Гаспаров М. Л. Занимательная Греция

прокормить господ и доставить им возможность беззаботно заниматься красивыми

умозрениями.

САМЫЕ-САМЫЕ

Мы уже перечислили вразнобой все семь чудес света - самые знаменитые создания рук

человеческих. Напомним их подряд: это египетские пирамиды; висячие сады Семирамиды в

Вавилоне; статуя Зевса в Олимпии работы Фидия; храм Артемиды Эфесской, сожженный

безумным Геростратом; мавзолей Мавзола Галикарнасского; колосс Родосский - статуя бога

Гелиоса в родосской гавани и, наконец, Фаросский маяк на острове перед Александрией.

Греки любили состязания - любили выяснять, кто самый-самый... Мы уже знаем, что у

них был список девяти самых великих лириков; точно так же были списки десяти самых

великих ораторов (Демосфен, Лисий, Гиперид, Исократ...), пяти трагических поэтов (Эсхил,

Софокл, Еврипид...), пяти эпических поэтов (Гомер, Гесиод...) и так далее.

В одной комедии перечисляется, что можно найти самое лучшее для пира: повара из

Элиды (та.м они упражнялись над олимпийскими жертвами), котлы из Аргоса, вино из

Флиунта, ковры из Коринфа, рыба из Сикиона, флейтистки из Эгия, масло из Афин, угри из

Беотии, сыр из Сицилии... В другой комедии такой список еще длинней: там есть и травы из

Кирены, и рыба с Черного моря, и яблоки с Эвбеи, и изюм с Родоса, и финики - откуда? -

конечно, из Финикии, и рабы из Фригии, и наемные воины из Аркадии.

Кто был самый худой человек? Филет с острова Кеоса: он был такой легкий, что ветер

сдувал его с ног, и он должен был постоянно носить свинцовые сандалии.

Кто был самый толстый человек? Дионисий, тиран города Гераклеи: у него под кожей был

такой слой жира, что он уже не чувствовал прикосновений и жил в полудремоте, а когда с ним

нужно было говорить, его кололи длинной иглой.

Кто был самый зоркий человек? Сицилиец Страбон, который, стоя на сицилийском

берегу, считал суда в гавани Карфагена, на африканском берегу - по другую сторону

Средиземного моря. А может быть, не он, а скульптор Мирмекид, сделавший из меди

колесницу меньше мухи и корабль меньше хвоинки сосны?

Кто был самый меткий человек? Индийский стрелок, попадавший из лука в перстень.

Александр Македонский захотел увидеть его искусство. Тот отказался. Его повели на казнь; по

пути он сказал стражнику: "Я несколько дней не упражнялся и боялся не попасть". Александр

отпустил его и одарил за то, что он предпочел смерть бесчестью. А когда к Александру явился

другой самый меткий человек, умевший без промаха метать вареные горошины на острие иглы,

то он получил от Александра в награду за такое редкое искусство всего только меру гороха.

Кто был самый глупый человек? Афинянин Кикилион, который сидел на берегу моря и

пытался пересчитать все морские волны.

Кто был самый памятливый человек? Трудно сказать. Фемистокл знал по именам всех

афинских граждан, царь Кир - всех персидских воинов, посол царя Пирра Киней с одного раза

запомнил всех римских сенаторов, царь Митридат Понтийский знал 22 языка, а философ

Хармад мог процитировать любое место из любой книги, которую он в жизни читал ("а читал

он все", - добавляет сообщающий это историк).

Кто был самый льстивый человек? Некий Стасикрат, предлагавший вырубить статую

Александра Македонского из горы Афон (той самой, где когда-то разбился персидский флот),

чтобы она держала в одной руке город, а в другой - реку.

Кто был самый тщеславный человек? Карфагенянин Ганнон, которому мало было почета

от людей, и он хотел почета от животных. Он наловил птиц и стал учить их говорить

по-человечески: "Ганнон - бог!", и они научились. Тогда Ганнон с радостью отпустил их на

волю, чтобы они разнесли эту весть по всей земле, но глупые птицы, как только вылетели, сразу

забыли всю науку и опять защебетали по-птичьи. После этого Ганнон приручил льва и заставил

его ходить за собой и носить поноску, но карфагенским старейшинам это не понравилось, они

обвинили Ганнона в стремлении к тирании и казнили его.

