем различать все новые уровни общности в том мире, в котором мы живем. Так развивается наше понимание причинности.

Другой скачок в этом понимании возникает, когда мы узнаем, что у этих усилений или уменьшений изменений, когда они происходят в биологических или социальных системах, необязательно есть источник, причина. Они, эти изменения, могут сначала отсутствовать, потом расти, как это бывает иногда в результате накопления определенного количества изменений. Случайное событие может затем инициировать фантастическое изменение с неожиданными последствиями.

Все это объясняет, почему изменение подчас так трудно проследить и экстраполировать, почему оно полно сюрпризов. Это потому, что медленный, стабильный процесс может неожиданно обернуться взрывом изменений или наоборот. И это объясняет, почему одинаковые начальные условия могут привести к разительно непохожим результатам - идея, совершенно не свойственная менталитету Второй волны.

Причинность в Третьей волне дает картину мира как единство форм системы взаимодействующих сил. Мир наполнен удивительными явлениями - изменениями, которые увеличиваются, равно как и уменьшаются, многими другими явлениями; во всяком случае, это не система бильярдных шаров, которые без конца носятся по предсказуемым траекториям, с треском сталкиваясь друг с другом на космическом игровом столе. Этот мир более незнаком и чужд нам, чем механистический мир, предлагавшийся Второй волной.

Может ли быть предсказано что-нибудь в принципе, как это в эпоху Второй волны позволяла механистически понимаемая причинность? Или вещи и явления в своей основе неизбежно непредсказуемы, как это настойчиво утверждают критики механицизма? Что же правит нами - случай или необходимость?

Причинность в Третьей волне побуждает нас по-новому ответить на этот древний вопрос. Ясно, что она помогает нам избежать, наконец, той логической ловушки (или-или), которая так долго стравливала детерминистов с антидетерминистами, - необходимость против случайности. И это, может быть, и есть самое важное, эпохальное философское открытие.

Урок термитов

Родившийся в Москве, привезенный в Бельгию еще ребенком, с юного возраста захваченный проблемами времени, он был поставлен в тупик явным противоречием. С одной стороны, была вера физиков в существование энтропии, из которого следовало, что Вселенная деградирует и что все организованные структуры в конце концов разрушатся. С другой - было учение биологов о том, что жизнь является самоорганизованной и мы непрерывно восходим все выше и выше к все более и более сложной организации (структуре). Энтропия указывает одно направление, эволюция - другое.

Это привело Пригожина к вопросу, как возникают более высокие формы организации, и к годам исследований и занятий химией и физикой в поиске ответа на этот вопрос. Сегодня Пригожий подчеркивает, что в любой сложной системе, от молекул в растворе до нейронов в мозге или в транспортной системе большого города, части этой системы находятся в непрерывных мелкомасштабных изменениях, т. е. в состоянии непрерывного изменения. Внутренний каркас любой системы как бы мелко дрожит и испытывает флуктуации.

При наличии отрицательной обратной связи эти флуктуации ослабляются и подавляются, и равновесие системы поддерживается. Но там, где происходит усиление за счет положительной обратной связи, некоторые из этих флуктуации могут во много раз усилиться до такой степени, когда ставится под угрозу равновесие всей системы. Флуктуации внешней среды могут так воздействовать в этот момент, что еще больше усиливают вибрации каркаса и приводят к нарушению равновесия в целом и разрушению существующей структуры*.

* Это помогает рассуждать об экономике в тех же терминах. Возможности и потребности поддерживаются в равновесии различными процессами обратной связи. Безработица, если усиливается положительной обратной связью и не ослабляется отрицательной обратной связью где-либо в системе, может угрожать стабильности экономической системы в целом. Внешние флуктуации, такие как колебания цен на нефть, могут совпасть с внутренними флуктуациями и усилить их, вплоть до того, что равновесие всей системы будет нарушено. (Прим. автора.)

Либо вследствие неконтролируемости внутренних флуктуации, или под действием внешних сил, или и того и другого вместе это разрушение старого равновесия часто приводит не к хаосу и ломке, а к созданию полностью новой структуры более высокого уровня. Эта новая структура может быть более дифференцированной, внутренне взаимосвязанной, сложной, чем старая структура, и будет нуждаться в большем количестве энергии и материи (и, вероятно, информации и других ресурсов) для самосодержания. Говоря в основном о физических и химических реакциях, но не забывая и о социальных аналогиях, Пригожий называет эти новые, более сложные системы "диссипативными (рассеивающимися) структурами".

Он предложил рассматривать саму эволюцию как процесс, ведущий ко все большему и большему усложнению и разнообразию биологических и общественных организмов посредством появления новых, более высокого порядка диссипативных структур. Таким образом, согласно Пригожину, чьи идеи, помимо своей научной значимости, имели широкий политический и философский резонанс, мы развиваем "порядок из флуктуации", или, как это было вынесено в название одной из его лекций, "Порядок из хаоса".

