Глава 5 Добро пожаловать в “спинтернет”10

Чему Барбара Стрейзанд могла бы научить Николае Чаушеску

В последние годы существования СССР наиболее прогрессивные советские лидеры любили декларировать – полушутливо, разумеется, – свою приверженность “доктрине Синатры”, намекая на то, что центрально– и восточноевропейские государства вольны идти собственной дорогой в полном соответствии со строками песни Фрэнка Синатры “Мой путь”.

У нынешних пользователей интернета Синатра не в чести. На повестке дня – “эффект Стрейзанд”. Это выражение означает, что чем старательнее вы пытаетесь убрать что-либо из интернета, тем вернее поощряете всеобщий интерес к этому предмету и тем дальше оказываетесь от достижения своей цели. Термин “эффект Стрейзанд” придумал Майк Масник (популярный американский блогер, пишущий о хайтеке), чтобы описать отчаянные попытки Барбары Стрейзанд удалить из интернета фотографии ее дома в Малибу. Эти снимки, сделанные профессиональным фотографом в рамках California Coastal Records Project – проекта созданного с целью документирования береговой эрозии, оставались без внимания до тех пор, пока Стрейзанд не вчинила их автору 50-миллионный иск.

Обитателям склочного мира техноблогов показалось, что Барбара Стрейзанд объявила войну интернету и здравому смыслу. Немедленно началась массовая онлайновая кампания поддержки проекта. Сотни блогеров начали размещать в блогах фотографии из Малибу. Разумеется, недвижимость Стрейзанд стали обсуждать гораздо шире, чем прежде.

Сейчас ясно, что Барбаре Стрейзанд не следовало предпринимать ничего и оставить фотографии там, где они находились: на сайте, где им была почти гарантирована безвестность (в конце концов, снимки ее дома составляли небольшую долю из примерно двенадцати тысяч фотографий береговой линии). Вместо этого она избрала путь цензуры – и жестоко поплатилась. Более того, Стрейзанд проложила дорогу бесчисленным знаменитостям и випам. Церковь сайентологии, российский олигарх Алишер Усманов, корпорация “Сони”, “Интернет вотч фаундейшн”, популярный сайт социальных новостей Digg.com – лишь некоторые из жертв “эффекта Стрейзанд”. Противодействуя распространению интернет-контента, они не желали огласки. Они инстинктивно отвечали ударом на удар, не понимая, к чему может привести их агрессия. Даже если кто-либо из них одерживал победу и неудобный контент на время исчезал из интернета, это, как правило, лишь подогревало интерес к тому, что они пытались утаить.

Появилась целая организация (“Викиликс”), заботящаяся о том, чтобы у всех скандальных документов, которые кто-то очень хочет убрать из Сети, было надежное место в интернете. Даже всемогущий Пентагон испытывает затруднения с очисткой Сети от секретного контента после того как “Вики-ликс” опубликовал видеозапись воздушного налета в Багдаде в 2007 году (когда были убиты несколько сотрудников агентства “Рейтер”), а также множество важных документов, касающихся войны в Афганистане.

Впрочем, логика, приводящая к “эффекту Стрейзанд”, не имеет отношения к интернету. Из истории известно, что нет лучшего способа заставить людей говорить о чем-либо, чем запретить им это обсуждать. Случай Герострата, молодого грека, который в 356 году до н. э. сжег в Эфесе храм Артемиды, – вот, вероятно, первое документированное проявление “эффекта Стрейзанд”. Герострата, конечно, подвергли наказанию. Но главная кара, наложенная на преступника властями Эфеса, состояла в том, что людям строго запретили упоминать имя Герострата. Тем не менее тысячи лет спустя мы продолжаем обсуждать этого самовлюбленного пиромана (власти Эфеса не могли предвидеть, что он будет увековечен на собственной странице в “Википедии”).

Хотя чаще всего испытывают на себе “эффект Стрейзанд” пекущиеся о своей репутации голливудские звезды, корпорации и общественные организации, заботит он и авторитарные правительства. На протяжении большей части своей истории авторитарные государства считали, и не без оснований, что могут контролировать информацию, ограничивая доступ к средствам ее распространения и следя за тем, как ими пользуются те, у кого этот доступ есть. Николае Чаушеску, жестокий диктатор, правивший Румынией с 1965 по 1989 год, объявил владение пишущими машинками, не зарегистрированными в милиции, преступлением. Более того, он подумывал о том, чтобы заполучить образцы почерка всех граждан Румынии, дабы пресечь их массовую переписку с западными СМИ вроде “Радио Свобода”. Но даже столь решительные меры ему не помогли.

Если издержки незаконного распространения информации, финансовые или репутационные, слишком велики, становится меньше возможностей ею делиться и “эффект Стрейзанд” не оказывает заметного влияния на поток официальной информации. Но когда почти каждый может публиковать все, что хочет, без особых затрат и при этом сохранять анонимность, “эффект Стрейзанд” превращается в настоящую угрозу. Нередко он делает традиционные формы цензуры контрпродуктивными. Большинство блогеров, пишущих о политике, приходят в восторг от мысли, что можно дразнить цензуру, публикуя то, что власть хочет скрыть.