Кто был самый обжорливый человек? Может быть, афинянин Нотипп, про которого в

комедиях говорилось: "Пошлите его на войну, он один сможет проглотить целый Пелопоннес!"

А может быть, это была женщина по имени Клео, которая перепивала и переедала всех мужчин;

шутили, что перед ней, как перед Медузой Горгоной, пища от страха обращается в камень.

Кто был самый долголетний человек? Исократ прожил сто лет и в 94 года написал одну из

лучших своих книг; софист Горгий прожил 107 лет и, умирая в дремоте, сказал: "Сон передает

меня своему брату - Смерти"; а гадатель Эпименид, как мы помним, будто бы прожил 157 лет,

но из них 57 лет проспал.

Кто умер самою необычною смертью? Пожалуй, один философ, который умер от хохота,

видя, что день, в который ему было предсказано умереть, подходит к концу, а он все еще жив.

Кто был самый первый?.. Здесь у греков были списки длинные-предлинные. Земледелию

научила людей Деметра, виноделию, конечно, Дионис. Буквы грекам привез из Финикии Кадм.

Пилу, топор, бурав, отвес и клей изобрел Дедал. Паруса - сын его Икар (вспомним, как

"сказку начинали оспаривать"). Гончарное колесо и якорь - почему-то наш знакомый скиф

Анахарсис. Монархию "изобрели" египтяне, демократию - афинский герой Тесей (даром что

царь!), а тиранию - Фаларид с его медным быком. Первый корабль был, конечно, у

аргонавтов. Лук изобрели скифы, дрот - амазонки, а меч и копье - спартанцы. И так далее.

Кто был самый остроумный человек? Здесь решить всего трудней: остроумных людей в

Греции было столько, что в Афинах существовал целый клуб остряков, за протоколы которого

царь Филипп Македонский предлагал большие деньги.

ЧЕЛОВЕКУ СВОЙСТВЕННО СМЕЯТЬСЯ

"Человеку свойственно смеяться" - слова эти принадлежат Франсуа Рабле и стоят в

стихотворном вступлении к его чудо-роману "Гаргантюа и Пантагрюэль". Но мысль эта

принадлежит Аристотелю, который первый сказал, что из всех живых существ смеяться умеет

только человек. Греки никогда не забывали, что человеку свойственно смеяться, мы уже имели

много случаев в этом убедиться. Вот еще один такой случай: отрывки из греческого сборника

анекдотов под названием "Филогелос", что значит приблизительно "Смехач". Любимый герой

этого сборника - "педант", ученый человек с удивительной логикой.

Педант, гуляя, заметил на улице врача, который обычно его лечил, и стал от него

прятаться. Приятели спросили его - зачем? Он ответил: "Я очень давно не болел, и мне перед

ним стыдно".

Педанту сделали операцию горла, и врач запретил ему разговаривать. Педант велел

своему рабу отвечать вместо себя на приветствия знакомых и при этом сам говорил каждому:

"Не прогневайтесь, что за меня с вами здоровается раб: это потому, что врач запретил мне

разговаривать".

Сын педанта играл в мяч и уронил его в колодец. Заглянув туда, он увидел свое отражение

и крикнул: "Отдай мяч!" Не получив мяча, он побежал к отцу и пожаловался. Отец пришел к

колодцу, заглянул туда, увидел свое отражение и сказал: "Добрый человек, отдайте ребенку

мяч".

голову горшок. Раб сказал: "Он жесткий". Тогда педант велел набить горшок пухом.

Педант хотел узнать, хорошо ли он выглядит во сне. Для этого он лег перед зеркалом и

закрыл глаза.

Педанту приснилось, что он наступил на гвоздь; проснувшись, он перевязал себе ногу.

