Эрос невозможного история психоанализа в россии

Первые контакты

1907 году я впервые познакомился с работами Фрейда. Никакой известностью в России Фрейд не пользовался... Смело могу сказать, что я первый популяризировал Фрейда в России", — вспоминал Осипов. Он опубликовал в Москве несколько обзорных психоаналитических статей, собирая вокруг себя поклонников Фрейда. Его коллеги по клинике Сербского – Е.Н.Довбня и М. М. Асатиани — тоже увлекаются аналитическим лечением. Вместе с Н. Вырубовым Осипов основывает в 1910 году журнал „Психотерапия", публиковавший русские и переводные работы по психоанализу.

Фрейд писал Юнгу 2 января 1910 года: „Д-р Осипов, ассистент психиатрической клиники в Москве, прислал мне письмо; рекомендациями ему служат два толстых оттиска, в одном из которых переплетение знаков кириллицы через каждые две строки прерывается фамилией Freud (а также Freud'y и Freud'a), написанной по-европейски, а в другом точно таким же способом используется фамилия Юнг. Этот человек имеет также две другие оригинальные работы в печати". И дальше Фрейд сообщает Юнгу адрес Московской психиатрической клиники на Девичьем поле, не упустив возможности перевести интересное название как „Поле девственниц". „В 1910 году летом я ездил в Вену к Фрейду, в Цюрих к Блейлеру и Юнгу, в Берн к Дюбуа", — рассказывал Осипов. В лондонском доме Фрейда хранится русское издание „Трех статей о теории полового влечения", изданных в „Психотерапевтической библиотеке" под редакцией Н. Е. Осипова и О. Б. Фельцмана в 1911 году, с подписью Осипова: ..Господину гениальному профессору Фрейду".

Федор Степун, вспоминавший узнанный еще Белым и Ремизовым „мистически-эротически-революционный аккорд" России тех лет — все же аккорд, который лишь позднее превратится в ужасную какафонию распутинской предреволюционной эры, — рассказывал так: „В Москве начала века, в среде меценатствующего купечества, краснобаев присяжных поверенных, избалованных ласкою публики актеров, знатоков загадочных женских душ и жаждущих быть разгаданными женщин... вместо стихии уже давно царила психология, вместо страстей — переживание, вместо разгула — уныние". Философия, психология, литература воспринимались как личные проблемы, и в них же искали способы их решения. 17-летние юноши искали разгадку мучающих их вопросов плоти и смерти то в „Крейцеро-вой сонате" Толстого, а то, наоборот, у Ницше, и наконец, как Степун, в отчаянии решали — „надо учиться — без философии жизни не осилишь" — и ехали в Гейдельберг. Большинство их искало и находило недостававшую им структуру в религиозной философии. Но и интерес к психоанализу с его прямыми, хоть на поверку и столь трудными практическими приложениями, в этой атмосфере был закономерен.

Интересы московских психиатров имели более практический характер. После смерти создателя русской психиатрии С, С, Корсакова в их среде возник раскол в зависимости от отношения к немецкой психиатрической школе Э. Крепелина. Одна группа во главе с П. Б. Ганнушкиным пошла путем Крепелина, занявшись классификациями душевных болезней, а также личностей, которые могут ими болеть. „Другие, во главе с Сербским, явились пионерами в проведении в России идей Фрейда, Юнга и Блейлера",— писал уже в советское время один из участников событий Л. М. Розенштейн.

В. П. Сербский, заменивший Корсакова на посту руководителя психиатрической клиники Московского университета, не был практикующим аналитиком, но всячески поощрял к этому своих учеников. Молодые доктора из Москвы проходили стажировку в основном в цюрихской клинике Бургольцль у Блейлера и Юнга, а по возвращении видели терапию не в бромистых препаратах, гипнозе и ограничениях режима, а в психоаналитических сеансах. Что же касается науки, то место многосложных крепелиновских классификаций заняли динамические гипотезы, подтверждаемые юнговскими ассоциативными экспериментами и ссылками на классические случаи Фрейда.

