Генри В. Мортон от рима до сицилии прогулки по Южной Италии Итальянская мозаика
жүктеу/скачать 0.89 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава десятая. У Ионического моря
7 Четыре музея к югу от Неаполя просто необходимо увидеть всем тем, кто интересуется Великой Грецией. Они находятся в Пестуме, Бари, Таранто и Реджио-ди-Калабрия. В каждом свои собственные сокровища: в Пестуме — реликвии святилищ Геры; в Бари — греческие вазы; в Таранто — восхитительные танагрские статуэтки; а в Реджио можно полностью проследить археологические находки Южной Италии начиная от неолита. Особое внимание уделяется, насколько я заметил, изысканным терракотовым приношениям (экс-вото) из Аокров. Музей помещается в большом современном здании на Корсо Гарибальди. Экспозиция представлена на трех этажах. Здесь впервые сталкиваешься с настоящей античностью Реджио, по-старому — Реджионы или Регия. Здесь, и только здесь, можно увидеть реликвии греческой колонии, основанной в 715 году по совету Дельфийского оракула. В Дельфах оракул вещал голосом Аполлона (в это верили многие столетия). Часто это бывала пожилая женщина-медиум, неграмотная крестьянка, одетая как молодая девушка (в древние времена, по утверждению Диодора, пифия была девственницей). Когда греки хотели основать за морем колонию, то посылали депутацию к оракулу. Как и многие другие города греческого мира, Регий был местом, где жила пифия. Откуда у Дельфийского оракула было столь глубокое знание географии? Эмигрантов из Колхиды он посылал в Регий, группу ахейцев — в Метапонт, другую делегацию направил в Кирену в Северной Африке, а некоторых переселенцев — в разные места в Сицилии. Бывали и неудачи, о них имеется одно или два свидетельства. Когда разочарованные переселенцы возвращались в Дельфы, им сообщали новые адреса, после чего все складывалось удачно. Если обобщить, Дельфийский оракул был в эллинском мире чем-то вроде колониального штаба и основателем некоторых самых знаменитых городов античности. Известно, что одно из имен Аполлона— «Великий основатель». Похоже, у Дельфийского оракула была какая-то тайна. Его имя живет и по сей день, в то время как остальные оракулы забыты. Самый знаменитый рассказ — это история Креза, царя Лидии, который решил испытать шестерых самых знаменитых оракулов, включая, конечно же, и дельфийскую пифию. Крез послал своих гонцов даже к оракулу Юпитера Амона в оазис Сива. Приказал всем в определенный час сотого дня после их отъезда из Сард спросить у разных оракулов, что Крез делает в данный момент. Никому не сказав, он придумал занятие, которое никому не пришло бы в голову. В назначенный час он собственными руками разрубил черепаху и варил ее вместе с ягненком в медном сосуде с медной крышкой. Гонцы вернулись в Сарды с письменными ответами оракулов. Правильно ответил лишь Дельфийский оракул. Еще прежде того, как лидийцы вошли в святилище, пифия ответила на вопрос следующими стихами: Числю морские песчинки и ведаю моря просторы, Внятны глухого язык и слышны мне речи немого. В грудь мою запах проник облаченной в доспехах черепахи, В медном варимой котле меж кусками бараньего мяса. Медь распростерта под ней и медною ризой покрыта.65 Крез пришел в восторг и послал в Дельфы великолепные дары, которые видел еще Геродот. Рассказ кажется правдивым, потому что, поверив во всезнание пифии, Крез задал актуальный вопрос: посоветует ли она начать войну с Персией? Пифия ответила, что если он сделает это, то уничтожит могущественное царство. Двусмысленность оракула заманила Креза в ловушку. Ему не пришло в голову, что разрушится именно его царство. Обсуждая любопытную историю испытания оракулов, Т. Демпси в работе «Дельфийский оракул» спрашивает: «А если так все и было, откуда пифия все узнала? Она не могла добыть это знание никакими физическими средствами. В то время не было ни беспроволочного телеграфа, ни телефона. Как же мы должны объяснить это? Утверждать что-то с какой-либо долей определенности мы не можем. Вероятно, это могут объяснить законы телепатии, особенно если вспомнить, что при необычных психических условиях люди демонстрировали воистину необычное знание. Эти ненормальные психические условия в случае с пифией, возможно, были вызваны ее приготовлениями к гаданию. Голодание, питье из священного источника, пережевывание лавровых листьев — все перечисленное, вместе с сильной верой в реальность озарения, могло вызвать в простодушной необразованной душе — особенно женской — столь необычное состояние. Здесь мог возникнуть