Приятель спросил, почему он это делает; узнав, в чем дело, он сказал: "Поделом нам, дуракам:

зачем мы спим разутыми!"

Двое педантов шли по дороге, и один из них по нужде немного задержался. Вернувшись,

он увидел надпись, оставленную товарищем на верстовом столбе: "Догоняй меня", и приписал

внизу: "А ты подожди меня".

По реке плыла груженая лодка, глубоко осевшая. Педант сказал: "Если воды еще немного

прибудет, то она пойдет ко дну!"

Педант плыл по морю; разразилась сильная буря, и его рабы стали плакать. "Не

плачьте, - сказал он, - в моем завещании я вас всех отпускаю на волю!"

У педанта было хорошее вино в запечатанном кувшине. Раб просверлил кувшин снизу и

понемножку отпивал вино. Хозяин удивлялся, почему вино убавляется, а печать цела. Приятель

ему посоветовал: "Посмотри, не отпивают ли его снизу?" - "Дурак, - ответил педант, - ведь

вино-то убавляется не снизу, а сверху!"

Педант увидел двух братьев-близнецов, сходству которых дивились люди. "Нет, - сказал

педант, - первый похож на второго больше, чем второй на первого".

Педант разговаривал с двумя друзьями. Один сказал: "Нехорошо убивать овец: они дают

нам шерсть". Другой сказал: "Нехорошо убивать и коров: они дают нам молоко". Педант

сказал: "Нехорошо убивать и свиней: они дают нам мясо".

Педанту сказали, будто ворон живет больше двухсот лет. Он купил себе ворона и стал его

кормить, чтобы проверить.

У педанта в доме жила? мышь и грызла книги. Чтобы отомстить ей, он стал надкусывать

мясо и класть ей в темное место.

Педант купил дом и, высовываясь из окна, спрашивал прохожих, к лицу ли ему этот дом.

Педант продавал дом и повсюду носил с собою кирпич в качестве образца.

Педант пришел навестить больного друга. Вышла заплаканная жена и сказал: "Его уже

нет!" Педант сказал: "Когда вернется, передай, что я заходил".

У педанта умер сын. Встретив его школьного учителя, он сказал: "Простите, учитель, что

мой сын не пришел в школу: он умер".

Анекдоты были не только о педанте. В Греции были два города, о жителях которых, вроде

как о наших пошехонцах, постоянно рассказывали смешные вещи. Один мы знаем - это

Абдера, где когда-то объявили сумасшедшим философа Демокрита. Другой - это Кима в

Малой Азии. Когда Гомер скитался с песнями по Греции, в Киме его не оценили, и он проклял

этот город: "Пусть здесь не родится ни один великий человек!" Проклятие это, пожалуй, все же

не сбылось: родом из Кимы был один историк, ученик Исократа, описавший год за годом всю

греческую историю с древнейших времен. Он был большой патриот и всюду вставлял

упоминания, что в таком-то году случилось в Киме, а если вставлять было нечего, то писал: "В

Киме в этом году ничего не произошло".

В Киме два человека купили по горшку сушеных фиг, но, вместо того чтобы есть каждому

из своего горшка, они потихоньку таскали фиги друг у друга. Прикончив чужой горшок,

каждый взялся за свой собственный и обнаружил, что он пуст. Они потащили друг друга в суд;

судья внимательно их выслушал и велел им обменяться пустыми горшками и заплатить друг

другу штраф.

В Киме хоронили знатного человека. Подошел приезжий и спросил: "Кто это умер?"

Один кимеец обернулся и сказал: "Вон тот, который лежит на носилках".

Один человек из Кимы жил в Александрии, и там у него умер отец. Он отдал тело отца

бальзамировщику и спустя положенное время попросил его обратно. У бальзамировщика были

и другие покойники, поэтому он спросил: "Какие приметы были у твоего отца?" Кимеец

ответил: "Он кашлял".

