Генералы Гитлера Глава девятая. Новые планы

Стратегия реванша

История любит злые шутки. После первой мировой войны германские генералы попали под верховное командование ефрейтора, пострадавшего от газовой атаки. После второй [481] мировой войны судьбами генералитета стал вершить обер-лейтенант, обморозивший себе ноги и не отличившийся никакими воинскими доблестями. Оба никогда не были профессиональными военными. Тем не менее никогда и никому не воздавали генералы вермахта столько хвалы, как бесноватому фюреру. Не в меньшей мере генералы бундесвера воспевали Штрауса. В этой, на первый взгляд полукомической ситуации, заключается один из ключей к пониманию взаимоотношений между германской военной кликой и империалистическим германским государством. Последнее всегда диктовало.

Военные доктрины современной Западной Германии могут быть поняты исходя из всей политической концепции германского империализма. К концу пятидесятых годов эта концепция определилась с достаточной ясностью, когда восстановление экономической моши рурско-рейнскпх монополий достигло такой степени, чго позволило их хозяевам перестать прикидываться [432] «бедными родственниками» в западном мире и полным голосом снова заявить о своих претензиях на «место под солнцем». Опередив соседнюю Францию, сравнявшись во многих областях с Англией и смело конкурируя с Соединенными Штатами, Западная Германия сейчас вернулась на мировой капиталистический рынок, тесня своих соперников{763}. С этого времени политические лидеры ФРГ стали все громче говорить о своих требованиях, которые в совокупности можно определить одним словом — реванш.

Реваншистская программа сегодняшней ФРГ весьма сложна по своим составным частям и, безусловно, еще не провозглашена [483] полностью. Как любят говорить в Бонне, программа реванша похожа на айсберг, который высовывается из воды лишь на треть или четверть. Но и та часть боннского «айсберга», которая уже высунулась из вод политической демагогии, дает достаточное представление о том, каковы аппетиты западногерманских политиков.

Первая и наиболее откровенно провозглашаемая цель внешнеполитической экспансии ФРГ — ликвидация Германской Демократической Республики и захват ее территории. С самого момента создания ФРГ (сентябрь 1949 г.) ее руководящие деятели провозгласили свои претензии на всю Германию. «Федеративная Республика, — заявлял министр Герхард Шредер, -есть Германия. Все остальные германские территории... должны быть ей возвращены»{764}. Или Аденауэр: «Нет двух германских государств. Есть только одно германское государство. Так называемая ГДР — это не государство»{765}. Или Брентано: «Мы приложим все усилия без остатка, я заявляю категорически: все без остатка; мы сделаем все, чтобы вернуть себе советскую оккупационную зону»{766}.

Причины, которые вызывают столь наглые заявления боннских политиков к ГДР, можно понять. Впервые германская реакция почувствовала, что на значительной части страны она потеряла власть. В этой части Германии создано государство рабочих и крестьян, которое стало препятствием на пути к осуществлению планов германского милитаризма. Как писал по этому поводу видный немецкий публицист и государственный деятель ГДР Отто Винцер, «ненависть и вражда западногерманских реваншистов и милитаристов к ГДР основываются не только на том, что здесь навсегда ликвидирована их власть и успешно строится социализм. Они ненавидят ГДР также и потому, что она первое воистину мирное государство на немецкой земле, которое представляет собой непреодолимый барьер для «Дранг нах остен» этих господ»{767}.

Планы ликвидации социалистического государства немецких трудящихся вырабатываются в Бонне не первый день. Об их существовании стало доподлинно известно еще в июне 1953 г., в дни пресловутого берлинского путча, спровоцированного агентурой западных держав. Тогда западная печать сообщила о том, что в боннских канцеляриях уже давно лежат [484] планы так называемого дня икс (такое кодовое название было присвоено дню, в который восточная граница ФРГ должна быть «молниеносно» перенесена с Эльбы на Одер). Для разработки этих планов был создан специальный «Исследовательский совет по вопросам воссоединения» во главе с крупным западногерманским предпринимателем О. Л. Фридрихом. «День икс» в 1953 г. не удался, но это не прекратило соответствующих приготовлений.

