прилюдно. Безъ сопротивленія отдалась Русалка бѣшенымъ поцѣлуямъ сумасшедшаго. Задыхаясь въ дикомъ восторгѣ своемъ, онъ спросилъ: „хто первый?"—„Я!‘; отвѣчала она радостно на вопросъ. „Ни, я! ты мене й тамъ не покынешъ!" вскричалъ онъ, и прежде чѣмъ свидѣтели сцены смекнули дѣломъ, онъ былъ уже на днѣ колодезя. Она вскочила на срубъ; но ее остановили. Она рвалась изъ рукъ своихъ спасителей; въ борьбѣ съ ними, кровь хлынула у нея изъ горла, и моей Русалки не стало,
Такъ молва сообщила мнѣ горестную вѣсть. Да, это была русалка, существо слишкомъ нѣжное, слишкомъ чуткое и страстное для обыкновенной жизни. Я втайнѣ тосковала о ней и ландыши сдѣлались моими любимыми цвѣтами. Она живо представлялась моему воображенію въ вѣнкѣ изъ ландышей.
Нрошелъ годъ. Насталъ памятный для меня вѣчно день ея смерти. Рано утромъ я пошла что называется въ росу. Люблю я наши хуторскія левады подъ крупною росой, струящейся въ огнѣ восходящаго солнца. Роскошно ростущіе въ пустынѣ ландыши благоухали, и не стыжусь въ этомъ признаться—на меня нашелъ страхъ увидѣть среди нихъ мою усопшую Русалку. Но скоро страхъ уступилъ мѣсто фантазіи: какія нѣжныя, легкія, ненричастныя міру существа эти русалки! Ни трава не гнется подъ ихъ ногами, ни роса не осыплется. Но эти нѣжиыя су
щества мстительны. Онѣ мстятъ людямъ за грубость ихъ чувствъ и понятій...
Такъ размышляла я, свивая вѣнокъ въ память моей Русалки. Съ этимъ вѣнкомъ отправилась я въ городъ къ моей родствен- ницѣ, любительеицѣ дубравныхъ цвѣтовъ. Былъ день воскресный. Въ нашемъ городкѣ по воскресеньямъ собирается базарь, густой какъ ярмарка. Я пробиралась пѣшкомъ, бережно неся свѣ- жій вѣнокъ изъ ландышей. Вдругъ слышу плачъ, въ видѣ причитанья по мертвому. Передо мной стояла Русалкина бабуся и плакала навзрыдъ: „О моя жъ ты голубонько, мое ты ридне серденько! Я жъ тебе бачыла въ кунваліи останнёи твоей годыны! О, та якъ же гирко мени, якъ тяжко на сю вунвалію дывы- тысь!1*...
Народъ насъ обступилъ, можно сказать, благоговѣйно. Почти всѣ знали Русалку. Нѣкоторые набожно крестились, посылая ей желаніе царстза небеснаго и вѣчнаго покоя; а одинъ ти- хій и грустный голосъ нроговорилъ у меня надъ ухомъ:
Ой пійду асъ я утоплюся, Нехай люде добри знають,
Або обь ваминь рознбьюся, Якъ съ коханвя помирають!
Ганна Барвинокъ.*) Это все равно, что у васъ ѵіѵе Гайгеззе.
Достарыңызбен бөлісу: |