Феномен переходности в малой прозе амброза бирса
§3. Особенности изображения А. Бирсом пограничных состояний и
жүктеу/скачать 1.87 Mb. Pdf көрінісі
|
| §3. Особенности изображения А. Бирсом пограничных состояний и
состояния перехода Об А. Бирсе как о преемнике Эдгара По и традиции американской литературы ужаса написано большое количество работ, равно как и о связи творчества автора с литературой романтизма. Это объясняется тем, что существенное количество его текстов оперирует такими категориями, которые можно было бы обозначить «за пределами» человеческого понимания, загадочными и необъяснимыми вещами и обстоятельствами, соотносимыми с тем, что в романтической теории можно назвать проявлениями идеального потустороннего мира. Поэтика романтизма зиждется на дуализме, который репрезентируется через двоемирие: идеальное и обыденное, на разрыве которого оказывается герой-медиум. Иногда это разрыв оказывается настолько велик и болезнен для героя, что он решает отдаться власти грезы как единственной возможности соприкоснуться с этим высоким идеалом – тема сна, видения, миража одна из излюбленных в творчестве писателей-романтиков, граничащая часто с темой безумия. Особенно сильно это заметно в текстах немецких романтиков: Новалиса, Э.Т.А. Гофмана, В. Гауфа, чьи герои часто оказываются неспособны различить сон и реальность; отдельные тексты, пытающиеся осмыслить эту дихотомию, встречаются у американцев В. Ирвинга и Э. По, с наследием которых особенно плотно взаимодействует А. Бирс. Интерес к человеческому уму, его пограничным состояниям и «темным» глубинам в эпоху рубежа XIX–XX веков связан с рядом факторов, среди которых важными становятся исследования австрийского ученого З. Фрейда – именно в конце девятнадцатого столетия он формулирует свою теорию психоанализа (1890), столь срезонировавшую в массовом сознании, где утверждает в человеке, кроме рационального сознания, существование бессознательных психических процессов. Теория Фрейда, в концепции 117 которого бессознательное не просто существует, но управляет жизнью человека и определяет его психические особенности, стала таким же потрясением эпохи, как и научно-технические изобретения – авторитет интеллекта, познающего мир логически и рационально через опыт и эксперимент, пошатнулся. Если человеком руководит не он сам, а что-то, сидящее в глубинах его сознания, о чем он может даже сам не подозревать, то как он может доверять сам себе? Представление о мире становится все более расплывчатым, начинают меняться не только внешние границы бытия, но и внутренние границы самоощущения человека, пребывающего перманентно в состоянии сомнения. Состояние сомнения моделируется и поддерживается не только на тематическом уровне текстов, но и с точки зрения самого построения – один из излюбленных приемов А. Бирса, прием ненадежного рассказчика как результат рецептивных стратегий чтения. За счет этого А. Бирсу-писателю удается приобщить читателя к активному домысливанию кроющихся в тексте потенций и обратить его внимание на противоречие между тем, что выстраивает повествователь текста, создающий непротиворечивую картину мира, и тем, что складывается в результате читательской рецепции 205 , то есть вскрыть зазор между границей знания героя-рассказчика, автора-демиурга и читателя-реципиента. Таким образом, целостная картина действительности остается не доступна никому из них, в результате чего сомнение приобретает онтологический статус – поскольку это в том числе рецептивное сомнение читателя, усомнившегося в реальности текста, который строится по принципу максимальной достоверности и подрывается внезапным сюжетным поворотом, его сомнение обращается к его собственной внетекстуальной реальности. Заблуждение, понятие, выведенное самим А. Бирсом, аккумулирует в себе весь надрыв контрастов и внутренних противоречий, разрывающих его 205 Жданова А. В. Структура повествования в условиях ненадежного нарратора (роман В.В. Набокова «Лолита»). Самара, 2007. 20 с. 118 и как писателя, и как мыслителя, и в том числе как человека своей эпохи: I know the strength and sweetness of the illusions (that is, delusions) [Я знаю, какими сильными и сладкими могут быть иллюзии (тогда они становятся заблуждениями)] 206 , – напишет он в личном письме. Если иллюзия в данном контексте выступает для него как переходящее свойство, что-то сродни мечтаниям, грезам, дымке дремоты, в которой человек отдает себе отчет и тем самым не позволяет ей нарушить собственную целостность, то заблуждение предстает онтологической константой, сомнением, не обнаруживающим себя, превратившимся в убеждение, причем ложное. Антонимия истинное / ложное представляет центральный нерв всех текстов А. Бирса, и обнаружение тонкой размытой границы между этими категориями приводит его героев в состояние катастрофического ужаса. Это не просто эмоция, не страх и его проявления в художественном произведении и человеческом мире, в котором мыслит себя сам субъект; это граница человека, которому открывается мир вне его собственного восприятия, загадочная мысль о неведомом, где он встречается с самим пределом мысли 207 . Заблуждение таким образом и есть форма прочерчивания этой границы: одновременно с тем, что это состояние веры, это также процесс ее крушения, финальный аккорд, который звучит на горизонте события с самого начала. Заблуждение становится своеобразной метафорой жизни, в которой очевидна дезориентированность человека, о которой он не подозревает, но присутствие которой незримо ощущается. Человек в художественной системе А. Бирса абсолютно ограничен своей человеческой природой и в первую очередь – собственной телесностью и органами чувств, которым он доверяет и которыми он воспринимает мир, именно они не позволяют ему двинуться за собственный предел и вступить в истинную коммуникацию с миром; «человеческое, слишком человеческое» 206 The Letters of Ambrose Bierce / The introduction by Pope B.C. San Francisco The Book Club of California, 1922. 256 p. 207 Такер Ю. Ужас философии: в 3 т. Т.1: В пыли этой планеты. Пермь: Гиле пресс, 2017. С.16. 119 становится своеобразным барьером, делающим процесс «чистого» познания невозможным. Особенное место в творчестве А. Бирса занимает взгляд и его различные формы: наблюдение, вглядывание и рассматривание, сознательное закрывание глаз и отведение взгляда, причем это функционирует и в качестве образа взгляда внутри текста, и как взгляд повествователя и вслед за ним читателя поверх текста. Два сборника английского периода представляют собой некий панорамный взгляд: все тексты объединяются в один долгий план, скользящий между определенных ситуаций и конкретных персонажей. Взгляд рассказчика очевидно наблюдающий – он предпочитает не всматриваться в подробные детали одной разворачивающейся во времени ситуации, а ухватывать центральные эпизоды жизни, нанизывая их один за другим. Однако важно понимать, что этот взгляд не просто присутствует, а жүктеу/скачать 1.87 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|