Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

время как ни один китаец или монгол не поинтересо-

вался прибыть в Европу, чтобы познакомиться с ее

культурой, европейцы, напротив, со своим любопытст-

вом ко всему новому и неизвестному, жадно устреми-

лись в таинственные края Восходящего солнца к чу-

жеземному им искусству и быту> (Виппер, с. 263),

тальность, уверенность в своем присутствии при абсо-

лютной истине бытия, - чего никогда не было у взвол-

нованных, водо-воздуховных людей Запада, страдаю-

щих <комплексом неполноценности>, который в этой

открытости новому и жадности поучиться и научиться -

вполне проявляется. На Западе - наука, на Востоке -

веды = ведание = знание истины, тогда как наука есть

искание истины, дурная бесконечность поисков и не-

присутствий: значит, не при сути главной. И Христос

говорит про себя странные, на слух-ум восточный, сло-

ва: <Аз есмь путь и истина>, съединяя путь и суть,

которые, по понятию, противоположны: если ты при

сути - нечего идти, а если ты в пути - значит, не

при сути, не в истине = естине. Таких слов-речений

не должен говорить Мухаммед... Суть есть камень-ядро,

сжатость: а путь есть ветер, стихия воды (река, тече-

ние) и воз-духа неспокойного. Космос же ислама, хотя

и на кочевые народы опирается, - но им лишь бы

припасть с гор-плоскогорий своих к какой земляной

цивилизации и там застыть-остановиться в неге: impet^

камня в них, что <с горы скатился> (см. стихотворение

Тютчева про это:
). Кейф - не дрейф веч-

ных исканий фаустовских, водо-воздуховных, - путей-

дорог: агасферово пребывание!.. Неостанавливаемость -

вот рок европейца, жителя водо-воздуха, и для Фауста

предел стремлений - вскричать: <Остановись, мгнове-

ние! Прекрасно ты, продлись, постой!> - т.е. превра-

тить вечное гераклитово течение реки бытия - в ка-

мень, точку, стихию земли-тверди. (Кстати, недаром к

образу реки-воды прибег Гераклит, чтоб продемонст-

рировать фундаментальную для Запада идею вечного

изменения, А для Востока - столь же фундаментальна

идея предвечной статики, всерешенности бытия и судеб

мира и человека каждого.)
На Западе - принцип Необходимости переклика-

ется с исламской Судьбой, Но вслушаемся, вникнем

- и разность великую в этих <синонимах> почувству-

ем. Необходимость недаром с движением в корне сво-

ем сопряжена: это то, чего не обойти, - но все же

хождение предполагается. И в латинском слове:

necessitas = <непереступаемость>, и в немецком:
^Импульс (итол.).
Notweiiaigkeit = <неотвратимость> - силово-двигатель-

ные жесты имеются в подспуде в виду. Кстати, и тут

прослушивается национальная разность: у русских <об-

ход> по плискости-шири вдаль, модуляция в <родимую

сторонку>, вбок; у латинян вертикаль перешагиванием

обозначена; а у германцев - противополагание, про-

тиворечие, превратная воля, действие-противодейст-

вие...
Необходимость - Свободе парна в европейском

осмыслении, образует философски-диалектическую па-

ру категорий: <свобода - как осознанная необходи-

мость> (Гегелева формула) означает самонаправление

пути своего и желаний, из себя развитие - по сило-

вым линиям эпохи, Судьба же означает предначертан-

ный удел извне, и никакой свободы моей при его осу-

ществлении не предполагается. Тут все соответствует

друг другу: атрибуты Бога как Господа, и Судии, и

Творца (иудаизм, ислам) и Его же атрибуты как Отца

и Любви (<Бог есть Любовь> - такое определение

дано в Послании Иоанна). Под Отцом и Любовью ра-

достно именно самостоятельно-свободное шевеление

дитяти: как резвится человек в мире - доставляет ро-

дителям радость созерцать. И потому-то Аллах все вре-

мя с эпитетами <милостивый и милосердный>, посто-

янными при нем, вводится в душу и мысль, ибо ори-

ентированы они на понятие Суда и Судии грозного и

страшного.