Однако неверно думать, будто “эффект Стрейзанд” подразумевает отказ от контроля над информацией. Цензоры просто могут обратиться к менее очевидным и более тонким средствам минимизации негативного влияния информации, распространяемой в интернете. Вместо цензуры (нередко она лишь прибавляет достоверности критике, которая содержалась в записи в блоге или в статье) правительство может прибегнуть к услугам “спинтернета” и обезвредить критику действенной пропагандой. В странах, где даже страстные сторонники демократизации очень подозрительно относятся к иностранному вмешательству, для дискредитации блогера достаточно обвинить его в получении спонсорской помощи от американского ЦРУ, английской МИ-6 или израильского Моссада (а лучше – всех трех спецслужб разом). Когда эту инвективу озвучат сто блогеров (даже если некоторые из них – личности сомнительные), самые здравомыслящие критики правительства дважды подумают, прежде чем решиться на перепост. Лучший для правительства способ создать культуру недоверия – вышибать клин клином, поддерживая блогерские “группы быстрого реагирования”.

Выгоды этого подхода очевидны и западным всезнайкам. В 2008 году видный американский правовед Касс Санстайн, возглавляющий департамент информации и нормативно-правового регулирования в администрации Обамы, выступил соавтором бойкой статьи, в которой порекомендовал правительству США заняться “когнитивным внедрением” в онлайновые группы, распространяющие теории заговора. По мнению Санстайна, “правительственные агенты и их помощники, действующие открыто или анонимно, в виртуальном пространстве и наяву, смогут подорвать убогую эпистемологию конспирологов, посеяв сомнения в верности их теорий и подогнанных под них фактов, циркулирующих в этой среде”. Уго Чавес или Махмуд Ахмадинежад считают, что подталкивание к демократизации их стран в американской манере – это часть своеобразного плана заговора. Неудивительно, что Чавес и Ахмадинежад воплотили в жизнь рекомендации Санстайна и рекрутировали целую армию оплачиваемых, но технически независимых сетевых комментаторов. (Не стало неожиданностью и то, что предложения Санстайна оказались политически неприемлемы на Западе: трудно представить себе человека, который поддерживает тайно оплачиваемых Белым домом блогеров, вступая в дискуссии с их оппонентами-консерваторами.)

Первый порнограф России + российская Сара Пэйлин =?

Один из самых прочных мифов об интернете гласит: авторитарные правительства – это слабые, неэффективные бюрократии, которые опасаются распространения технологий или же не понимают, что это такое, и поэтому (даже если они, отбросив “дилемму диктатора”, допустят их распространение у себя в стране) не смогут ими распорядиться. Этот взгляд, конечно, ошибочен. В конце концов, это Уго Чавес, а не Хиллари Клинтон шлет твит за твитом со своего “блэкберри”. (Спустя несколько дней после начала акций протеста в Иране Клинтон спросили о “Твиттере”, и она не смогла сказать ничего лучше, чем “Я бы не отличила ‘Твиттер’ от твитера¹¹. Однако ясно, что он очень важен”.)

Причина, по которой многие авторитарные правительства наладили онлайновую пропаганду, кроется в том, что их окружают блестящие знатоки интернета. Не стоит думать, что авторитарные лидеры прислушиваются к советам случайных людей, – напротив, у них великолепные советчики. Это происходит отчасти потому, что работа на правительство в несвободных странах приносит несомненную выгоду. Несмотря на кажущуюся несовместимость коммунистических идеалов с реалиями современного глобализирующегося мира, некоторые из наиболее способных молодых китайцев и сейчас стремятся вступить в ряды компартии, просто из карьерных соображений. (Популярный у китайской молодежи лозунг гласит: “До вступления в партию ты надрываешься, после – отдыхаешь. До вступления в партию ты независим, после – сливаешься с толпой”.) Один из китайских университетов провел исследование, опросив студентов и преподавателей, которые были членами КПК. Оказалось, что почти половина этих людей вступили в партию, надеясь, что это поможет найти хорошую работу. Поскольку современные авторитарные режимы не предлагают собственной системы ценностей или последовательной идеологии (Китай и Россия не смогли толком решить, что такое “после Ленина” и “после Мао”), многие талантливые молодые люди соглашаются работать на государство без особых сомнений, которые у них появились бы, если бы их лидеры верили в то, что они говорят публично.

Кремль отчасти сумел установить прочные связи с динамичной интернет-культурой и научился использовать ее в своих идеологических интересах. Упомянем, например, Евгения Касперского (основателя фирмы-производителя популярного антивирусного софта, одного из лучших специалистов по сетевой безопасности), которого убедили стать членом Общественной палаты. Это квазигосударственный институт, составленный из прокремлевски настроенных знаменитостей, бизнесменов и интеллектуалов и призванный от имени гражданского общества поддерживать инициативы, одобрения которых требует Кремль. После своего назначения в Общественную палату Касперский выступил за ограничение сетевой анонимности.

Однако никто не воплощает удивительную сложность российской машины сетевой пропаганды лучше, чем Константин Рыков. Он – бесспорный “крестный отец” Рунета. Рыков, родившийся в 1979 году, сыграл значительную роль в некоторых страннейших контркультурных проектах середины 90-х годов. В 1998 году он стал одним из основателей электронного журнала fuck.ru , в котором репортажи о ночной жизни Москвы соседствовали с развлекательными материалами и заметками об искусстве. В многочисленных интервью он даже называл себя первым порнографом России.

Мало кто из знающих Рыкова в то время мог предположить, что спустя всего десять лет он станет уважаемым (и одним из самых молодых) депутатом Государственной думы, а по совместительству – неофициальным послом Кремля во Всемирной паутине. Отойдя от радикализма 90-х годов, депутат Рыков стал защитником семейных ценностей. Он предложил в качестве меры борьбы с пропагандой насилия и порнографией в СМИ запретить детям в возрасте до девяти лет заходить в интернет самостоятельно.

