Эсеры максималисты в первой российской революции

Тактику мелкого экспроприаторства после ареста группы Маурера активно продолжила созданная при участии Нестроева боевая дружина максималистов под командованием Н. Е. Любомудрова. «Любомудров, — вспоминал Нестроев, — …прибегал к экспроприации…,, потому что это была вся его тактика… Николай [Любомудров] был за все виды экспроприации капиталов, как средства классовой борьбы»¹⁰⁹. После нескольких успешных «эксов» в июне 1907 г. группа была арестована и судима военно-окружным судом, по приговору которого сам Любомудров (под фамилией Агапова) и двое дружинников (И. Е. Пукжлис и Н. А. Сидоров) были казнены 28 июня 1907 г.¹¹⁰

Казни максималистских боевиков продолжались и во второй половине 1907 г.

Кроме организаций Маурера и Любомудрова, в 1907 г. в Петербурге действовало еще два небольших боевых формирования максималистов, которые также занимались проведением мелких «эксов». Это — группа во главе с беглым матросом В. И. Парфеновым и крестьянкой П. Ф. Ивановой, «ликвидированная» в июле-декабре 1907 г. и судимая военным судом в марте

1907. 
      г.¹¹¹; и группа Г. Т. Гуштюка и А. И. Смирнова, арестованная в декабре 1907 г.¹¹² Всего в этом году усилиями петербургского охранного отделения за решетку было отправлено свыше 100 членов максималистских организаций. Так же решительно пресекались охранниками и все попытки организационного оформления столичных максималистов: их конференция, собравшаяся в феврале 1907 г. в здании петербургского университета, была почти поголовно арестована¹¹³.
      

На преимущественное «освещение» максималистов нацеливал Департамент полиции и свою Заграничную агентуру. Директор Департамента требовал от Гартин-га «беззамедлительно» сообщать все сведения по террористическим и экспроприационным замыслам; в «настоящее время, — писал Трусевич летом 1907 г., — меня более ничего не интересует»¹²². Выполняя распоряжение Петербурга, Гартинг внедрил в парижскую группу максималистов двух секретных сотрудников («Бабаджана» и М. А. Кенсицкого), сообщал Департаменту о малейших передвижениях максималистов, их замыслах и планах, с помощью филеров наблюдал все их поездки, в том числе и в Россию. Судя по всему, его осведомленностью о намерениях парижских максималистов была полной. Сведения, сообщавшиеся Гартингом, немедленно попадали в секретные циркуляры и экстренные розыскные списки Департамента, которые рассылались местным жандармским органам для «сведения» и принятия «необходимых мер».

Опираясь на свою агентуру, Гартинг делал все, чтобы расстроить террористические приготовления парижских максималистов. В числе средств, которые с успехом использовал для этого «отец и наставник русских провокаторов за границей»¹²³, входил роспуск слухов,{194} порочивших наиболее активных революционеров. Так, максималист Н. К. Софронский, по данным того же Гартинга, осенью 1907 г. планировавший отправиться в. Россию для совершения террористического акта, был вынужден отказаться от этой затеи, скомпрометированный «в политическом отношении» в глазах своих товарищей агентами охранки¹²⁴.

В результате усилий Гартинга деятельность парижской группы максималистов была парализована.

Многочисленные аресты максималистов в 1906—-1907 гг. дали обширный следственный материал, который лег в основу судебного разбирательства, проходившего летом 1908 г. в Петербурге (процесс «44-х»). Петербургский военно-окружной суд под председательством генерала Шебеко, по существу, подвели итоги деятельности центральной БО «Медведя» и работы максималистов в Москве в конце 1906—1907-м гг. Перед судом предстало 39 человек⁶⁰. Среди них — члены Исполнительного комитета петербургской БО М. Д. Закгейм и К. С. Мыльников, видные боевики К. А. Мышецкая, Л. С. Емельянова, Н. П. Пумпянский и др. 10 июля был вынесен приговор, по которому 30 человек были осуждены на различные сроки каторжных работ (от 5 до 15 лет), четверо — на вечное поселение или полуторагодичное заключение в крепости, а пятеро остальных — оправданы. По сообщению газет, объявление приговора проходило в обстановке принятых властями чрезвычайных мер безопасности; «осужденные встретили приговор совершенно спокойно»¹²⁵.

