Гаспаров М. Л. Занимательная Греция

проникался любовью к павшему Агиду и ненавистью к собственному отцу. А когда Леонид

умер, царь Клеомен стал продолжателем дела царя Агида. Но характер у него был другой. Там,

где Агид взывал, убеждал и подавал пример, Клеомен сразу взялся за меч. Из пяти эфоров

четверо были перерезаны, пятый укрылся в храме Страха (в Спарте чтили С?трах, потому что

страхом держится всякая власть). Землю переделили, периэков допустили к гражданству,

илотам позволили выкупаться на волю. Войско стали обучать не на старый, спартанский, а на

новый, македонский манер. Денег не хватило - Клеомен обратился к египетскому Птолемею,

обещая ему за это помощь против Македонии. Птолемей был осторожен: он потребовал

заложниками мать и детей Клеомена. Царь был возмущен, но мать твердо сказала ему: "Пока от

меня, старухи, есть польза Спарте, не медли!" - взошла на корабль и пустилась с внуками в

Александрию.

Клеомен хорошо помнил правило всех тиранов: переворот бывает прочен, только если за

ним следуют война, победа и добыча. Он повел спартанцев отбивать Пелопоннес у Ахейского

союза. Ему предшествовала слава народолюбца; города сдавались ему и ждали от него того же,

что он сделал в Спарте: отмены долгов и передела имущества. Но этого не происходило:

Клеоменовой Спарте не нужны были товарищи по свободе, а нужны были покорные союзники.

За быстрыми успехами пошли неудачи.

А между тем вожди Ахейского союза всполошились. И, не надеясь справиться с

отважным спартанским реформатором собственными силами, они пошли на последнее,

средство: пригласили в Пелопоннес македонян. Несколько десятилетий Македония, занятая

борьбой с галлами и внутренними смутами, не вмешивалась в греческие дела - теперь Греция

вновь сама себя выдавала ей с головой. Македонский царь Антигон повел на Спарту свою

фалангу. При Селласии произошла битва; войско Клеомена погибло почти полностью. Клеомен

ускакал в Спарту. В своем дворце он даже не присел: не снимая панциря, прислонился к

колонне, уткнувшись лбом в согнутую руку, перебрал в уме последние средства и с последними

друзьями пустился к берегу, чтобы отплыть в Египет. Спарта была сдана врагу - в первый раз

за всю ее историю.

В Александрии Клеомен себя чувствовал как лев в клетке. Старого Птолемея здесь только

что сменил молодой - ленивый и распущенный. Он боялся своего брата и до поры до времени

слушался советов Клеомена. "Завести бы побольше царских братьев!" - говорил Клеомен.

Когда с братом покончили, Клеомена отстранили. Спартанский знакомец Клеомена привез на

продажу царю боевых коней. Клеомен сказал ему: "Привез бы ты лучше арфисток и красивых

рабов, на них здесь больше спросу". Это дошло до царя; Клеомену запрещено было выходить

из дому. Тогда он решил поднять Александрию на восстание. С тринадцатью друзьями он

выбежал на улицу, перебил стражу, обратился с речью к народу, но народ в Александрии был

не тот, что в Спарте. На него глазели издали и разбегались при приближении; вокруг была

пустота. Тогда спартанцы собрались на площади, и каждый вонзил в себя свой меч. Самый

младший обошел павших, проверяя, все ли мертвы, а потом обнял труп Клеомена и закололся

над ним. Тело Клеомена царь Птолемей приказал распять, а мать его и детей казнить. Так

кончилось возрождение Спарты.

ПИРР ВСТРЕЧАЕТСЯ С РИМОМ

У Македонского царства был сосед-близнец - Эпирское царство, с такими же горами,

лесами и сильными людьми. Македонские цари считали себя потомками Геракла, эпирские -

потомками Ахилла; между собой они были в родстве. Македонское царство было обращено

лицом на восток, Эпирское - на запад, к Италии. Еще когда в Македонии правил Александр

Македонский, в Эпире правил его дядя, Александр Эпирский; и когда Македонский пошел

завоевывать Персию, то Эпирский двинулся походом в Италию: "Племянник идет в женскую

половину мира, я - в мужскую". Италию он не завоевал и скоро погиб в сражении. Но мечта о

том, чтобы создать в Европе такую же великую державу, какую Александр создал в Азии, у

эпирских царей осталась.

