Эсеры максималисты в первой российской революции
{163} Библиографические ссылки
жүктеу/скачать 1.45 Mb.
|
{163} Библиографические ссылки 1 Нестроев Гр. Из дневника максималиста. С. 52. 2. См.: ЦГАОР СССР. Ф. 102 00. 1907. Оп. 237. Д. 10. Т. 1.Л. 3.
9. Светлов С. Очерки по рабочему и крестьянскому вопросу. С. 65; Воля труда: Тип. Иванова. С. 25—29. Г0. Сущность максимализма. С. 11.
'25. Ленин В. И. Полн.собр. соч. Т. 16. С. 28, 29.
3.3. См.: Тагин Е. Принципы трудовой теории. С. 92; он же..Ответ Виктору Чернову. С. 18; Воля труда: Тип. «Луч». С. 72, 126.
{164}
§ 2. Максималистские организации в период первой революции Первые сообщения о появлении самостоятельных, но крайне немногочисленных максималистских организаций относятся к концу 1904 — началу 1905 г.. Сведений об их деятельности в этот период источники не содержат. Да и максималистскими в полном смысле слова эти группы не были, поскольку никакой теории мак-
Из приведенного перечня существовавших в 1905 г. групп, которые мы условно назвали максималистскими, очевидно, что география распространения нового течения была достаточно широкой. Однако города, в которых эти группы образовывались, в основном не относились к числу промышленно развитых. Сами максималисты родиной своего учения считали Белосток, центр мелкого ремесленного производства. Белостокская организация максималистов, как почти всегда в подобных случаях, сложилась на основе местной эсеровской группы, которая, в свою очередь, появилась там в 1903 г.4. Белостокские максималисты открыто заявили о своем существовании уже в конце 1904 г., а годом позже — возглавили созданный в городе Совет рабочих депутатов5. К этому времени (концу 1905 г.) местная организация эсеров была уже окончательно вытеснена максималистами и, как констатировалось на I съезде эсеров, Северо-Западный областной комитет партии разорвал с ними{166} отношения6. Активно (и небезуспешно) велась в 1905 г. пропаганда максимализма и в ячейках Бунда7. Из белостокской организации и, в частности, из местной максималистской рабочей дружины вышли такие видные максималисты-боевики, как М. Д. Закгейм, И. Рублянский, А. К. Кишкель и другие, все — непосредственные участники ряда террористических актов в Белостокев 1905 г. По сравнению с 1905 г. в 1906 г. число максималистских организаций значительно увеличилось. На территории России и в эмиграции в это время действовало уже 52 максималистских группы42. Кроме того, отмечены выступления максималистов в этот период в Борисове (Минской губ.), Владикавказе, Гельсингфорсе, Кронштадте, Моздоке, Нахичевани, Тифлисе, а также в Пермской губернии (в составе «лесных братьев» А. М. Лбова)9. В условиях слабости большинства перечисленных максималистских организаций центром их деятельности в 1906 г. стал Петербург, где в это время функционировали их военная, рабочая и боевая группы. Если деятельность первых двух групп была незначительной и не оставила сколько-нибудь заметного следа, то с работой здесь максималистских боевиков в этот период связаны наиболее яркие страницы истории максимализма. Петербургская Боевая организация (БО) максималистов была сформирована весной 1906 г. Первоначально очень немногочисленная, но вскоре пополненная «белосточанами», «москвичами» и рабочими дружинниками из Екатеринослава, к июлю 1906 г. она включала уже около 60 человек. В конце мая 1906 г. на общем собрании организации был сформирован ее Исполнительный комитет (ИК), в который вошли: М. И. Соколов, В. Д. Виноградов, М. Д. Закгейм, К. С. Мыльни-{167} ков и кооптированный туда заочно С. Я. Рысс10. Тогда же был утвержден план действий. Было решено произвести покушения на виднейших царских сановников и самого царя. В качестве первоочередной задачи, по предложению Соколова, собрание постановило организовать захват Государственного совета, чтобы под угрозой уничтожения потребовать от него низложения Николая, передачи власти народу и издания закона о «социализации» земли, фабрик