В количественном отношении 1907 г. явился годом наивысшего расцвета максимализма. Всего в это время в России и за ее пределами существовало не менее 69 максималистских организаций⁶¹.

Как и год назад, в 1907 г. в центре внимания максималистских организаций находились главным образом боевые задачи. Пропагандистская работа ими почти не велась, литература распространялась редко и в незначительных количествах, сколько-нибудь массовые организации или быстро арестовывались, или распадались на мелкие боевые группы, с тем чтобы вскоре опять-таки стать добычей полиции. По-прежнему слабо велась максималистами работа в крестьянстве: из 69 их организаций в 1907 г. в этом направлении работало , всего лишь три. Такое же количество максималистских {196} групп занималось в 1907 г. пропагандой в военной среде.

Специфика боевой работы не требовала большого количества участников. Например, в 1906 г. в организации максималистов в Самаре насчитывалось немногим более 20 человек¹³⁰; в 1907 г. в районе станции Авдеевка (Екатеринославской губ.) действовала «Военная организация ССРМ» в составе 22 членов¹³¹; в Курском «Летучем боевом отряде ПСР - максималистов» в том же 1907 г. состояло 30 рабочих-боевиков¹³², а в «Донском комитете ПСР - максималистов» в Ростове-на-Дону — чуть более 40 человек¹³³. Средняя численность максималистских групп не превышала 25—30 членов. Вместе с тем, отдельные организации максималистов включали по 100 и более членов. Представление о величине максималистских организаций можно составить, опираясь на количество произведенных полицией арестов. При этом, однако, необходимо иметь в виду, что жандармы, руководствуясь соображениями ведомственного характера, никогда не «ликвидировали» революционные организации в полном составе. Что касается максималистских организаций, то при определении их численности необходимо принимать в расчет и обстоятельства противоположного характера. Дело в том, что по делам максималистов нередко привлекались лица, совершенно к максималистам не причастные (это особенно характерно для 1908—1910 гг.).

В максималистской литературе встречаются оценки численности лишь петербургской организации в 1906— 1907 гг. Нестроев указывал, что в нее входило до 400 человек¹³⁴, а Троицкий — даже до 700¹³⁵. Сделанные «на глазок», эти подсчеты не могут считаться достоверными⁶².

В действительности общее количество активно действовавших в 1907 г. максималистов может быть определено в 2—2,5 тысячи человек.

Конкретное представление о том, интересы каких классов российского общества выражали максималисты» в какой-то степени можно составить, выяснив социальную принадлежность членов максималистских организаций. С этой целью нами были проанализированы анкетные данные 400 максималистов, о которых имеются соответствующие сведения. Из этих 400 человек социаль-{197}иое происхождение известно у 339 максималистов (84,8%), а социальная принадлежность (род занятий) — у 229 (57,3%). По этим данным, большинство максималистов (230 человек = 67,9%) происходило из рабочих, крестьян и мещан; из дворян — только 43 человека (12,7%). По социальной принадлежности (роду занятий) крупнейшей группой среди максималистов были рабочие (93 человека = 40,6%), затем шли учащиеся (74 человека = 32,3%) и низшие служащие (48 человек = 21,0%). Полученные таким образом данные, которые относятся в основном к 1906—1907 гг., в силу их репрезентативности, а также вследствие случайности выборки могут быть распространены на всю организацию максималистов. Они позволяют утверждать, что максимализм, как демократическое по своей социальной сущности явление, был течением, объединявшим главным образом представителей средних и низших слоев города⁶³.

В своем подавляющем большинстве максималисты были весьма молодыми людьми, средний возраст которых (на 1906 г.) не превышал 25 лет. Представителей иных, старших поколений революционеров в рядах ССРМ почти не было. В числе последних можно, пожалуй, указать лишь на Е. Н. Ковальскую (Маньковскую, Солнцеву) (р. 1849), в 1879 г. входившую в «Черный передел», а в 1880 г. выступившую организатором «Южно - русского рабочего союза»¹³⁷, и на М. А. Энгельгардта, сына известного «сельского хозяина», 20-летним студентом впервые арестованного за пропаганду революционных идей среди петербургских рабочих еще в 1881 г.¹³⁸ Впрочем, М. А. Энгельгардт никакого участия в практической работе максималистов не принимал, ограничиваясь публикацией статей и брошюр в максималистском духе.