Пирр Эпирский был родственником этого Александра. Он тоже воевал на западе, но

великой державы не построил. Он был не строителем, а воином: война опьяняла и увлекала его

сама по себе, а зачем и за что она ведется, он не думал. Он участвовал во всех схватках между

наследниками Александра Македонского, дважды был царем бесхозной Македонии, но всякий

раз бросал завоеванное и пускался в какую-нибудь новую заманчивую войну. Ему еще не было

двадцати лет, когда старый Антигон Одноглазый на вопрос, кто в Греции лучший полководец,

ответил: "Пирр, если доживет до старости", - и добавил: "Правда, он умеет играть и не умеет

выигрывать".

Народу обычно тяжко приходится от таких правителей, и все-таки он их любит. Однажды

Пирру доложили: "Такие-то молодые люди бранили тебя на пиру". Он их вызвал к себе:

"Бранили?" - "Бранили, царь, и, будь у нас покрепче вино, еще не так бы бранили!" Пирр

расхохотался и отпустил их. Своему вербовщику он говорил: "Твое дело - чтобы парни в

войске были рослые и сильные, а чтобы они были храбрые, это уж сделаю я!" И делал.

К этому Пирру пришли за помощью послы из Тарента. Греческие города в Италии были в

опасности: до сих пор их соседями были храбрые, но разрозненные италийские племена, теперь

эти племена объединил под своею властью Рим. О Риме грекам уже случалось слышать.

Слышали, будто он основан потомками Энея, троянского героя, после гибели Трои уплывшего

на запад. Слышали, что народ там славен простотой и суровой доблестью, как древние

спартанцы. Слышали, что на площади в Риме стоит статуя Пифагора и мудрый римский царь

Нума Помпилий считается Пифагоровым учеником. Но воевать с римлянами грекам еще не

приходилось.

Пирр бросил все дела и собрался в поход на Италию. У него был советник - оратор

Киней, ученик Демосфена; Пирр говорил, что Киней покорил ему больше городов словом, чем

сам он - оружием. Киней спросил: "Государь, а что мы будем делать, завоевав Италию?" -

"Завоюем Сицилию". - "А потом?" - "Завоюем Африку". - "А потом?" - "Завоюем

Македонию и Грецию". - "А потом?" - "Будем жить припеваючи, есть, пить и

веселиться". - "Так что же нам мешает заняться этим уже сейчас?" Пирр рассмеялся, но войну

все-таки начал.

Б Италии Пирр бился с римлянами в трех сражениях. Первое закончилось решительной

победой, второе - не решительной победой, третье - поражением.

Первую победу доставили Пирру боевые слоны. Римляне видели их в первый раз и

бежали в панике. Объезжая поле и глядя на трупы врагов, Пирр сказал: "Римляне со мной, а я с

римлянами могли бы покорить весь мир!"

После победы Пирр послал в Рим Кинея. Он предложил римлянам мир и союз, если они

откажутся от своих завоеваний. Римский сенат уже готов был согласиться. Честь Рима спас

старейший из сенаторов - Аппий Клавдий; он был дряхл и слеп, в сенат его принесли на

носилках. Он произнес речь: "До сих пор, римляне, я жалел, что лишился зрения; теперь, слыша

ваши слова, я жалею, что не лишился и слуха..." Сенаторы устыдились. Киней воротился из

Рима ни с чем. "Каков показался тебе сенат?" - спросил его Пирр. "Это - собрание

царей", - отвечал Киней.

Римляне сами отправили посольство к Пирру для переговоров о выдаче пленных.