После «присоединения» ГДР к ФРГ намечается сразу же приступить к восстановлению капиталистических порядков. По этому поводу у автора была в конце 1959 г. в Бонне любопытная беседа с одним из крупнейших западногерманских промышленников, д-ром Гансом Константином Паульсеном, президентом Федерального объединения немецких работодателей — организации, объединяющей предпринимателей Западной Германии. В ответ на вопрос, какой он представляет себе Германию в случае восстановления ее единства, Паульсен заявил: «Вся Германия должна быть такой, какой является сегодня Федеративная Республика».

В период, предшествующий развязыванию агрессии, бывает трудно во всей точности раскрыть планы, которые вынашивают агрессоры. Протоколы Хоссбаха и Шмундта, возможно, никогда не стали бы известны, если бы победоносные войска антигитлеровской коалиции не захватили секретных архивов ОКВ. Меморандумы Бормана и Гиммлера не смогли бы появиться в печати, если бы сейфы, в которых они хранились, не попали в руки советских воинских частей. Но и в предвоенные годы советская печать, антифашистская общественность всего мира предупреждала: опасные планы уже составлены, Гитлер наметил объекты своей агрессии. Реакционная пресса старалась поставить под сомнение эти предсказания, но хорошо известно, кто оказался прав.

Сейчас многое повторяется. Боннская официальная пропаганда заверяет, что нигде нет более миролюбивых политиков, чем в Бонне. Но демократическая печать из года в год, из месяца в месяц представляет свидетельства подлинных планов западногерманских реваншистов. В середине 1959 г. стал известен так называемый план ДЕКО II, который предусматривал «освобождение советской зоны оккупации и воссоединение Германии путем военной оккупации среднегерманской территории вплоть до линии Одер — Нейсе». По этому плану в районе западнее Берлина должны быть высажены западногерманские десантные войска, а основные части — наступать с границы ФРГ в направлениях Шверин — Висмар — Росток — Штральзунд, [485] Грейфсвальд — Анклам — Пазевальк, Хальберштадт — Магдебург — Бранденбург, Биттерфельд — Берлин и т. д.{768}

В марте 1960 г. берлинская газета «Нейес Дейчланд» опубликовала сведения еще об одном плане нападения ФРГ на Германскую Демократическую Республику. В руки германских борцов за мир попал документ, обозначенный номером 145/59 и озаглавленный «Планы на случай войны». В этом документе говорилось: «Война будет идти из-за таких осязаемых целей, как расширение национального достояния и завоевание определенных провинций»{769}. В Бонне категорически опровергали наличие подобных планов. Однако очень скоро лицемерие было разоблачено. В июне 1960 г. в ГДР перешел майор бундесвера Бруно Винцер, служивший в одном из штабов западногерманских ВВС. Он подтвердил, что план нападения на ГДР не только существует, но и разработан во всех деталях{770}.

Такова первая часть боннской программы реванша. Но это только первая часть.

Вторая часть — восстановление немецких границ 1937 г. По этому поводу министр ФРГ Ганс-Кристоф Зеебом заявил однажды: «Чехословакия, Польша и Советский Союз не должны предаваться надежде, что мы отказались от земель за Одером и Нейсе»{771}.

Границы по Одеру и Нейсе закреплены в ряде международных соглашений и фактически признаны подавляющим большинством государств мира. Но со стороны правительства ФРГ выдвигается требование «восстановить границы 1937 г.», т. е. ревизовать решения Потсдамской конференции великих держав. В соответствии с этой националистической установкой и высказываются лидеры ФРГ. Аденауэр: «Граница по Одеру и Нейсе абсолютно неприемлема»{772}. Генрих Брентано: «Нет и не будет такого немецкого правительства, которое признает Одер и Нейсе как границу»{773}. Аналогичные высказывания Штрауса заняли бы добрую страницу.