и заводов11. «Весьма вероятно, что такое событие, как захват Государственного совета, — говорил на собрании «Медведь», — всколыхнет напряженно настроенные массы, вызовет энергичный шаг в Думе и поднимет восстание… Надо найти фокус, в котором соберутся рассеянные революционные лучи, чтобы произошел взрыв скрытого брожения, и таким фокусом будет захват Совета»12. План Соколова, вспоминает участница собрания, был принят «восторженно» и «единодушно»13. Максималисты считали, что даже если Госсовет откажется выполнить поставленные ему условия, его уничтожение все равно послужит сигналом ко всеобщему восстанию, явится «искрой, которая воспламенит накопившийся порох». Признанным главой максималистов и одновременно руководителем ИК, облеченным полномочиями диктатора, был 25-летний Михаил Иванович Соколов, личность поистине незаурядная. Его авторитет у максималистов был огромен и непререкаем. Все, что касается лично Соколова, в максималистской литературе — всегда в превосходной степени. Для них «Медведь» — это «человек особенный, исключительный»14, «боец-вождь, боец-творец», «Сокол Революции»'5, «духовный отец»максимализма, «самый опасный враг самодержавия»16. Сын бедного крестьянина, «Медведь» начал свою революционную деятельность в начале 900-х годов в эсеровском кружке в Саратовской губернии. Здесь он занимался распространением среди крестьян революционной литературы, причем, по воспоминаниям И. И. Ракитниковой, уже тогда выделялся своей «неукротимой энергией»17. После ареста и побега из-под стражи весной 1904 г. Соколов оказался в Женеве, где, как мы уже знаем, вместе с Лозинским возглавил группу эсеров-«аграрников», а в дальнейшем явился одним из основателей максималистского течения. Говоря о большом личном мужестве этого человека, его горячей и беззаветной {168} преданности революции, нельзя, однако, пройти мимо свидетельства Нестроева о «преступно легком» отношении Соколова и к собственной, и к чужим жизням. Вскоре мы убедимся, насколько прав был Нестроев, когда указывал, что это отношение «красной нитью проходило через всю максималистскую боевую практику»18. Ближайшей соратницей Соколова была Наталия Сергеевна Климова, одна из наиболее ярких фигур женского крыла максимализма. Потомственная дворянка, дочь видного рязанского земского деятеля и октябриста, она вступила на революционный путь в 1906 г. 20-летней курсисткой. «На редкость красивая и внешне и духовно, — писала о Климовой максималистка И. К. Каховская, — она поражала своей гармоничностью. Радостная, смелая, с широкой инициативой — и вместе серьезная, сосредоточенная в своей богатой внутренней жизни, она, казалось, одним своим присутствием способна была украсить окружающим какое угодно бытие. В любом наряде, в любом положении ей сопутствовали очарование и поэзия, захватывавшие и друзей, и врагов… от нее веяло талантом и силой»19. В июне 1906 г. петербургские максималисты широко развернули подготовительные работы: была организована слежка за П. А. Столыпиным, морским министром А. А. Бирилевым и другими возможными объектами их нападений; на деньги, полученные от «московской оппозиции» (около 400 тыс. руб.)43, была оборудована сеть конспиративных квартир, паспортных бюро и мастерских по изготовлению бомб, приобретено два автомобиля, собственные конные выезды. Все нити подготовки террористических актов сходились к Соколову и Климовой, которые под видом состоятельных супругов поселились в Поварском переулке. Детали заговора отрабатывались в квартире «супругов Кочетковых» (В. Д. Виноградов и Н. А. Терентьева) в огромной наемной квартире на Гороховой. По заданию «Медведя» эсерка Е. Ю. Григорович, поселившись в Петергофе, начала подготовку покуше-{169} ния на дворцового коменданта генерала Д. Ф. Трепова и самого Николая. В начале июля с разведывательными целями боевики неоднократно посещали заседания Государственного совета. Дальнейшие события несколько изменили намерения максималистов. Разгон IДумы (9 июля 