течение, И недаром ересь в Космосе драгоценного кам-

ня облекается в стихию драгоценной же влаги - вина

(суфизм) - как растительной крови жизни... Но преж-

де чем мы пустимся в эту море-мысль, уплатим долги

предыдущей. Я прозреваю аналогию меж типом ислам-

ского повествования и философствования - как раз

в этим отсутствии интереса к особенностям жизней,

идей, людей, что так любит описывать европейская ли-

тература и исследовать здесь наука. И когда эллинская

философия проникла в страны ислама, у Авиценны и

Аль-Фараби интерес ко всеобщим категориям, к Еди-

ному, к общим принципам бытия и познания, - а не

к их развертыванию в многоразличные частные случаи

в диалектике Платона, Сократа и софистов - эти де-

тали им безынтересны. Тут скорее по Пармениду идет

мышление: есть только Единое, а многого - нет: это

наша иллюзия, будто оно и есть и интересно. Бог ис-

дух. И по Пармениду, Бытие плотно и нераздельно. И

космосами они схожи: элейская-то школа - на юге

Италии; через море - и потенциальная зона ислама:

будущий Магриб, мавританство. Среди элеатов и Зенон,

доказывавший невозможность движения-изменения,

разнообразия изнутряного, а не извне насеченного, как

когда Аллах распределяет уделы - судьбы рассужи-

вает.
Но и в повествовательной литературе арабо-персид-

ской не рассказывание (<= история>, по-гречески) жиз-

ни и идивидуально-интересного случая, происшествия,

<новеллы> = новинки, - а приведение случая к общему

знаменателю притчи - на это нацелен рассказчик: т.е.

в рамку каменную формулы вогнать: опять же <пышное

древо жизни> (Гёте) сжать в камень притчи драгоцен-

ный. И потому и большие книги Востока - это сбор-

ники притч: <Калила и Димна>, <Гулистан>, <Тысяча и

одна ночь> и т.п.
Хотя и приняли на Востоке четыре стихии эллин-

ских натурфилософов, но очень их <каменно> тракту-

ют: как элементы состава всякой вещи, а не любя их

метаморфозы, - а именно к этому вкус у Эмпедокла

и Гераклита. Если последний, наряду с ' образом реки-

воды, прибегает и к огню (<этот космос единый из

всего... есть вечно живой огонь, мерами загорающийся

и мерами потухающий...>), то и огонь здесь - клубле-

ние атмосферическое, наподобие водо-воздуха, а не

статика света, небосвода. А вон как видит небо Мед-

жнун, глядя на ворона на фоне неба: он <как агат в

зеленой эмали> (<Лейла и Меджнун>, с. 57), т.е. небо

= эмаль. Или в <Шах-намэ>, когда Рустем, не узнав в

Сухрабе сына, убивает его, идут медитации про небо:

Глупца от мудреца не отличает.

...Все в мире - от Альбурзовых вершин

До слабенькой тростинки - сгинет в безднах,

Размолото вращеньем сфер небесных.
Небо = гильотина, молот и жернов, серп месяца

секущий. Потому головы легко отсекают в истории и

С. 132.
литературе ислама, и крови там много течет: из чаш

сих, сверху нахлобученных. И опять же противодейст-

вие такому мироустроению берет символом чашу снизу -

с вином == кровью жизни: рубай Омара Хайяма - это

<свое другое> (по выражению Гегеля) по отношению

к Корану. И в этом веро-миро-исповедании через ди-

онисийскую стихию вина мне видится бунт земледель-

ческой половины в кентавре ислама против своей ко-

чевой, небосводно-верблюдной наседки.
Вино питает мощь равно души и плоти,

К сокрытым тайнам ключ вы только в нем найдете.

написано на небосводе. Идея мистерии бытия, чья тай-

на сокрыта в глубине (Земли иль человека), - присуща

культу Великой материи(и) у земледельческих народов,

Вы оба пред вином ничто в конечном счете.

ется единством - но не неба-Аллаха, а силой Жизни,

воли, изнутри <я> человеческих и всех существ бью-

щей. Это совсем иное помещение Первоначала...

Так как же нам не пить кровь кровного врага?

(78)
А какие математически точные приведения сравне-

ний - к уравнениям! И бедуински-кочевническая идея

мести кровной как родно тут играет! К небосводу (ка-

мень-твердь и скрижаль судьбы) тут прямая ненависть:

Нас обездоливать, нас истязать ты рад.

Где б ни копнуть, земля, в твоих глубинах - всюду

Лежит захваченный у нас бесценный клад.