Такова начальная серия притязаний. Когда автор беседовал на эту тему в Бонне летом 1958 г. с депутатом боннского бундестага от ХДС Райнером Барцелем, тот заявил, что не может категорически заверить, что линия Одер — Нейсе — «последнее требование Федеративной Республики». Можно было поверить, [486] что на этот раз он не кривил душой. Ибо в списке притязаний ФРГ кроме польских западных земель числятся и некоторые другие территории.

Третья часть программы реванша — «восстановление» границ 1939–1940 гг. Следует иметь в виду, что, хотя федеральное правительство официально говорит лишь о границах по состоянию на 31 декабря 1937 г. (т. е. до аншлюса Австрии и захвата Судет), в правящем лагере уже есть достаточно влиятельные люди, которые не проявляют подобной «сдержанности». Ни для кого не секрет, что в Бонне вслух говорят о том, что хотели бы снова видеть Судетскую область отторгнутой от Чехословакии. Недаром тот же Зеебом торжественно объявлял: «Судетская область принадлежит нам по праву первородства»{774}.

Это он говорил в 1952 г. и слово в слово повторил в мае 1964 г., несмотря на все уверения федерального правительства, будто оно «не имеет территориальных претензий» к ЧССР. Автор имел случай весной 1964 г. беседовать с канцлером Эрхардом и слышать от него подобные заверения. Однако, когда Зеебом выступил со своими реваншистскими декларациями, Эрхард и не подумал удалить Зеебома из правительства. Как писала по этому поводу газета «Тагесшпигель», тем самым «дело Зеебома превращалось в дело Эрхарда»{775}.

Внутри ХДС уже образовалась значительная группа, которая открыто заявляет, что зловещее Мюнхенское соглашение 1938 г. еще сохранило силу. Во главе этой группы стоят один из лидеров реваншизма палач мирного населения Львова и Нальчика Теодор Оберлендер{776} и тот же Зеебом. Их поддерживают [487] политики из реваншистских организаций. «Союз лишенных родины», — заявлял глава этой партии Зейбот в 1957 г., — считает, что с международноправовой точки зрения Судетская область принадлежит Германии»{777}.

Кроме этого, предъявляются претензии на Клайпеду (Мемель), захваченную Гитлером в 1939 г. и сейчас являющуюся неотъемлемой частью Литовской ССР. Лишь один штрих: во всех дальних поездах ФРГ развешаны карты, на которых Клайпедский район обозначен как «находящийся под иностранным (!) управлением».

К этой же части реваншистской программы относятся требования, касающиеся западных и южных границ Германии. Здесь надо отметить, что официальный Бонн по этому поводу хранит глубокое молчание и, наоборот, заверяет своих капиталистических соседей, что территориальные претензии он предъявит лишь на востоке. Но не следует переоценивать эти заверения Бонна. Известно, например, что в мае 1951 г. министр ФРГ Якоб Кайзер неосторожно заявил: «Настоящая Европа сможет быть образована лишь тогда, когда будет восстановлено немецкое единство. Я напоминаю вам, что оно будет включать, кроме Германии, также и Австрию, часть Швейцарии, Саар и Эльзас-Лотарингию»{778}. Словечко «Европа» было применено Кайзером весьма условно. Ведь еще Бисмарк язвительно говорил: «Я всегда слышал слово «Европа» от тех политиков, которые требовали от других держав чего-нибудь такого, чего они не отважились бы потребовать от собственного имени».

Для полноты картины мы упомянем здесь о четвертой составной части программы германского реваншизма. Факт остается фактом: в речах деятелей ФРГ иногда идет речь о «новом порядке» во всей Восточной Европе. «Перевооружение Германии должно быть подготовкой нового порядка в Восточной Европе»{779} — эти слова принадлежат канцлеру Аденауэру. «Мы не забыли, — говорил покойный президент бундестага Элерс, — что границы Европы проходят на Урале и у Маныча»{780}. «Когда мы говорим о Европе, — пояснял министр Шредер, — мы не должны забывать о миллионах людей, которые ждут свободы [488] в восточной зоне и в Восточной Европе»{781}. И тот же канцлер Аденауэр, выйдя на балкон после выборов 1953 г., в порыве вдохновения воскликнул: «Мы все время говорим о воссоединении. Не лучше ли говорить «освобождение Востока»!»{782}

