Французские кинорежиссеры



бет27/56
Дата22.07.2016
өлшемі3.81 Mb.
#215579
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   56

391

В Риме фирма «Универсалиа» вынашивает боль­шие планы. Марсель Карне подписывает контракт на две картины с продюсером Сальво ди Анджело. Сначала предполагается вернуться к «Цвету века», но его сюжет не подходит для совместного произ­водства. Тогда режиссер «начинает думать об экра­низации «Замка» Кафка *. Однако невозможно ра­зыскать душеприказчика писателя, которому при­надлежат права на его произведения. Известно, что он где-то в Палестине, но поиски результатов не дают. В конце концов приходится отказаться и от этого проекта.

Тогда начинают обсуждать возможность экра­низации романа Тида Монье «Плотина Арвилла­ра» по мотивам инцидентов в Тине. Опасаясь, что Карне сделает революционный фильм, продюсер от­вергает проект. После отказа от оригинального сце­нария Жана Ануйля, затем от сценария «Беглецов из 4000-го года», переименованного в «Черное солн­це», Карне и его продюсер соглашаются, на экрани­зацию пьесы Жана Ануйля «Эвридика», которая вскоре получает название «В течение одного утра» 1.

Авторы адаптации Жак Вио и Ферри и автор диалога Жорж Неве работают с Карне на Капри и в Риме, где я в то время встретил его, одетого в бе­лый полотняный костюм, с раскрасневшимся сия­ющим лицом, увлеченного своей темой — прекрас­ной переделкой легенды об Орфее, для воплощения которого были выбраны блестящие актеры. Двумя месяцами позже Карне возвращается в Париж, рас­сорившись — еще раз — своим продюсером, о чем свидетельствует обмен открытыми письмами, опубликованный во «Французском экране», в ко­торых режиссер и продюсер сваливают вину за про­исшедшее один на другого. «Позднее то просьбе фирмы «Универсалиа» дело было улажено полю­бовно, и Марсель Карне, чьи справедливые требо-

вания были таким образом признаны без вмеша­тельства суда, получил возмещение за понесенные им убытки» 1.

Эта ссора (третья за три года) мало способст­вовала доброй репутации Карне в глазах продюсе­ров. За эти три года ни один его фильм не увидел света. Теперь для этого большого режиссера речь идет уже не о продолжении творчества в соответствии с замыслами, а о любой работе по профессии, лишь бы не стать жертвой забвения или осуждения. Ему необходимо доказать, что он способен снять немуд­реный, недорогой сюжет и в сжатые сроки. Таким требованиям отвечает «Мария из порта» по роману Сименона.

Постановщик блестяще сдает экзамен. Фильм проходит без сучка и задоринки как в плане финан­совом, так и в плане художественном. От начала и до конца он сделан твердой, подчас немного тяже­лой рукой человека, который постиг тайны совер­шенства. В тех рамках, которые ему были предло­жены и которые он принял, не создав, в отличие от других, недостойного своего таланта произведения, Марсель Карне сумел поставить захватывающую психологическую картину, произведение, которое можно было бы назвать «натуралистическим», прав­дивое, «жизненное» как по характерам, так и по декорациям. Интрига развивается между двумя персонажами, будущее которых можно предсказать с самого начала. Но интерес заключается не в этом, а в той игре, которая их попеременно сбли­жает и разделяет, — в игре страсти, постоянной у одного и рождаемой честолюбием — у другого. В тонкости этой игры — достоинства лучших мо­ментов фильма. Самозабвение, борьба, признания, молчание... Жану Габену великолепно удается двойная игра, и, преодолевая рамки созданной вокруг него легенды *, он начинает этой ролью свою вторую карьеру. Николь Курсель * не уступает сво­ему блестящему партнеру. Надо ли говорить в этой




1Bernard G. Landry, цит. произв.

392


1 Bernad G. Landry, цит. произв.

13В П. Лепроон 393



связи о том, как замечательно работал с актерами Марсель Карие?