Знакомый с книгами Фрейда, Сербский, как и многие современные ему психиатры мира, считал, что психоанализ придает чрезмерное значение сексуальной этиологии неврозов. Французский исследователь Жан Марти цитирует неопубликованные воспоминания Осипова: „Сербский, хорошо говоривший на иностранных языках, неправильно произносил имя Фрейда и говорил Фре-уд с ударением на последнем слоге", имея в виду старое русское слово „уды", обозначающее половые органы. „Тогда мне тоже, — продолжал Осипов, — пришло в голову произносить Фрейда как „Frcund" (друг), выражая этим мое отношение к теории Фрейда". При всем этом Сербский терпел и даже поощрял работу в своей клинике молодых, увлеченных и, по всей вероятности, неопытных психоаналитиков. „Сербский благословляет молодую клинику на изучение новейших идей, связанных с психотерапевтическим направлением", — писал Розенштейн.

Осипов характеризовал политические взгляды Сербского как близкие к левым кадетам (считая себя самого „самым правым кадетом". По мнению Розенштейна, Сербский был „чуть ли не единственным психиатром, принимавшим революцию как здоровое начало". В году правительство ограничило автономию университетов. В знак протеста многие преподаватели Московского университета, в том числе и профессор Сербский со своими ассистентами, ушли в отставку. Частная практика давала им независимость. Как вспоминал Осипов, „в отношении частной практики уход из клиники ...нисколько не отразился на моем материальном положении. Как в последнее время клиники, так и в дальнейшие годы (до воцарения большевиков) материальное положение было блестяще — я зарабатывал около 2000 рублей в месяц". Впрочем, после своего конфликта с властями Осипов по протекции Баженова устраивается доцентом на Высших Женских Курсах в Москве: свобода от власти, о которой и мечтать было нельзя в советское время.

Сербский оставался патроном московских аналитиков вплоть до его неожиданной кончины в 1917 году. „Трагична и нелепа в большинстве случаев смерть всех выдающихся людей России: именно тогда, когда нужнее всего они... — умирают они", — сетовал будущий лидер советских психоаналитиков И. Д. Ермаков в посвященном Сербскому некрологе.

В своем очерке истории психоаналитического движения, написанном в 1914 году, Фрейд писал: „В России психоанализ известен и распространен; почти все мои книги, как и других приверженцев анализа, переведены на русский язык. Но более глубокое понимание психоаналитических учений еще не установилось. Научные вклады русских врачей и психиатров в области психоанализа можно до настоящего времени считать незначительными...".

Учитывая обычную скептическую сдержанность Фрейда, его оценка состояния психоанализа в России не кажется низкой. На соседних страницах он отмечает „отсутствие каких-либо укорененных научных традиций в Америке" и еще то, что Франция менее всех европейских стран оказалась восприимчивой к психоанализу. Говоря о России, Фрейд точно указывает на главную проблему развивающегося там анализа, которая будет все острее проявляться в будущем, — на противоречие между широкой популярностью аналитического учения и недостатком продуктивности и глубины в терапевтической практике.

Фрейд продолжал: „...только Одесса имеет в лице М. Вульфа представителя аналитической школы". В 1909 году Моисей Вульф (1878—1971), психиатр из России, был уволен из берлинской клиники, в которой работал, за свои психоаналитические взгляды. В августе того же года Вульф уехал в Россию, которая, как писал много позже Джонс, „в то время была в этих вопросах более свободной страной, чем Германия". 10 ноября 1909 года Абрахам писал об этом Фрейду; „Русский коллега по имени Вульф, который довольно долгое время был ассистентом Юлиусбсргера в частной клинике, теперь обосновался в Одессе. Он очень интересуется психоанализом, и это из-за него ему в течение нескольких недель пришлось проститься со своим последним местом в Берлине. Я его знаю как человека активного и достойного доверия, но в материальном смысле он находится в очень неприятной ситуации. Может быть, Вы (или Ваши коллеги оттуда) сочтете возможным при случае направить ему пациентов? Я полагаю, он обратится к Вам персонально, так как он просил Ваш адрес. Я знаю от Юлиусбергера, что он хотел бы также заняться переводами на русский". Приехав в Одессу, Вульф переписывался с Фрейдом и Ференчи, публиковал статьи в московских журналах и довольно быстро издал дома несколько отличных переводов Фрейда.