1906 г.) заставил их отказаться от прежних планов и превратить захват Государственного совета в акцию устрашения: в здание Совета должны были ворваться несколько боевиков и взорвать его вместе с собой. В день, назначенный для выступления, «именным высочайшим указом» Государственный совет был неожиданно распущен на каникулы22. Несмотря на то, что Департамент полиции знал о существовании «партии максималистов» с начала марта 1906 г., до лета этого года в его распоряжении не было никаких данных о деятельности максималистской Боевой организации. К июню этого года сведения о ней в Департамент полиции начали поступать. Первым в отношении от 29 мая о готовящемся нападении на Государственный совет сообщил охранке ее заграничный агент А. М. Гартинг. Однако разработку этих планов он ошибочно приписал эсеровским «оппозиционерам», а не максималистам23. В деле розыска максималистов большие услуги охранке оказал С. Я. Рысс, известный в революционных кругах как «Мортимер». Сведения, сообщенные им, сыграли едва ли не определяющую роль в разгроме медведевской БО во второй половине 1906 г. Поскольку, кроме того, деятельность Рысса впоследствии неоднократно получала неверное, на наш взгляд, истолкование в литературе44, стоит поговорить о нем подробнее, тем более, что в нашем распоряжении имеются документы, неизвестные нашим предшественникам. Итак, в начале июня 1906 г. Рысс под именем И. А. Николаева был арестован в Киеве во время экспроприации, сопровождавшейся убийством инкассатора. Шантажируя Рысса имевшимися у него данными о его участии еще в одном «эксе», начальник киевского охранного отделения ротмистр А. М. Еремин сумел добиться от Рысса откровенных показаний и согласия на сотрудничество с охранкой. «Николаев», писал Еремин {170} в донесении, полученном в Департаменте полиции полиции 13 июня 1906 г., «боится за свою участь и желает дать серьезные сведения … предлагает служить в будущем, но как в первом, так и во втором случае ставит условием предоставление ему свободы»24. В этом же донесении, со слов Рысса, Еремин сообщал о террористических приготовлениях максималистов в обеих столицах, приводил факты из революционной деятельности, имена, клички, приметы и местонахождение максималистских лидеров — М. И. Соколова, В. В. Мазурина, В. Д. Виноградова. Данные, полученные из Киева, были сразу пущены «в дело» и в дальнейшем были использованы охранниками не только для выслеживания максималистов, но и для судебной расправы над ними. По-видимому, согласие на вербовку Рысса не заставило себя ждать, и для переговоров на этот счет Еремин был вызван в Петербург. В телеграмме в Департамент полиции на его имя от 16 июня помощник Еремина по киевской охранке Н. Н. Кулябко уже именует Рысса «Дворцовым» (то есть по присвоенной ему охранкой кличке) и сообщает о его согласии дать письменные показания. И такие показания действительно были Рыссом даны. Первое, что бросается в глаза в них — это довольно неожиданное для «откровенника», но вполне, впрочем, объяснимое для кандидата в секретные сотрудники его стремление не занизить, а, наоборот, преувеличить свои революционные заслуги, свое место в революционном мире. Особенно это касалось сведений, относившихся к периоду его учебы за границей (1899—1902 гг.). Утверждения Рысса о том, что он якобы являлся одним из основателей эсеровской партии, членом ее ЦК с момента образования (1901 г.), близко знакомым с виднейшими представителями русской революционной эмиграции — явная ложь, продиктованная стремлением поднять свой авторитет в глазах охранки. По-видимому, Рысс не подозревал, что эти сведения могли быть легко проверены жандармским ведомством с помощью его заграничного агента, весьма осведомленного о делах русских революционеров за границей. В целом в показаниях Рысса упомянуто свыше 80 человек — социал-демократов, эсеров, анархистов, руководителей Всероссийского крестьянского союза. Центральное место в них занимали сведения о максималистах.