(173)
Это тот же жернов небес, что и у Фирдоуси раз-

малывал жизни. И прибежищем служить начинает сти-

хия Земли-матери - рыхлая, родная, а не каменно-бес-

чувственная. Однако и тут из Космоса драгоценного

камня позаимствована идея <бесценного клада> под

землей.
Ответственность за то, что краток жизни сон,

Что ты отрадою земною обделен,

На бирюзовый свод не возлагай угрюмо:

Поистине, тебя беспомощнее

(174)
И сразу уже принцип личности и свободы самооп-

ределения пути своего из <я> - вместе с приниканием

к земледельческой идеологии Матери (и)-Земли появля-

ется: доказывается этим, что спарены они, друг друга

взаимно предполагающи. Богоборчество опять же сразу

Эдипово: поход на небо - при Антеевой опоре на

Мать-Землю лишь возможен (материализм науки и ате-

изм - Эдипову комплексу Запада соответственны).
Свод неба, это - горб людского бытия

(175)
Да это же - верблюд! Одногорбая животина пус-

тыни аравийской. О, это - важнейшее отождествление

для ислама и Корана! Продумаем его...

мировое древо, яйцо, конь для народов иных космосов

прообразует Вселенную, ее устроение и смысл, - так

для арабов-бедуинов верблюд = космическое, вселен-

ское существо, все для них, <Большую часть кочевого

скотоводческого населения (Саудовской Аравии. - Г.Г.)

составляют верблюдоводы, которые, в отличие от полу-

оседлых овцеводческих племен, называются в Аравии

подсказ и притча: овца = полуоседлость, верблюд =

совершенный кочевник. Овца нуждается в воде, при

ней быть, несвободна, привязана, труслива расстаться...

Верблюд же - совершенная самость и максимально

возможная животному существу свобода от воды, -

т.е. от женски-материнской силы жизни и женски-смяг-

чающего начала. Верблюд - абсолютный мужик, ста-

рик: нетороплив и мудр, как старцы-аксакалы (= бело-

бородые) ислама. Как на севере Кащей - Дед Мороз

закален там обитать, так и верблюд - Кащей пустынь.
^Народы Передней Азии. - М.: Изд-во АН СССР, 1957.

С. 386.
Как тот - гений стыни, так и этот - мастер пу-стыни.

И от свободы в нем - надменность и гордыня: пре-

зрительно выражение его лица, надменно на все по-

плевывает свысока (именно!) и не любопытен знать не-

что другое, чем он сам, - в отличие от полуоседлых

овец и коз (= подобных им полуоседлых народов), что

уставятся своими широко раскрытыми бараньими гла-

зами, <как в афишу коза>, - и любопытствуют к на-

учению, даже назойливы в этом. Верблюд же уверен,

что он сам все истинное точно знает-постиг, предвеч-

ное, и ему лишь блюсти-высоко нести это знание в

скинии-ковчеге завета тела своего закутанным, - как

и Кащеева смерть севера в своих закутках хранится.

гах над землею - и в этом к ней тоже презрение отде-

ленности: не ползучая тварь дрожащая-шипящая

эмеею, - но в нем силуэт птицы (как и у страуса), об-

лик орла: такая голова на тулово это посажена. Прибли-

жен к небу, как и кочевник верховой, и сам корпус его

горбатый выпукл, как небосвод: Аллах в нем обитает,

Как купол неба на столбах, возвышается верблюд на

презренной ровности земли пустынной: как ее украше-

ние, значимость и содержание, единственно достойное...

дуинами самым универсальным образом (= универмаг

это и податель благ всей вселенной. - Г.Г.). Молоко

и мясо идут в пищу (= нутрь араба - верблюжья, с

ним братска и адекватна. - Г.Г.), из шерсти изготов-

ляют ткани для верхней одежды и мешков (= и наружа

верблюжья: покров - от всех бед и зол в мире сем:

и вместилища для всего: мешки-хранилища; верблюд =

амбар и сусек земледельцев, - Г.Г.), из шкуры выде-

лывают кожу и ремни (= броня и сталь кочевника: как

шерсть мягка, женска, так кожа и ремни-плети-руки

- мужески. - Г. Г.), навоз идет на топливо (= сырье

огня, собственный каменный уголь портативный и в

сжатые сроки изготовляется: Земля-то трудится над

этим целые геологические эпохи, чтобы растения-леса-

древеса в чернь угля окаменить, а тут - за сутки вся

геология, цикл ее проходится. И еще тут слово важное

мы употребили: <портативный> - и навело оно на по-

словицу латинскую: - <Все

мое ношу с собой>, чем мудрость неприхотливости фи-

лософская знаменовалась. И таков верблюд: зерцало

потребности в малом и философской самоудовлетво-

это приход-прибыток-вклад в ислам от земледельческой

половины его кентавра. Кочевник же прост, неприхот-

лив и аскетичен - как верблюд. - Г.Г.)', используется

даже верблюжья моча: ею моются и употребляют в

качестве <лекарственного> средства (= и вода омове-

ния, и влага исцеления - все из этого же <рога изо-

билия> - то бишь <горба изобилия>. Ремонт организма

кочевника, <души болящей исцеленье> - и это из того

же источника. - Г.Г.). Ежегодная продажа верблюжь-

его молодняка дает возможность бедуинам покупать

финики, зерно, изделия городского ремесла (= и за-

цепка он ремесленно-городских им благ, крючок впе-

рекрест и перехлест обмена-торговли: из земледельче-

ски-городского, оседлого моря рыбку выуживать боль-

шую и маленькую, - но не быть ими, привязанными-

оседлыми, а точнее - оседланными землей и трудом,

рабами земли и труда своего недвижными. - Г.Г.), но

многие бедняки питаются почти исключительно верб-

люжьим молоком в пресном и кислом виде (= как груд-

ные сосунки у верблюда-мамки своей: верблюд для

них - вечный Млечный Путь... - Г.Г.).

портным средством не только для самих бедуинов, но

и для многочисленных торговых караванов и караванов

хадджей (паломничеств в Мекку. - Г. Г.)>', Вот еще

понятие-явление для осмысления: караван. Это торгово-

кочевая армия-армада кораблей пустыни, как называют

верблюдов, И он действительно есть ладья-ковчег, по

суху, мерно покачиваясь, переносящий по волнам-бар-

ханам песков тепленькие сосуды, теплящиеся свечечки

людей. Корабль - и храм в христианстве: его строят,

как корабль для плавания по волнам моря житейского.

Так что и с этой стороны верблюд видится как свя-

щенство: горб небосвода и корабль храма. И скиния

завета, носящая запеленутой в себе силу жизни, ее

родник - не скажешь здесь: <очаг>, как в северных

Космосах, где воды избыток, тепло же дорого. Здесь

же вода = жизнь, а не стихия огня тождественна ей:

огонь здесь скорее == смерть. Так что верблюд, нося

в себе родничок-источник, при всей надменной муже-

ственности и старческости своего облика, есть в то же

гинное это существо, муже-женское, совмещающее их

сути, - и потому может служить моделью Целого бы-

тия, Единого, не расколотого еще на двойственность

полов-половинок. А лишь Единое - истинное по гносе-

ологии ислама; множественное и двойственное = ложь.

бедуина, говорит уже то обстоятельство, что класси-

фикация этих животных по возрасту, полу и качеству

включает свыше ста терминов, а слова <верблюд> и

ражение: <Докажи теперь, что ты не верблюд>, т.е. <не

виноват>, <не плохой>, - совсем иную ценность этого

понятия выдает,

ву верблюда: подрезали ему сухожилия и оставляли по-

гибать на могиле> (Массэ, с. 20), - так что не только

жизнь, но и смерть кочевника верблюдом охвачена.

исходит, им отмечена. Горбом верблюд - Бог, небо-

свод; шерстью - народен, животен-растителен, чело-

вечен-материнск. Ну да: шерсть = трава, растение на

горе корпуса и воплощает принцип растения и земле-

делия и связанные с этим идеи: их и развивает в ис-

ламе суфизм: личность, <я> (= вертикаль-самость про-

растания из лона матери), сыновство-материнство, лю-

бовь, душевный материализм и т.д. Так что верблюд

весь Космос ислама объемлет: сочетание горства и зем-

ледельства: корпусом - гора, шар земной, кожей -

почва, шерстью - трава. Голова ж его длинношеяя

тоже амбивалентна: змея и птица одновременно, пре-

смыкание земли и парение небес, обитатель земли и

неба: <мудры, как змеи, и невинны, как голуби> -

верблюды наши. И в подобание божеству своему, ара-

бу и орлино-гордым быть, и пресмыкаться допустимо.
Навстречу верблюду как универсуму и модели мира

поднимается в Космосе ислама модель Мирового Дре-

ва, выдвинутая в кандидаты в первосути от присоеди-

ненных земледельчески-растительных космосов. Дере-

во в пустыне (= оазис), под ним источник, в тени от-

дыхают и предаются неге, наслаждаются любовью, ли-

тургию бытия как божественного наслаждения осуще-
1 Там же.
ствляют. Постоянно такой пейзаж и в сказках <Тысячи