Несколько позже у Фрейда появляется молодой одессит Леонид Дрознес, автор радикальной брошюры о „борьбе с современной нервозностью", в которой он писал: „предотвращение физической и психологической дегенерации населения зависит от фундаментальной политической и экономической реформы русской жизни". Впрочем, своего богатого пациента Дрознес, не дожидаясь фундаментальных реформ, привез Фрейду.

В 1912 году Фрейд пишет Юнгу: „В России (в Одессе), кажется началась местная эпидемия психоанализа". Влияние веселого и космополитического мира Одессы еще долго будет чувствоваться в русской, а потом в советской культуре. Со своим особым статусом „порто-франко" Одесса была в те годы третьей столицей империи, процветающим торговым и культурным посредником между Россией и Европой. Рубль был не только конвертируем, но и котировался как одна из сильных валют мира. Растущий слой русских и еврейских купцов южной России, посылавших сыновей и дочерей на учебу в Германию и Швейцарию, был восприимчив к любым новинкам Запада.

Петербургская психиатрия развивалась в это время под мощным и во многом ограничивающим ее влиянием В. М. Бехтерева (1857—1927). Генерал и академик, умевший быть незаменимым при дворе и одновременно пользоваться репутацией либерала, он был необыкновенно талантливым организатором. В психоневрологии (так он называл свою науку) он доверял исключительно анатомо-физиологическим объяснениям душевных болезней. Его психотерапевтические интересы сосредоточивались на гипнозе. В советское время его пропагандистская и организационная мощь развернулась в полную меру: венцом его усилий стало создание 2-го Петроградского университета на базе ранее созданного им учебного Психоневрологического института. Он принес много пользы новой власти: написал, например, Обращение к державам Антанты, которое повлияло на предоставление ими продовольственной помощи во время смертного голода, организованного большевиками по окончании гражданской войны. Приглашенный консультировать Сталина, он имел мужество поставить ему диагноз — паранойя. После этого он прожил один день. Кремлевские доктора объявили причину смерти: кишечное отравление консервами. Дело было в 1927 году.

Рядом с Бехтеревым петербургские, петроградские и ленинградские аналитики оставались незаметными. Частная практика велась, как и повсюду. Какое-то время здесь практиковал Арон Залкинд; Илья Перепель вел анализ с 10-х вплоть до своей эмиграции в конце 20-х годов; Татьяна Розенталь сумела адаптировать психоанализ даже к условиям бехтеревского Института. Но активных организационных и пропагандистских усилий по московскому образцу в Питере не предпринималось. Не общество, а журнал

Начало 10-х годов было временем выхода психоанализа на мировую арену. Из увлечения одинокого героя психоанализ медленно превращается, пройдя стадию монолитного кружка апостолов, в растущее международное движение. Сразу после 2 международного психоаналитического конгресса в Нюрнберге учреждаются национальные общества психоанализа в Берлине, Вене и Цюрихе. Попытка Ференчи организовать подобное общество в Будапеште тогда закончилась неудачей. США, в которых Фрейд только что прочел свои произведшие сенсационный эффект лекции, тоже не сумели создать психоаналитическое общество; американские психоаналитики вошли в учрежденную тогда же Американскую психопатологическую ассоциацию. Во Франции и Италии психоанализ в те годы практически не был известен. 4—11 сентября 1911 года в Москве собирался 1 съезд Русского союза невропатологов и психиатров. Публикуя подготовительные материалы, редакция журнала „Психотерапия" тут же поместила присланную с Нюрнбергского Конгресса информацию об учреждении Международного психоаналитического общества и его региональных отделений. Но собственные организационные усилия московских аналитиков развивались в другом направлении. Институциализация психоанализа в России шла по своему, оригинальному пути.