Отчего у города Кимы была такая дурная слава, тому было два объяснения. Первое -

простое: хотя Кима - приморский город, его жители триста лет не брали пошлины с

приплывающих кораблей; из этого все сделали вывод, что кимейцы триста лет не замечали, что

их город стоит у моря. Второе объяснение замысловатее. В Киме у городского совета не было

денег, и он попросил в долг у городских богачей под залог общественных портиков на главной

площади. Вернуть долг город не смог, и портики перешли в собственность богачей, а те

запретили горожанам гулять под ними. Но в дождливую погоду богачи чувствовали угрызения

совести и посылали на площадь глашатая, который кричал: "Заходите под портики!" Приезжие

из этого сделали вывод, что в Киме живет такой народ, который не знает даже, что в дождь

нужно прятаться под портики.

ГАЛЛЬСКОЕ НАШЕСТВИЕ

Чаша испытаний, выпавших Греции, была еще не полна. Оставалось пережить еще одно:

нашествие варваров. Не восточных варваров Ксеркса, за которыми была память о дивных

громадных царствах, - нет, северных варваров, незнакомых не только с законом, но и с

царской властью, не имеющих за собой ничего, кроме отчаянной дерзости и храбрости. Это

была как бы репетиция тех нашествий, которые семьсот лет спустя закончат собой всю историю

древнего мира и будут названы "великим переселением народов".

Сейчас переселяющимся народом были галлы. Они жили в средней Европе, там их

потеснили германцы, и они хлынули в поисках земли и добычи на юг и на юго-восток. Те,

которые шли на юг, разорили Италию, со словами "Горе побежденным!" взяли дань с Рима и

взяли бы самый Рим, если бы гуси, загоготав вовремя на стене, не разбудили спавших

защитников: так "гуси Рим спасли". А те, которые шли на юго-восток, перевалили через

Балканы и оказались теперь на пороге Македонии и Греции. Это было ровно через двести лет

после нашествия Ксеркса.

Македонским царем в это время был мимолетный Птолемей, по прозвищу Молния. Это

был такой царь, что благочестивые люди не сомневались: галльское нашествие - это кара

богов за его преступления. Ему не было и сорока лет, а он уже был виновником убийства отцом

сына, убийства друга, убийства женщины с детьми.

Вот как это было. У александрийского царя Птолемея, умнейшего из наследников

Александра, было два сына от двух жен: старший, Птолемей-Молния, пылкий и неукротимый, и

младший, Птолемей-Филадельф ("Братолюб"), спокойный и разумный. Умирая, старый

Птолемей оставил царство не старшему сыну, а младшему. Оскорбленный Птолемей-Молния

бежал в Азию к Селевку и стал ждать своего часа. Час наступил, когда началась война старых

исполинов, Селевка и Лисимаха. Семейные раздоры александрийского двора эхом

откликнулись при Лисимаховом дворе: старый Лисимах был женат на сестре Филадельфа,

молодой сын его - на сестре Молнии, обе женщины ненавидели друг друга, и жена Лисимаха

одержала верх: царь приказал заточить и убить собственного сына. Это было первое убийство.

После этого и двинулся на Лисимаха Селевк, разбил его, уничтожил, вступил в Македонию и

здесь у придорожного алтаря был убит сам - не кем иным, как собственным гостем и

спутником Птолемеем-Молнией. Это было второе убийство. Птолемей объявил себя царем

бесхозной Македонии, и первым его делом была казнь вдовы Лисимаха с ее детьми. Это было

третье убийство. Потом прошли считанные месяцы и наступила расплата: на Македонию

надвинулись галлы, войска Птолемея-Молнии были разбиты, сам он убит, и память о нем

осталась недобрая.

Высокого роста, светловолосые, синеглазые, без бород, с длинными висячими усами,

разукрашенные золотыми ожерельями и браслетами из своей добычи, галлы были неистовы в

сражении. Они, как пифагорейцы, верили в переселение бессмертных душ и потому не боялись

гибели. Пленников они десятками убивали в жертву богам. В плен они не сдавались: если не

могли убежать, то убивали себя. Потом, когда гроза миновала, греческие мастера внимательно

и с уважением изображали гибнущих галлов в своих скульптурах. Одна из таких скульптур,

"Умирающий гладиатор", вдохновила Байрона, а потом Лермонтова на знаменитые стихи.