даже физический феномен транса и возбуждения, которые мы связываем с дельфийской жрицей». Дело было не только в высокоразвитых способностях медиума: у жрецов имелась лучшая служба разведки. Жрецы Аполлона знали, должно быть, секреты дворов в разных странах, поэтому не слишком фантастично будет предположить, что их картотека так и не была улучшена. И если задаться вопросом, почему жрецы Аполлона были заинтересованы в основании колоний, то ответ будет таким: каждая группа поселенцев, уезжавшая за море с божьим благословением, прибывая на место, первым делом ставила алтарь. Так культ Аполлона распространился по всему эллинскому миру. И еще, хотя сам я не думаю, что это обязательно, существовал обычай: когда новый город начинал процветать, то в благодарность он посылал в Дельфы золото. Следовательно, колонизация приносила сказочные доходы. Я смотрел в стеклянные витрины прекрасного музея Реджио и видел керамику и бронзу — дело рук горожан Регия и других соседних поселений, живших здесь за несколько столетий до новой эры. Чувствуется связь поколений, особенно это заметно в любви древних жителей к животным. Я обратил внимание на красивую маленькую скульптуру, которую сегодня мы назвали бы «Добрым пастырем». Она представляет собой человека с ягненком, которого пастушок несет на плечах. А ведь животное он несет в храм для жертвоприношения. Вместе с христианством в мир пришло сочувствие, и ягненка на плечах пастуха мы воспринимаем не как жертвоприношение, а как символ: живое существо пострадало, возможно, оно ранено, и ему требуется помощь. Среди музейных сокровищ мраморные статуи двух всадников — Диоскуров — примерно в половину естественного размера. Когда-то они украшали замок или замки в Локрах. Один из всадников галопом перескакивает через сфинкса; другой — через фигуру, наполовину мужскую, наполовину рыбью. Вероятно, это Посейдон, а это значит, что два брата пришли в Локры по морю. Я был немного удивлен, когда прочел в недавно опубликованной научной работе, что фраза «греки скакали на лошади без седла и уздечки» — странная описка. Хотя седел у них и в самом деле не было, судя по изображениям, даже на ранних вазах видно, что всадники пользуются уздечкой, а упряжь у колесницы столь замысловата и выгнутые лошадиные шеи так выписаны, что невольно задумаешься, не использовали ли греки также и подгубный ремень? Диоскуры изображены в момент спешивания. Они соскальзывают с лошадей на землю. Мы видим таких наездников в цирке: они спрыгивают с коней, пробегают вперед и вскакивают на круп скачущей впереди лошади. Статуи, должно быть, выглядели впечатляюще, когда, ярко окрашенные, стояли на храме. Одержимость жителей Локров Кастором и Поллуксом имеет свою историю. В 550 году до нашей эры городу стал угрожать драчливый сосед, Кротон. Локры могли выставить на бранное поле только десять тысяч человек, в то время как армия Кротона насчитывала сто тысяч. Что было делать Локрам? Очевидно, проконсультироваться у оракулов. В Спарту направили делегацию — просить помощи, но спартанцы не хотели вмешиваться в заморскую войну, а потому посоветовали жителям Локров обратиться к Диоскурам. Делегация принесла пожертвования храму Кастора и Поллукса в Спарте. Послов заверили, что братья-близнецы на их стороне и будут сражаться в их рядах. Локрийцы страшно обрадовались, установили на одной из своих галер великолепную храмовую каюту для Кастора и Поллукса и поплыли домой со своими невидимыми пассажирами. Когда в Локрах стало известно, что посланцы привезли с собой небесных близнецов, боевой дух города сильно возрос, и можно представить, что за всеми незнакомыми всадниками, появившимися в окрестности, внимательно наблюдали. Тем не менее жители Кротона тоже не дремали. Город направил посольство в Дельфы — спросить Аполлона, как выиграть войну. Пифия ответила, что победу принесет не оружие, а богоугодный поступок. Послы поняли намек и быстро предложили Аполлону десятую часть добычи. Чудесным образом локрийцы услыхали о сделке и тайно направили своих людей в Дельфы. Они предложили более выгодную сделку — девятую часть добычи, которую возьмут в более крупном и богатом городе. Аполлон тут же перешел на их сторону. Итак, с мощной небесной поддержкой Локры уверенно повели свою маленькую, но отлично подготовленную армию на бой с огромным, но плохо обученным войском Кротона. Выбрав место для сражения на берегу Сагры, десять тысяч локрийцев победили стотысячную армию Кротона. Не стоит и добавлять, что в пылу сражения появились два чудных воина в красных плащах и спартанских головных уборах. Они сидели на белых конях и боролись на стороне локров. В результате об этой битве говорили во всем греческом мире. Новость о победе чудесным образом донеслась в тот же день до греков, собравшихся в Олимпии, и словосочетание «битва при Сагре» вошло в поговорку. Она означает: произошло то, что ни по каким раскладам не могло случиться. В то время везде присутствовал цвет — на храмах, домах, статуях. Огромное разнообразие терракотовых украшений, выставленных в музее, сохранило слабые намеки на красную, голубую и зеленую краску. Самыми красивыми показались мне экс-вото размером около десяти квадратных дюймов. Они сделаны как храмовые приношения. В каждом таком экс-вото проделано два отверстия, сквозь которые его подвешивали к стенам святилища. Должно быть, экс-вото были созданы лучшими художниками, хотя матрицы, по которым их изготовили, так и не найдены. Каждая сцена представляет невысокий рельеф. К примеру, одна из них изображает Персефону и Аида. Боги сидят на скамье с высокой спинкой с приношениями в руках. Многие экс-вото представляют богов и богинь. Я запомнил очаровательную сценку, на которой девушка склонилась над нарядным ящиком. Похоже, это сундук с приданым. Девушка кладет в него аккуратно сложенное платье. На стене за ее спиной висят на гвоздях две вазы, бронзовое зеркало и корзина. Мы заглядываем в интимное чужое пространство, но ведь это — один из домов Великой Греции, и дело происходит за четыреста лет до новой эры. 8 В Реджио занимаются неожиданным делом — экспортируют корень верескового дерева для курительных трубок, да и сами их изготовляют. Этот промысел в конце XIX века начал британский вице-консул Керрик. На него произвели впечатление гигантские корни вереска, произраставшего в местных горах в огромном количестве. Он их распиливал на блоки и экспортировал в Англию, Францию и Соединенные Штаты. Меня пригласили на фабрику, изготовляющую курительные трубки. Она находится в нескольких милях от Реджио, возле побережья. Рыбаки, охотящиеся на меч-рыбу, вытаскивают туда свои лодки. Я увидел странного человека. Его легко можно было представить сбежавшим с греческой вазы. Он плыл в лодке, в левой руке держал ведро со стеклянным дном и сквозь него разглядывал глубины, а в его правой руке был трезубец. Время от времени он опускал трезубец в воду, но безрезультатно, пока не подплыл к скалам. Там его поджидала удача: на вилке трезубца забился осьминог. Я не без сожаления оставил «Посейдона» и отправился на фабрику. Вошел, и мне показалось, что я в XIX веке, вместе с Керриком, впервые распилившим корень верескового дерева. На маленькой фабрике увидел болтающиеся ремни, ничем не защищенные пилы. Если бы это увидел английский инспектор по охране труда, ему наверняка стало бы дурно, однако у всех работников было правильное количество пальцев, да и сами они пребывали в отличном настроении. На нижнем этаже стояли мешки, набитые огромными корнями. Их нашли крестьяне Аспромонте. Восемь мужчин распиливали их на аккуратные блоки размером около пяти квадратных дюймов и откладывали в сторону лучшие экземпляры, предназначенные для экспорта в Англию. Изготовление трубки показалось мне быстрым и простым процессом. Деревянный блок на несколько мгновений закладывали в машину и вынимали трубку, с чашеобразной частью и черенком. Несколько минут — и сорок — пятьдесят таких изделий собирались на деревянном подносе. Поднос приносили на верхний этаж. Там несколько молодых девушек прилаживали к черенку эбонитовый мундштук, полировали чашки и красили трубки. Мне сделали щедрый подарок — десять трубок разных форм. В следующие несколько дней я понял, как трудно подарить кому-нибудь трубку. Я торжественно вытаскивал ее, но каждый раз мне говорили: «Я не курю». Трубка — дело интимное. Мужчина предпочитает выбирать ее сам. Большинство курильщиков страдают, когда трубки им выбирают любимые женщины. Наконец, я оставил себе две трубки в качестве сувениров, остальные положил в шкаф, надеясь, что когда-то они обретут хозяина. Как-то раз, гуляя по Корсо Гарибальди, я вспомнил, что Крауфорд Тейт Рэмидж восторгался медом Калабрии, когда в 1828 году побывал в окрестностях Реджио. Я пошел в бакалейный магазин и купил себе баночку, думая, что это будет приятной альтернативой неизменному абрикосовому джему. Мед и в самом деле оказался отменным. Чудилось, будто я различаю пряный запах трав и прекрасных цветов Аспромонте, воплощенный в сладость и сохранивший тем не менее прежнюю красоту. Как-то утром я рассмотрел баночку и увидел на этикетке, что мед пришел из Милана. Как типично для хозяйственной Южной Италии: им показалось проще и дешевле иметь дело с надежной миланской фирмой, чем с капризным пчеловодом, живущим в родных горах. Глава десятая. У Ионического моря Жасминовое побережье. — Марина и лидо. — Локры. — Джераче. — Норманнский собор. — Город Кассиодора. — Катанцаро. — Кротон и одинокая колонна. — Возвращение в Сибарис. 1 Автострада, в компании с неотлучным спутником — железной дорогой, бежит от Реджио вдоль моря, огибая «кончик итальянского сапога», к восточному побережью Таранто. Шоссе почти везде хорошее, только железная дорога, словно соринка в глазу, мешает городам, желающим устроить здесь лидо. Несмотря на отличную работу дорожников на юге Италии в последние пятнадцать-двадцать лет, в Аспромонте есть места, такие как Сила, к которым невозможно добраться, кроме как по ослиным тропам или на вертолете. До сих пор есть горные деревни, в которых никогда не видели автомобиля. Южные итальянцы любят выбирать для своих побережий романтические имена. К востоку от Реджио тянется Жасминовое побережье, потом, к северу, вдоль Ионического моря, оно меняет свое имя на Сарацинское побережье. Оба названия удачно выбраны. Запах жасмина из садов и плантаций преследовал меня до Локров и далее, йотом по пути стали попадаться смуглые рыбаки и горцы с темными волосами и черными глазами, так похожими на мое представление о сарацинах. Это — уединенная местность. Только вблизи маленьких городов можно встретить другой автомобиль. Многие мили пустынных пляжей — да плавные холмы Аспромонте, поднимающиеся террасами к высоким горам Апеннин. Самый южный город в Италии — маленький рыболовецкий порт Мелито-ди-Порто-Сальво. Он знаменит тем, что во время Рисорджименто сюда из Сицилии дважды приплывал Гарибальди. Единственная дорога через Аспромонте идет из этого города на север; с каждой ее стороны, по дикой горной местности, пролегли тропы, ведущие к деревням с греческими названиями. Жители говорят на диалекте, который, как полагает часть ученых, является наследием последнего века Византии, другие же думают, что это — речь греков, бежавших из Морэ в турецкие времена. Пастухи и горцы, говорящие на своем странном диалекте, держатся особняком, так же как албанцы, хотя мне кажется, к итальянцам они настроены не так враждебно. По крайней мере, я ни разу не слышал, чтобы они говорили о них так, как высказываются об албанцах: «Если встретите волка и албанца, сначала стреляйте в албанца!» Когда я приехал в Мелито, о Гарибальди там временно забыли: всех волновала ведьма. Я всегда думал, что ведьмы — это старые женщины, и удивился, когда узнал, что речь идет о девятилетней девочке по имени Николина. Как только ребенок пришел в гости к родственникам — к тете и Дяде, — в доме начался кавардак. Перевернулись столы и стулья, по комнатам летали горшки, бочонок с зерном, такой тяжелый, что его не сдвинул бы и взрослый мужчина, взвился в воздух. Хуже того, куры перестали нестись, а кролики в клетках поубивали друг друга. Священник пытался изгнать полтергейст, однако у него ничего не вышло. Жители деревни вызвали колдуна из горной деревни. Он был специалистом по оборотням и черной магии. Колдун закрыл дом и, обратившись к злому духу, приказал ему удалиться. Его усилия пропали даром. Жители с вилами гонялись по полю за бедным ребенком. Я спросил, не могу ли я увидеть девочку. Однако она возвратилась домой, и мир в Мелито немедленно восстановился, жизнь вернулась в нормальное русло. Приехав в деревню Бова, вспомнил, как Эдвард Лир расхваливал горный мед Калабрии. Уж не этот ли волшебный мед он описал в своем стишке? Кот и Сова, Молодая вдова, Отправились по морю в шлюпке, Взяв меду в дорогу И денег немного, Чтоб за морем делать покупки…66 Поддавшись невольному порыву, я тут же пошел в деревенский магазин и спросил меду, но у них его не было. Один молодой человек сказал, что может мне его достать. Любезные итальянцы всегда готовы прийти на помощь, иногда даже делают крюк в несколько миль. Толкая велосипед, юноша повел меня за собой вверх по горным улицам, пока мы не пришли к каменному дому. Поднялись по ступеням. В темной комнате, загроможденной мебелью, меня усадили за стол напротив старой дамы. Она не поняла ни слова из того, что я сказал. Молодой человек объяснил, что иностранец хочет меду. Старая дама вызвала двух пожилых женщин, возможно, дочерей или внучек. Они стали слушать, а юноша вновь объяснил цель нашей миссии. «У них есть мед», — сказал он мне. Однако, вместо того чтобы принести его, они стали задавать бесчисленные вопросы, глядя на меня с любопытством и сочувствием. Не в силах ничего понять, я почувствовал, что они, должно быть, сочли меня сумасшедшим. Наконец одна из женщин вышла из комнаты, вернулась с жестяной банкой объемом в галлон и предложила ее принять. Я попросил молодого человека объяснить, что мне достаточно несколько ложек. Это было самым неудачным моим высказыванием. Теперь они точно уверились, что я безумен. Началось обсуждение, оно длилось и длилось, и все, что я мог делать, — это молча сидеть, думая, что Эдвард Лир, ответственный за ситуацию, очень бы, наверное, повеселился. Наконец обсуждение закончилось, и женщины смотрели на меня с сочувствием, с каким обычно разглядывают ребенка-идиота. Потом одна из них вышла из комнаты и вернулась с маленькой стеклянной баночкой, наполнила ее медом и подала мне с доброй улыбкой. Я поблагодарил женщин, отчетливо читая их мысли: «бедный малый». Спотыкаясь, вышел по темным ступеням, прижимая к себе баночку. Повернулся, чтобы поблагодарить своего попутчика, и увидел, что он уже на велосипеде спустился до половины склона. Я оглянулся на дом и увидел, как шевелятся занавески. Подумал, что рассказ об иностранце из далекой страны, приехавшем в Бову ради ложки меда, перерастет в сагу. Так, наверное, и рождается большинство легенд. Мед был отличным, но не слаще того, что я пробовал в Калабрии. Это укрепило меня в убеждении, что Лир, как всегда, преувеличивал. 2 Красивые заросли жасмина на многие мили наполнили воздух своим ароматом. Этот невысокий кустарник занимает иногда целые плантации, иногда перемежаясь с бергамотом. Сухие речные русла сбегают с холмов к морю; то тут, то там сверкает на солнце пруд, где, стоя на коленях, женщины стирают белье. Однажды, когда я остановился посмотреть на большие валуны, обточенные и отполированные зимними ручьями, я увидел черную змею. Она свернулась в тени и так слилась с пейзажем, что, если бы не зашевелилась, я бы ее и не заметил. Спустя несколько миль я увидел ряд маленьких марин (бухт), следовавших одна за другой. Они носили названия городов или деревень, находившихся поблизости. Здесь была Марина-Бова, Марина-Палицци (Палицци — деревня с населением около четырех тысяч жителей в нескольких милях отсюда), Марина-ди-Бранкалеоне (родительская деревня размещена в соседних горах), затем Марина-Ардоре (Ардоре — небольшой город, стоящий в оливковых рощах и фруктовых садах) и так далее на всем пути к Ионическому побережью. Некоторые из марин хорошо обустроены: там есть купальни, по песку к морю проложены дорожки; другие представляют собой лишь несколько навесов да полдюжины пляжных зонтов. Странный контраст: старая горная деревня, где по крутым улицам мулы таскают на себе тяжелые корзины, а всего в нескольких милях оттуда ярко окрашенная марина, тезка деревни. На берегу молодежь в купальных костюмах возится с моторными лодками или слушает модную музыку. Это характерно для побережья Калабрии: оно выскочило из Средневековья в мир телевидения и лидо. Фата Моргана больше не висит в воздухе, здесь стоят дорогие машины, припаркованные возле современного отеля, а живут в нем миллионеры. Поговорив со многими жителями Калабрии, я еще раз убедился, что они предпочитают работу в области туризма, а не на промышленном предприятии. Я приехал на главную улицу Локров. Город специализируется в изготовлении матрасов, битума и садовых украшений — раскрашенных гномов и других сказочных персонажей, — они выставлены на придорожных прилавках. Молодой человек, мывший «Веспу», сказал мне, что я проскочил руины древних Локров примерно на милю, и предложил вернуться вместе со мной. Звали его Лимитри, что на местном диалекте означало Деметрио. Мы подъехали к некогда мощным Локрам по незаметному переулку. Я спросил своего попутчика, популярны ли в Локрах греческие имена. Он сказал, что у него есть друг по имени Диониги (Дионисий), а другого приятеля зовут Ахилл. Мне показалось интересным, что старые боги и герои, отвергнутые церковью, тем не менее подарили свои имена молодым людям на мотороллерах. Мы подъехали к руинам Локров. Развалины утопали в оливковой роще; неумолчно трещали цикады. Необученный взгляд не заметил бы здесь ничего, кроме мощных блоков серого камня, с пробивавшейся между ними травой. Под оливковым деревом, возле камня, составлявшего некогда часть храмового фундамента, спала огромная черная свинья. Словно разбуженный Бахус, она глянула на нас налитыми кровью глазами, сердито хрюкнула и снова уснула. Лимитри сказал, что крепостные стены Локров были обследованы на расстоянии около пяти миль, и, хотя не все было раскрыто, раскопки остановились из-за спора о земле. Я был рад, что увидел место, где произошло так много событий. Город был построен на плоской земле, из которой поднимались три холма. Холмы укрепили. Ливии и Другие историки назвали их цитаделью. Мы шли по грубой земле через оливковые рощи, и я старался в своем воображении представить Локры, но у меня ничего не получилось, хотя я видел статуи Кастора и Поллукса и изысканные посвятительные таблички в музее Реджио. И все же именно здесь армия из десяти тысяч воинов, убежденная в том, что боги на ее стороне, вышла и победила стотысячное войско Кротона. Как быстро природа может уничтожить работу человека! Я знал улицу в лондонском Сити. В прошлую войну она была разрушена воздушными бомбардировками. Часто ходил той дорогой, прежде чем Сити был перестроен. Останавливался и заглядывал в подвалы. Только они и остались от той улицы, но подвалы, казалось, больше не имели отношения к месту, которое я когда-то так хорошо знал. Какая-нибудь бутылка, или велосипедное колесо среди кипрея, или старая шляпа, валяющаяся на ступенях подвала, пробуждали воспоминания о лучших временах. Если бы это была античная греческая бутылка или римская шляпа, то они заняли бы почетное место в музее. Вот из такого мусора, из таких подвалов, из-под обломков фундамента пытаются извлечь и воссоздать блеск утерянной цивилизации. Есть одна любопытная история относительно зарождения Локров. Ее рассказал Полибий, который хорошо знал город. Локры основали рабы из Греции, бежавшие вместе с любовницами, в то время как их хозяева были на войне. В подтверждение этой теории историк заявляет, что аристократия Локров произошла от матерей, а не от отцов. Мы с Лимитри вышли к оврагу с внешней стороны городской стены. В нем были обнаружены руины знаменитого храма Персефоны. Кажется, там держали золото. Эту сокровищницу охраняли не стальные прутья, а страх и преклонение перед богиней. От храма, кроме ямы в земле, ничего не осталось, поскольку все камни унесли местные фермеры. Прежде чем Локры вступили в войну с Кротоном, было предложено передвинуть храм Персефоны, спрятать его за городскими стенами, но посреди ночи в святилище раздался голос, запретивший делать это. Голос возвестил, что богиня сама защитит свой алтарь. И она оказалась надежным охранником. Ее сокровищница не была разграблена вплоть до Первой пунической войны. Когда флот Карфагена вышел в море со священным золотом, Персефона немедленно сообщила об этом Посейдону, и в результате произошло кораблекрушение, а сокровище вернулось на место. Следующее ограбление произошло во время Второй пунической войны, когда большинство городов Великой Греции перешло на сторону противника. После битвы при Каннах многим казалось, что Ганнибал должен одержать победу, и прокарфегенские силы, желающие оказаться рядом с сильной стороной, заявили о себе в большинстве южных греческих городов. Когда же римский гарнизон вернулся в Локры, командующий позволил своим солдатам учинить страшные разборки, включая и ограбление храмового золота в качестве наказания жителей за измену Риму. Тогда локрийцы направили в Рим своих послов. По греческой покаянной традиции, пишет Ливии, они явились в лохмотьях, с оливковыми ветвями, и со слезами распростерлись на земле перед консулами, униженно прося разрешения обратиться к Сенату. Они подробно описали все проступки римского командира и вызвали такое возмущение, что в Локры приехала дознавательная комиссия. Один сенатор так возмутился святотатством по отношению к храму Персефоны, что заявил: золото возвратить в сокровищницу в двойном размере. Большая часть золота, если не все, было найдено и возвращено богине. Римского командира заковали в цепи и отправили в Рим. Там он и умер в городской тюрьме. Последующая история Локров повествует об упадке. Город дотянул до византийских времен, возможно, сарацины и малярия положили ему конец, и немногочисленные оставшиеся в живых локрийцы бежали и основали город Джераче. В качестве руин Локры выглядят, как на рисунках Пиранези, — в традициях XVIII века. Между старинных камней выросли деревья и кусты. Природа расстелила ковер из травы и цветов на местах, где люди некогда молились бессмертным богам, спорили и совершали торговые сделки. Пройдя через оливковую рощу и отверстие в ограде, я увидел маленький фермерский дом, почти лачугу. Возле домика лежала огромная нетронутая амфора. Возможно, в ней когда-то держали оливковое масло или зерно. Она была такой большой, что в ней вполне могли бы спрятаться несколько людей Али-Бабы. Амфора казалась мне памятником, установленным в честь капризных сил выживания. Я расстался с любезным попутчиком. У Лимитри была назначена деловая встреча, а я продолжил путь по главной дороге вдоль моря, размышляя о том, с какими трудностями, должно быть, столкнулся Рэмидж, когда в 1828 году приехал в Локры. Он перебрался через перевал, который по-прежнему называется Иль Пасо дель Мерканте «Переход купцов», в сопровождении четырех вооруженных охранников, поскольку в этих местах орудовали бандиты. Рэмидж ехал на пони. «Что до меня, — писал он, — моим собственным оружием, если только можно назвать его оружием, был потрепанный зонт, который, боюсь, итальянские бандиты не сочли бы очень грозным. Однако, если бы мы встретились, я намерен был размахивать им таким же манером, каким мы пугаем скот. Поскольку здесь с таким предметом незнакомы, то они, возможно, приняли бы его за смертельное оружие, и пустились бы наутек». Бандитов, к счастью, они не встретили. Город Джераче находится на расстоянии пяти миль от Локров. Горная дорога изобилует крутыми поворотами, но, к счастью, транспорта почти нет. От Локров до Джераче с большими интервалами ходит автобус, а далее он следует до Джойя Тауро на Тирренском побережье. Это один из самых живописных маршрутов в Калабрии. В прошлом веке в этих краях одинокий путешественник непременно оказывался англичанином. Мне грустно, что сейчас это немец. Я встретил молодого человека на пустынном и диком горном участке. У юноши за плечами висел огромный рюкзак. Я остановился и предложил его подвезти. Молодой человек поблагодарил и отказался: он держал путь в деревню в стороне от дороги. Его английский был столь же примитивен, как и мой немецкий, поэтому я не смог спросить, что забросило его в такие места — энтузиазм, научные исследования или спорт. Змеи были на редкость активны, а может, виной тому время дня, когда им непременно надо перейти на другую сторону дороги. Как и ящерицы Гаргано, они дожидались последнего момента. Надеюсь, что в основном им удавалось переползти дорогу в целости и сохранности. Змеи были не маленькими, я прикинул, что длина этих черных рептилий достигала по меньшей мере трех футов в длину. Джераче стоит на высоте 1500 футов над уровнем моря и занимает территорию, о которой итальянцы скажут — «pozizione panoramica stupenda».67 Место и в самом деле фантастическое. В ряду выживших старинных поселений Джераче — один из самых удивительных городов региона. Я думаю, что находись он в Северной или Центральной Италии, то был бы знаменит не менее Сан-Джиминьяно. Основали его в VIII веке греки, бежавшие из Локров. Они были изгнаны сарацинами из почти разрушенного города. В Джераче не оказалось ни ресторана, ни отеля. Думаю, что если бы в XIX веке сюда заглянул иностранный путешественник, его бы гостеприимно принял мэр или знатный горожанин. Город неоднократно подвергался землетрясениям. К счастью, замечательный норманно-готский собор, самая большая церковь в Калабрии, уцелел и недавно был реставрирован. Это — прекрасная реликвия норманнского века в Южной Италии. В мягком свете греческие колонны нефа стали серебристо-серыми. Надеюсь, что легенда правдива, и их привезли из храма Персефоны в Локрах. Если все так, то история их выживания исполнена драматизма. Мне повезло: я встретил местного историка, который с энтузиазмом рассказал мне о Джераче. Он любезно пригласил меня в свой дом. Мы сидели в комнате, где повсюду в очаровательном беспорядке были раскиданы книги, и пили крепкое красное калабрианское вино. Его, как и в классические времена, надо было разбавлять водой. Во время норманнского завоевания Италии Джераче был одним из самых укрепленных городов на Юге. В X веке Джераче разгромил большую арабскую армию из Сицилии, которая до того без труда захватила Реджио. Численность арабской армии, если верить цифрам, составляла пятьдесят две тысячи солдат инфантерии, две тысячи кавалеристов и тысячу восемьсот верблюдов. В этот период городом правил стратег. Позже норманны стали называть главу города губернатором. Наступление норманнских рыцарей было, должно быть, сокрушительным. Примерно через пятьдесят лет, в 1059 году, Роберт Гвискар прошел, как таран, сквозь греческую армию, возглавляемую епископами Джераче и Касиньяны, на равнине Сан-Мартино, и захватил город. Мой новый знакомец рассказал о событии, пересказанном норманнским монахом Джеффри Малатерра. Он написал историю норманнов в Италии. Похоже, что столкновение темпераментов у Роберта Гвискара, старшего сына Отвиля по второму браку, и Роджера, самого младшего в семье, было очень бурным. В большинстве случаев это было вызвано нежеланием Роберта сдержать слово и передать брату территорию Калабрии. Джераче, оказывается, считал Роджера своим правителем, хотя были и греки, преданные Роберту. В разгар одного из таких споров Роберт осаждал Роджера в его любимом городе Милето на западном побережье. Ночью Роджер выскользнул из города и по горам добрался до Джераче искать подкрепления. За ним вдогонку бросился взбешенный Роберт, однако городские ворота захлопнулись перед его носом. У Роберта в Джераче был друг по имени Базиль, и с его помощью он сумел проникнуть в город под чужим обличьем. Здесь его узнали слуги. Роберт был арестован и заключен в тюрьму. Базиля убили, а жену посадили на кол. (Удивительно, что за темпераментные эти византийцы!) Роджер потребовал наказать Роберта Гвискара, и братья встретились на главой площади города. Однако, вместо того чтобы обнажить мечи, они обнялись и уладили конфликт. Площадь до сих пор зовется piazza del Тоссо (площадь Соприкосновения). Джераче оставался византийским до позднего Средневековья. Я спросил, остались ли в современной речи горожан греческие слова, и мой знакомец ответил, что местный диалект умирает, хотя несколько слов, образованных греческого языка, еще можно услышать, такие как «ги-рамида» (фаянс) от греческого keramis, «катою» (подвальное помещение) от kat-a-ion, «паппу» (дедушка) от pappos, «каттарату» (люк) от katarros. Иногда, сказал он, можно услышать такие слова, как «пома» (крышка духовки) и «рицца» (яблочная кожура). Впрочем, когда люди уезжает работать в другие места, обзаводятся приемником и телевизором, то постепенно отказываются от древнего диалекта. Вероятно, только старики, безвыездно живущие в Джераче, используют еще такие слова. В городе еще сохранились следы средневековой крепости. Ворота превратились в арки и все еще сохраняют старые названия — Ломбардская арка, Епископская арка, арка Бархетто, а четвертые ворота, бывшие некогда подъемным мостом, называются улицей Моста. Старый замок настолько поврежден землетрясениями, что входить в него запрещается. Он стоит на вершине скалы. Я задержался там и посмотрел вниз на долину, выбеленную бурными потоками, залюбовался горами, демонстрирующими все оттенки синего цвета. Подумал, что лучшего места для замка не найти. Мне говорили, что он построен на византийском фундаменте, после его переделывали, расширяли. Как странно, что здесь до сих пор помнят о том, что девятьсот лет назад у Роджера Отвиля здесь был большой зал, который он назвал Зала-ди-Милето. История и слава покинули это место. Население города насчитывает около четырех тысяч. Люди помоложе переселились в Локры и работают там на фабриках, некоторые жители эмигрировали, другие в поисках работы отправились в Германию или Швейцарию, так что Джераче сегодня населен стариками. Некоторые из них занимаются ремеслом в подвальных помещениях, другие греются на солнце на своих балконах. Даже епископ Джераче уехал в 1954 году, когда папа Пий XII приказал объединить епархию с Локрах. Дух древнего Джераче, возможно, в последний раз проявил себя, когда епископский дворец окружила горюющая толпа. Люди надеялись противостоять отъезду своего епископа и перемещению церковной собственности, собранной за тысячу лет. Те, кто находят удовольствие в иронических вывертах истории, могут занести в этот ряд возвращение из Джераче в Локры. И Рэмидж, и Лир посетили Джераче. Рэмидж побывал там в 1828-м, а Лир — в 1847 году. Рэмиджа город оставил равнодушным, его больше заинтересовали руины Локров. Ему хотелось рассмотреть шелковые коконы, но их владелец отказал ему в его просьбе, опасаясь дурного глаза. С другой стороны, Лир и его компаньон, Джон Проби, дважды посетили Джераче и с удовольствием провели время в гостеприимном доме дона Паскуале Скаглионе, одного из знатных горожан того времени. Лира поразило то, что женщины «задирают верхнюю юбку своего наряда на голову». Больше они этого не делают. В Джераче эта традиция утвердилась в связи с сарацинскими набегами. Женщины прикрывали лица. — Зачем? — спросил я. — Кто знает? жүктеу/скачать 0.89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|