Кремлю Рыков был важен потому, что он за прошедшие годы создал эффективную пропагандистскую империю, включающую как традиционные, так и новые медиа. Что касается первых, то Рыков основал издательство “Популярная литература”, которое печатает беллетристику, рассчитанную на массового читателя, и в рекламных целях активно пользуется социальными медиа. Присутствие Рыкова в интернете связано в основном с его компанией “Нью медиа старз”. Ей принадлежат: сайт zaputina.ru (запущенный в рамках непродолжительной кампании в поддержку третьего президентского срока Владимира Путина), сетевой таблоид “Дни”, многопользовательская игра “Дозоры”, лидер российского интернет-телевидения Russia.ru , газета “Взгляд” – онлайновый аналог журнала “Слэйт” с заметным консервативным уклоном.

Рыков, один из основателей гедонистического интернет-телевидения Russia.ru , показывающего “Сиськи-шоу”, ответственен за фабрикацию массы откровенно пропагандистского видеоконтента. Один из пиков карьеры Рыкова как пропагандиста пришелся на изготовление документального фильма “Война 08.08.08. Искусство предательства” на щекотливую тему грузино-российского военного конфликта. В фильме (он смонтирован из видеозаписей, предположительно сделанных грузинскими военными на камеры мобильных телефонов, ставших российскими трофеями) война показана сквозь призму идеологии, а грузины предстают в самом невыгодном свете.

Фильм невероятно быстро распространился в Сети. Его посмотрели 2,5 миллиона человек. Успех кампании во многом обусловило то, что продюсеры использовали всевозможные способы распространения цифровых материалов. Они разместили фильм во всех популярных пиринговых сетях и поощряли пиратов к его копированию. Показ на канале Russia.ru помог популяризации фильма. На телеэкраны он тоже попал: в первую годовщину войны “Искусство предательства” было показано одним из российских патриотических каналов. А чтобы упрочить доминирование в медиа, за фильмом последовала книга, которую хорошо приняли российские блогеры и журналисты. О таком уровне конвергенции западные производители интернет-контента могут только мечтать.

Рыков, один из самых заметных людей в современном Рунете, понимает природу “эффекта Стрейзанд” и поэтому стремится заменить очевидную правительственную цензуру в Сети на мягкие, пропагандистские методы контроля. В 2009 году он предельно ясно выразил свой взгляд: “Цензура – это термин, который невозможно поставить рядом с интернетом. Технологии цензуры в интернете просто нет. Пока существует интернет, цензура невозможна”. Российские лидеры прислушиваются к Рыкову и настойчиво повторяют, что “в России нет цензуры интернета”, – хотя бы для того, чтобы показать себя более прогрессивными, чем китайские соседи. Здесь во всей красе проявился пропагандистский гений Рыкова: Кремль ухитряется зарабатывать баллы на пропаганде, не прибегая к цензуре в интернете.

Когда за выстраивание стратегии сетевой пропаганды Кремля берутся люди вроде Рыкова, русским становится очень непросто оценить то, что они читают в интернете, даже если там нет цензуры. Еще хуже, что дело Рыкова продолжила растущая когорта молодых интернет-гуру, возникшая отчасти благодаря прокремлевским молодежным движениям. (Эти движения были созданы для противодействия угрозе цветной революции, поскольку в Сербии, Грузии и Украине прозападные молодежные движения сыграли заметную роль в свержении правительства.) Среди этих “гуру” наиболее примечательна Мария Сергеева, двадцатипятилетний член федерального политсовета “Молодой гвардии”.

“Политическая блондинка”, изучавшая философию, ведет популярный блог, в котором рассуждает о необходимости господдержки гибнущей российской автоиндустрии и высылки “домой” иммигрантов, восхищается императрицей Екатериной II и время от времени публикует фотоотчеты с крутых загородных вечеринок. “С первого дня меня воспитывали быть патриотом, – заявила она в интервью лондонской газете “Таймс”. – Я впитала любовь к России с молоком матери. Мне нравится слушать героические рассказы дедов о войне. Путин дал нам стабильность и экономический рост. Хорошо, что он тверд и последователен”.

Вообразите Патрика Бьюкенена¹² с телом Пэрис Хилтон, и вы получите некоторое представление о Марии Сергеевой. Благодаря ряду видеоклипов прокремлевской направленности и широко разошедшимся записям в блогах, Сергеева приобрела даже международную известность. Газета “Дейли мейл” назвала ее “путинской девушкой с обложки”, а “Нью-Йорк дейли ньюс” – “российской Сарой Пейлин”.

Кремль чрезвычайно нуждается в таких людях, как Сергеева, чтобы привлечь внимание молодежной аудитории, недостижимой с помощью площадок, которые правительство уже контролирует: радио, ТВ, прессы. Для российских властей задача по возвращению молодежи под свое крыло (отчасти через изображения Кремля “крутым”) важна настолько, что в 2009 году Владимир Путин в приветственной речи участникам национального конкурса хип-хопа “Битва за респект” заявил, что “брейк-данс, хип-хоп и граффити – это даже более привлекательное сочетание, чем водка, икра и матрешки”.

(Попытки Кремля поставить себе на службу хип-хоп движение того же рода, что и стремление освоить блогосферу. В отличие от российских рокеров и поп-певцов, рэперы охотно берутся за политические темы и рассказывают в своих песнях о коррупции, полицейских бесчинствах и пренебрежении Кремля к неимущим.)

При необходимости Кремль готов впрячь в одну телегу интернет, молодежь и религию. В 2009 году Борис Якеменко, один из основателей прокремлевского движения “Наши”, опубликовал колонку, в которой давал Русской православной церкви советы о том, как обращаться с интернетом. Он призвал ее готовить “интернет-миссионеров… которые умеют спорить и убеждать и смогут вытаскивать запутавшихся из Всемирной паутины на свет божий и передавать их тем, кто поведет их в храмы… Победа церкви в интернете является принципиально важной в борьбе за молодежь”. Меньше года спустя глава РПЦ откликнулся на призыв Якеменко и призвал своих последователей проявлять больше активности в Сети.