Итоги деятельности максималистов в 1907 г. были еще менее утешительными, чем год назад. В результате арестов большинство их организаций перестало существовать. Немаловажную роль здесь сыграло повышенное внимание, которое уделяли максималистам репрес {198} сивные органы самодержавия, совершенствование системы политического розыска, имевшее место в этот период, наконец, чрезвычайная жестокость, с которой подавлялись все организованные выступления максималистов. Однако главной причиной их неудач являлась проводившаяся максималистскими организациями авантюристическая левацкая тактика, игнорирование легальных форм борьбы. В частности, огромный вред максималистам наносили широко практиковавшиеся в их среде мелкие частные и никем не контролируемые экспроприации, которые с 1907 г., по существу, стали главным делом их групп. Удачная экспроприаторская деятельность неизменно приводила к внутреннему разложению организации, засорению ее далекими от революции полууголовными элементами; неудачная — заканчивалась арестами и казнями. Понимание губительных последствий тактики мелких «эксов» обнаруживается в максималистской среде уже в конце 1907 г. По данным Гартинга, осенью этого года за отказ от такой тактики и за перенесение центра тяжести работы в пропагандистскую сферу высказывалась максималистка Е. Н. Маньковская¹³⁹. Однако никакие пожелания такого рода уже не могли остановить постепенно прогрессировавшего организационного распада и идейного вырождения максималистских организаций.

Партизанские методы борьбы, закономерные и необходимые в период революции, в условиях отсутствия массового движения были борьбой, обреченной на неуспех. В результате терроризированным нередко оказывалось не столько местное «начальство», сколько население. Примером этого является деятельность максималистских групп в Черниговской и Орловской губерниях, которые в 1907 г. проявляли наибольшую активность среди периферийных организаций Союза. Если в начале этого года, по сообщению жандармского источника, эти группы (особенно Новозыбковская и Клинцовская) встречали «большое сочувствие» среди рабочих и железнодорожных служащих и были сравнительно многочисленными (в Клинцовскую организацию, например, входило до 100 рабочих, плативших членские взносы)¹⁴⁰, то приблизительно с лета 1907 г. картина меняется. Забросив пропагандистскую работу, эти организации все свои силы сосредоточили на проведении всевозможных экспроприации и местного террора, жертвами которого стали не только полицейские, руководи- {199} тели местных черносотенных организаций, но и совершенно случайные люди. Такого рода деятельность развязала руки различным уголовным элементам, и, в результате, по Черниговской губернии прокатилась волна убийств и вооруженных грабежей, которых за период с января по сентябрь 1907 г. насчитывалось до 150. После отстранения от должности начальника Черниговского ГЖУ генерала Рудова, который, по мнению Департамента полиции, недостаточно решительно «искоренял зло», и передачи его функций начальнику киевского районного охранного отделения Н. Н. Кулябкопроизошло быстрое прекращение деятельности местных организаций максималистов, к тому времени уже потерявших былую популярность и сильно поредевших¹⁴¹.

Не менее яркий пример «партизанщины» представляла собой деятельность «Бежицкого боевого летучего отряда максималистов партии социалистов-революционеров»⁶⁴, в состав которого в 1907 г. входило около 40 человек, в основном, безработных Брянских заводов. По сведениям охранки, во второй половине этого года члены организации произвели: «совместный с анархистами-коммунистами взрыв поезда близ станции «Болва» Риго-Орловской ж. д.; самостоятельно организованные убийства: начальника Брянских заводов…, некоторых мастеров мастерских этих заводов, постовых городовых в Бежице, пристава и урядника в вагоне на станции «Паровозной» Риго - Орловской ж. д.; ограбления: кассира Брянского арсенала, помещика… Брянского уезда, торговца и сидельца винной лавки в Брянске, магазинов в г. Карачеве, ограбление и убийство торговца в Брянском уезде»¹⁴². Члены «летучего отряда» в общей сложности были причастны к 16-ти убийствам и грабежам.