Сцены проведены с неослабевающим мастерст­вом, но в них нет динамики действия. Отсюда неко­торая холодность, в которой справедливо упрекали картину, хотя она отчасти и оправдана: страсти в этой картине определяются расчетом. Тем самым в фильме «Мария из порта» открывается «свое ка­чество Kарне — психологичность. Робер Пилати, подчеркивая эту особенность фильма, пишет: «Пер­сонажи «Марии из порта» более многогранны, чем персонажи других фильмов Карне; о них не судят так строго, как прежде, и горечь заменила здесь былую мятежность. Быть может, они потеряли в силе, но зато выиграли в человечности» 1.

Как бы то ни было, качества произведения не требуют более подробного раэбора. Марсель Карне дал иллюстрацию к аксиоме «кто силен в большом, силен и в малом». Но автор интересует нас не в таких ограниченных рамках. Нас мало волнует, что Карне стал психологом; его сила в другом.

В фильме «Мария из порта» следует указать на два других момента: разрыв с Превером (откуда, вероятно, идет «весомость» характеров, у Превера обычно лишенных психологии) и ощущение приро­ды, достигнутое натурными съемками, которые яв­ляются чем-то средним между офортами «Цвета ве­ка» и восприятием действительности через картины сновидений в «Жюльетте».

B доказательство того, что «Мария из порта», несмотря на свои достоинства, не затрагивает глу­бин творчества Карне, привожу многозначительный факт. Едва «вернувшись в седло» благодаря завер­шению фильма и оказанному ему хорошему приему, неисправимый человек тут же обращается к волную­щим его темам, в которых он находит себя, хотя и рискует своей карьерой. Он возвращается к старому замыслу, который не смог воплотить восемь лет на­зад: «Жюльетта, или Ключ к сновидениям» по пье-

се Жоржа Неве. В этом фильме мы снова встреча­емся с противодействующими силами, движущими персонажен Карне: Любовью, Судьбой, Смертью.

«В фильмах Марселя Карне Судьба персона­жей определяется местом, занимаемым ими в об­ществе. Они знают свою Судьбу, поскольку живут в ее тисках, и все их действия натравлены не на то, чтобы защититься от Судьбы, а на то, чтобы избег­нуть ее. Но в то же время они предчувствуют, что бегство невозможно, и лишь по инерции выполня­ют все то, что было бы необходимо для освобожде­ния. Каждый фильм Марселя Карне — попытка такого бегства, всякий раз срывающегося, но по­стоянно повторяемого; эпизод бессмысленной борь­бы, которую, несмотря на вечные поражения, ве­дет человек против своей Судьбы» 1.

Мы встречались с подобными попытками бегст­ва от судьбы в больших произведениях Карне, по­пытками всегда безуспешными. Отсюда пессимизм, которым веет от творчества режиссера. Смерть — единственная возможность бегства для легионера, для формовщика, для скованных цепями любов­ников... Но смерть — это не обязательно небытие, и возможно, что творчество Карне кажется нам Мрачным потому, что мы раскрываем его мысли не до конца: Сердца любовников продолжают биться и по ту сторону жизни, а Мишель — герой «Жюль­етты» — находит свою счастливую мечту за за­претным порогом...

Весь фильм «Жюлъетта, или Ключ к сновидени­ям» развертывается вокруг темы бегства. Бегство в поисках счастья, совершаемое во сне героем, за­ключенным в тюрьму за преступление, бегство от заурядной судьбы; бегство от самого себя. Но мир, открытый Мишелем во сне, — это мир воображае­мый, в который каждый бежит от самого себя,


1 «Rencontres cinématographiques», № 2, mars 1950.

394


1Bernard G. Landry, цит. произв.

395 13В*


неловко и наивно пытаясь выровнять линию своей судьбы. Для одних это бегство — забвение, для Мишеля — сон. Этот двойной ход, придающий дра­матизм главному герою и поэзию остальным пер­сонажам, связывает «Жюльетту» с самыми значи­тельными произведениями Карне. И хотя фильм считался неудавшимся, на самом деле он представ­ляет большую ценность, чем «Мафия из порта» при всем ее совершенстве.

