Философия: Энциклопедический словарь

Концепция В. получила существенное развитие в патристике, где вслед за Посланиями апостола Павла (I Кор 15,28) в качестве В. выступает церковь как мистическое тело Христово. Уже для Климента Александрийского личность Христа выступает как В.; у Григория Нисского понятие В. распространяется на антропологию и социальную философию. С др. стороны, иерархическая онтология Псевдо-Дионисия Ареопагита в значительной мере воспринимает неоплатоническую трактовку В.: если место единого занимает Бог, то В. как аналог «умопостигаемого мира» — это содержащееся в Боге собрание «прообразов» (парадигм) всех вещей, «предвечных замыслов» Бога о мире. Эта концепция В. заняла свое место в кругу основных идей христианского платонизма и оказала значительное влияние на развитие всей средневековой филос. мысли вплоть до эпохи Возрождения.

Дальнейшая разработка принципа В. происходит в философии Николая Кузанского, который соединил в своем методе традиционную апофатическую теологию (принципиальная непостижимость абсолюта) и новую диалектическую философию. Он последовательно выдвигает в своих трактатах ряд онтологических начал («не-иное», «бытие-возможность» и др.), по-разному раскрывающих внутренний строй совершенного бытия, абсолюта, и, следовательно, — принцип В. Таковы, напр., учение о свертывании и развертывании абсолюта, о «стяжённом» пребывании единства в каждом своем моменте и др. Нем. классический идеализм доводит до конца тенденции Николая Кузанского к диалектической трактовке В. Принцип В. получает углубленную разработку в логике Г.В.Ф. Гегеля, однако в итоге он оказывается лишь одним из моментов диалектического самодвижения понятия, неразрывно связанным с др. моментами и не играющим роли самостоятельного онтологического принципа.

В дальнейшем проблема В. стала одной из основных в рус. религиозной философии 19—20 вв.

Рус. метафизика В. органически восходит к предшествующим этапам мировой мысли о В. После позднего Ф.В.Й. Шеллинга концепция В. почти исчезает из зап. философии — чтобы получить новое развитие в России. Здесь возникает целый ряд крупных филос. систем, начало которым было положено философией B.C. Соловьева. Имелась также и своя предыстория: еще не оформляясь в систематическую философию, интуиция В. была тем не менее чрезвычайно близка всему строю мысли славянофилов. Учение о соборности А.С. Хомякова, как и вся дальнейшая жизнь идеи соборности, неотделима от истории В.

Рус. «системы В.» далеко не единообразны и вовсе не составляют одной узкой школы. Но они самым тесным образом связаны с предшествующей метафизикой В. на Западе, и для каждой из них можно увидеть, к какому конкретному учению — или иному корню — восходит принятое в ней понимание В. По этому признаку возникает естественная классификация систем, которая дает хорошо обозримую панораму всего их множества. А именно, в учениях рус. метафизики В. концепция В. опирается на мифологему Софии Премудрости Божией: Соловьев, П.А. Флоренский (раннее учение), С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой; учение Николая Кузанского: С.Л. Франк, Л. П. Карсавин; монадологию Г.В. Лейбница: Н.О. Лосский, отчасти Карсавин; идеи антич. символизма: Флоренский (позднее учение), А.Ф. Лосев. Впрочем, как всякая схема, эта классификация приблизительна и отчасти условна. В особенности же условен последний пункт, ибо и философия Лосева, и поздняя «конкретная метафизика» Флоренского весьма самостоятельны, их истоки сложны, а антич. символизм — широкое русло довольно расплывчатых очертаний.

Следует добавить, что многие из рус. философов хотя и не создали собственных систем В., однако по своим позициям стояли к метафизике В. весьма близко. На первом месте тут должен быть назван С.Н. Трубецкой, ближайший друг и сподвижник Соловьева. Он внес заметный вклад в развитие учения о соборности, вскрывая и отстаивая соборную природу сознания. Тем самым он неизбежно формулировал и определенную трактовку В., в которой развивал основные положения Соловьева. Вплотную примыкает к метафизике В. и Л.М. Лопатин, еще один из круга соловьевских друзей и собеседников. (В построениях Лопатина, однако, интуиция В. связана более, чем с Соловьевым, с монадологией Лейбница.) Можно также упомянуть здесь Вяч. Иванова, В.Ф. Эрна и др.