Итог такой деятельности был закономерным, а кара — жестокой. В ночь на 1 января 1908 г. специально высланным из Москвы отрядом при поддержке па-ряда полиции и роты солдат в Бежице и Радице было арестовано ядро «летучего отряда» (17 человек). Оставшиеся на свободе максималисты, мстя за товарищей, 3 января в Брянске убили торговца, которого ошибочно подозревали в связях с полицией. Последовали новые аресты, которые прекратили существование «ле-{200} тучего отряда». Полицией было конфисковано оружие* боеприпасы, самодельные бомбы и заготовки к ним, но, что характерно, ни листка революционной литературы у боевиков найдено не было. Следственные материалы по этому делу показали крайнюю неразборчивость максималистов в подборе людей и полное незнание рядовыми боевиками программных задач максимализма. В 1909 г. военными судами в Москве и Орле 4 человека из числа арестованных по делу «летучего отряда» были приговорены к смертной казни, остальные получили различные сроки каторжных работ¹⁴³.

В 1908 г. военными судами судились: 35 боевиков-максималистов, которые действовали в пределах Саратовской губернии еще в 1906 г. (7 смертных приговоров)¹⁴⁴; члены Донского комитета ССРМ (3 смертных приговора)¹⁴⁵ и т. д. В мае 1908 г. по приговору военно-окружного суда в Екатеринодаре был казнен член Черноморской группы максималистов И. Найденко¹⁴⁶.

Отлив революционной волны и наступление реакции привели к резкому сокращению как количества максималистских организаций, так и численности каждой из них. «Разбитые, поредевшие и неорганизованные ряды максималистов»¹⁴⁷ начали быстро таять. В 1908 г. количество максималистских организаций сократилось до 42¹⁴⁸, в 1909-м их осталось уже только 20¹⁴⁹, а в 1910 г.— менее 10¹⁵⁰. Несмотря на это, тактика максималистов оставалась прежней. В 1909 г. в Симферополе действовала «Южно-русская организация эсеров-максималистов», имевшая свой устав, а также документ, излагавший основы тактики организации. Построенная на «коммунальных началах» (согласно ее уставу «каждый член имеет одинаковое значение»), группа пыталась вести агитационно-пропагандистскую работу и с этой целью планировала обзавестись собственной типографией. Однако ее главным делом были боевые выступления. Террор, как средство агитационное и, одновременно, устрашения правительства, указывалось в тактическом документе организации, «принимается в самой сильной форме и во всех видах». После проведения нескольких мелких «эксов» «Южно - русская организация» была арестована. Семь ее членов были осуждены военно-окружным судом¹⁵¹.

На фоне упадка и идейного вырождения максималистского движения начался разброд и в стане идеологов максимализма. Некоторые из них шарахнулись вправо,,{201}другие, напротив, перешли на крайне левые позиции. Так, в начале 1908 г. М. А. Энгельгардт выступил в печати со статьей под характерным названием «Без выхода», в которой, в духе появившихся вскоре «Вех» высказал разочарование в итогах прошедшей революции, глубокий пессимизм в отношении перспектив народного движения в России. Причину поражения революции Энгельгардт видел в «бессилии, дряблости и мелкоте народа»; будущее освободительного движения представлялось ему в виде «длинного, черного, зловонного коридора, которому не видно конца»¹⁵².

Другой максималистский идеолог, Г. А. Ривкин, в начале 1909 г. в Париже сформировал группу «Революционного коммунизма», принявшую, по словам жандармского источника, «тенденцию «левее»» максималистов¹⁵³. Группа Ривкина имело чисто боевой характер и свою предстоящую деятельность видела исключительно в проведении террористических актов.

Это была уже агония максимализма.

Знаменательно, что в годы реакции аналогичные процессы имели место и в эсеровской партии. С одной стороны, в эмиграции под руководством Н. Д. Авксентьева С. Н. Слетова и И. И. Фундаминского начала складываться правоэсеровская группировка ликвидаторского направления, выпустившая в 1912 г. журнал «Почин». С другой стороны, в партии резко усилились террористические настроения. Все громче зазвучали призывы критически переосмыслить приобретенный в ходе революции опыт политической борьбы и главные свои усилия сосредоточить на террористической деятельности. В августе 1907 г. центральный орган эсеров — газета «Знамя труда» — констатировала наличие в партии многочисленных сторонников всех видов террора, выступавших «за почти беспредельное расширение круга объектов этой тактики»¹⁵⁴. В ноябре 1907 г. на общепартийной конференции крестьянских работников в присутствии «самого» Чернова резкой критике был подвергнут тот «путь парламентаризма», на который встала партия. Чтобы вновь сделать партию «сильной и могучей», часть делегатов конференции выступила за возврат к «периоду центрального террора»¹⁵⁵.

Начало давать трещины и рушиться здание из всякого рода недомолвок и «растяжимых» формулировок, годами возводившееся эсеровским руководством. Резко упал престиж тех партийных авторитетов, которые вы-{202} ступали за продолжение прежнего курса. «Виктор Чернов, считавшийся еще до очень недавнего времени чуть ли не полубогом, — писал в Департамент полиции его анонимный корреспондент в декабре 1907 г., - сейчас сходит почти на нет только потому, что продолжает настаивать на необходимости бороться путями не террористическими. Сейчас в лагере с.-р. почти все считают необходимым широко развить массовый террор и террор по отношению отдельных лиц» ^156. Для обсуждения практических вопросов развертывания террористической деятельности в декабре 1907 г. в Финляндии было созвано совещание боевых организаций партии.

В 1908 г. вопрос о продолжении террористической и экспроприаторской тактики продолжал быть объектом горячих споров в эсеровской партии. Если в годы революции применение так называемого террора (то есть нападений на представителей фабрично - заводской администрации) и частных «эксов», казалось, почти единодушно отвергалось эсерами, то в период реакции ситуация начала меняться. По сообщению начальника петербургской охранки, вопрос о включении в число тактических средств партии указанных форм борьбы обсуждался в июне 1908 г. на общегородской партийной конференции и вызвал «резкое разделение представителей собрания на две группы». При этом рабочая группа признала безусловно необходимым в настоящее время внести в программу партии производство экспроприации как частной, так равно и казенной собственности, а также усиление административного и экономического террора. Вторая группа, состоявшая из интеллигентов, с своей стороны, признает исключительно террор против «центра центров», экспроприации же и экономический террор безусловно отвергает». Принятая в итоге резолюция конференции отражала настроения первой из этих групп¹⁵⁷.

«Исследование текущей деятельности партии социалистов-революционеров, — циркулярно сообщал Департамент полиции начальникам местных розыскных учреждений в июле 1908 г., — свидетельствует о том, что среди членов означенного сообщества возникают cepьезные разногласия по вопросу о дальнейшем применении террора, причем ЦК, а равно и некоторые представители местных организаций высказываются за возможное ограничение применения политических убийств и грабежей, тогда как остальные участники сообщества{203} и в особенности рабочие настаивают на возможно более широком использовании террора для поддержания престижа партии и дезорганизации правительства. Однако же обе стороны сходятся на мысли о необходимости учинения акта первостепенной важности, полагая, что путем посягательства на священную особу монарха будет внесено в жизнь государства такое потрясение, которое даст широкий простор для разрушительной работы революционеров»^158. Подготовка террористического акта в «центр центров» в качестве ближайшей тактической задачи партии была подтверждена на проходившей в конце июля — начале августа 1908 г. в Лондоне Первой общепартийной конференции эсеров. Организация этого акта была поручена Б. В. Савинкову, который в дальнейшем возглавил все террористические приготовления эсеров (так, впрочем, и не получившие практического осуществления).

Выразительницей крайне левых настроений эсеров ярилась группа Я. Л. Юделевского и В. К. Агафонова, сформировавшаяся в эмиграции в конце 1907 г. под на
званием «Социалистов-революционеров инициативного меньшинства». В 1908—1909 гг. группой был налажен выпуск своего печатного органа — газеты «Революционная мысль», названной В.И. Лениным за ее ультралевизну «Революционным Недомыслием»¹⁵⁹. Саму эту группу Ленин характеризовал как течение, родственное максимализму¹⁶⁰.