Эта эволюция тем не менее не может быть спланирована или предопределена в механистическом понимании. До появления квантовой теории многие ведущие мыслители Второй волны считали, что случай играет небольшую роль или вовсе не играет никакой роли в изменениях. Начальные условия процесса предопределяют его развитие. Сегодня в ядерной физике, например, широкое распространение получили идеи, что случайность доминирует в изменениях. В последнее время многие ученые, подобно Жаку Моно в биологии, Вальтеру Бакли в социологии или Маруяма в эпистемологии и кибернетике, начали избавляться от этого противостояния.

Работы Пригожина не только соединяют случайность и необходимость, но и постулируют их взаимосвязь друг с другом. Короче говоря, он настаивает, что в тот момент, когда система "прыгает" на новый уровень сложности, невозможно практически, и даже в принципе, предсказать, какую из многих форм она приобретет*. Но если путь выбран, если новая структура возникла, детерминизм вступает в силу, как и раньше.

* Это, по всей видимости, подходит и к прыжку от Второй к Третьей волне цивилизации, и к какой-либо химической реакции. (Прим. автора.)

В одном красочном примере он описал, как термиты строят свои высоко структурированкые гнезда при очевидно неструктурированной активности. Они начинают с ползания по поверхности в случайном порядке, останавливаясь то здесь, то там для того, чтобы отложить кусочек клейкого вещества. Эти метки распределены случайно, но поверхность содержит достаточное количество химического клейкого вещества, чтобы другие термиты зацеплялись за него и тоже оставляли метки.

Поэтому клейкое вещество начинает собираться в отдельных местах, постепенно вырастая столбами или стенами. Если такая постройка оказывается изолированной, работа прекращается. Но если случайно они располагаются вблизи друг друга, они образуют арку, которая становится основой для дальнейшего построения гнезда. То, что начинается со случайной активности, превращается в очень причудливые неслучайные структуры. Мы наблюдаем то, что Пригожий определил как "спонтанные формации когерентных структур". От хаоса к порядку(35).

Все это сильно ударяет по старому принципу причинности. Пригожий суммирует это следующими словами: "Эти законы строгой причинности кажутся нам сегодня ограниченными случаями, применимыми к высоко идеализированным ситуациям, почти карикатурным описанием изменений... Эта наука о сложности... приводит к совершенно другой (противоположной) точке зрения"(36).

Вместо привычных представлений о замкнутой Вселенной, которая функционирует, как часы, мы обнаруживаем себя в гораздо более гибкой системе, в которой, как он говорит, "всегда существует возможность определенной нестабильности, приводящей к некоторым новым механизмам. На самом деле мы имеем "открытую Вселенную".

Как только мы отходим от причинной логики Второй волны, мы начинаем думать в терминах взаимного влияния, усилений и ослаблений, разрушения систем и внезапных революционных прыжков, диссипативных (рассеивающих) структур и слияния случая и необходимости. Короче говоря, как только мы снимаем шоры Второй волны, мы видим сверкание новой культуры, культуры Третьей волны.

Эта новая культура, ориентированная на изменение и растущее многообразие, пытается сообразовать новый взгляд на природу, эволюцию и прогресс, создать новые, более содержательные концепции времени и пространства, осуществить слияние нового редукционизма и холизма с новой причинностью.

Индустриальная реальность, которая некогда смотрелась как мощное и всеобъемлющее объяснение того, как Вселенная и ее разные части соответствуют друг другу, сегодня продолжает быть безгранично полезной. Но ее требование универсальности разрушено. Эта сверхидеология Второй волны будет, как видится с высоты позиций завтрашнего дня, столь же провинциальной, сколь она была самодостаточной.

Загнивание системы мышления Второй волны оставляет миллионы людей безгранично жаждущими чего-то такого, что их чем-то захватит, от техасского таоизма до шведского суфизма, от филиппинских целителей до кельтских колдунов. Вместо создания новой культуры, соответствующей новому миру, они пытаются перенести и оживить старые идеи, присущие другим временам и местам, или оживить фанатичную веру в их собственных предков, которые жили в совершенно других условиях.

Очевиден коллапс структуры мышления индустриальной эры, с ее растущей неуместностью перед лицом новых технологических, социальных, политических реальностей, которые сегодня увеличивают поиск ответов на старые вопросы, и непрерывно растут псевдоинтелектуальные причуды, которые появляются, вспыхивают и самоуничтожаются с невероятной быстротой.

В самой середине этого духорного супермаркета, с его угнетающей слезливой пошлостью и религиозными обманами, постоянно создается положительная новая культура - культура, соответствующая нашему времени и месту. Начинают появляться новые могучие собирательные образы - новые метафоры для понимания действительности. Возможно, скоро станут появляться самые ранние всходы новых связей и изящества, а постепенно культурный мусор индустриальной реальности будет выметаться Третьей волной, которая является не чем иным, как историческим изменением.

Сверхидеология цивилизации Второй волны, которая сегодня рассыпается на части, отражалась на пути индустриализации организованного мира. Представление о природе, основанное на дискретных частицах (атомах и молекулах), отражалось, как в зеркале, на идее отдельных, суверенных национальных государств. Сегодня, поскольку наши представления о природе изменились, национальные государства сами собой трансформируются, делая следующий шаг в направлении цивилизации Третьей волны.