Посмотрим, как расценивает его сам автор: «Нескольким друзьям, видевшим «Жюльетту», по­казалось, что в картине сказывается влияние Каф­ка. Признаюсь, что ничто не могло быть для меня приятнее. Прежде всего потому, что я восхищаюсь автором «Процесса», затем потому, что два года назад я тщетно пытался перенести на экран «За­мок». И если некоторые сцены «Жюльетты» наво­дят на мысль об этом произведении, то это дока­зывает, что моя идея была не столь безумной, как меня тогда уверяли...

Жак Фейдер имел обыкновение заявлять каждо­му, кто его слушал: «В кино все возможно. Дайте мне «Дух законов», и я сделаю из него фильм». Дело в том, что в кино, больше чем в любом дру­гом искусстве, все дело в подаче материала.

Чтобы привлечь широкую публику, которую могла оттолкнуть смелость темы, мы старались, с одной стороны, особенно заботливо отнестись к пластической красоте кадров, придать им своеоб­разное поэтическое очарование, с другой — сооб­щить фильму взволнованность и человеческую теп­лоту, к которым восприимчив любой зритель.

Другой любопытный опыт. Фильм отчетливо подразделяется на четыре части: село, замок, лес, замок, которые довольно точно соответствуют че­тырем частям симфонии — да простят мне претен­зию такого сравнения, — анданте, скерцо, аллегро и финалу; описание сна сначала дается широко и плавно, а затем понемногу ускоряется, приобрета­ет гнетущий характер, заканчиваясь кошмаром и пробуждением героя.

396


По крайней мере таковы цели, которые я пре­следовал... » 1

Знать намерения автора особенно важно в тех случаях, когда утверждают, что ему не удалось осуществить намеченную цель. В приведенных строках говорится о том, за что в основном и бу­дут упрекать Карне. Прежде всего, это его забота о «пластической красоте», которая навлечет на не­го не новые упреки в формалистических устремле­ниях. Отобранный для фестиваля в Канне фильм потерпел там полное поражение, необъяснимое и слишком абсолютное, чтобы быть одновременно и заслуженным и окончательным. Если надеяться на самое лучшее, можно думать, что какая-то группи­ровка выступила против этой картины, поставлен­ной слишком хорошо для того, чтобы укладывать­ся в «законные» рамки, и при том сделанной так ярко, что позднее этому изумились сами жерт­вы. Другие факторы, может быть менее тонкие, тоже сыграли роль на этой «ярмарке тщесла­вия» — если не просто ярмарке, — которую назы­вают «фестивалем».

Просмотрев «Жюльетту» до фестиваля, я был едва ли не единственным человеком, отстаивавшим фильм перед свидетелями его поражения2. По­вторный просмотр подтвердил первое впечатление, укрепил мое убеждение в том, что это —важное произведение, безусловно достойное своего замыс­ла. Впоследствии никоторые критики смягчили своя оценки. Кеваль спорит с картиной, Ландри берет ее под защиту, усматривая в ней «сложность и правдивость, присущие шедеврам». «Л'Аж дю си­нема» уже на следующий день после фестиваля приветствует фильм, как «наиболее смелое произ­ведение Карне». Все это свидетельствует о том, что суд над фильмом еще не закончился.

1 M а r с е 1 С а r n é. Le pays de Julliette, «Unifrance Film Informations», avril 1950.

2 Numéro spécial «Cinémonde»: Festival de Cannes 1951.

397


«Жюльетта, или Ключ к сновидениям» — не только история одного она, это также история влюбленного, бедного молодого человека, который, желая увезти к морю свою подружку, обкрадывает кассу хозяина и за необдуманный поступок распла­чивается тюрьмой. Он заплатит за него много доро­же, потеряв свою любовь. Эта незатейливая исто­рийка — лишь повод, предлог для создания филь­ма. Именно сон — настороженный сон влюбленно­го, жаждущего хотя бы дня счастья, погружает Мишеля в горькую действительность. Сон, при­снившийся ему ночью в тюремной камере, осво­бождает его от ужасной действительности. Интри­га развивается двумя путями, на которых одни и те же персонажи встречаются в разных обличьях. При этом не возникает никаких недоразумений. Повествование строится с безупречной ясностью. Каждый персонаж действительности имеет своего «дублера» в сновидении, каждое реальное событие имеет свой эквивалент во сне — опасение оказать­ся забытым, властный характер директора, несо­стоявшееся свидание; незначительные происшест­вия обыденной жизни, перенесенные в сон, приоб­ретают элементы драматизма: забытое село, власт­ность «персонажа», поиски в лесу. Сновидение все время превосходит действительность, вплоть до развязки, в которой герой бросается в объятия смерти, чтобы вновь обрести свой сон. Отметим, не пытаясь сравнивать, — ибо это ничего не дало бы ввиду различий в стиле и в замыслах, — аналогию в темах «Жюльетты» и «Ночных красавиц», где герой также спасается от действительности во сне.