Не уступают этому и другие боннские речи. Оберлендер: «Первый конфликт, который нам предстоит, это конфликт с большевизмом»{783}. Или знаменитое изречение Халыптейна: «Конечную цель... я усматриваю в объединении всех частей континента вплоть до Урала»{784}. После всего этого следует ли удивляться, что в 1958 г. на страницах книги «Немецкие козыри» западногерманский промышленник И. Барник писал: «Дадим разыграться фантазии и перенесемся в конечную стадию восточного похода, уже выигранного Западной Германией... Немецкие войска уже стоят в Уфе и Курске... финны — в Карелии, турки — на Кавказе, японцы — в Сибири... Короче говоря, советское многонациональное государство определенно вступило в стадию распада, от которого оно еле-еле ушло в 1941 г.»{785}

Бред маньяка? Нет, сочинение, получившее одобрение министра обороны Штрауса и привлекшее внимание многих боннских политиков. Злая старуха Ильзебиль снова вступает в свои права, и это не случайный каприз, а закономерное последствие тех событий, которые произошли в послевоенной Западной Германии. Когда-то говорили про немецких консервативных аграриев, что «только их жадность превосходит их ограниченность». Если перефразировать это суждение в применении к сегодняшнему дню, то следовало бы сказать, что стремление германских монополий к реваншу превосходит их забывчивость. Стоило пройти лишь десяти годам после краха вермахта, как им показалось, что возможно повторить гитлеровский эксперимент и снова действовать по принципу Розенберга «уметь достигать невозможного».

Вот теперь мы можем вернуться к фигуре Франца Йозефа Штрауса. Ибо его положение и роль объяснялись отнюдь не качествами «вундеркинда», а тем, что он стал наиболее ярким выразителем политической программы западногерманского реваншизма.

Биография г-на Штрауса несложна: он вырос в семье баварского мясника, а в университете отличился в организации «Национал-социалистского [490] автомобильного корпуса», первую часть войны провел на советско-германском фронте, а вторую — в тыловом училище ПВО в Баварии. Здесь он занимал пост «офицера по национал-социалистскому воспитанию». 1945 год застал его в маленьком баварском городке Шенгау, где он сразу сделал поворот на 180 градусов, превратившись из офицера по гитлеровскому воспитанию в переводчика при американской военной комендатуре. Американский комендант благоволил к молодому переводчику и благословил его на пост «ландрата», т. е. чиновника местной администрации. С этого поста, как с трамплина, честолюбивый баварец бросился в политику: он принял участие в основании христианско-социального союза (так именуется в Баварии партия Аденауэра), стал руководителем баварского ведомства по делам молодежи, а затем генеральным секретарем ХСС.

В 1949 г., как «восходящая звезда» ХСС, Штраус попал в бундестаг. Здесь он быстро приобрел репутацию самого рьяного сторонника вооружения Западной Германии. На него обратили внимание в верхушке правящей партии. Своеобразный комплекс энергии, демагогии, цинизма и беззастенчивости помог Штраусу завоевать симпатии канцлера. Помогало ему и другое: в те годы Штраус ежемесячно получал по 5 тыс. марок от одной из фирм концерна «ИГ Фарбениндустри»{786}.

Франц Йозеф Штраус стал министром обороны ФРГ в октябре 1956 г. И он сразу показал свое политическое лицо руководителя боннской военной машины, именно в дни провокации мировой реакции, организованной в Венгрии. Штраус был сторонником немедленного вооруженного вмешательства западных держав в венгерские дела. «Это свинство, — воскликнул он однажды в доверительной беседе, — что американцы не вмешались. Они должны были вмешаться!»{787} Венгерские контрреволюционеры прекрасно знали о настроениях г-на министра. Недаром 4 ноября они вызвали по телефону ведомство Штрауса и просили о немедленной высылке вооруженной помощи{788}. Но как ни чесались руки у г-на Штрауса, ему пришлось ограничиться словоизвержениями: в наше время сторонникам «горячей войны» приходится туго. Международные провокаторы не решились открыто лезть на рожон, увидев, что путч решительно подавлен самим венгерским народом с помощью Советской Армии. [491]

Этот эпизод в начале карьеры боннского военного министра, наверно, глубоко запал ему в душу. Нет, он не понял бессмысленности любых планов агрессии, направленных против социалистического лагеря. Как раз наоборот. Вся карьера Штрауса развивалась под знаком безмерного хвастовства и переоценки своих сил, типичнейшей для германского милитаризма. В ноябре 1956 г. из его уст вырвались ставшие печально знаменитыми слова: «Мы живем в технический век, в котором соединенных сил наших союзников достаточно, чтобы стереть с географической карты государство Советский Союз»{789}. Такие речи боннский министр произносил по две-три в месяц. И не удивительно, что подобное фанфаронство приводило в тревогу даже многих политиков из буржуазного лагеря. 20 марта 1958 г. после одной из речей Штрауса в бундестаге лидер свободной демократической партии Рейнгольд Майер следующим образом определил ее смысл: «Тот, кто говорит так, как говорил сегодня г-н министр обороны, тот будет и стрелять. Это не была речь государственного деятеля; нет, это была речь о войне, это был воинственный вопль. Мы слышали речь не министра обороны, а имперского министра войны»{790}.

Облик г-на Франца Йозефа Штрауса мог бы вполне служить объектом для бытописателя нравов Федеративной Республики. С одной стороны, исключительная энергия, одержимость идеями антикоммунизма, атомная маниакальность, политическое бахвальство без края и меры. Казалось бы, какое бескорыстное служение идеям, вдохновлявшим ХДС и его канцлера! Но любая медаль имеет две стороны. Оборотной стороной медали бескорыстия г-на Штрауса оказалась любовь к златому тельцу, причем осуществляемая при помощи мощных средств федерального министра.

В начале 1962 г. Франц Йозеф Штраус прогремел на всю ФРГ и весь мир, но уже не из-за своих реваншистских речей, а из-за коррупционного скандала вокруг мюнхенской строительной фирмы ФИБАГ. С давних пор подряды на постройки помещений для войск были желанным объектом для спекулянтов всякого рода. Так, в 1960 г. подобная спекуляция была учинена генералом Гизе — руководителем пограничной полиции. Но мюнхенские ловкачи нацелились выше — на американские подряды. Теплая компания в составе недоучки-архитектора Шлосса, инженера Брауна и издателя Капфингера решила [492] сорвать многотысячный куш, заполучив подряд от американского военного ведомства. И это оказалось возможным, ибо г-н Капфингер имел давнего знакомого — Франца Йозефа Штрауса. Тот согласился помочь (по заявлению Брауна, отнюдь не бескорыстно, а за долю прибыли). И вслед за этим в Вашингтон на имя министра Гейтса от министра Штрауса пошло рекомендательное письмо, в котором Штраус просил отдать подряд Шлоссу. Может быть, об этом никто бы и не узнал, в том числе и журнал «Шпигель», опубликовавший сенсационные разоблачения. Но там, где спекуляция, там и склоки. Шлосс, Браун и Капфингер не поделили добычи, а последний вдобавок оказался на скамье подсудимых за сводничество. И эти достойные компаньоны выдали достойного министра...

Так же как и в главе о Бломберге и Фриче, читатель может спросить: какое значение имеют подобные факты для общей характеристики германских (на этот раз западногерманских) военных дел? И так же, как и прежде, автор будет придерживаться той точки зрения, что, хотя от атомного вооружения до мюнхенской аферы дистанция огромного размера, оба элемента все же принадлежат к одному и тому же комплексу. Деятельность милитаристских групп неразрывно связана с наживой в любых, самых нечистоплотных формах.

Штраус все-таки вынужден был уйти после скандала с ФИБАГ. В известной мере это было случайностью, ибо он мог и не попасться на этом деле и благополучно завершить эту аферу, как завершал многие другие. Но это была случайность, отразившая определенную закономерность в развитии западногерманского милитаризма. Закономерность же состояла в том, что безудержная «динамика» г-на Штрауса, его нахальное стремление вырваться вперед, как это часто бывало в истории германского империализма, оказались в разительной диспропорции с реальными возможностями.

Штраус ушел не потому, что сделал свое дело, наоборот, он ушел потому, что не сделал его. Острый кризис взаимоотношений внутри НАТО, нарастание подспудных противоречий между Бонном и его партнерами, общая бесперспективность боннских притязаний составили тот фон, который заставил хозяев боннской политической жизни принять решение пожертвовать Штраусом, чтобы успешнее продолжать дело Штрауса. Штраус ушел, но остался курс на ракетно-ядерное вооружение. «Эра Бланка» и «эра Штрауса» — это, разумеется, различные периоды в истории бундесвера, но они являются составными частями общей «эры Аденауэра». [493]

На смену Штраусу пришел Кай-Уве фон Хассель — один из видных деятелей ХДС. Внешне он казался противоположностью Штраусу: скупой на слова, осторожный, военными делами он раньше не занимался. Биография его также заметно отличалась от штраусовской. Родился Хасселъ в 1913 г. в Танганьике, где его отец был офицером кайзеровских колониальных войск. Свою юность Хассель провел далеко от Германии, будучи служащим Немецкой восточноафриканской компании. Лишь в 1940 г. он вернулся в Германию и был призван в армию в качестве переводчика, дослужившись до звания лейтенанта.

В 1945 г., вернувшись из английского плена, фон Хассель был, так сказать, «чистым листком», но на нем быстро стали появляться строчки из программы ХДС. Хассель начал свою партийную карьеру в шлезвиг-гольштейнском городке Глюксбурге. В 1954 г. он стал министр-президентом земли Шлезвиг-Гольштейн, известной в ФРГ под названием «коричневого заповедника» — так много там скрывалось бывших деятелей коричневого рейха. В 1956 г. Хассель был избран одним из четырех заместителей председателя ХДС и вошел в число «молодых талантов» аденауэровской партии.

Однажды Хассель сам сказал о себе: «Я в принципе человек очень осторожный»{791}. Именно это качество очень нужно было боннским лидерам после того шума, который натворил неосторожный Штраус. Вступив на новый пост, Хассель (это произошло в январе 1963 г.) даже объявил «трехлетнюю паузу для укрепления и успокоения» бундесвера. Но в чем был смысл этой паузы? Сам Хассель вскоре пояснил это. Когда корреспондент агентства ЮПИ задал ему вопрос об отношении к лозунгу ракетно-ядерного вооружения бундесвера, Хассель ответил:

— Да, я разделяю точку зрения г-на Штрауса... Бундесверу нужны средства доставки ядерного оружия... Атомное оружие нужно на поле боя, в тактической и стратегической областях...{792}

Единственно, в чем Хассель пересмотрел планы Штрауса, — это в области темпов увеличения численности бундесвера. Он решил не спешить с числом солдат, перенеся центр тяжести на новое вооружение и подготовку личного состава, а также на формирование «территориальных войск»{793}. Что же касается внутреннего смысла своей деятельности, то Хассель пояснил, [494] что «духовный конфликт с коммунизмом является составной частью подготовки бундесвера».

В октябре 1963 г. канцлер Аденауэр ушел в отставку, но это не означало, что ХДС хотел расстаться с его принципами. Аденауэра сменил Эрхард, но не случайно в Бонне утверждают, что если даже «эра Аденауэра» и кончилась, то «новая эра» еще не началась. Почему же так держатся в Бонне за старое? Дело в том, что любая политика, основанная на иллюзиях и авантюризме, до поры до времени кажется ее апологетам безупречной. Ее внешние успехи ослепляют, особенно тех, кто хочет быть ослепленным. Непрерывный марш Федеративной Республики от первых батальонов Андернаха до положения второй державы в НАТО привел боннских политиков и генералов бундесвера в состояние самоупоения. Они уже готовы потребовать от золотой рыбки Тимптете титул самого атлантического господа бога и продиктовать миру свое слово. Но не только в сказке рыбак возвращается к разбитому корыту!