и одной ночи>, и в поэзии арабо-персидской встречаем,

и на живописных миниатюрах иранских. Вот лубочная

модель Космоса ислама в преамбуле к сказкам <Тысячи

и одной ночи>; двоица братьев-шахов: Шахрияр и Шах-

земан (опять двойка царит в поднебесье ислама. Да и

само число 1001 привилегировано стало не оттого ли,

что в нем симметрия двоек единиц и двойки нулей,

расположенных Друг Другу в обращении? И в этом

избранничестве Двоицы сходятся исламский и фран-

цузский космосы, где тоже дуализм, симметрия и ба-

ланс избранны, - как и во многом другом их мы бли-

зость и взаимопонятие отмечали) <вышли через потай-

ную дверь и странствовали дни и ночи (кочевали. -

Г.Г.), пока не подошли к дереву, росшему посреди лу-

жайки, где протекал ручей возле соленого моря (Куча

мала! Вали сюда зараз уж все, - что и присуще лу-

бочному мышлению... - Г.Г.). Они напились из этого

ручья и сели отдыхать. И когда прошел час дневного

времени, море вдруг заволновалось, и из него поднялся

черный столб, возвысившийся до неба, и направился к

их лужайке. Увидев это, оба брата испугались и взо-

брались на верхушку дерева (а оно было высокое) и

стали ждать, что будет дальше. И вдруг видят: перед

ними джинн высокого роста... а на голове сундук>. В

сундуке ларец, в ларце - женщина. Джинн уснул, а

она, увидев в воде ручья отражение двух мужчин на

дереве, подняла голову, велела им спуститься и обла-

дать ею. Извлекши ожерелье из 570 перстней, она

сказала: <Владельцы всех этих перстней имели со мной

дело на рогах этого ифрита. Дайте же мне и вы тоже

по перстню>. И братья дали женщине два перстня со

своих рук, а она сказала: <Этот ифрит меня похитил

в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец -

в сундук. Он навесил на сундук семь блестящих замков

и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются вол-

ны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь за-

хочет, то ее не одолеет никто, как сказал один из

поэтов:
Не будь доверчив к женщинам...

Не верь обетам и клятвам их...>

С. 15-16.

картине этой: вместо аскетизма кочевого и мужского

верховенства тут женщина на поприще наслаждения

царствует. Соответственно и пейзаж иной и атрибути-

ка: вместо пустыни - изобилие воды какой хошь: и

пресной и соленой - море тут же, берег, зовущий к

странствиям Синдбадовым, и волны. Но космос сокро-

вищ и кладов, драгоценных камней и здесь дает о себе

знать: ларец, сундук, замки, сокрывание на дне моря -

и в ларце этом подлинно Кащеева смерть сидит: жен-

щина - ибо ее негой погублен будет бедуинско-вер-

блюжий космос первоарабья, с его аскетически-воин-

скими добродетелями. Кочевники поработят земледель-

ческие народы огнем и мечом (= камнем) молниенос-

но-небесно, в темпе вращения небосвода, а эти зальют

их негой влаги, растлят женским началом, умозрением

воз-духовным под древом Бодхи - и все это в замед-

ленном темпе роста растения, по его ритму и принципу.

И вот уже пустыня заселяется неистовыми любовни-

ками, и тот же пейзаж мы встречаем в поэме Низами

Раскрывшись, просыпал розы с высот, -

Сперва те розы пурпурно рдели,

Потом позолотились, побелели.

лазурь, и пурпур, и золото, и алхимическое даже пре-

вращение живой розы - в золото! Но роза уже низом

пахнет, водою и любовью - и вот она тут как тут:

Под горьким дождем очей своих мок.

и в сушь в нем осень и слякоть может быть: перестал

зависеть от верблюда и неба.
Корабль без руля, он одиноко

Блуждал в пустыне по воле рока,

Усталое тело еле влача,

От зноя тая, как снег от луча.

же один, особь и осббь статья и судьба, им самим

себе избранная: быть бхактом любви.
- Как тень, сам нищий и бестелесный,

Пустынник искал тени древесной.

Тут куст он увидел и под кустом

Журчащий ключ, льющийся в водоем,

С водою прозрачной и прохладной,

Манящей глаза лазурью отрадной.

двойничество, душа при теле, <иль верная жена> мо-

ногамии и единственно-личностной любви среднеевро-

пейского Космоса. В пустыне тени нет, человек тут -

как Петер Шлемиль Шамиссовый: без тени, обрезанию

она подверглась вертикально-зенитным лучом солнца, а