Важнее подчеркнуть параллельное развитие двух интриг, относящихся к действительности и к сновидению. Такой прием мы уже наблюдали в фильме «День начинается», где зритель также при­сутствует три двойном ходе событий, который, од­нако, развертывался с большей строгостью, обла-

398

дал большим драматизмом. Подоено финалу в фильме «День начинается», точка соприкосновения этих двух линий здесь также оказывается патети­ческой кульминацией фильма. Оглушающий зво­нок вызывает пробуждение заключенного.



Однако нет сомнений, что картина уводит от действительности, и в этом ее философский смысл. Действительность ограниченна, банальна, она так же мелка, как и ее герои. Желаемый контраст до­стигнут, но он, несомненно, идет во вред фильму в целом. Это контраст, назначение которого выявить превосходство сновидения над действительностью. И можно ли, исходя из этого, упрекать персона­жей, что делает Кеваль, в «неполноте перевоплоще­ния», или сожалеть о том, что герои, которых Ми­шель видит только во сне, утрачивают человече­ское подобие: непостоянство Жюльетты, непреклон­ность Синен Бороды и символический облик (со­вершенно оправданный) эпизодических персона­жей, проходящих во сне, как пейзажи во время пу­тешествия? Идет ли речь, как говорит Базен, «о символах, о сущностях, о мифах, замаскированных под реальность», или же просто об алогичном во­ображении спящего? Существа, открываемые Ми­шелем во сне, — это люди, которых он встречал в жизни; их характер, манера поведения соответст­вуют тому, что он опасался обнаружить в реальной жизни. В этой связи сон приобретает также (что подчеркивает сам Карне) характер сна вещего, по­скольку опасения героя, по крайней мере те, что ка­саются самой Жюльетты, оправдаются, когда Мишель вернется к действительности. Таким обра­зом, все то, что пытались приписать персонажам фильма, на самом деле только преломление пре­следующих Мишеля мыслей. Жюльетта — кокетка, она непоследовательна, как и живая Жюльетта; «Персонаж» честолюбив и неумолим, как и хозяин Мишеля, но в новом освещении их качества созна­тельно усилены, лишены тех сентиментальных или социальных условностей, которые их очеловечива­ли в жизни. В общем, оставаясь верным образам

399


действительности, Карне использует психологию и поведение действующих лиц, подобно тому как в свое время Ганс и Л'Эрбье использовали кривые зеркала и внефокусные изображения. И прав Кар­не, ибо спящему ничто не кажется логичнее нелогичности его снов. Ошибка ли это? И зачем усматривать в сновидении символы жизни, в то время как в нем является только ее иска­жение?

При обычной для фильмов Карне тематике, ве­роятно, именно в этом заключается то новое, что внесла «Жюльетта» в его творчество, заставив зву­чать до сих пор неизвестные (хотя и намечавшиеся в «Вечерних посетителях») нотки веры и надежды. «Жюльетта» необыкновенно интересна тем, что Карне на всем протяжении фильма удается при­глушить жестокость реалистического плана и в сновидении, в котором ощущается широта и звучит утверждающее начало, превознести серенькое су­ществование и терзания молодого человека и этим возвысить его над самим собой. Другой вариант бегства очень точно выражен в конце, когда герой, преследуемый реальной Жюльеттой, преследует Жюльетту сновидения и гибнет, чтобы соединиться с ней. Тем самым в «Жюльетте, или в Ключе к сно­видениям» в отличие от других фильмов Карне прозвучал мотив освобождения, и это обогатило и расширило замкнутый мир постановщика.

