Герменевтика как общая методика наук о духе
Ответ на поставленный исторический вопрос
жүктеу/скачать 286.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Значение и современная значимость исторического феномена
- Диалог и монолог
Ответ на поставленный исторический вопросКритическая проверка оснований, на которых Бультман строит свое субъективистское учение, выявляет их сомнительность, показывая, что они отчасти недостаточно определены, отчасти же суть результат неприметного смещения смысла. Во-первых, следует, конечно, согласиться с тем, что картина истории обусловлена перспективой историка, и что всякий исторический феномен может быть рассмотрен с разных точек зрения, — однако из историчности позиции историка невозможно вывести сколько-нибудь убедительное возражение против объективности исторического истолкования. Историческое суждение, обусловленное разнообразными интересами, есть не более, чем ответ, который историк может дать на ту или иную духовную ситуацию и на вырастающий из нее “исторический вопрос” (Дройзен). Но для каждой позиции и точки зрения в пределах соответствующей перспективы становится зримой объективная истина51: полученная картина оказывается ложной только тогда, когда отдельная точка зрения претендует на то, чтобы быть единственно оправданной и допустимой52. Во-вторых, что касается возражения против объективности исторического истолкования, связанного с положением о так называемой “экзистенциальной (existentiellen) встрече с историей”, то здесь можно указать на небольшое смещение смысла, возникающее из-за того, что условие возможности исторического познания, а именно необходимый ноэтический интерес и обусловленная им ответственная причастность историка к истории53 смешивается с самим предметом познания, и вопрос о значении (Bedeutung) исторического феномена в аспекте его следствий и отдаленных воздействий смешивается с совершенно иным вопросом, а именно с вопросом о его нынешней значимости (Bedeutsamkeit) и релевантности в трансформации исторических эпох и в исторической смене способов постижения одного и того же феномена, когда он вовлекается в контекст самопознания и самовоспитания. Значение и современная значимость исторического феноменаПодмена понятий, указанная в первом пункте [нашей критики], становится очевидной, когда утверждается54, что “объективность исторического познания недостижима в смысле абсолютного и окончательного познания” (конечно, в силу неисчерпаемости герменевтической задачи это утверждение следует признать правомерным); ибо здесь же говорится: “также и в том смысле что невозможно познать феномены в их собственном самобытии”. На самом деле в этом втором, добавочном утверждении подразумевается нечто совершенно иное, нежели в первом, поскольку в нем отвергается само-по-себе-бытие исторических феноменов. Это уже, очевидно, чересчур сильное утверждение. Действительно, задачу истолкования, всегда зависящую от актуальности понимания, нельзя рассматривать как замкнутую в себе и завершенную; ни одно истолкование, сколь бы убедительным оно ни казалось на данный момент, не может быть окончательным на все времена55. Но эта невозможность завершения герменевтической задачи — по причине которой тот смысл, что несут в себе тексты, памятники и остатки прошлого, возрождается в постоянном жизненном действии и постоянно преобразуется в цепи таких возрождений — отнюдь не исключает того, что объективированное в них смысловое содержание остается объективацией именно чужой творческой силы, связь с которой интерпретатор не может установить произвольно, но должен искать и находить, руководствуясь контролируемыми принципами. Тот факт, что здесь говорит чужой дух, причем не лицом к лицу с нами, но через пространство и время, через преобразованную, одухотворенную материю, дает нам возможность приблизиться к смыслу чужого произведения, ибо он есть дух от человеческого духа и (говоря словами Гуссерля) порожден той же самой трансцендентальной субъективностью, — но при этом, коль скоро этот чужой дух объективировал себя в смыслосодержащих формах, сохраняется противостоящее нам, неизбывное, покоящееся в себе инобытие56. Названное во втором пункте смысловое смещение, — когда упускается из вида различие между значением отдельных исторических феноменов и их значимостью для нашего настоящего и в плане ответственности за будущее, — не менее очевидно в утверждении57 о том, что “исторические феномены суть то, что они суть, не в изоляции, но только в их отношении к будущему”. При этом подразумевается “будущее, в котором феномен впервые являет себя как то, что он действительно есть”; ввиду отдаленных воздействий феномена58 это утверждение могло бы иметь корректный смысл, однако тут же говорится, что вопрос-то состоит в том, каково “значение (строго говоря: какова значимость) исторических событий нашего прошлого для нашего настоящего — для настоящего, на которое возложена ответственность за его будущее59”. Ибо (подразумевается) “понять историю способен только тот историк, открытость которого по отношению к историческим феноменам основана на его ответственности по отношению к будущему60” (видимо, именно в этом смысле “наиболее субъективная интерпретация оказывается и самой объективной”) Что ж, этот неразрешимый парадокс уже известен нам из прежних рассуждений. Диалог и монологВ противоположность этому следует, я думаю, заметить вот что: хотя значение представляет собой ценность, которой исторический феномен обладает не как нечто изолированное и существующее для себя, но которую он обретает (сообразно упомянутому герменевтическому канону целостности истолкования) только в смысловой взаимосвязи с его следствиями и отдаленными воздействиями, насколько они поддаются обозрению, т.е., собственно, в контексте смысла, — однако в любом случае это смысл, который, при соответствующем временном отстоянии от историка, предстает перед ним как нечто замкнутое в себе, что только еще должно быть раскрыто. В утверждении61 же о том, что собственная сущность феномена, напротив, “покажет себя лишь тогда, когда история достигнет завершения”, смешиваются, по моему мнению, точки зрения исторического истолкования и эсхатологического наделения смыслом. На самом деле только с позиций такого рода наделения смыслом значимость для настоящего существенным образом зависит от точки зрения (standortgebunden): ибо только для настоящего, “на которое возложена ответственность за его будущее”, имеет смысл задаваться вопросом о нынешней значимости и рассматривать ее как продукт оценивающего наделения смыслом, продукт, обусловленный точкой зрения исследователя. Но если мы отождествляем замкнутое в себе, пред-лежащее в качестве самого по себе значение исторического феномена (как такого, каким он, собственно, был), которое нам только еще предстоит отыскать, — с его значимостью для нашего настоящего и будущего, обусловленной наделением смыслом, то тотчас становится ясно, в чем “секрет” этой “экзистенциальной встречи с историей”. Тот диалог, что должен состояться между историком и объективированным в источниках духом, обрывается и превращается в чистый монолог; ведь партнера по диалогу здесь просто нет — того самого собеседника, который должен присутствовать в тексте как неизбывно чужой дух, без которого процесс истолкования вообще невозможно себе представить. Таким образом, диалог превращается здесь в разговор с самим собой: интерпретатор, который должен был бы опрашивать феномены (смыслосодержащие формы) на предмет их смысла, действительно позволяет текстам опрашивать себя! Но можно ли такой образ действий назвать интерпретацией? Пока я ставлю здесь знак вопроса. жүктеу/скачать 286.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|