Три больших похода совершили галлы на греческие земли. Первый поход отбили боги,

второй - царь, а третий - князь.

Первый поход был на Дельфы: варваров издалека манила слава их богатств. Прямо из

Македонии галлы двинулись на юг. Число их казалось грекам несметным. Вновь, как двести лет

назад, греки встретили варваров у Фермопил, вновь отбили их лобовой натиск и вновь были

обойдены по тайной кружной тропе. Греческое войско отступило на священную гору Парнас;

Дельфы лежали, открытые варварам. Вот здесь и вступились боги за свою святыню: это было

последнее вмешательство сказки в греческую историю, и о нем рассказывали с упоением. Богов

было трое: дельфийский Аполлон, землеколебатель Посейдон и лесной Пан. Аполлон грянул

грозой и бурей в лицо недругам - во вспышках молний грекам виделась фигура бога.

Посейдон сотряс землю непривычным галлам землетрясением, и с окрестных гор на галльский

стан покатились громадные глыбы. А Пан посеял в галльском полчище тот "панический" страх,

который и теперь называется этим именем: отважные гиганты испугались неведомо чего, в

собственных криках им чудились греческие, в греческих - галльские, они бросались, ничего не

видя, друг на друга, и больше галлов пало от своих же мечей, чем от греческих. Говорят,

когда-то Александр Македонский спросил галльских послов: "Боитесь вы меня?" Галлы

ответили: "Мы боимся только одного: что небо рухнет на землю". В страшный день перед

Дельфами галлам показалось, что небо рушится на землю, - и они обратились в бегство.

Божий гнев преследовал их до конца: племена, к которым переходило награбленное в Греции

золото, вымирали от мора одно за другим, пока не решено было бросить это проклятое золото в

священный пруд галльских богов близ реки Гаронны. А когда в эти галльские места пришли

римляне и вытащили золото из пруда, то сделавший это полководец вскоре же потерпел

страшное поражение и умер в изгнании.

Второй поход галлов был в Азию. Там враждовали меж собою полузависимые князья, до

которых не доставала крепкая рука царя Селевка. Один из них пригласил галлов к себе на

помощь, обещав богатую добычу; галлы пришли и уже не ушли. Они грабили Малую Азию из

года в год, и греческие города не жалели денег, чтобы откупиться от них. Наконец на них

вышел сам царь Антиох, сын и наследник Селевка. Галльское воинство выглядело так страшно,

что Антиох почти не надеялся на победу. Победу доставили ему слоны: от вида и рева

неведомых чудовищ галлы бросились в бегство, не сойдясь даже на выстрел из лука; их

конница смешалась с пехотой, их боевые колесницы - здесь, в Малой Азии, появились у них и

такие - губили их собственное войско. Победители ликовали, Антиоху было поднесено

модное прозвище Спаситель, но Антиох был мрачен. Он сказал: "Да будет нам стыдно, что

победою мы обязаны только неразумным животным!" - и приказал на победном памятнике

изобразить только слона с поднятым хоботом и ничего более.

Третий поход галлов был на Пергам. Это был неприступный город на крутой горе, где

когда-то царь Лисимах сложил свои сокровища и оставил при них верного человека из рода

Атталидов. Лисимах погиб, Атталиды стали князьями Пергама, обстроили его на Лисимаховы

деньги прекрасными храмами и портиками, завели вторую в мире библиотеку с ее

пергаментными книгами. Пергамские богатства не давали покоя галлам: они двинулись войной

на Пергам и были разбиты князем Атталом. И эта победа была увековечена по-царски: сын

Аттала Евмен воздвиг в Пергаме небывалой величины алтарь с надписью "Зевсу и Афине,

даровательнице победы, за полученные милости". Это была постройка величиной в половину

Парфенона; поверху шла колоннада, окружавшая жертвенник, к которому вела лестница в

двадцать ступеней высоты и двадцать шагов ширины, а понизу шел рельефный фриз высотою в

рост человека, бесконечной полосой огибавший здание, и на этом фризе изображено то же, что

было выткано на покрывале парфенонской Афины, - борьба богов с гигантами, победа

разумного порядка над неразумной стихией. Здесь схлестываются руки, выгибаются тела,

простираются крылья, извиваются змеиные туловища, мукой искажаются лица, и среди

теснящихся тел вырисовываются могучие фигуры Зевса, мечущего молнию, и Афины,

повергающей врага. Таков был Пергамский алтарь - все, что осталось нам от галльского

нашествия.

АГИД И КЛЕОМЕН

Спарта давно уже сошла со страниц нашей книги. Она перестала быть великим

государством. О древней простоте и равенстве осталось лишь воспоминание. Когда-то здесь

было 9 тысяч равных земельных наделов и 9 тысяч равноправных граждан-воинов. Теперь здесь

было 100 богачей-землевладельцев, 600 разоренных должников, от них зависящих, а остальные

тысячи давно уже не считались гражданами. Все это нищее многолюдство тосковало о том же,

о чем мечтала беднота по всей Греции: об отмене долгов и переделе земель. Кто обещал

бедноте отмену долгов и передел земель (а это означало резню богачей), тот дорывался до

тирании и держался у власти долго ли, коротко ли, в зависимости от своих дарований. В Спарте

случай оказался особый: здесь тираном, обещающим народу отмену долгов и передел земель,

стал законный спартанский царь. Это повторилось дважды: при прекраснодушном мечтателе -

царе Агиде и при деловитом воине - царе Клеомене.

В Спарте, как и в древности, было два царя из двух династий. Но цари эти были .по

существу лишь полководцами при правительстве эфоров, избираемом богачами. Да и быть

полководцем становилось все трудней: в гражданское ополчение бедняки не шли, нанимать

наемников было не на что. А враги у Спарты были сильные: города Пелопоннеса сплотились в

Ахейский союз, а города и племена средней Греции - в Этолийский союз. Однажды этолийцы,

вторгшись в Спарту, увели 50 тысяч человек пленными рабами; такого позора в истории

Спарты еще не было. И только один старик спартанец сказал: "Спасибо врагу: он избавил

Спарту от бремени слабых".

Царь Агид был молод. Мысль о возрождении древней простоты и силы кружила ему

голову. Он ходил в простом плаще, купался в холодном Бвроте, ел черную похлебку и

прославлял старинные обычаи. Молодежь прихлынула к нему, а старики чувствовали себя, по

выражению историка, как беглые рабы, когда их возвращают строгому господину - Ликургову

закону. Агид объявил в собрании, что он и все его родичи отрекаются от своих несметных

богатств и отдают их для передела между гражданами. Собрание рукоплескало. Объявили

отмену долгов, на площадях разложили костры и жгли в них долговые расписки. Но это

длилось недолго. До передела не дошло: знатные товарищи Агида не спешили отдавать свое

имущество. Разочарованный народ охладел к Агиду. И тогда началась расправа.

За расправу взялся второй царь - Леонид. Агида хотели схватить - он укрылся в храме.

Леонид подослал к нему мнимых друзей, они уверили молодого царя, что он может выйти из

храма хотя бы в баню. Греки любили чистоту, и царь поддался уговорам. Здесь-то, на пути из

бани, его связали и оттащили в тюрьму. Его спрашивали: "Кто был твоим подстрекателем?" Он

отвечал: "Ликург". Палач не решался поднять руку на царя: царь был лицом священным, его

щадили даже враги в бою. Агид сказал палачу: "Не печалься обо мне: я погибаю беззаконно и

потому лучше и выше моих убийц" - и сам вложил голову в петлю. Мать Агида стала плакать

над его телом - ей крикнули: "Ты думала, как он, - ты умрешь, как он!" И она встала

навстречу петле со словами: "Только бы на пользу Спарте!"

Вдову Агида Леонид выдал за собственного сына - юного Клеомена. И здесь случилось

непредвиденное. Чем больше Клеомен слушал рассказы жены о ее первом муже, тем больше он