Влияние на национальный дискурс людей, подобных Рыкову и Сергеевой, расширяется. Кремль не прочь превратить их в знаменитостей: традиционные, контролируемые государством СМИ транслируют фрагменты записей их выступлений и освещают их бурную общественную деятельность. Максим Кононенко, видный консервативный блогер, близкий к Рыкову, даже стал соведущим ток-шоу на одном из национальных каналов, идущего в прайм-тайм. Это прибавило ему популярности в блогосфере. Таким образом, “новые” и “старые” медиа дополняют друг друга: чем больше новые кремлевские пропагандисты появляются на телевидении или в печати, тем больше людей обращают внимание на их деятельность в Сети. Блогеры, связанные с Кремлем, получают солидную фору и доступ к почти неограниченным ресурсам. Неудивительно, что они гораздо заметнее своих либеральных оппонентов. Парадоксально, но Кремль агрессивно использует свою власть, чтобы извлечь выгоду из децентрализации Всемирной паутины.

Государство вкладывает деньги и в обучение. В 2009 году связанный с Кремлем аналитический центр основал “Кремлевскую школу блогеров”: курс открытых семинаров и мастерские, которые ведут идеологи и пропагандисты российского режима. История появления этого проекта – поучительный пример того, как полезные на первый взгляд шаги Запада могут вызвать деструктивные встречные шаги правительств, которые Запад стремится ослабить. Проект явился прямым ответом на “Школу блогеров”, организованную фондом “Гласность”, финансовую поддержку которому оказывает в том числе американский Национальный фонд поддержки демократии (один из его основателей – “ястреб” Марк Палмер, идеолог свержения диктаторов при помощи интернета).

Когда консервативно настроенные блогеры, предводительствуемые тем же Кононенко, узнали, что фонд, тесно связанный с правительством США, имеет некоторое отношение к финансированию российских “Школ блогеров”, блогосферу заполнили всевозможные конспирологические теории и соображения о том, как противостоять иностранной “виртуальной угрозе” российскому суверенитету. Это привело к учреждению “Кремлевской школы блогеров”. (Очевидно, сыграло роль и то, что на роль руководителя своего проекта фонд “Гласность” выбрал Григория Пасько – известного российского журналиста, обвиненного в шпионаже в пользу Японии.) Конечно, шума было бы меньше, если у проекта было бы менее броское название. Мало кто из бдительных сторонников Кремля обратил бы внимание на семинар с названием “Основные электронные технологии для профессионалов негосударственного сектора. Введение”. Но в ситуации, когда блогосфера стремительно политизируется, любой тренинг, в названии которого присутствует слово “блог”, все чаще воспринимается как партизанский лагерь для подготовки цветной революции. Как бы то ни было, общественный резонанс, вызванный первой “Школой блогеров”, заставил Кремль всерьез озаботиться собственным присутствием в новом медиапространстве – чтобы не уступить его Западу.

Вдохновитель “Кремлевской школы блогеров” – Алексей Чадаев, тридцатидвухлетний идеолог “Единой России” и один из умнейших апологетов путинского режима. В 2006 году Чадаев опубликовал книгу “Путин. Его идеология”, которую “Единая Россия” позднее объявила “официальной трактовкой курса властей”. Алексей Чадаев, защитивший кандидатскую диссертацию на тему “Влияние развития новых информационных сред на формирование информогенных субкультур”, проложил себе путь в политику при помощи техники. Он создал сайт для заметного политика-либерала Бориса Немцова. Несколько лет спустя он даже вел антипутинскую сетевую кампанию, а после перешел на сторону Владимира Путина.

Алексей Чадаев, который представляет собой противоположность антиинтеллектуально настроенной популистки Марии Сергеевой, не боится блеснуть знаниями. Особенно он любит рассуждать в своем блоге (теперь и в “Твиттере”) о значимости для кремлевской пропаганды таких мыслителей, как Славой Жижек, Жак Лакан и Жиль Делез. В июле 2010 года его сердитые твиты даже вынудили уйти в отставку главу президентского совета по правам человека Эллу Памфилову, одного из немногих либеральных политиков, занимавших высокий государственный пост. Чадаев, который признался, что всем, что он имеет, он обязан интернету, великолепно разбирается в сетевых трендах и новейших методах пропаганды. Он пристально следит за российской пестрой молодежной культурой и особенно – за растущей группой людей, которые игнорируют контролируемые государством СМИ, образовывают малые сетевые сообщества и узнают новости в интернете. Чадаев так определил повестку дня – собственную и партийную: “Задача ‘Единой России’ сейчас – найти общий язык с этими сообществами, найти точки входа в эти сообщества”.

Подобно Рыкову и Сергеевой, Чадаев знает, как сделать так, чтобы тебя заметили в Сети (в основном потому, что интернет – это среда, в которой он сформировался профессионально и интеллектуально). Он создает тот сложный закадровый звуковой фон, который легко не заметить, особенно если судить о российской блогосфере по числу новых голосов, звучащих в сетевых дискуссиях. С такими советчиками у Кремля нет необходимости контролировать Всемирную паутину. С их точки зрения, интернет – это не пространство, которое надо контролировать, а отличный полигон для пропагандистских экспериментов.