Подобные же резкие перемены наблюдаются и в форме и не только по сравнению с предыдущими кинокартинами автора, но и в смысле общего по­нимания сущности кинопроизведения. Карне выра­зил намерение построить фильм как симфонию. Речь идет уже не о неуклонном развитии действия, а об иллюстрации темы параллельно звучащими мотивами; они способствуют развитию этой темы, хотя каждый представляет собой независимое це­лое. Замысел необычный, быть может спорный для кинопроизведения, но заслуживающий внимания благодаря искусному воплощению и использова­нию неожиданных сцен (гуляние в лесу после

поломки статуи, уже упомянутый звонок), возбуж­дающих новый интерес и волнение зрителя.

Декорация приобретает в этом фильме новое значение — вспомним удивительную декорацию леса (за что фильм можно было бы упрекнуть в нереальности, как упрекали персонажей в том, что они утратили человеческие черты). Впрочем, лес, поданный в том искаженном виде, в каком он представляется во сне, — единственная уступка Карне в изобразительной трактовке сновидения. Для всех других сцен, относящихся к сновидению, Карне использовал вместо декораций натуру (де­ревня и оливковые рощи Пейона и несколько дру­гих видов Ниццы), красота и яркая освещенность которой как бы посредством волшебных чар бро­сает отсвет на тусклую явь тюрьмы и Монмартра (павильон!).

Можно бесконечно открывать «прелести» этого фильма, такого нового в творчестве и в мире Кар­не, начиная от народного гулянья в лесу, прогулки в коляске, сцены на кладбище и многих других и кончая волнующим кадром финала, когда герои переступает порог, за которым, как лам остается думать, все вещи приобретают свой истинный об­лик, а Смерть таким образом — красоту Сновиде­ния... Этот конец фильма дает ключ к нему, он за­вершает цикл и венчает его безупречную архитек­тонику.

Таков фильм, от которого на фестивале в Кан­не с презрением отвернулись самые крупные знато­ки киноискусства. Непостижимая ошибка, разде­ленная и некоторыми зрителями, которым непра­вильно разъяснили смысл этой напрасно осужден­ной картины. Если бы критика не сослужила филь­му такую дурную службу, они устроили бы ему овации. Пример стадного чувства в положительной или отрицательной оценке явлений не нов. Но Вре­мя ставит все на свое место, и когда-нибудь «Жюльетта» займет в творчестве Карне и в исто­рии кино то место, которое она по праву заслужи­вает.


400

401


Между тем эта новая неудача могла иметь са­мые серьезные последствия для карьеры Карне. В течение нескольких лет о нем ничего не было слышно. Но он не жалуется на несправедливость судьбы и, что значительно важнее, не предается унынию. В данном случае мы можем оценить спра­ведливость слот Ландри: «В этой профессии, где все обращаются друг с другом на «ты» и похлопы­вают по плечу, Марсель Карне одиноко остается в стороне, вне среды». Он не бывает ни на официаль­ных, ни на светских приемах, ни даже на профсо­юзных собраниях. Он добросовестно делает свое дело, упорно продолжая идти своим путем, рассчи­тывая в борьбе с противником и в преодолении препятствий только на самого себя. Автор тоже знает, что значит одиночество, в котором живут его персонажи, и рок, который их преследует. Вот, на­верное, источник того «неизлечимого пессимизма, не сглаживаемого никакой надеждой, никакой ве­рой» 1. Вот причина постоянных опасений Карне, что дела обернутся плохо, причина его суеверий и тревог.

B течение двух лет Kapнe энергично стремится осуществить один план. Наконец это ему удается. Речь идет об экранизации романа Золя «Тереза Ракен», над которой он работает в соавторстве с Шарлем Спааком и которую берется снять (и он сдержит слово!) за copoвк восемь дней. Сорок во­семь дней будут днями битвы, ибо, если на сей раз Карне и принял драконовские условия работы, это не означает, что он собирается снять «небольшой фильм», картину, недостойную его имени. В дейст­вительности на «Терезу Ракен» ушло полтора года работы, так как подготовительный период и мон­таж требовали тем больше забот, что всякие коле­бания на съемочной площадке исключались. И картина получила одну из больших премий на фе­стивале в Венеции!