Усиление террористических настроений в среде тесно переплеталось с нарастанием в партии антидумских взглядов. Вскоре после третьеиюньского (1907 г.) государственного переворота, знаменовавшего собой окончание революции и наступление реакции, состоялся III Совет партии, принявший решение о бойкоте новой Государственной думы. В октябре—ноябре 1907 г. эта позиция была подтверждена рядом инструктивных писем Организационного бюро ( ОБ) при ЦК ПС. –Р. Так в письме за № 14 от 27 октября перед партийными организациями была поставлена задача «порвать всякую связь между III Государственной думой и народными массами, лишив ее в глазах их всякой видимости народного представительства» ^161. По сообщению парижского агента Департамента полиции, в ноябре – декабре 1907 г. среди тамошних эсеровских руководителей обсуждались планы покушения на П.А. Столыпина во время одного из думских заседаний. « Произойдет па - {204} ника, — рассуждали они, — Думу распустят, а тогда мы посмотрим, как следует нам действовать»¹⁶². Интересно, что аналогичные планы, но уже в Женеве, осенью 1907 г. строились соединенной группой максималистов и анархистов¹⁶³.

Говоря о том, «как социалисты-революционеры подводят итоги революции и как революция подвела итоги социалистам-революционерам», В. И. Ленин объяснял появление указанных настроений в эсеровской партии тем, что с поражением революции эсеры «оторвавшись от своего класса, от своих масс», все в большей степени превращались в ту «группу народничествующих интеллигентов», какой они были в предреволюционные годы¹⁶⁴. «Если социал-демократы, — писал Ленин летом

1908 г., — вышли из революции, окончательно сплотив с собой один определенный класс, именно пролетариат…, то социалисты-революционеры вышли из революции без всякой прямой базы, без всякой определенной межи, способной отделить их, с одной стороны, от трудовиков и энесов, связанных с массой мелких хозяйчиков, с другой стороны, от максималистов, как интеллигентской террористической группы»¹⁶⁵.

И действительно, с 1908 г. наметилось стирание и без того довольно зыбкой грани между эсерами и максималистами. На фоне начавшегося еще в 1907 г. «оскудения партии людьми» (выражение одного из писем ОБ при ЦК ПС.-Р.), подрыва престижа ЦК разоблачением Азефа в 1908 г.⁶⁵, в целом резкого отклонения эсеровского политического маятника влево в глазах многих эсеров потеряли смысл тактические разногласия, которые имелись между эсерами и максималистами в годы революции. В значительной степени обесценились обвинения в чрезмерном «боевизме» и вспышкопускательстве, с которыми (часто небезосновательно) выступали эсеровские лидеры в адрес максималистов. Не удивительно, что в 1908 г. в партии зазвучали призывы к «уничтожению грани, проложенной Центральным комитетом между партией и максималистами»¹⁶⁷. Атмосферу в эсеровской партии тех лет хорошо передает следующее (не безгрешное с фактической точки зрения) циркулярное сообщение жандармского ведомства {205}от 1909 г.: «По поступившим в Департамент полиции сведениям, еще не проверенным, положение дел в ПС.-Р. признается весьма печальным. Повальное бегство членов — активных и «сочувствующих» продолжается с ужасающей для партии последовательностью. Недоверие к Центральному комитету растет неимоверно… Несомненно, будто, что в самом ближайшем будущем произойдет катастрофа в том смысле, что партия в том виде, как ее обосновывал Гоц, вовсе перестанет существовать. Не будет больше партии социалистов-революционеров, а на ее место станет организация, близкая по своему духу к пресловутым «максималистам»»¹⁶⁸.

Таким образом, уже к концу 1907 г. в эсеровской партии оформилось направление, которое, хотя и не разделяло программных положений максимализма, близко подошло к нему в области тактики. Естественным поэтому было сближение максималистов-эмигрантов с левоэсеровскими группами. Жандармские источники отмечают деятельное участие максималистов Э. Д. Вишкевской (Э. Энгельгардт), А. Г. Каган, Г. А. Ривкина, а с 1910 г. — Н. С. Климовой и Е. А. Матье в попытках Савинкова воссоздать эсеровскую боевую организацию, в также их сотрудничество с «Союзом левых социалистов-революционеров», в который в 1909 г. была преобразована группа Юделевского-Агафонова¹⁶⁹.