Вскоре, подтверждая искренность своих намерений, Рысс дал сведения о крымской организации максималистов. Реакцией Департамента полиции на это сообщение явилась посылка в Симферополь филерского отряда и отправка туда же Еремина с предписанием руководствоваться данными, полученными от «известного лица» (то есть от Рысса)26. Тогда же в Департаменте полиции начали задумываться о переводе Рысса в столицу. В письме Еремину от 1 июля 1906 г. директор Департамента высказал желание «иметь» Рысса в Петербурге «ввиду важности даваемых сведений, касающихся главным образом столиц и вообще центров» революционного движения27. Поскольку киевские судебные власти наотрез отказались санкционировать перевод находившегося под следствием Рысса, охранке пришлось организовать его «побег», который был весьма искусно инсценирован. Чтобы у революционеров не возникло никаких подозрений, на скамью подсудимых, а затем и на каторгу были отправлены охранявшие Рысса в день побега жандарм и городовой. Были состряпаны и постановления о розыске и аресте бежавшего политического преступника45. В Петербурге Рысс был представлен «звездам» царской охранки первой величины: директору Департамента полиции М. И. Трусевичу, заведующему Особым отделом Департамента А. Т. Васильеву, чиновнику особых поручений, «специалисту» по эсерам Н. А. Пешкову. К Трусевичу Рысс получил явку46, а непосредственную работу с ним в дальнейшем повели Еремин и Пешков. В Петербурге Рысс установил связи с тамошними максималистами, которым сообщил о своем поступлении на службу в охранку якобы для «революционных целей». Показания появившегося в июле в московской охранке бывшего дружинника «московской оппозиции» {172} Ф. А. Федотова, выполнявшего обязанности «слежчика» в петербургской организации максималистов и дезертировавшего из нее29, окончательно уверили Департамент полиции в серьезности происходивших в Петербурге террористических приготовлений. С этого времени за максималистами велось «неотступное наблюдение», которое помогло выявить некоторых членов БО и ряд их конспиративных квартир. 20 июля 1906 г. в Петербурге была произведена и первая «ликвидация» максималистов, давшая серьезные результаты. Полицией были обнаружены склад оружия и паспортное бюро Боевой организации, а также принадлежавший ей склад бомб вместе с лабораторией по их изготовлению. При аресте максималист А. Агапов (нелегальный Д. Ф. Маврин) пытался скрыться, отстреливаясь, ранил полицейского, но, будучи окружен подоспевшим нарядом полиции, застрелился. В ходе этих «ликвидации» было арестовано 13 максималистов, в том числе нелегальный К. С. Мыльников, член ИК БО30. Поскольку от Рысса охранка знала, что Соколов может скрываться с паспортом на имя Маврина, Департамент полиции какое-то время полагал, что июльскими арестами обезглавил Боевую организацию. Благодаря Азефу для Департамента полиции не стала секретом и истинная цель пребывания в Петергофе Е. Ю. Григорович47. Предупрежденные охранкой, ни царь, ни Трепов не появлялись на спектаклях дворцового театра, где и планировалось произвести покушение. Казалось, охранники могли торжествовать победу. Однако удачные, с их точки зрения, июльские «ликвидации», как и предательство Рысса, только усыпили их собственную бдительность. В действительности же эти {173} аресты затронули лишь незначительную часть БО и не нанесли ей большого ущерба, а «сотрудничество» Рысса, отстраненного максималистами от текущих дел их (организации, не принесло ожидавшихся результатов. В распоряжении организации, в частности, остались несколько конспиративных квартир (одна из них находилась на аристократической Морской, буквально в двух шагах от Департамента полиции), транспорт, оружие и лаборатория бомб, в которой работал химик В. О. Лихтенштадт. Кроме того, максималистам удалось наладить связи с работниками большевистской бомбовой мастерской в Петербурге. Через кого из членов организации осуществлялись эти связи, сейчас сказать трудно, однако по воспоминаниям участника событий известно, что именно в этой мастерской были изготовлены бомбы, использованные максималистами в августе3248. Июльские «провалы» заставили максималистов конкретизировать свои доселе весьма многочисленные планы и ускорить их проведение в жизнь. На совещании в местечке Мустамяки (Финляндия) в конце июля ими было принято окончательное решение сосредоточить все свои силы на организации покушения на Столыпина. Изучив обстановку, максималисты пришли к выводу, что наиболее верным путем к устранению премьер-министра явится взрыв его дачи в приемные дни и часы. С помощью некоего инженера было рассчитано количество динамита, необходимое для того, чтобы сравнять столыпинскую дачу с землей. Подготавливая это покушение, максималисты не могли не понимать, к какому огромному количеству случайных жертв мог привести подобный взрыв. Некоторых это смущало. «… решение принести в жертву посторонних лиц, — говорила на следствии Н. С. Климова, — далось нам после многих мучительных переживаний, однако, принимая во внимание все последствия преступной деятельности Столыпина, мы сочли это неизбежным»34. Время для нападения было избрано не случайно, поскольку, как говорил Соколов, «разгон Думы и восстание во флоте создали атмосферу, в которой планомерная система террора может еще поднять ниспадающую волну» революции35. {174} В четвертом часу дня 12 августа 1906 г. к даче премьер-министра на Аптекарском острове в Петербурге подъехал экипаж, в котором находились максималисты «Гриша» (И. М. Типунков), «Француз» (Э, Забельшанский), переодетые в форму жандармских ротмистров, и «Федя» (Н. И. Иванов) в штатском49. В руках у каждого был портфель с плоской жестяной бомбой весом 6—6,5 кг. Несмотря на субботний день, приемная премьера была полна народа. Запись на прием закончилась четверть часа назад, однако «офицеры» решительно потребовали, чтобы швейцар открыл им. дверь. Опоздание, с которым «жандармы» явились на прием, и их внешний вид50 показались подозрительными заведующему охраной министра генералу А. Н. Замятину и агентам охранки А. Л. Горбатенко и 3. С. Мерзликину, которые набросились на входивших. С криком «Да здравствует революция!» максималисты бросили свои портфели оземь — раздался страшный взрыв. Часть двухэтажной дачи премьера была разрушена51, 24 человека из числа находившихся в приемной были убиты на месте, свыше 30-—ранены. Среди убитых находились бывший пензенский губернатор, член совета министра внутренних дел С. А. Хвостов, управляющий канцелярией московского генерал-губернатора А. А. Воронин; в числе раненых — член Государственного совета граф Рейтер н- Нолькен, член совета министра внутренних дел князь Н. В. Шаховской, начальник охраны Таврического дворца жандармский подполковник В. Ф. Шульц и другие высокопоставленные лица39. Бы-{175} ли убиты или получили тяжелые ранения и совершенно случайные, ни в чем не повинные люди, находившиеся в доме Столыпина (например, почтовый курьер, прислуга министра), и даже дети. Террористы, а также Замятин и его помощники были разорваны в клочья. Получил ранение находившийся поблизости Соколов. Не пострадал лишь сам Столыпин. Вот как описывал нововременский корреспондент место происшествия через 4 часа после взрыва: «Когда мне удалось пройти через кордон солдат к даче министра, я увидел страшную картину разрушения. Всюду валялись обломки… Весь передний фасад дома был буквально разворочен взрывом… Из-под обломков спасали раненых, выносили трупы убитых… Паника уже проходила, но ужас был написан на всех лицах… Кажется, ни одна катастрофа в Петербурге не произвела столь тягостного впечатления»40. «Мне случалось видеть много ужасного в жизни, пожары, землетрясения, войну, — писал другой, также проправительственно настроенный очевидец, — но я никогда не видел ничего более ужасного, как последствия взрыва дачи премьер-министра»41. Эхо взрыва на Аптекарском острове разнеслось по всей Европе. Сенсационные сообщения о подробностях этого акта долго не сходили со страниц русских и иностанных газет. В соболезновании по поводу происшедшего Николай II счел спасение своего премьера «чудом божьим»42. Со всех концов России и из-за границы на имя Столыпина и его жены начали поступать телеграммы (всего их было получено около тысячи) от организаций и отдельных лиц различных политических взглядов — от черносотенцев до умеренных либералов. Авторы этих посланий, не ограничиваясь, как правило, соболезнованиями премьеру, высказывали пожелания относительно будущего образа действий правительства. У черносотенцев трагедия на Аптекарском острове вызвала новый приступ ненависти к революционному движению. В своих телеграммах они призывали «обуздать шайку насильников» (то есть революционеров), отказаться от проведения реформ, обещанных царским манифестом 17 октября 