“Пятидесятицентовая армия”

Константин Рыков и Мария Сергеева спокойно занимаются производством брендированной пропаганды и не скрывают своих отношений с Кремлем, однако некоторые государства используют для этого анонимные – и более творческие – модели. Китайский “спинтернет” разветвленнее российского. Органы власти на местном и региональном уровнях играют важную роль в формировании общественного дискурса в “своих” областях блогосферы. Китайские лояльные правительству интернет-комментаторы известны как умаодан, или “пятидесятицентовая армия”: эти люди якобы получают эквивалент пятидесяти центов за каждый комментарий в поддержку правительства.

Дэвид Бандурски из Гонконгского университета, эксперт по Китаю, внимательно следящий за эволюцией умаодана , утверждает, что миссия “пятидесятицентовиков” заключается в “защите интересов компартии путем освоения быстро растущего китайского сектора интернета и надзора за ним”. Являясь частью гигантской пропагандистской машины, умаодан ввязывается в сетевые дискуссии, направляет их в идеологически приемлемое русло и, по словам Бандурски, “нейтрализует нежелательные настроения, отстаивая партийную точку зрения в чатах и на интернет-форумах”. По мнению Бандурски, численность умаодана составляет около 280 тысяч “бойцов”. Им не только регулярно платят за сотрудничество: различные официальные органы организуют тренинги для совершенствования их риторических навыков.

Китайское правительство не скрывает, что оно дирижирует сетевыми дискуссиями. У Хао – чиновник, ответственный за устранение репутационного ущерба после истории с гибелью заключенного, – признался, что “когда… общественное мнение [в Сети] полностью оказывается на одной стороне, мы действительно разбавляем этот хор другими голосами, чтобы общественность могла вынести собственное независимое суждение”. Иными словами, китайские чиновники не против того, чтобы люди делали собственные умозаключения, но будут старательно манипулировать доказательствами. Ли Сяолинь, начальник отдела пропаганды китайского города Шаогуань, утверждает, что во многом деятельность умаодана направлена не на пропаганду, а на пресечение слухов: “Иногда слухи подобны снежному кому. Они растут на глазах, особенно в интернете. При недостатке общения появляется спрос на слухи. Если же коммуникация налажена, слухам не остается места”.

Сама идея умаодана (гибрид прежних моделей правительственной пропаганды и новых, гибких форм воздействия, которые можно применять за рамками государственного аппарата) отвечает пристрастию китайских лидеров к “руководству общественным мнением”, когда правительство и граждане взаимно дополняют усилия друг друга (правительству, разумеется, отведена в этой паре ведущая роль). Китайские коммунисты-интеллектуалы ясно осознают, что пропагандистская модель должна адаптироваться к эпохе интернета, а некоторые решительно призывают использовать Сеть в идеологических целях более активно. Молодые китайские ученые Хуан Тяньхань и Хуэй Шуган отмечают: “Мы должны… понимать, что существует громадная пропасть между традиционными формами пропаганды и образованием и методами современных СМИ. Это вынуждает нас творчески изменять традиционные формы пропаганды и пользоваться современными высокими технологиями для отладки, обогащения и усовершенствования содержания и внешних форм нашей культуры. Это сделает ее понятней для молодежи и откроет больше возможностей для обучения”.

Язык пропаганды – еще один объект “творческих изменений”. В 2010 году на собрании в Центральной партшколе, где присутствовало девятьсот чиновников и студентов, вице-президент Си Цзинпинь потребовал, чтобы чиновники избегали в своих речах употребления “нездорового” стиля, “пустых слов” и политического арго, поскольку это может пойти в ущерб эффективности.

Рост влияния умаодана на интернет – важный этап постоянного совершенствования китайской пропаганды. Сейчас она характеризуется большей децентрализацией, возросшей зависимостью от частного сектора и радикальной интернационализацией. Анн-Мари Брейди, один из ведущих экспертов по китайской пропаганде, в своей книге 2009 года “Маркетинг для диктатуры: пропаганда и контроль над мыслями в современном Китае” указала на то, что китайские чиновники восприняли научный подход к пропаганде. После событий на площади Тяньаньмэнь они стали уделять больше внимания связям с общественностью, работе со СМИ и социальной психологии. По словам Брейди, после трагедии (которая якобы стала прямым результатом временного снижения оборотов маховика пропаганды и либерализации общественной жизни в 90-е годы) компартия вернулась к прежнему лозунгу: “Держись обеими руками; обе руки должны быть сильны и крепки” (это значит, что источниками политической легитимности должны служить и экономические успехи, и пропаганда).

К счастью для КПК, многие западные интеллектуалы, особенно в первой половине XX века, также видели в пропаганде неотъемлемую деталь механизма современного капиталистического государства. Неудивительно, что работы американских теоретиков пропаганды вроде Гарольда Ласуэлла (характерная цитата: “Мы не должны поддаваться влиянию демократических догм, гласящих, что люди – наилучшие судьи собственных интересов”) и Уолтера Липмана (“общественность следует поставить на место… чтобы каждый из нас мог жить, не слыша топота и рева сбитого с толку стада”) были переведены на китайский и, по данным Брейди, стали достаточно популярны среди китайских государственных пропагандистов.