В современной философии, перестав быть центральным онтологическим принципом метафизической системы старого типа, В. еще вполне остается в своей роли побудительного предмета и эффективного орудия мысли. Возможны совсем иные, новые и достаточно неожиданные появления В. на филос. арене. К примеру, карсавинское В. сумело предвосхитить некоторые концепции системного анализа, или еще пример: утверждение совершенного равновесия начал единства и множества, совершенной взаимопроникнутости частей единства очень созвучно современной диалектической и плюралистической моделям культуры, общения, моделям текста. Первым это заметил М.М. Бахтин в «Поэтике Достоевского», когда он выдвинул уподобление мира Ф.М. Достоевского церкви, и тем самым, как нам совершенно ясно, и В.: «Мир Достоевского глубоко плюралистичен. Если уж искать для него образ, к которому как бы тяготеет весь мир, образ в духе мировоззрения самого Достоевского, то таким является церковь как общение неслиянных душ, где сойдутся и грешники, и праведники; или, может быть, образ дантовского мира, где многопланность переносится в вечность, где есть нераскаянные и раскаявшиеся, осужденные и спасенные». Понятно, что у Бахтина, в отличие от обычных рассмотрений в метафизике В., идет речь о церкви эмпирической и В. несовершенном. Понимать это мы сегодня должны в двух планах: и в традиционном смысле устройства мира, и в современном смысле устройства текста, где совершается общение неслиянных голосов-дискурсов. Можно еще добавить, что в вербальных дискурсах принцип В., трансрациональное тождество части целому, традиционно присутствует и эксплуатируется в приемах аллюзии и синекдохи.

По принципу В. построены многие ключевые символы в буддизме, где В. входит в круг тем буддийской медитации. Символ В. присутствует в большинстве систем оккультизма и мистики (от каббалы до теософии и антропософии); эмблемой В. часто служил лотос, семя которого содержит миниатюрное подобие целого растения.

См. литературу к статьям: Единое, Плотин, Николай Кузанский, Соловьев.

С.С. Хоружий

В истории этико-философской мысли прослеживаются различные трактовки В. моральных феноменов (общих принципов, требований, мотивов, решений). Одна заключается в том, что у всех людей есть некоторые общие представления о добродетельном, правильном и достойном. Содержательно эти представления могут варьироваться, но само их наличие воспринимается как свидетельство обусловленных природой или данных Богом нравственных начал. Такое понимание В. отражает действительный факт общераспространенности форм поведения и взаимоотношений. Под В. понимают также безотносительность нормативных суждений к конкретным лицам и ситуациям. В. в этом контексте выражается 1) в беспристрастности: равном отношении ко всем в определенной ситуации, 2) в надситуативности: в равном отношении к одному лицу в разных обстоятельствах, что обобщается 3) в принципе универсализуемости: принимая и осуществляя решение в отношении другого, я имею в виду, что такое же решение я бы принял в отношении любого другого в данной ситуации, и предполагаю, что любой другой в такой же ситуации принял бы такое же решение в отношении меня. Принцип универсализуемости рассматривается философами 20 в. (Ч. Стивенсон, Р. Хэар, О.Г. Дробницкий) в качестве одного из основополагающих критериев морали.

В моральной философии Хэара универсализуемость (наряду с прескриптивностью и приоритетностью) является существенным (критериальным) свойством моральных суждений и состоит в том, что они включают тождественные суждения обо всех случаях, тождественных в их универсальных качествах. Здесь по-своему обнаруживается золотое правило нравственности: из универсализуемости вытекает, что если я сейчас говорю, что я должен поступить определенным образом по отношению к определенному лицу, я обязан считать, что то же самое должно быть совершено в отношении меня, будь я в точно такой же ситуации, включая то, что я обладал бы теми же личностными качествами и теми же мотивами. Некоторые авторы трактуют В. как генерализацию (М. Сингер, Дж. Ролз), что встречает возражение методологического порядка: не все общие (в логическом смысле слова) суждения являются универсализуемыми (в этическом смысле слова) суждениями (Хэар). Надситуативность морали проявляется и в том, что она может пронизывать все иные формы нормативной регуляции, быть в конечном счете критерием их оценки и основанием их принятия личностью.

Идея В. моральных форм критикуется с позитивно-правовых и социологических позиций. Так, по Г.В.Ф. Гегелю, законодательные суждения, которым приписывается В., сформулированные как всеобщие, лишены в действительности всеобщего содержания: критерий В., или всеобщего законодательства, делает невозможными максимы, соотнесенные с действительным содержанием, т.е. с определенностью. Иного рода критика указывает на то, что В. — не уникальная и не универсальная характеристика морали, она сама исторична и возникает в ответ на изменения в социальной структуре и сознании общества; с этой т.зр. декларация общечеловеческой морали может скрывать и чьи-то намерения утвердить частные интересы в качестве всеобщих и ведет к подавлению индивидуальных моральных усилий (К. Маркс, Э. Дюркгейм).

Отличался энциклопедическими знаниями, разнообразием тематики исследований. Пытаясь синтезировать традиции нем. классики и позитивизма, в 1880-е гг. создает систему логики, этики и метафизики. В «Логике» (1880—1883) анализирует формы мышления, методы различных наук; в «Этике» (1886) особое значение придает понятию долга, выступая против гедонизма и утилитаризма. В «Системе философии» (1889) рассматривает мир как целесообразное развитие воли, отстаивает позиции психофизического параллелизма, утверждая особую психическую причинность, действующую в области сознания, отмечает внутреннюю взаимосвязь философии с др. гуманитарными дисциплинами.

Мировую известность и признание принесла В. разработка физиологической психологии как самостоятельной науки, опирающейся на экспериментальные методы. Выдвинув концепцию «аналитической интроспекции» (самонаблюдения), В. исследовал различные факты и феномены сознания. Изучал особенности зрительного, слухового и тактильного восприятия, оптические иллюзии, чувство времени, ассоциации, внимание, открыл трехмерность чувственных состояний. Полагал, что душа целостна, и центральную роль в душевной жизни отводил воле.

В соч. «Психология народов» (Т. 1—10. 1900—1929) одним из первых обратился к этнопсихологии, рассматривая своеобразие психического склада рас и народов. Проводил сравнительный анализ различных традиций и обычаев, дал психологическое истолкование мифа, религии, искусства, права и языка как формы проявления «коллективной воли», «народного духа». Полагал, что результаты исследований этнопсихологии, всеобщей истории и др. частных наук следует объединить в целостную непротиворечивую систему для достижения универсального филос. понимания жизни человечества.

Основания физиологической психологии. СПб., 1894. Т. 1—3; Система философии. СПб., 1902; Мировая катастрофа и немецкая философия. СПб., 1922; Введение в философию. М., 1998.
ВЫВОД в (традиционной) логике — рассуждение, в ходе которого из некоторых исходных высказываний (суждений), называемых посылками, с помощью логических правил получают новое высказывание, называемое заключением. Напр., из высказываний «Все полноправные граждане Афин были греками» и «Фемистокл был полноправным гражданином Афин» с помощью правил категорического силлогизма можно вывести высказывание: «Фемистокл был греком». В. иногда также называют процесс выведения нового высказывания из посылок или само это высказывание.

В символической логике В. определяется более строго — как последовательность высказываний или формул, состоящая из аксиом, посылок и ранее доказанных формул (теорем). Последняя формула данной последовательности, выведенная как непосредственное следствие предшествующих формул по одному из правил В., принятых в рассматриваемой аксиоматической теории, представляет собой выводимую формулу. Поскольку каждая формальная система имеет свои собственные аксиомы и правила В., постольку понятие В. приобретает относительный характер и должно определяться особо для каждой конкретной системы.

Ивин А.А. Логика. М., 1999.

ВЫСКАЗЫВАНИЕ — грамматически правильное повествовательное предложение, взятое вместе с выражаемым им смыслом.

В логике употребляется несколько понятий В., существенно различающихся между собой. Прежде всего это понятие дескриптивного, или о п и с а -тельного, высказывания, основной задачей которого является описание действительности. Такое В. является истинным или ложным; иногда допускается, что оно способно принимать некоторые «неопределенные» значения истинности, промежуточные между полной истиной и полной ложью. Логика долгое время тяготела к употреблению термина «В.» лишь применительно к описательным В.

Описательное отношение В. к действительности иногда отмечается словами «истинно», «действительно» и т.п., но чаще всего никак не обозначается. Сказать «Трава зеленая» — все равно что сказать «Истинно, что трава зеленая».

Всякое описание предполагает следующие четыре части, или компонента: субъект — отдельное лицо или сообщество, дающее описание; предмет — описываемая ситуация; основание — т.зр., в соответствии с которой производится описание; характер — указание на истинность или ложность предлагаемого описания. Не все эти части находят явное выражение в описательном В. Характер, как правило, не указывается: оборот «истинно, что...» опускается, вместо высказываний с оборотом «ложно, что...» используются отрицательные высказывания. Предполагается, что основания всех описательных В. тождественны: если оцениваться объекты могут с разных позиций, то описываются они всегда с одной и той же т.зр. Предполагается также, что, какому бы субъекту ни принадлежало описание, оно остается одним и тем же. Отождествление оснований и субъектов описаний составляет основное содержание идеи интерсубъективности знания, независимости его употребления и понимания от лиц и обстоятельств. Постулат тождественности субъектов и оснований описаний предписывает исключать упоминание этих двух «частей» из состава описания. Вместо того чтобы говорить «Для каждого человека с любой точки зрения истинно, что Земля вращается вокруг Солнца», мы говорим «Земля вращается вокруг Солнца».

Следующим важным типом В. является оценка, или оценочное В., устанавливающее абсолютную или сравнительную ценность какого-то объекта. К оценочным В. относятся собственно оценки, включающие понятия «хорошо», «плохо», «лучше», «хуже» и т.п., а также аналитические В., утверждения о целях, стандарты, конвенции, идеалы и т.п. Частным случаем оценочного В. является нормативное В.

Промежуточную группу между описательными и оценочными В. образуют «смешанные», описательно-оценочные В. Они не только описывают и фиксируют сложившуюся языковую практику, но и оценивают ее, предписывают конкретное языковое поведение. Двойственные, описательно-оценочные В. в одних ситуациях играют роль описаний и могут как таковые характеризоваться как истинные или ложные, в других — выполняют функцию оценок, лишенных истинностного значения.

Сложность проведения различия между описаниями и оценками часто связана с тем, что многие выражения языка имеют «смешанный», описательно-оценочный характер. Одно и то же выражение, напр. аксиома какой-то теории или принцип морали, может в одной ситуации функционировать как описание, в другой — как оценка, и нередко даже с помощью контекста трудно определить, в какой из этих двух противоположных ролей употребляется выражение.

Описательные и оценочные В. являются выражением двух противоположных отношений мысли к действительности: истинностного и ценностного. В первом случае отправным пунктом в сопоставлении В. с объектом является объект. В. выступает как его описание и характеризуется в истинностных терминах. В случае ценностного отношения исходным является В., выступающее как стандарт или проект, которому должен соответствовать объект. Если последний отвечает требованиям, предъявленным к нему В., он считается позитивно ценным (хорошим). При сопоставлении, напр., местности и карты можно, приняв за исходное местность, сказать, что карта, отвечающая ей, является верной. Но можно, приняв за исходное карту (напр., карту планировки местности), сказать, что местность, отвечающая карте, является позитивно ценной, т.е. такой, какой она должна быть. Неутверждаемое выражение «Этот дом голубой», для которого не указан способ соотнесения его с ситуацией (способ утверждения), не является ни описанием, ни оценкой, ни вопросом. Описание «Истинно, что этот дом голубой», оценка «Этот дом должен быть голубым» и вопрос «Этот дом голубой?» совпадают в своей основе и различаются только способом соотнесения с действительностью.

В качестве еще одной несамостоятельной группы могут быть выделены неопределенные В. типа: «Этот дом высокий», «Здесь растет дерево», «Завтра будет солнечное затмение» и т.п. Такие В. сами по себе не являются ни истинными, ни ложными, они приобретают истинностное значение только в локализованной ситуации, в частности при указании пространственно-временных координат. Многие В., относимые обычно к описательным, являются на самом деле неопределенными. Скажем, В. «Лондон больше Рима» истинно, но истинно именно теперь: было время, когда Рим был больше Лондона, и, возможно, в будущем эта ситуация повторится. Временны ми В., меняющими свое истинностное значение с течением времени, занимается времени логика. Были попытки построить особую логику пространства, описывающую логические связи пространственно неопределенных В. Существенно, что неопределенными могут быть как описательные, так и оценочные В.

Еще одну группу В., изучаемых современной логикой, составляют В., относимые обычно к бессмысленным. Напр.: «Простые числа зеленые». Это правильно построенное предложение. Такими же являются, очевидно, предложения «Истинно, что простые числа зеленые» и «Должно быть так, что простые числа зеленые» («Простые числа должны быть зелеными»). Первое предложение кажется описанием, но не является ни истинным, ни ложным, поскольку цвета не имеют отношения к числам. Второе предложение выражает, как может показаться, оценку, но о нем нельзя сказать, по аналогии с обычными оценочными высказываниями, что даваемая им оценка эффективна или целесообразна. Сходным образом обстоит дело с В. «Нынешний король Франции является лысым», «Пегас имеет крылья» и т.п., говорящими о свойствах несуществующих объектов. К бессмысленным иногда относятся также В. с туманным смыслом, подобные «Существовать — значит быть воспринимаемым». Нельзя сказать, что бессмысленные В. не являются В., хотя они не относятся ни к описательным, ни к оценочным В. и стоят не только «вне истины и лжи», но и «вне целесообразного и нецелесообразного». Бессмысленные В. могут быть, тем не менее, составными частями наших рассуждений. Проблема отнесения бессмысленных В. к В. усложняется, однако, тем, что само бессмысленное неоднородно. Оно простирается от относительной бессмысленности, связанной со смешением семантических категорий, до полной бессмысленности, обусловленной нарушением правил синтаксиса. Если выражение «11 — желтое число» еще можно причислить к В., то вряд ли это правомерно в случае выражений типа: «Я ходит», «Если идет дождь, то голова», «Хлестаков — человек является человеком» и т.п.

Перечень разных видов В., изучаемых логикой, показывает, что область понятия В. является гетерогенной и не имеет четких границ. Описательные В. — только один из многих видов В., несводимых друг к другу.

Карри Х. Основания математической логики. М., 1969; Новиков П.С. Элементы математической логики. М., 1973; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин

Г. — основоположник филос. герменевтики. В отличие от предшествующей герменевтической традиции филос. герменевтика не сводится к разработке методологии понимания текстов (и вообще не является такой разработкой), а представляет собой своего рода философию понимания. Ее предмет образуют не только «понимающие» (историко-гуманитарные) науки, но — в той мере, в какой феномену понимания придается универсальный характер, — вся совокупность человеческого знания о мире и бытие в нем.

Понимание для Г. — способ существования познающего, действующего и оценивающего человека. Ставя вопрос об условиях возможности понимания, Г. стремится преодолеть односторонне гносеологическую ориентацию филос. мышления (которое, начиная с И. Канта, занималось исследованием условий возможности познания) и перевести философствование в плоскость онтологии. Понимание в качестве универсального способа освоения человеком мира конкретизируется Г. как «опыт». Действительность не только (теоретически) познается, но и (жизненно-практически) «испытуется» человеком, поэтому у Г. часто речь идет не о «познании», а об «опыте» мира. Последний включает в себя и непосредственность переживания («опыт жизни»), и различные формы практически и эстетически опосредованного освоения реальности («опыт истории», «опыт искусства»).

Основные механизмы формирования опыта заложены в языке. Язык задает исходные схемы человеческой ориентации в мире, предваряя его схватывание в понятиях. Допонятийные и дорефлективные формы освоения действительности, реализующиеся на уровне предпонимания и лежащие в основе теоретического познания, описываются Г. как «преднамерение», «предусматривание», «предвосхищение», «пред-мнение» и т.д. — эти понятия иерархически не упорядочены. Главное для Г. — показать обусловленность рефлективно-теоретического освоения мира допредикативными формами знакомства с ним. В качестве основной такой формы Г. выделяет «предрассудок» (Vor-urteil, букв.: пред-суждение). В сознательном использовании этого двусмысленного термина — полемика Г. с философией Просвещения, провозгласившего своей целью очищение разума от предрассудков.

Фундаментальной характеристикой человеческого бытия и мышления Г. считает историчность: его определенность местом и временем и, следовательно, той «ситуацией», в которой человек себя застает. Возможность встать на позицию надвременного, внеисторического субъекта — иллюзия «идеализма сознания» (под таким именем у Г. выступает классическая европейская философия от Р. Декарта до Гуссерля включительно). Преодолеть эту т.зр. и тем самым перевести философствование в онтологический план Г. пытается с помощью понятия игры. Выход за горизонт «мыслящего себя мышления» в филос. герменевтике происходит путем обращения к языку, рассматриваемому как аутентичный способ самораскрытия истины бытия. В критической оппозиции позитивистски-сциентистскому направлению современной философии Г. стремится показать несводимость истины к тому ее понятию, которое сложилось в рамках новоевропейской науки. Истина есть не характеристика познания, а характеристика самого бытия. Она не может быть схвачена с помощью «метода», операционализирована познающим субъектом, а может лишь приоткрыть себя понимающему осмыслению. Истина «свершается», и преимущественный способ ее «свершения» («события») — искусство.