1905 г., и ввести военную диктатуру. «Почему правительство церемонится [и] с корнем не уничтожит революционеров», — телеграфировал председатель одесского отдела Союза русского народа {176 } граф А. И. Коновницын, убеждая Столыпина просить царя приказать «русскому народу подавить крамолу, уничтожить революционеров…, назначить диктатуру». «Самые сильные меры строгости не только позволены,— заключал черносотенец, — но необходимы сейчас же»4352 . Аналогичные по смыслу телеграммы были получены от крайне правых организаций Астрахани, Курска, Петербурга и других мест. Октябристы также были потрясены покушением на Столыпина. Недаром их лидер, обычно сдержанный и суховатый А. И. Гучков признавался, что случившееся подействовало на него ошеломляюще45. Осуждая террор как «величайший тормоз прогресса», октябристы, вместе с тем, высказывали убеждение, что прочное «умиротворение» России возможно только в случае «объединения общества и правительства» для проведения в жизнь обещанных реформ46. Более либерально настроенные корреспонденты премьера также осуждали террор, но высказывали опасения в том, что покушение отвратит правительство от избранного курса, затормозит «проведение в жизнь начал, возвещенных манифестом 17 октября»47. В этой связи правокадетские «Русские ведомости» убеждали своих читателей в том, что покушения типа происшедшего «по своим моральным последствиям ведут совсем; не к тем результатам, на которые рассчитывают совершители подобных дел». «Они, — писала газета, — поселяют в обществе настроение, которое на руку не друзьям свободы, а реакции»48. Что касается эсеров, то их ЦК специальным заявлением резко отмежевался от какого-либо участия в покушении. «Способ совершения этого акта…, — указывалось в заявлении, — совершенно противоречит тем принципам, которые партия считала и считает для себя морально и политически обязательными…»49. Ответом правительства явилась опубликованная 15 августа в столыпинском официозе (газете «Россия») редакционная статья, в которой указывалось: «Нет никакого сомнения, что террористические покушения дей-{177}ствуют угнетающим образом на общество, но было бы большой ошибкой думать, что террор анархистов должен повлечь за собой террор правительственный». Тем не менее, в статье подчеркивалось, что правительство не намерено ослаблять борьбу с революцией, но готово отличать «закономерную оппозицию» от «врагов государственного строя». В заключение статья подтверждала твердость правительства в проведении избранного курса реформ, «необходимость которых давно уже сознается спокойными и просвещенными классами населения»50. От этого первого, сравнительно миролюбивого по тону правительственного заявления заметно отличалось второе, опубликованное 24 августа. Указывая на «особенное усиление» революционного движения, которое выразилось в ряде восстаний (в Севастополе, Свеаборгс, Кронштадте), аграрных волнениях, убийствах и «возмутительных покушениях» на должностных лиц (были перечислены акт 12 августа, убийство генерала Г. А. Мина и др.), правительство заявляло о решимости без колебаний противопоставить «насилию силу». И хотя во втором заявлении так же, как и в первом, прозвучало стремление властей опереться на «благомыслящую» часть общества в деле проведения реформ (которые и были перечислены), основной акцент в нем был сделан на введении военно-полевых судов с целью «достаточно быстрой репрессии за преступления, выходящие из ряда обыкновенных»51. Текст Положения о военно-полевых судах, утвержденного царем, был опубликован в. тот же день (24 августа). Новые суды, формируемые из офицеров местных гарнизонов, облекались чрезвычайными полномочиями: их решения не подлежали обжалованию, а приведение в исполнение приговоров должно было следовать не позднее, чем через сутки после их вынесения. Власти получили право предавать обвиняемых военно-полевому суду в тех случаях, когда, по словам Положения, «учинение лицом гражданского ведомства преступного деяния является настолько очевидным, что нет надобности в его расследовании»52. Как вскоре показала практика, самым популярным приговором вновь созданного суда являлась смертная казнь. Современники окрестили эти суды «скорострельными». «Теперь мы имеем военно-полицейскую диктатуру без диктатора»,— писали петербургские большевики по поводу введения жүктеу/скачать 1.45 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|