1 Bernard G. Landry, цит. произв.

402


Проблема экранизации была сложной. Извест­но, что в 1926 году Жак Фейдер снял немую кар­тину по тому же сюжету. Тогда Карне еще не ра­ботал ассистентом у Фейдера. Обстоятельства сло­жились так, что ему не представился случай по­смотреть фильм своего учителя, а когда у него за­родилась мысль снять «Терезу Ракен», он воздер­жался от этого. Впрочем, с того времени техника настолько ушла вперед, что влияния можно было не опасаться. Карне и Спаак столкнулись с другими проблемами. Позволю себе воспроизвести интер­вью, которое дал мне тогда Марсель Карне: «У нас было два возможных решения: либо отнести драму к той эпохе, когда она была написана Золя, и та­ким образом создать своего рода иллюстрацию к его произведению, либо отнестись с уважением к идее автора, заключавшейся в описании развития неистовой страсти и перенести драму в наши дни, придав ей тем самым более захватывающий харак­тер. Мы выбрали второе решение.

Перечитывая роман, я обнаружил, что для «осовременивания» интриги придется произвести серьезные перестановки в самом развитии повест­вования.

Вопрос развода ни разу не затрагивается в ро­мане, у любовников Золя есть только один вы­ход — убить мужа. Чтобы быть логичными и учесть изменения, происшедшие в нравах, мы дол­жны были предусмотреть иной выход. Преступле­ние уже не обязательно носит умышленный харак­тер, оно совершается в результате целого ряда об­стоятельств; но, как и в романе, наши герои вне­запно оказываются перед ужасом разлучающего их злодеяния...

Впрочем, для того чтобы подогреть интерес к фильму у современного зрителя, приходилось искать также нечто помимо драмы угрызений со­вести. Нам пришлось придать неожиданный оборот интриге и включить нового персонажа — «свидете­ля», который попытается извлечь выгоду из дела, вымогал у виновных деньги.

403

Введение этого персонажа меняет натуралисти­ческий тон начала повествования. Для нас этот персонаж — судьба, которая снова соединяет лю­бовников, чтобы в конце концов окончательно их погубить» 1.



Мы видим, как этот психологический конфликт помог Марселю Карне и Шарлю Спааку переос­мыслить сюжет. Из драмы угрызения совести они создают драму судыбы, и так мы снова возвраща­емся к тому, что близко Карне, — к одной из гене­ральных линий его творчества. Но поэтичность Превера сменяется драматизмом Спаака, и гене­ральная линия проводится с большей строгостью, заглушая в ходе неумолимой драмы сентименталь­ное волнение, которого можно было ожидать при таком сюжете. Персонажи фильма продают нас не больше, чем герои Шекспира. И тем не менее с первых же кадров Kapнe переносит нас в центр драмы и оставляет там вместе с ее жертвами. Двойное движение чувств и судьбы начинается и развивается с точностью механизма. Режиссера уже не упрекнут в том, что он отходит от основной темы своего творчества. Внимание зрителя неос­лабно приковано к экрану. Это явление тем более замечательно, что в ходе развития действия ак­цент драмы перемещается с одного персонажа на другого. Сначала между любовниками стоит толь­ко муж; когда же он устранен путем преступления, появляется «свидетель» — мелкий шантажист, иг­рающий роль рока, восстанавливающего юридиче­скую справедливость.

Тем самым, как нам говорил Карне, была прео­долена натуралистичность сюжета, что удалось главным образом благодаря совершенству стиля, отличающегося исключительной строгостью и це­леустремленностью. Никаких нарочитых эффектов, ничего лишнего как в развитии сцен, так и в их вы­разительности и даже в исполнении. Актеры пора­зительно сжились с заданными образами, начиная



1 «Unifrance Film Information», № 25, 1953.

404


с замечательной Симоны Синьоре и кончая Рола­ном Лезафром, «свидетелем» — порождением из­вращенной эпохи, циничным насмешником, трога­тельным даже в своих убогих требованиях.

В «Терезе Ракен» нет размаха, который нам нравится у Карне, однако это одно из его самых сильных произведений, и в рамках, которые ему бы­ли определены, может быть, самое неуязвимое.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   56




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет