Генри В. Мортон от рима до сицилии прогулки по Южной Италии Итальянская мозаика
жүктеу/скачать 0.89 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава девятая. Землетрясения и миражи
11 Доктор Валенте, директор туристского бюро Козенцы, по образованию — историк. Он заинтересовался историей погребения Алариха в русле реки Бусенто. Однажды утром он взял меня с собой на берег этой реки. Она отделяет старый город от нового и протекает через крутое, романтическое ущелье. Его отвесные стены до самой вершины поросли кустарником и деревьями. Я всегда думал, что Бусенто (или Бусентин, как называли его ранее) — мощная река, но здесь я обнаружил очаровательный форелевый ручей и каскады. Стало быть, это и есть ручей, который когда-то отвели в сторону и, после того как уложили Алариха в его смертную постель, снова вернули на место, чтобы никто не потревожил могилы вождя. Подумать только, что раньше я считал эту затею мощным инженерным решением! Надо лишь захотеть, и пятьдесят человек за несколько часов смогут отвернуть Бусенто. В то солнечное утро я в этом совершенно убедился. Из античных источников следует, что река возвратилась в родное русло, могила скрылась под водой, а рабочих, сделавших это, убили, чтобы никто не знал о месте погребения. Местные жители в эту историю не верят. Говорят, что в горах спрятать захоронение куда удобнее. — Как думаете, когда погребли Алариха? — спросил я. — В августе 410-го. Тогда произошло нападение на Рим, — ответил доктор Валенте.
— Тот шторм означал наступление зимних дождей? — Не обязательно. — А как выглядела река после того как изменили русло? Так же, как сегодня? — Вполне возможно. Если бы зарядили дожди, река понеслась бы как бешеная, и повернуть ее было бы невозможно. — Значит, можно предположить, что похороны Алариха состоялись в спокойное жаркое утро, похожее на сегодняшнее. Узкая тропа бежала к реке между зарослями бамбука и осоки. На горе я заметил маленькую ферму с видом на реку. Кричал петух, пахло фенхелем, растоптанным нашими ногами. Мы уселись и заговорили об Аларихе и разграблении Рима. Если он и в самом деле родился в 360 году, то перед смертью ему было около пятидесяти. Ошибаются те, кто представляет его грубым варваром. Это был гот римского склада, и при этом убежденный христианин. Он поставил себе цель: добиться высокого положения в Римском государстве и командовать армией. Трудно найти современную параллель. Даже если представить, что какой-нибудь алжирский лидер, разозлившись из-за отказа французского правительства произвести его в маршалы, высадился бы на берег с мощной армией и разграбил Париж, аналогия была бы некорректной. Впрочем, ситуация из этого Ряда. Аларих долгие годы боролся за власть в Римском государстве. Выступал во главе нерегулярных войск, но удовлетворить свои амбиции не мог. Наконец решил взять силой то, что ему так и не предложили. С формальной точки зрения, он был варваром, однако куда цивилизованнее, Чем, к примеру, норманны и сарацины, разграбившие Рим семь столетий спустя, или страшные головорезы под пред. водительством Карла Бурбонского, которые сделали то же самое в 1527 году. Нападение на Рим в 410 году произошло после серии попыток предыдущих лет — тогда трусливые римляне откупались от Алариха золотом, крашеными шкурами и перцем, а жалкий западный император Константин прятался в болотах Равенны. Готы не уничтожили ни одного большого здания и с уважением отнеслись к церкви Петра и Павла. Был грабеж, и через три дня в городе не осталось никакого движимого имущества. Больше всего пострадали сто тридцать дворцов богатых римлян на Авентине. Готские рабы присоединились к соотечественникам, сформировав ценную пятую колонну. Они рады были привести налетчиков к семейным ценностям. Первое разграбление Рима показалось концом света живым еще на тот момент людям. Хотя город был уже не республиканским Римом и даже не мощным Римом первых цезарей, он правил миром так долго, что новость о его унижении звучала словно звон похоронного колокола. Ужас и недоверие, вызванные этим известием, эхом отозвались в трудах святого Августина и святого Иеронима. Готские повозки, доверху нагруженные золотыми статуями, серебряной посудой, драгоценностями и — по слухам — сокровищами из храма Ирода в Иерусалиме, хранившимися на Форуме с тех пор, как в конце Иудейской войны их привезли в Рим, двинулись на юг вместе с пленниками и готскими рабами. Самой странной фигурой в этой процессии была Галла Плакидия, сводная сестра западного и кузина восточного императора, молодая женщина двадцати с чем-то лет. Почему она не бежала вместе с большинством римлян, пока было не поздно, еще одна загадка истории. В свете дальнейшего поведения Галлы, кажется, она хотела, чтобы ее захватили варвары, поскольку после смерти Алариха она вышла замуж за его брата Атаульфа к ужасу своей семьи и цивилизованного народа, сделалась королевой готов. Зачем Аларих отправился к южному побережью? Он хотел плыть в Сицилию и Северную Африку, чтобы завладеть египетской житницей, однако, как я уже говорил, сделать этого ему не удалось. Шторм уничтожил его флот. Страдая от лихорадки и, возможно, терзаясь страхом, оттого что совершил святотатство против старых римских богов или христианских апостолов, он удалился в Козенцу, где и умер. Доктор Валенте сказал, что по традиции готов из Козенцы королей хоронили на дне речного русла, там, где Бусенто встречается с рекой Кавалло. Мы отправились в романтическую узкую лесную долину, ландшафт которой с некоторой натяжкой можно уподобить шотландскому пейзажу. В таком месте рыбак, специализирующийся на ловле форели, с удовольствием забросил бы в воду удочку. Полагают, что готы отвернули реку, вырыли в дне глубокую могилу, обложили ее со всех сторон камнями и опустили туда тело вождя, окружив его самыми изысканными сокровищами Рима. Некоторые верят, что в могилу поставили канделябр с семью рожками, снятый с иудейского святейшего престола, и другие драгоценные предметы. Полагали, что они могут понадобиться ему на том свете. Похоронив короля, готы вернули реку в родное русло. — Иногда думаю, — сказал доктор Валенте, — что эта история может показаться историческим романом. Тем не менее античные авторитеты утверждают, что это произошло на самом деле. А что мы можем сказать? — Кто-нибудь пытался отыскать могилу? — спросил я. — Да, каждый год из Пьяченцы, Пармы, Болоньи приезжает археологическая команда и в нескольких местах проводит раскопки речного дна. В результате ничего не нашли. Но просто представьте: однажды могила Алариха будет найдена! Можете представить, какую сенсацию вызовет это в цивилизованном мире? Ну да ладно, не будем мечтать, вместо этого посетим нашу новую фабрику по производству пасты. Не обращая внимания на возможное местонахождение могилы Алариха, финансисты, создавая новый Юг, возвели современную фабрику по производству спагетти всех видов и форм. Вскоре мы уже сидели в глубоких кожаных креслах офиса и слушали рассказ менеджера о подробностях технологического процесса. Поглядывая в окно, я видел Бусенто. Лукаво посмеиваясь, река бежала своим путем. 12 Старая Козенца прижалась к горным склонам. У нее характерный вид города, не забывшего о землетрясениях. В красивых мраморных дворцах, где когда-то жила знать, устроены квартиры. В дома входишь через великолепные ренессансные двери. Коринфские колонны — превосходные опоры: между ними вешают веревки и сушат белье. Иногда в узком и крутом переулке наталкиваешься на старый дворец, прячущийся за запертыми чугунными решетками. Живет ли там кто? Расхаживают ли под хрустальными люстрами члены семейства? А может, это интернаты для престарелых или офисы учреждений? Прогуливаясь по улицам, я неожиданно увидел лестницу, ведущую к четырем классическим колоннам. На солидной мраморной доске прочел имя Бернардино Телезио, самого знаменитого сына Козенцы. Он родился в 1509 году, в одном из благородных дворцов, и умер в Козенце в 1588, в год краха испанской Армады. Он был одним из самых известных ученых эпохи Возрождения. Его работы оказали большое влияние на науку того времени. Телезио основал академию, которую я сейчас перед собой и видел. Она успешно работает вот уже четыре века. Секретарь приветствовал меня так, словно я был странствующим философом, и с удовольствием показал библиотеку, читальный зал и комнаты, где некогда ставили пьесы члены академии. Собор Козенцы был освящен в 1222 году в присутствии императора Фридриха II (ему тогда было двадцать два года). Темное готическое здание избавили от барочной штукатурки и вернули ему первоначальный облик. Меня привели к дворцу архиепископа. Там вежливый монсиньор открыл сейф и, извинившись, что вынужден отлучиться по срочному делу, оставил меня наедине с самым прекрасным сокровищем Калабрии — византийским реликварным крестом. Говорят, что это — подарок Фридриха II. Восхищает филигранная работа по золоту с инкрустацией драгоценными камнями — красными, зелеными и желтыми. Каждый такой камень сидит в маленькой золотой чашечке. Лицевая и задняя стороны креста выглядят по-разному. В лицевую, более красивую сторону, инкрустирована крошечная частичка распятия Господня. На кресте имеются пять византийских эмалевых медальонов совершенной работы — один в центре и по два на перекладинах. Каждый медальон, хотя и не крупнее большой монеты, представляет собой законченную икону, выполненную в пастельных тонах. Это — работа искуснейшего ювелира или живописца по эмали. Я подумал, что собор, пожалуй, чересчур «вылизан». Искал, но не нашел могилу, которую ожидал там увидеть, — могилу Генриха, старшего сына Фридриха II. В 1242 году °н совершил самоубийство. Семейная жизнь Фридриха была несчастливой. Генрих стал главным его разочарованием. Молодой человек злоумышлял против отца. Фридрих пытал его и приговорил к тюремному заключению. Для Генриха это наказание было равносильно смертному приговору. Он терпел семь лет заключения, но однажды в замке в Никастро подле Козенцы пошел кататься верхом и, пришпорив лошадь перед препятствием, разбился насмерть. Генриха завернули в ткань, на которой золотыми и серебряными нитями были вышиты перья орла. «Мы скорбим о судьбе нашего первенца, — писал Фридрих. — Сердце проливает потоки слез, но несгибаемость правосудия облегчает страдания, вызванные душевными ранами». Хотя могилу Генриха я так и не увидел, зато неожиданно нашел другой мемориал. Он посвящен памяти королевы Франции Изабеллы Арагонской, жены Филиппа III. Она умерла в Козенце в 1271 году. Королева возвращалась с супругом из неудачного тунисского крестового похода. При переходе через реку Савуто лошадь королевы споткнулась, и Изабелла упала в воду. Она была на седьмом месяце беременности. Ребенок пережил ее на несколько часов. Памятник создал французский художник, специально приглашенный в Козенцу. Мемориал красивый, простой и трогательный: в центре Мадонна, с одной стороны Изабелла, с другой — Филипп. Даже тот век, познавший множество страшных трагедий, содрогнулся, когда король, вернувшись во Францию из Туниса, привез с собой три трупа — отца, Людовика IX, умершего во время крестового похода; брата, Жана Тристана, графа Неверского, и зятя Теобальда, короля Наваррского. При отъезде из Козенцы похоронный поезд увеличился: к нему прибавилось тело красивой юной жены Филиппа и их преждевременно родившегося ребенка. Филипп устроил государственные похороны в Сен-Дени. Короновали его на следующий год. Я с сожалением покинул Козенцу и направился на юг, в Никастро. 13 Дорога, сама по себе отличная, изобиловала резкими поворотами. В мире мало осталось мест, где появление автомобиля приводит в транс мулов и коз, но сейчас был именно такой случай. На мулах ехали старые женщины в черных одеждах и шарфах, почти яшмаках.63 На животных старушки сидели бочком и не могли справиться с ними, если мул неожиданно останавливался или вдруг решал забраться на пригорок. Здесь я впервые увидел женщин в национальных костюмах. Они либо ехали на мулах, либо шли по дороге с кувшинами или ящиками на голове. На женщинах были черные корсеты и черные юбки, подобранные сзади наподобие турнюра, так что видны были алые нижние юбки. Шли они точно королевы. Те, кто нес груз, устанавливали его на подкладки вроде тюрбанов. Я обратил внимание на маленькие деревянные бочонки — как и в других районах Калабрии, они напоминали миниатюрные торпеды. Бочонки такой формы я видел в Риме: женщины ходили с ними к старому настенному фонтану иль Факино на улице Виа Лата. Местность напомнила мне роскошный компромисс между Керри, каким я запомнил его тридцать лет назад, и синими холмами Корнуолла в солнечный день. Я видел заросли утесника, дубовые и каштановые рощи. Розмарин наполнял воздух благоуханием на многие мили. Были здесь и змеи, я видел, как довольно большие особи переползали через дорогу. Остановился на автозаправочной станции возле городка Совериа Маннелли и заметил обелиск, увековечивший приезд Гарибальди, побывавшего здесь в 1860 году. Заглянул в церковь и увидел коленопреклоненных женщин в черных кружевных мантильях. До Никастро надо было ехать еще несколько мучительных миль. Землетрясение 1638 года наполовину разрушило этот оживленный сельскохозяйственный район, многие жители погибли. Постепенно регион набрался сил, заново построил церкви. Население, числом около 30 000 человек, выглядит весьма жизнерадостно. На вершине горы живописные руины — все, что осталось от замка, построенного Робертом Гвискаром и расширенного Фридрихом II. Именно там несчастный Генрих, наследник Фридриха, провел свои последние дни. На разнообразных поворотах дороги от Никастро нельзя не обратить внимание на восхитительные виды Тирренского моря. Затем передо мной распахнулась огромная равнина Майда, засаженная оливковыми деревьями. Она дала свое имя району Майда-Вейл в Лондоне. Что общего может быть у столь непохожих и отдаленных друг от друга мест? Странная история. В 1806 году произошло сражение при Майде. Оно явилось одним из эпизодов в войне против Наполеона. В это время Нельсон и леди Гамильтон сохраняли династию Бурбонов, над Капри короткое время реял «Юнион Джек», а Англия держала на Сицилии небольшую армию и флот. Сражение при Майде было простой операцией. Около пяти тысяч британских солдат высадились на равнине Майды в конце июня. В неспокойную погоду им удалось выгрузить на берег пушки. Французская армия значительно превышала числом британцев, имелась у них и кавалерия. Они надежно укрепились в горах, и им посоветовали там и оставаться, пока малярийные комары не расправятся с противником. Однако французы решили атаковать и стремительно спустились в равнину, где были разбиты. Так привел конец французской армии в Калабрии. Командующим победоносного отряда был сэр Джеймс Стюарт. Он родился в Джорджии в 1759 году и вместе с британцами участвовал в американской Войне за независимость. Известие о победе при Майде стало доказательством того, что наполеоновская армия может быть разбита, и, хотя операция была скромной, она настолько обрадовала Лондон, что новый район за Эджвер-роуд был назван Майда-Вейл. В память о том сражении назван и паб — «Герой Майды», — большое здание из красного кирпича. Оно стоит примерно в четверти мили от станции метро «Эджвер-роуд». Внутри помещение украшено увеличенными копиями старых гравюр с изображениями битвы, но знают ли владельцы заведения, кто такой этот «герой», сказать не могу. Сэр Джон Стюарт был одним из самых удачливых британских генералов. Его память увековечил не только паб, Стюарта поблагодарили обе палаты парламента и назначили пожизненную пенсию в тысячу фунтов в год. Могила генерала находится в соборе Бристоля. Странно видеть слово «Майда» на дорожном знаке, когда перед тобой маленький горный город Калабрии. Я приехал в день местного святого. Возле церкви собрался городской оркестр, кто-то выпустил сигнальную ракету. В церкви толпился народ. Я спросил у приятного мужчины, сидевшего на крепостной стене, знает ли он, что его город подарил имя району Лондона. Да, ответил он, все знают об этом. Его приятель побывал в Лондоне в Майда-Вейл и проехал по району в красном автобусе. Глава девятая. Землетрясения и миражи Пиццо и смерть Мюрата. — Почему Ричард Львиное Сердце украл сокола. — Сейсмоопасная страна. — Ловля меч-рыбы. — Реджио-Калабрия. — Страна бергамота. — Реликвии Великой Греции. — Калабрианские курительные трубки. 1 Проехав через равнину Эуфемии, я оказался в рыбачьем поселке Пиццо. Он смотрит со скалы на белый песчаный берег. По весне, прежде чем флотилия выйдет в море на ловлю тунца, священники благословят сети, и прозвонят церковные колокола. Пиццо вошел в историю Европы как место, в котором расстреляли зятя Наполеона, Иоахима Мюрата. Этот храбрый солдат, но неудачный правитель, женился на Каролине Бонапарт. Наполеон, следуя своей политике — сажать на европейские троны родственников, — сделал Иоахима королем Неаполя. У Мюрата закружилась голова. Хотя солдатом он был бесстрашным, у него имелась смешная слабость: он любил представления и носил вычурную форму, которую сам для себя придумал. В нем было что-то от Портоса и от фельдмаршала Геринга. Едва он стал королем Неаполя, как лаццарони прозвали его «королем перьев». Наполеон описал его характер, как всегда, точно. Мюрат, сказал он, был храбр на поле боя, но в обычной обстановке — слабее женщины или монаха. Иоахим обладал физической, но не моральной смелостью. После Ватерлоо Наполеон сказал, что если бы французской кавалерией командовал Мюрат, то поражение превратилось бы в победу. Королем он был хорошим, честным и искренним и, как и многие правители, хотел объединить Италию. Какой же странной выдалась судьба у сына хозяина постоялого двора, ставшего лучшим командиром кавалерии своего времени, а потом и королем, умершим в отдаленном рыбачьем поселке Калабрии! За семь лет пребывания на престоле Мюрат разошелся с Наполеоном, но на участие в заговорах союзников был не способен. После Ватерлоо его убрали из Неаполя, а довольный Фердинанд IV вернулся из Палермо и занял старый трон в своем дворце. Тщеславный Мюрат все еще верил, что стоит ему только выйти на итальянский берег в самой красивой форме и произнести слова «союз», «свобода» и «реформа», как он возглавит армию и выгонит из Италии Бурбонов. Он пригласил несколько офицеров и собрал отряд из двухсот пятидесяти человек. В октябре 1815 года они погрузились на семь маленьких трехмачтовых кораблей и пустились в плаванье. Мюрат планировал высадиться в Салерно и пройти до Неаполя. Однако поднялся шторм, флот пронесло мимо Салерно к западному берегу. Больше он своей Флотилии не увидел, а его собственное судно пристало к Рыбачьей бухте Пиццо. Должно быть, он вспоминал побег Наполеона с Эльбы и его триумфальный поход на Париж, Но Наполеоном он не был, да и Пиццо был не во Франции. Взбираясь по крутым улицам, я подошел к тому, что осталось от замка. Рассмотрел старое здание с арочным входом и дряхлыми башнями. Вид сверху был замечательным. Я вошел в замок и, поднявшись по каменной лестнице, обнаружил, что здание занимают клуб и гостиница. Здесь Мюрата пять дней продержали в заточении, а потом расстреляли. Любезный менеджер, понимающий, что он контролирует единственное место в Пиццо, которое желает посетить любой интересующийся историей чужеземец, имел наготове рассказ со всеми подробностями. Он подвел меня к окну и драматическим жестом указал в сторону моря… День 8 октября 1815 года пришелся на воскресенье. После мессы жители Пиццо разгуливали по площади. Вдруг они увидели, что в бухту вошло небольшое судно. На берег выпрыгнул чрезвычайно нарядный офицер — золотое шитье, шляпа с пером, даже шпоры позолочены. Вместе с несколькими попутчиками офицер поднялся по тропинке к городу. На площади сопровождающие офицера люди призвали народ приветствовать короля Иоахима Мюрата. Вместо радостных выкриков повисла неловкая пауза. Многие, предвидя неприятности, благоразумно исчезли. Мюрат попытался купить лошадь, но уж такова ирония судьбы: никто не продал лошадь человеку, еще недавно командовавшему кавалерией великой армии при Аустерлице и Йене. А ведь он вел за собой большой отряд в битве Пирамид. Полицейский попытался арестовать Мюрата. Французы развернулись и бросились бежать к гавани, но, примчавшись, увидели, что корабль отплыл: их капитан почуял неладное. К берегу неслась разъяренная толпа. Французы с некоторым трудом столкнули с песка лодку и убежали бы, если бы не шпора Мюрата, запутавшаяся в рыбачьей сети. Не успел он освободиться, как на него налетела толпа. Калабрианцы показали себя во всей красе. Французов страшно избили и исцарапали. Самыми яростными нападающими оказались старухи: одна из них вонзила ногти в лицо Мюрата и завопила: «Ты болтаешь о свободе, а сам застрелил четверых моих сыновей!» Полиция пробилась к французам, когда они были едва живы. Одежда беглецов превратилась в лохмотья. Французов доставили в замок и бросили в камеру, такую маленькую, что, сидя, они едва уместились на грязном полу. Менеджер показал мне эту камеру. Это была темная комната, похожая на пещеру с крошечным окном под потолком. Жуткая черная дыра. Тем временем итальянский генерал скомандовал, чтобы известие о произошедшем аресте передали в Неаполь и запросил прислать оттуда военный отряд. Офицер переселил Мюрата в соседнюю комнату, она была немного получше прежней (теперь здесь устроили буфет). Прислал врача и вино. Мюрат написал письма британским и австрийским послам в Неаполе с просьбой о помощи, но агенты Фердинанда IV их перехватили, и письма так и не были доставлены. Фердинанд был в опере, когда к нему поступило известие. Он ушел из театра и собрал совет, на котором было решено предать Мюрата военному суду. Король добавил зловещий постскриптум, что после приговора Мюрату разрешается полчаса на беседу со священником. Мюрата обвинили в подстрекательстве к гражданской войне и в заговоре против законного короля. За эти преступления его приговорили к расстрелу. Приговор был немедленно приведен в исполнение. Мюрат не показал ни малейшего страха. Все, о чем он попросил, это чтобы расстрельная команда «целилась в сердце, чтобы не испортить лицо». Двор, в котором менеджер рассказывал мне о расстреле, такой Маленький, что стволы мушкетов почти наверняка упирались Мюрату в грудь. Он отказался завязывать глаза и умер, как выразился Наполеон, без страха перед лицом опасности. Его похоронили в местной церкви, но все попытки найти останки окончились неудачей. Ему было сорок восемь лет. Я пошел в бар, и менеджер порекомендовал мне выпить бокал домашнего миндального молока. Оно оказалось превосходным. Пока мы беседовали, к нам присоединился высокий, бородатый молодой человек, похожий на апостола. На нем были шорты, а за спиной огромный заплечный мешок. Стоило ему открыть рот, как я угадал в нем канадца. Он сказал, что автостопом доехал сюда из Рима за два дня. Я не мог в это поверить. — Что ж, — сказал, — дни бывают плохие и хорошие. — Куда путь держите? — спросил я. — Йоханнесбург, — ответил он. — Неужели вы и по Африке поедете автостопом? — удивился я. Он пожал плечами и стал еще больше похож на апостола. Мне казалось, он вот-вот скажет: «Пути Господни неисповедимы». Впрочем, он, наверное, это подумал. Я редко кого-нибудь подвожу. Дело в том, что некоторых моих знакомых грабили или били по голове, кого-то даже порезали бритвой за их милосердный акт. Удивляясь, как может человек пускаться в путь на огромные расстояния в чужих легковушках и грузовиках, я выждал удобный момент, чтобы спросить, сколько у него при себе денег. Он сказал, что из Лондона он уехал, имея в кармане полтораста долларов. Выйдя из замка, я обернулся и увидел камень с надписью, которую прежде не заметил. Камень был вставлен над воротами, и на нем я прочитал: Благословенной памяти короля Иоахима Мюрата, принца, славного при жизни и бесстрашного перед лицом смерти, расстрелянного на этом месте. Памятник запечатлел день, омраченный свирепостью сумасшедшего правительства. Камень установлен муниципалитетом Пиццо 1900 г. Я подумал, что это — самая бесстыдная попытка публичного покаяния, которое я когда-либо видел. Правительство и в самом деле могло быть свирепым, но что сказать о свирепости предков тех, кто установил этот камень? Что сказать о старухе из Пиццо, вырвавшей у Мюрата усы? Она завернула их в газету и хранила в качестве воспоминания о том счастливом дне. жүктеу/скачать 0.89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|