Возглавлял посольство Фабриций - он был стар, прост, суров и благороден. Пирр был от него

в восторге. Он предлагал Фабрицию перейти к нему на службу и стать первым среди его

друзей. "Не советую, царь, - сказал Фабриций. - Когда твои подданные узнают меня, они

отнимут престол у тебя и предложат мне". Врач Пирра послал Фабрицию тайное письмо,

предлагая отравить царя. Фабриций гордо отказался. Он переслал письмо Пирру с запиской:

"Убедись, царь, что ты не умеешь видеть ни своих друзей, ни своих врагов". Пирр воскликнул:

"Скорее солнце сойдет со своего пути, чем Фабриций - с пути добродетели!" В благодарность

Пирр отпустил без выкупа всех римских пленных. Фабриций не пожелал остаться в долгу и

отпустил ровно столько же эпирских пленных. Так в борьбе двух благородств последнее слово

осталось за римлянином.

Во второй битве Пирр одержал победу, но понес огромные потери. "Еще одна такая

победа, и у меня не останется войска!" - воскликнул он. С этих пор слова "пиррова победа"

стали поговоркой. "Ты бьешься с лернейской гидрой, государь, - сказал Киней, - у римлян,

что ни год, вырастают новые воины".

После второй битвы Пирр неожиданно оставил Италию и отправился в Сицилию. Как

всегда, ему не сиделось на месте. С греческими городами Италии он поссорился, а греческие

города Сицилии звали его на помощь против карфагенян. В Сицилии повторилось то же самое.

Пирр разбил карфагенян, оттеснил их в самый дальний угол Сицилии, но опять поссорился с

греческими союзниками и, не кончив войны, вернулся в Италию. Покидая Сицилию, он сказал:

"Какое поле боя мы оставляем римлянам и карфагенянам!"

Третья битва Пирра с римлянами была поражением. Как в первой битве причиной победы,

так в этой причиной поражения были слоны. Римляне осыпали их горящими стрелами; молодой

слон в первом ряду дрогнул и затрубил; мать-слониха на другом конце строя заслышала голос

сына и бросилась к нему, раскидывая всех на пути; ряды смешались, слоны ринулись на свои

же войска, началось бегство и беспорядочная резня.

Дальнейшая борьба была невозможна. С остатками войска Пирр отчалил на родину. Здесь,

едва осмотревшись, он бросился в новую войну: против Антигона Младшего, за Македонию и

Грецию. Ему хотелось взять Спарту, которую тогда никто еще не мог покорить. Спартанцы

ответили так: "Если ты бог, то мы ничем не обидели тебя; если ты человек, то найдется человек

и сильнее тебя". Взять Спарту не удалось: город огородился укреплениями, женщины стояли на

валах рядом с мужчинами. Пирр отошел и ударил на Антигона, тот не принял боя. Пирр послал

сказать ему: "Если ты храбр - прими бой". Антигон ответил: "Если ты умен - заставь меня

принять бой". Пирр бросился на соседний Аргос, в тесных городских улицах завязалась резня,

солдаты не могли пошевелиться, не поранив друг друга. Пирр, возвышаясь на коне, ободрял

бойцов; чтоб его было видней, он снял свой знаменитый рогатый шлем. Тут его ударила в шею

черепица, брошенная с крыши, и он упал. Воин Антигона хотел отрубить ему голову, но

полумертвые глаза глядели так страшно, что рука его дрожала, и он резал долго и мучительно.

Антигон заплакал, увидев голову того, кто сражался еще при его деде, и велел похоронить

Пирра в Аргосе, на священной земле Деметры.

В Санкт-Петербурге по четырем углам главного здания Адмиралтейства видны на фоне

неба четыре сидящих воина. Не все знают, кто они такие. Это четыре самых великих

полководца древности: Ахилл, Юлий Цезарь, Александр и Пирр.

АРХИМЕД ВСТРЕЧАЕТСЯ С РИМОМ

"Какое поле боя мы оставляем римлянам и карфагенянам!" - сказал Пирр, покидая

Сицилию. Слова Пирра были пророческими. Прошло лишь десять лет после Пирровой войны, и

между Римом и Карфагеном началась война за Сицилию. Сицилия в войне не участвовала -

она была лишь добычей и досталась победителю, Риму. В Сиракузах правил Гиерон, последний

сиракузский тиран. Ловко лавируя меж Римом и Карфагеном, он чудом уберег независимость

своего города. Было ясно, что это ненадолго. Началась вторая война, и Сиракузы осадил

лучший римский полководец - Марцелл.

В Сиракузах жил в это время величайший математик древности - Архимед. Обычно

математики, мы знаем, свысока смотрели на физику - Архимед был исключением. Даже

занимаясь такой возвышенной наукой, как астрономия, он не мог удержаться - построил

первый планетарий, круглую машину, в которой от одного завода по небесной сфере двигались

все светила, и каждое точно по своей орбите. Такие вещи позволялись ученому лишь как

забава: "веселящаяся геометрия", - снисходительно говорили о них. Архимед ими увлекался и

поэтому прослыл чудаком.

Народ мало понимал в математике и все-таки слагал об Архимеде легенды. О нем ходило

больше анекдотов, чем о любом другом ученом древности. Говорили, будто он был так

поглощен своей наукой, что забывал есть, пить и мыться; когда он сидел перед очагом, то

чертил круги и треугольники прутом на золе; когда был в бане - чертил пальцем на своем

намазанном маслом теле.

Это он, говорят, однажды выскочил из ванны и голый побежал по улицам Сиракуз, крича:

"Нашел! Нашел!" (по-гречески: "Эврика! Эврика!"). Дело было вот в чем. Сиракузский тиран

Гиерон получил от золотых дел мастера золотой венец и хотел проверить, не подмешал ли

мастер в золото серебра. Нужно было сравнить объемы венца и куска чистого золота с тем же

весом. Архимед, опускаясь в налитую до краев ванну и глядя, как переливается через края

вытесняемая его телом вода, вдруг понял, что именно так можно легко измерить объемы двух

тел разной формы.

Это он, говорят, не только изучил законы действия рычага, но и сам построил для Гиерона

машину с такой системой рычагов, что один, сидя в сторонке и поворачивая ручку, спустил на

воду огромный корабль. Корабль был построен Гиероном в подарок Птолемею Египетскому, и

все сиракузяне, впрягшись, не могли его сдвинуть с места. Гиерон был в восторге от этой

машины. Архимед скромно сказал: "Дай мне только, где стать, и я тебе сдвину Землю!"

Когда к Сиракузам подступили римляне, Архимед построил для сограждан небывалые

военные машины. Это были катапульты, метавшие камни на неслыханные расстояния; это были

подъемные краны с крючьями, которые дотягивались до римских кораблей и топили их в

гавани. В греческих мифах был сторукий гигант Бриарей; "Бриареем от геометрии" называл

Архимеда Марцелл. А солдаты Марцелла в ужасе разбегались, когда над стеной показывалась

любая веревка или бревно: "Это Архимед выдумал новую машину на нашу погибель!"

Наконец Сиракузы пали. Началась резня и грабеж. Римский воин ворвался к Архимеду.

Тот сидел в саду и чертил тростью по песку круги и треугольники. Он поднял голову и сказал

солдату: "Не наступи на мой круг". Воин понял, кто перед ним, и хотел отвести ученого к

Марцеллу. Архимед сказал: "Погоди, я только кончу решение". Солдат не привык к таким

ответам: он зарубил ученого.

На могиле Архимеда по его завещанию вместо памятника было поставлено изображение

цилиндра с вписанным шаром и начертано открытое им отношение их объемов - 3 : 2.

Полтораста лет спустя, когда в Сицилии служил знаменитый римский писатель Цицерон, он

еще видел этот памятник, забытый и заросший терновником.

ФИЛИПП ПОСЛЕДНИЙ ВСТРЕЧАЕТСЯ С РИМОМ

Пока на западе Рим воевал с Карфагеном, а Сицилия лежала между ними, как между

молотом и наковальней, с востока за этим внимательно и тревожно следили три царя. Это были:

очередной египетский Птолемей - тот самый, которому, по словам Клеомена, арфистки были

дороже боевых коней; сирийский Антиох, запоздалый двойник своего прадеда Селевка,

прозванный (несколько преждевременно) Великим; и очередной Филипп Македонский,

племянник победителя при Селласии, царь, о котором говорили, что он хорош в беде и

невыносим в удаче.

Все понимали: кто победит, тот двинется на них, и сухопутный Рим будет опаснее

морского Карфагена. Понимали, но не вмешивались: Египет был отвлечен войной с Антиохом,

Антиох - усмирением Ирана, где область за областью отламывались от его огромного царства,

а Филипп - междоусобицами Этолийского и Ахейского союзов. Когда Рим воевал с

Ганнибалом, Филипп вторгся в иллирийские владения римлян, но успеха не достиг; когда Рим

победил Ганнибала и тот бежал из Карфагена, Антиох дал ему приют. Рим таких вещей не

забывал: новая война надвигалась.

"Черная туча встает с запада, - говорил этолийский оратор перед Филиппом

Македонским. - Если она надвинется, конец нашей свободе". И далее следовало не совсем

обычное определение этой греческой свободы: "Конец нашим военным забавам: нам нельзя

будет воевать и мириться друг с другом, когда нам хочется".

Римляне вступили в Грецию. Они щли мерными переходами; на каждой ночевке они

раскидывали квадратный лагерь, укрепленный, как город, с прямыми улицами между палаток.

Сражались они непривычно: не сплошной фалангой, а тридцатью отрядами, наступавшими в

шахматном порядке. У каждого воина был вдобавок к обычному оружию тяжелый дрот: он

начинал бой как легковооруженный и продолжал как тяжеловооруженный. Выдержать такой

удар было трудно. Командовал римлянами Тит Фламинин, неожиданный для греков человек:

молодой, говорящий по-гречески, как грек, умеющий побеждать и оружием, и убеждением.

Битва с Филиппом произошла в Фессалии. Она была нечаянной. По фессалийской равнине

тянулась гряда холмов - по-гречески Киноскефалы (по-русски "Собачьи головы"). По одну

сторону холмов заночевали римляне, по другую - македоняне. Сами не зная того, они провели

ночь в получасе ходьбы друг от друга. Наутро и Фламинин и Филипп выслали передовые

отряды занять холмы. В утреннем тумане эти отряды столкнулись на холмах. Завязалась

стычка, стали подходить подкрепления. Македонской фаланге трудно было держать строй

среди холмов, римским отрядам - гораздо легче. Фаланга дрогнула, ряды ее смешались;

победа осталась за римлянами. Филипп запросил мира.

Военную победу Фламинин сумел закрепить мирной. Власть Филиппа в Греции

держалась на трех крепостях - Деметриаде, Халкиде, Коринфе. Их называли "оковами

Греции". По мирному договору Филипп освобождал эти крепости, а Фламинин их занимал.

Греки роптали: "Рим снял оковы с наших ног и надел нам на шею". Фламинин добился у сената

позволения вывести войска из крепостей, оставив Грецию грекам. Народ собрался в Коринф на

Истмийские игры. Здесь, в промежутке между состязаниями, римский глашатай объявил:

отныне Греция свободна от всех иноземных гарнизонов и налогов. Люди не верили ушам;

объявление пришлось повторить. Тогда раздался такой крик ликования, что птицы над

стадионом замертво падали в толпу. Фламинина, освободителя Греции, стали чтить, как бога;

еще триста лет спустя в Греции стояли храмы, посвященные "Аполлону и Фламинину".

За войной с Филиппом последовала война с Антиохом. Царские послы стращали греков,

перечисляя рода пеших и конных царских войск. "Не пугайтесь, - сказал грекам Фламинин, -

есть много кушаний из одного мяса под разным соусом; так и это все одни и те же сирийцы,

только с разным оружием". Военным советником у Антиоха был великий враг Рима -

Ганнибал. Тщеславный царь устроил перед ним парад своих войск: пехоты, конницы, колесниц,

слонов - в золоте, серебре, в значках, украшениях, бляхах. "Как по-твоему, достаточно этого

будет для римлян?"

- "Достаточно, - ответил Ганнибал, - хоть они и очень жадные". Он понимал, что для

римлян это войско будет не угрозой, а добычей.

Война длилось четыре года. В решающей битве при Магнесии Антиох потерял 50 тысяч

человек, римляне (так они утверждали) - только 300. Римлянами командовали два брата

Сципиона: старший, прославившийся победой над Ганнибалом и за это прозванный

Африканским, и младший, за теперешнее сражение получивший прозвище Азиатского. На

Антиоха была наложена огромная дань; чтобы выплатить ее, он пошел с войском обирать

вавилонские храмы и там погиб. Сын его был уже во всем покорен римлянам. Когда он

попробовал было продолжать наследственную войну с Египтом, римский посол по имени

Попилий приказал ему: "Выведи войска назад". Царь сказал: "Я подумаю". Попилий обвел

мечом круг у его ног и велел: "Думай, не выходя ив круга". Царь повиновался, а слова

"Попилиев круг" стали поговоркою.

Филипп Последний доживал жизнь, копя злобу и силу для ответного удара на Рим. У него

было два сына: благородный Деметрий, друг римлян, и низкий Персей, ненавистник римлян. По

наговорам Персея Филипп убил старшего сына; это его надломило, убитый стал являться ему

во сне, Филипп перестал спать и умер от тоски. Рассчитываться с Римом пришлось Персею.

Битва произошла при Пидне, у подножия облачного Олимпа. Все войско Персея было

изрублено, Персей спасся, переодевшись простым всадником. Римский полководец Эмилий

Павел обещал ему жизнь. Персей хотел броситься к его ногам. "Остановись! - крикнул

Эмилий. - Не заставляй меня думать, что ты сам заслужил свое несчастье своим

малодушием!" Македония была расчленена на четыре части и скоро стала римской

провинцией. Персей умер в плену. Два его сына умерли вместе с ним. Третий остался жив;

потом он служил писцом в римском городе Альбе и за красивый почерк был на хорошем счету

у начальства.

РИМ ПРИНИМАЕТ НАСЛЕДСТВО

Торжество победы называлось в Риме "триумф". Это было праздничное шествие войска и

полководца среди народных рукоплесканий через город, через площадь, на Капитолийский

холм, к храму Юпитера - покровителя римского народа. Победу над Македонией праздновали

три дня. Такой богатой добычи Рим еще не видел. В первый день везли на 250 телегах статуи и

картины греческих мастеров. Во второй день несли захваченное оружие и 750 бочек с

серебряной монетой. В третий день вели 120 жертвенных быков с вызолоченными рогами,

несли 77 бочек с золотыми монетами, везли дорогое убранство царского двора. На телеге везли

оружие и диадему Персея, за телегой шли царские дети с толпой наставников, горько плача, а за

ними, в темном платье, с немногими друзьями - бесчувственный от горя царь Персей.

Наконец на колеснице, в пурпурном плаще, ехал победоносный Эмилий Павел с лаврами в

руке. Перед колесницей несли 300 золотых венков - дары от греческих городов, а за

колесницей шло войско, отряд за отрядом, распевая победные песни.

Вся добыча пошла в казну. Она была так огромна, что с этих пор Рим навсегда перестал

собирать налоги с римских граждан. Для себя Эмилий Павел оставил только одну ее часть:

ворох свитков греческих книг, библиотеку македонских царей.

Эмилий Павел, братья Сципионы, Тит Фламинин - это были римляне уже иного закала,

чем несгибаемый Фабриций, восхищавший Пирра Эпирского. Их тоже невозможно было сбить

с пути добродетели, как солнце с небесного пути. Но с суровостью они умели соединять

мягкость, с римской мощью - греческую образованность, с заботой о государстве - заботу о

собственной славе. Как когда-то Филипп Македонский, как Антигон Одноглазый, как внук его

Антигон, почитатель Зенона, они знали: награда подвигам - слава, а глашатаи славы - греки,

и только они. И римские полководцы учили греческий язык, перенимали греческие нравы,

везли в Рим греческие картины и статуи. На их счет строились на площадях храмы и портики с

коринфскими колоннами. Их дети учились читать по "Одиссее" в топорном латинском

переводе самого первого римского поэта - пленного грека из Тарента. Их вольноотпущенники