К истории максимализма тех лет имеет отношение один яркий, но полузабытый ныне эпизод — побег тринадцати каторжанок из московской женской каторжной тюрьмы в ночь на 1 июля 1909 г. «Других побегов такой большой группы пленников царизма, осужденных на долгосрочную каторгу, да еще исключительно женщин, — свидетельствует А. Трояновский, — революционная хроника не знает»¹⁷⁰. Кроме социал - демократок и эсерок, среди бежавших были максималистки Н. С. Климова («бессрочница»), Е. А. Матье (4 года каторги) и московская «оппозиционерка» Е. Д. Акинфиева (Никитина) (6 лет). Главными организаторами побега были братья Василий и Владимир Калашниковы и И. И. Морчадзе (С. С. Коридзе), который в конце 1906 г. был арестован, а затем выслан в административном порядке из Москвы за принадлежность к местной организации максималистов¹⁷¹. Непосредственное участие в подготовке побега принял В. В. Маяковский¹⁷². Побег удался, несмотря на то, что от провокатора (С. Н. Усова) охранка знала о его подготовке. Не- {206}удивительно, что все, кто готовил побег «с воли», были арестованы уже на следующий день — 2 июля. Маяковский, например, был схвачен на квартире Морчадзе - Коридзе, в которой была устроена полицейская засада¹⁷³. Десяти каторжанкам удалось скрыться, трое были арестованы вскоре после побега. Для поисков каторжанок, вспоминал Морчадзе, «была поставлена на ноги не только московская, но вся полицейско-жандармская Россия; за поимку каждой беглянки была объявлена награда в 5000 руб.»¹⁷⁴

В поисках Климовой на ее родину — в Спасский уезд Рязанской губернии — был направлен отряд филеров с жандармским ротмистром во главе. Все это, однако, не помогло. Кружным путем, совершив целое путешествие, в начале 1910 г. Климова добралась до Парижа, где она оставалась вплоть до своей кончины в 1918 г. накануне предполагавшегося возвращения на родину.

В Европу удалось перебраться и Матье с Акинфиевой.

Из других событий истории максимализма этого времени следует указать на попытку Маньковской - Ковальской организовать в эмиграции политический клуб, который должен был объединить «все левые элементы» (максималистов, анархистов, левых эсеров)¹⁷⁵, а также на появление в Париже в январе—феврале 1909 г. двух номеров максималистской газеты «Трудовая республика»*. Успеха это издание, как и начинание Маньковской, не имело.

С 1907 г. деятельность существовавших в России максималистских организаций стала все в большей степени приобретать сходство с тактикой анархистов, в частности, с их так называемым «безмотивным террором». С этого времени сотрудничество между максималистами и анархистами перестает носить случайный характер. Напротив, постоянный контакт, а иногда и полное слияние с ними — отличительная черта максималистских групп на протяжении всего послереволюционного периода их существования. В результате этого сближения начинают появляться гибридные образования с трудноопределимой партийной принадлежностью («анархисты-максималисты», «террористы - непримиримые» и т. п.), все содержание деятельности которых как правило сво- {207} дилось к проведению мелких «эксов». Нередко под всякими «страшными» названиями подобного рода скрывались обыкновенные уголовники, не имевшие ни малейшего отношения ни к максималистам, ни вообще к «политике». Вот, например, что доносил в январе 1909 г. Департаменту полиции градоначальник Ростова-на-Дону Зворыкин: «…в минувшем году во вверенном мне градоначальстве зарегистрировано 50 случаев рассылки угрожающих писем с требованием денег. Лица, рассылавшие письма, присваивали себе разные названия, например: группы «Черный Ворон», «террористов», «коммунистов-анархистов», «эсеров», «максималистов» и т. п., в действительности же за исключением одного-двух случаев лица эти ничего общего с политикой не имели и представляли собой обыкновенных шантажистов или грабителей»¹⁷⁶. И это был не единичный случай. В 1908 г., например, под именем максималистов действовала шайка грабителей в Казани¹⁷⁷.

С 1912 г. деятельность максималистов окончательно замирает, хотя прокламации за подписью их организаций продолжают появляться вплоть до 1914 г. Дальнейшая история максимализма связана уже с событиями 1917-го и последующих лет.