Вновь избранное правление Русского Союза невропатологов и психиатров выбрало председателем Н. Н. Баженова (1857—1923). Баженов симпатизировал анализу и аналитикам, поддерживал Осипова и по крайней мере в одном известном нам случае в 1909 году направил трудную пациентку к Фрейду. Баженов был и председателем правления Московского литературно-художественного кружка — элитарного клуба писателей, профессоров, адвокатов, врачей и купцов-меценатов. Ходасевич рассказывал о нем так: „Психиатр Баженов, толстый, лысый, румяный, курносый, похожий на чайник с отбитым носиком, знаток вин, «знаток женского сердца»,., автор сочинения о Бодлере — с точки зрения психиатрии". Кроме того, Баженов был видным масоном. В 1908 году он, мастер-наста в ник „Ложи освобождения", вместе с Д. Бебутовым едет в Париж, где добивается легализации московской и петербургской лож французскими масонами „Великого Востока". Русские масоны, ставившие своей задачей атеистическое просвещение общества и сближение с Западом, существенно влияли на политическую жизнь России.

Секретарем Русского союза невропатологов и психиатров был выбран увлеченный психоанализом психиатр и редактор журнала „Психотерапия" Н. Вырубов, а одним из двух товарищей секретаря — Осипов. Таким образом, в выборном руководстве Союза, объединявшего всех российских врачей по нервным и душевным болезням, психоаналитики были хорошо представлены и, пожалуй, даже доминировали. Вместо того чтобы создать изолированную психоаналитическую „секту", как это произошло после Нюрнбергского Конгресса в других европейских странах, русские аналитики предпочли доминировать в широкой медицинской среде. Безусловно, это еще одно свидетельство того, что психоанализ в России вызывал меньшее сопротивление, чем на Западе.

Возможно, поэтому Русское психоаналитическое общество в 10-х годах не было формально учреждено. Сведения об этом, имеющиеся в западных историях психоанализа, основаны на словах Джонса, который в свою очередь опирался на сообщение Фрейда. 2 мая 1911 года, рассказывает Джонс, Фрейду позвонил в Вену доктор Дрознес и сообщил, что вместе с Осиповым и Вырубовым они приняли решение об учреждении Русского психоаналитического общества. Фрейд, а позднее Джонс тогда сочли это достаточным для признания Русского общества. Официальных сообщений об учреждении Общества в России мы, однако, не нашли (а журнал „Психотерапия", издаваемый предполагаемыми организаторами Общества, не обошел бы такого события стороной). Видимо, Осипов и Вырубов предпочли альянс с такими сочувствующими им психиатрами, как Сербский и Баженов и, не учреждая отдельного Психоаналитического общества, действовали в составе и от имени Русского союза невропатологов и психиатров.

В 1912 году психоаналитики организовали семинар, который собирался на „малые пятницы" (в отличие от „больших пятниц" Русского союза) под председательством Сербского. „Заведовал" семинаром Осипов. „Малые пятницы" заседали вплоть до войны. Их психоаналитическая направленность была общеизвестна, и ее признавал впоследствии даже советский официоз: „среди докладов преобладали работы не клинического характера, а социально-психологические, с явным уклоном в сторону фрейдизма".

Психоаналитически ориентированный журнал „Психотерапия" начинает выходить в России почти одновременно с организацией первого журнала венских аналитиков. Можно, видимо, говорить о том, что это был второй в мировой истории психоаналитического движения „свой" журнал. Его аналитическая ориентация будет усиливаться с каждым годом. По оценкам современного исследователя, в 1910 году 42% статей были по своим позициям психоаналитическими, в1911 -62%, в 1912-71% ив 1913-87%.

Уже первый номер „Психотерапии" задал направление дальнейшей его пятилетней работе, в которой психоанализ свободно и успешно конкурировал с другими направлениями психотерапии, и прежде всего с гипнозом. Журнал открывался обзорной статьей Ю. В. Каннабиха, рассказывавшей об эволюции психиатрических идей XIX века, о школах гипнотерапии и как на последнее слово в науке указывавшей на психоанализ. Осипов участвовал в номере обзором фрейдовского анализа, который имел продолжение в других номерах (об этих текстах Осипова Фрейд и писал Юнгу). Н. А. Вырубов выступил со статьей о „комбинированном гипно-аналитическом методе" лечения невроза тревоги, представлявшей собой одну из множества попыток русских психотерапевтов совместить психоанализ с гипнозом.