Иными словами, китайские мастера пропаганды обращаются к Западу и его обширным интеллектуальным ресурсам в собственных, далеких от демократии целях. (Нечто подобное происходит в России, где связанные с Кремлем молодые интеллектуалы часто оставляют в своих блогах гиперссылки на пиратские сетевые издания ключевых западных текстов по экономике, психологии и политологии.) Брейди отмечает, что “перестройка лейбористской партии Великобритании при Блэре стала образцом для реорганизации КПК в 90-х годах”. Питера Мандельсона, сыгравшего ключевую роль в обновлении лейбористской партии, в 2001 году приглашали в Пекин, в Центральную партшколу, чтобы он поделился своими знаниями. Брейди считает, что китайские чиновники, ответственные за пропаганду, последовали примеру политтехнологов Блэра для манипуляции СМИ во время политического кризиса, вызванного эпидемией атипичной пневмонии 2002–2003 годов. Кроме того, китайские официальные лица также наносили визиты левым партиям Германии, чтобы разобраться, как они менялись в последние несколько десятилетий. Учитывая, что большинство пропагандистских приемов, используемых сейчас китайским режимом, заимствованы из западных учебников, не станет сенсацией, если однажды обнаружится, что “бойцы” умаодана вдохновлялись распространенной деловой практикой “астротурфинга”¹³. Это как если бы рекламщики с Мэдисон-авеню открыли филиал в Пекине.

Китайский опыт вдохновил другие правительства (и авторитарные, и демократические) на создание собственных кибербригад. В 2009 году правительство Нигерии решило поставить под ружье более семисот нигерийцев дома и за границей, чтобы создать так называемый Фонд антиблогеров и воспитать новое поколение лояльных правительству сетевых деятелей, которые вели бы онлайн-битвы с оппозиционерами. Взамен лоялисты получали талоны в интернет-кафе и денежное вознаграждение. В том же году передовицы официальных кубинских газет начали зазывать кубинских журналистов в “кибертраншеи”, чтобы защищать завоевания революции в режиме онлайн, открывая блоги, оставляя критические комментарии в антиправительственных блогах и перепечатывая лучшие записи из лоялистских блогов в государственных СМИ. Прежде чем перенять у китайцев тактику кооптирования противников в свои ряды, южнокорейские официальные лица обвиняли правительство КНДР в том, что оно развязывает войну при помощи вымышленных пользователей: якобы северокорейцы сеяли слухи о том, что корвет “Чхонан” не был потоплен их торпедой, как утверждало южнокорейское правительство, и что представленные доказательства были сфабрикованы. В мае 2010 года правящая партия Азербайджана, обеспокоенная тем, что оппозиционеры активно пользовались “Фейсбуком” и “Ю-Тьюбом” для распространения своих материалов, организовала встречу с представителями проправительственных молодежных групп. В итоге было решено предоставить нарождающемуся движению “спинтернетчиков” офис, откуда они смогут вести сетевые сражения с противниками режима.

Уго Чавес, прежде чем присоединился к поклонникам “Твиттера”, объявил об учреждении “Коммуникационной герильи” – сети из семидесяти пяти рекрутов в возрасте от тринадцати до семнадцати лет. Одетых в хаки и с красными банданами на шее юношей и девушек предположительно готовили к “противостоянию империалистическим обращениям” в социальных сетях в интернете, в граффити, в памфлетах и “путем прямого вмешательства”.

Не отстает и Египет. Власти этой страны, обратив внимание на распространявшиеся в 2008 году в “Фейсбуке” антиправительственные призывы, решили приспособить этот сайт для своих нужд (он был слишком популярен, чтобы просто перекрыть к нему доступ). Когда Гамаль Мубарак, сын и возможный преемник президента Хосни Мубарака, начал давать сетевые интервью, в “Фейсбуке” появилось – предположительно стихийно – более полусотни групп, призывавших его выдвинуть свою кандидатуру на пост президента.

Несмотря на свое негативное отношение к интернету после манифестаций 2009 года, иранские власти, кажется, тоже поняли, что им следует быть активнее в киберпространстве. В 2010 году в Иране сторонники жесткой линии организовали собственную социальную сеть “Велаятмадаран” (Velayatmadaran ), что отсылает к последователям велаят-факиха, Высшего руководителя Ирана аятоллы Али Хаменеи. Набор опций стандартен для соцсети: пользователи “Валайятмадаран” (к середине 2010 года их было около трех тысяч) могут “френдить” друг друга, публиковать картинки (особенно популярны карикатуры на “Зеленое движение”), видеоролики и гиперссылки на любопытные статьи.

Пользователей этой сети мало что связывает, кроме высокой цели противостояния “злу”, хотя здесь есть возможность для обсуждения более прозаических тем, таких как “Правление велаят-факиха” или “Женщины и семья”. В определенном смысле появление “Велаятмадаран” явилось лишь очередным этапом в долгосрочной государственной стратегии освоения новых медиа. Иран начал готовить новое поколение религиозных блогеров в 2006 году. Тогда в городе Кум, центре религиозного образования страны, появилось Бюро по развитию религиозного блогинга. Его деятельность в основном направлена на женщин. Хотя духовенство с трудом, но смирилось с тем, что существуют женщины-блогеры, им по-прежнему пытаются указывать, о чем говорить. В 2006 году Иран с гордостью принимал Фестиваль коранических блогеров, в рамках которого прошел конкурс, призванный “помочь расширению влияния священного Корана в интернете”.

“Стражи исламской революции” также пытаются покорить киберпространство. В конце 2008 года они пообещали открыть десять тысяч блогов под надзором полувоенной организации “Басидж”, чтобы противодействовать светским блогерам.

Все это может при необходимости пригодиться. Самое замечательное – и почти незамеченное – в твиттер-революции то, что спустя две недели после начала манифестаций в “Твиттере” стало в двести раз больше лоялистских записей, чем перед выборами. И вряд ли это произошло потому, что иранские пользователи “Твиттера” вдруг полюбили Ахмадинежада.

Пропаганда вредна и в малых дозах

Какую бы тактику ни избирали авторитарные правительства (манипулирование общественным мнением с помощью умао-дана , опровергающего предрассудки подкармливаемых Западом оппозиционеров, либо поддержка харизматичных сетевых деятелей наподобие Сергеевой или Рыкова), они мастерски регулируют сетевую полемику на самые болезненные темы (и почти всегда определяют ее итог).

Не все эти приемы работают. Некоторые методы сетевой пропаганды, как показывает история с гибелью китайского заключенного, далеки от изящества. Другие не могут полностью устранить общественное недовольство потому, что пропагандистские меры принимаются слишком поздно или же ситуация настолько серьезна, что никакая пропаганда не может поправить дело. И все же сейчас самое время избавиться от наивной веры в то, что интернет помогает поискам истины и уходу от новостной повестки, навязываемой правительством. То, что публичный дискурс в эпоху интернета стал децентрализованным (он позволяет каждому почти бесплатно распространять свои взгляды и мнения), само по себе не значит, что наступила эра транспарентности и честности.

Существующий дисбаланс власти между государством и его оппонентами означает, что сильнейшая сторона (почти во всех случаях это государство) с самого начала получает преимущество в новой децентрализованной среде. Ведь децентрализация дает больше рычагов влияния на публичный дискурс, в который (при определенных условиях) проще и дешевле ввести нужные идеи.

Свободным демократическим странам в этом отношении гордиться особенно нечем. Именно интернет-культуре мы обязаны живучести многих свежих мифов, начиная с “комиссий по смерти”¹⁴ (death panels ) и заканчивая убеждением, будто изменение климата – это мистификация. Заметим, что эти безумные идеи живут и в отсутствие хорошо оплачиваемого пропагандистского центра. Динамика “коллективного сознания” в условиях авторитарного общества может еще сильнее затруднить установление истины, не говоря уже об ее защите.

Те, кто живет в авторитарном обществе, сравнивают то, что они читают в Сети, не с “Нью-Йорк таймс”, а с газетой “Правда”, этой твердыней честной и беспристрастной журналистики. В сравнении с советскими “Правдой” или “Известиями” почти все, что было когда-либо опубликовано в интернете, неважно кем и как, выглядит правдоподобнее. Старый советский анекдот гласит, что в “Правде” не бывает известий, а в “Известиях” – правды. Большинство людей, живущих в авторитарных государствах, сталкиваются с медиапространством, в котором есть некоторое количество правды и некоторое количество известий, но точное их соотношение неизвестно, поэтому неверные суждения неминуемы.

По результатам опросов россияне охотнее верят тому, что они читают в интернете, чем тому, что они узнают из телепрограмм или газет, и в этом нет ничего удивительного. (Не только россияне – множество американцев всерьез думает, что Барак Обама родился в Кении.) О методах “Правды” они хорошо знают из истории, но для того, чтобы понять, как эти методы могут применяться во Всемирной паутине, нужно немного воображения и опыта знакомства с интернет-культурой. Миф, будто интернет непригоден для правительственной пропаганды, живуч и среди тех, на кого она направлена, и среди сочувствующих им на Западе.

Нетрудно понять, чего добиваются правительства, наводняя блоги и социальные сети специально подобранным контентом. В большинстве случаев они стремятся создать впечатление, что у “сетян” умеренные, продемократические, прозападные взгляды менее популярны, чем на самом деле, а также пытаются привлечь на свою сторону пока не определившихся граждан. В какой-то момент начинает действовать экономия за счет роста: вмешательство платных комментаторов может значительно увеличить количество искренних сторонников режима, и неофиты будут сами по себе, не прося у государства пятьдесят центов, обращать сограждан в свою веру.

Таким образом, все, что требуется от правительства, – это “посеять” семена проправительственного движения, инфицировать его нужной идеологией, снабдить тезисами, может быть, дать немного денег – и тихо отойти в сторонку. Всю тяжелую работу сделают искренние сторонники действующей системы, а таких, к сожалению, хватает даже при самых жестоких правителях.

Эс-эм-эс и носки председателя Мао

Современная пропаганда не обходит стороной ни одну платформу, легко проникая в эс-эм-эс, компьютерные игры, записи в блогах и даже в рингтоны. Так, в 2009 году миллионы клиентов госкомпании “Чайна мобайл” (вероятно, не испытавшие прилива патриотизма по случаю Дня образования КНР) однажды утром обнаружили, что оператор мобильной связи заменил их сигналы вызова на патриотическую песню в исполнении Джеки Чана и некоей актрисы. Китайские пропагандисты, как и их российские коллеги, только радуются нынешнему разнообразию медиа. Они любят размещать свои послания гражданам сразу на нескольких платформах, поскольку это, пожалуй, единственный способ воздействовать на молодежь: эту аудиторию трудно “достать” с помощью традиционных медиа. Китайские коммунисты не брезгуют худшими рекламными трюками, рекомендуемыми советниками из капиталистических стран, поскольку эти методы работают. Даже на сайте Министерства национальной обороны Китая теперь есть раздел, где желающие могут скачать ура-патриотическую музыку.

Благодаря инновациям вроде компьютерных игр новую жизнь получают даже устаревшие, вышедшие было из употребления лозунги. Две китайские игры – “Учитесь у Лэй Фэна” и “Неподкупный борец” – показывают, что изобретательность, гедонизм и игры не всегда идут вразрез с авторитаризмом. (Происхождение подобных игр не всегда очевидно. Одни правительство заказывает, другие просто финансирует, а третьи частный сектор производит сам в надежде снискать расположение государства.)

Главный персонаж игры “Учитесь у Лэй Фэна” – храбрый и простой солдат Народно-освободительной армии Китая, погибший в возрасте двадцати двух лет, – это реальная и самая почитаемая фигура в истории коммунистического Китая. Председатель Мао разглядел в истории жизни Лэй Фэна пропагандистскую ценность и увековечил Лэй Фэна на книжных обложках, плакатах и почтовых марках. В соответствии с духом настоящей истории, персонаж игры “Учитесь у Лэй Фэна” выполняет простые, но крайне полезные для партии задания: штопает носки, помогает строителям, сражается с вражескими агентами. Если силы на исходе, герою следует обратиться за “подпиткой” к партийному секретарю – и тот всегда поможет. Штопка носков окупается с лихвой: в награду за образцовое выполнение задания Лэй Фэн получает охапку книг председателя Мао.

У поклонников “Неподкупного борца” планы амбициознее. Им нужно управлять группой героев китайской истории, которые сражаются и побеждают коррупционеров, обычно сопровождаемых подругами в бикини и мускулистыми охранниками. Кому же не захочется врезать продажному мэру? Выпущенная летом 2007 года игра моментально привлекла более десяти тысяч игроков. Сайт даже временно закрывался, поскольку не мог обработать все входящие запросы.

Одна из наиболее любопытных незамеченных черт эпохи глобализации – то, как быстро авторитарные правительства учатся друг у друга: ноу-хау в области контроля над интернетом быстро становятся всеобщим достоянием. Так, китайские эксперименты с пропагандистскими играми, по-видимому, вдохновили российских законодателей. В начале 2010 года они предложили ввести налоговые льготы для отечественных изготовителей компьютерных игр патриотического содержания. Несколько месяцев спустя вьетнамское Министерство информации и массовых коммуникаций подготовило сходный законопроект, во-первых, поощряющий разработку местными компаниями онлайновых игр, во-вторых, ограничивающий ввоз в страну иностранной игровой продукции. (Похожие российские и китайские проекты Крис Уокер, руководитель исследований “Фридом хаус”, назвал “инкубаторами подавления новых медиа”.)

Но играми дело не исчерпывается. Рассылка так называемых красных эс-эм-эс (red-texting ) – еще одна выдумка китайских мастеров пропаганды. Эта практика, вероятно, выросла из состязания, организованного одним из китайских операторов мобильной связи: кто сочинит самое красноречивое короткое сообщение на тему любви к партии. Через несколько лет в Пекине высокопоставленные чиновники, отвечающие за телекоммуникации, уже ходили на симпозиумы по рассылке “красных эс-эм-эс”.

“Мне очень нравятся слова председателя Мао: ‘Мир – наш, мы должны объединиться ради свершений. Ответственность и серьезность могут покорить мир, а члены Коммунистической партии Китая обладают этими качествами’. Поистине глубокие и вдохновляющие слова”, – эс-эм-эс такого содержания получили 13 миллионов владельцев мобильных телефонов из города Чунцин в апреле 2009 года. Сообщения, отправленные Бо Силаем, напористым секретарем горкома КПК, который, очевидно, подумывает о политической карьере в национальном масштабе¹⁵, получатели переслали еще 16 миллионов раз. Недурно для странноватого высказывания давно почившего диктатора.

Оказывается, интернет не подрывает идеологические основы современного авторитаризма. Появление быстрых, децентрализованных и анонимных каналов связи безусловно изменит форму и способы распространения пропаганды, но не обязательно снизит ее эффективность. Сама пропаганда от этого не станет децентрализованной. Выход на сцену ультрасовременных и при этом лояльных правительству сетевых персонажей (как это произошло, например, в России) также может помочь государству контролировать дискуссии в интернете.

Могут ли западные сторонники демократии остановить рост “спинтернета” или хотя бы помешать ему? Вполне возможно. Должны ли они делать это? Трудно сказать. Мы отнюдь не бессильны перед “спинтернетом”. Западные государства могут различными способами противостоять онлайн– пропаганде. Можно, например, создать некий сайт для ранжирования российских или китайских комментаторов с рейтингами их репутации. Можно собирать все комментарии, приходящие с какого-либо IP -адреса, в сетевое досье и таким образом разоблачать правительственных пропагандистов или их пиар-консультантов. Но не нужно бороться со “спинтернетом” только потому, что для этого есть способы. В большинстве случаев такое вмешательство Запада нарушит сетевую анонимность. В демократических странах это, может, и не так страшно (многие, вероятно, помнят бурю, которую вызвало известие о том, что ЦРУ переписывает “Википедию”), но в авторитарных государствах таким образом можно ненароком поставить под угрозу жизнь диссидентов.

Средства борьбы с манипуляциями неожиданно часто оказываются лучшими инструментами слежки за инакомыслящими, и их следует применять с осторожностью. Исконное противоречие между задачами противодействия пропаганде и сохранения анонимности в интернете может заметно сузить пространство для маневра, но игнорировать это противоречие означает играть на руку репрессивным режимам.

С манипулированием трудно бороться еще и потому, что у гидры авторитаризма слишком много голов. Если сегодня авторитарные правительства ищут лоббистов в Вашингтоне и Брюсселе для поддержки своей политической повестки, завтра возросшая прозрачность может вынудить их перепоручить западным пиарщикам и сетевую пропаганду, что сделает ее еще изощреннее.

Лучшее, что могут сделать западные правительства, – очно или дистанционно обучать администраторов оппозиционных сайтов создавать сообщества, делать свой контент заметным, противостоять набегам лояльных правительству комментаторов. Хотя манипулирование – это неотъемлемая черта современного интернета, обманщиков все еще можно обмануть.

жүктеу/скачать 1.82 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: