Гийом Мюссо Бумажная девушка

1

Дом на берегу океана

Порыв ветра заглушил крик, и ответа не последовало.

— Том, это я, Мило! Я знаю, ты здесь. Вылезай из своей берлоги, черт возьми!
Малибу

Округ Лос-Анджелес, Калифорния

Дом на пляже
Мило Ломбардо стоял на террасе дома лучшего друга и уже пять минут без устали молотил в деревянные ставни.

— Том! Открой, или я вышибу дверь! Ты же знаешь, я сделаю это!

Мило был одет в приталенную рубашку, хорошо сшитый костюм. Глаза скрывались за солнечными очками, но настроение его было отвратительным.

Сначала он надеялся, что со временем душевные раны Тома затянутся, но все оказалось совсем не так: депрессия, в которую впал его друг, только усугублялась. Уже полгода он не выходил из дома. Влюбленный писатель заперся в золотой клетке, не отвечая на телефонные звонки и не открывая дверь.

— Том, в последний раз прошу, пусти меня!

Каждый вечер Мило барабанил в дверь роскошного особняка, но в ответ слышал лишь ругань соседей, а затем приезжал патруль, охранявший спокойствие населявших Малибу богатеев.

Но больше тянуть было нельзя: пришло время действовать.

— Отлично, ты сам напросился! — пригрозил Мило.

Скинув пиджак, он схватил титановый лом. Инструмент одолжила ему подруга детства Кароль, работавшая следователем в лос-анджелесском отделении полиции.

Мило оглянулся. Песчаный пляж, казалось, дремал, нежась в золотистых лучах осеннего солнца. Роскошные виллы жались друг к другу, как сардины в банке, словно не желая подпускать к морю непрошеных гостей. Здесь жили бизнесмены, звезды эстрады и телевидения, не говоря уже о таких известных личностях, как Том Хэнкс, Шон Пенн, Леонардо Ди Каприо или Дженнифер Энистон.

Солнце слепило глаза. Мило прищурился. В пятидесяти метрах, перед высокой спасательной будкой, юный Адонис в одних плавках прижимал к глазам бинокль. Прекрасный инструктор по плаванию зачарованно рассматривал силуэты серфингисток, порхающих на гигантских волнах Тихого океана.

Убедившись, что никто не обращает на него внимания, Мило взялся за дело.

Он вставил загнутую часть лома в щель между ставнями и дернул изо всех сил — деревянные планки разлетелись в щепки.

Входя в дом, он задумался: «Имеет ли право человек спасать друзей от самих себя?»

Но угрызения совести оказались недолгими: не считая Кароль, Том был его единственным близким человеком, и Мило чувствовал себя готовым на все, лишь бы вытащить беднягу из чертовой депрессии и вернуть ему вкус к жизни.

* * *

— Том?

Двухэтажный дом с подземным бассейном был построен в форме буквы L. Даже сейчас, несмотря на беспорядок, от него веяло спокойствием — все благодаря мебели из клена, светлому паркету и обилию солнца. В интерьере сочетались элементы старины и актуальные дизайнерские тенденции, современная мебель соседствовала с предметами, типичными для той эпохи, когда Малибу был обычным пляжем для серфингистов, а не дорогущей резиденцией, где живут одни миллиардеры.

Том лежал на диване в позе эмбриона. На него страшно было смотреть: лохматый, мертвенно-бледный, лицо заросло бородой, как у Робинзона Крузо, — ничего общего с изысканными фотографиями, украшавшими обороты его романов.

— Подъем! — пропел Мило.

Он подошел к дивану. На журнальном столике валялось несколько рецептов, одни скомканы, другие аккуратно сложены. Их выписала доктор София Шнабель, известная как «звездный психиатр». Ее кабинет в Беверли-Хиллз обеспечивал всю местную элиту более или менее легальными психотропными средствами.

— Том, проснись! — крикнул Мило, стоя у изголовья.

Он подозрительно изучал упаковки с лекарствами, валявшиеся на столе и на полу: викодин, валиум, ксанакс, золофт, стилнокс — адская смесь анальгетиков, транквилизаторов, антидепрессантов и снотворного. Чудовищный коктейль, порожденный XXI веком.

— Черт!

Мило старался изо всех сил. Наконец его друг открыл глаза.

— Зачем ты приперся? — пробормотал он.

2

Два друга

— Я переживаю! Ты несколько месяцев не выходишь из дома и бежишь от реальности, поглощая тонны лекарств.

— Это мои проблемы, — отрезал я, садясь.

— Нет, Том, твои проблемы — это мои проблемы. По-моему, в этом и состоит дружба, тебе так не кажется?

Я сидел на диване, закрыв лицо руками, а на его замечание пристыженно и уныло пожал плечами.

— Не думай, что я позволю какой-то женщине довести тебя до такого состояния, — продолжал Мило.

— Ты мне не отец! — ответил я, с трудом поднимаясь на ноги.

У меня закружилась голова, и, чтобы не упасть, пришлось прислониться к спинке дивана.

— Ты прав. Но кто, кроме нас с Кароль, тебе поможет?

Я отвернулся, даже не думая отвечать. В одних трусах я дошел до кухни и налил стакан воды. Мило отправился вслед за мной и, откопав где-то большой мусорный пакет, стал разбирать содержимое холодильника.

— Если не хочешь покончить с собой, съев просроченный йогурт, советую выбросить все молочные продукты, — заявил он, поднося к носу сыр, источавший подозрительный запах.

— Я же не заставляю тебя их есть.

— Ты уверен, что не купил этот виноград после того, как Обаму выбрали президентом?

Разобравшись с холодильником, Мило принялся за гостиную. Он подбирал и кидал в пакет крупный мусор, упаковки из-под еды и пустые бутылки.

— Зачем ты хранишь эту штуку?

Мило раздраженно кивнул на цифровую рамку, где сменяли друг друга фотографии Авроры.

— Потому что это МОЙ ДОМ, и я не обязан отчитываться о том, что происходит в МОЕМ ДОМЕ.

— Возможно. Но ведь она бросила тебя. Может, пора спустить ее с пьедестала?

— Послушай, Мило, тебе никогда не нравилась Аврора…

— Ты прав, я всегда относился к ней с подозрением. И, честно говоря, не сомневался, что в конце концов она тебя оставит.

— Ах вот как! Может, объяснишь почему?

Тут Мило единым духом выплеснул все то, что так долго держал в себе:

— Потому что Аврора не такая, как мы! Потому что она презирает нас! Потому что ей с самого рождения везет. Потому что для нее жизнь всегда была игрой, в то время как мы сражались…

— Все не так просто… Ты ее не знаешь!

— Прекрати обожествлять эту женщину! Посмотри, что она с тобой сделала!

— Конечно, ты бы такого не допустил! Спишь с этими бимбо и даже не знаешь, что такое любовь!

Сами того не замечая, мы постепенно перешли на крик, и каждая реплика теперь напоминала пощечину.

— Твои чувства не имеют ничего общего с любовью! Знаешь, что это? Мазохизм и разрушительная страсть, — вспылил Мило.

— Я хотя бы не боюсь рисковать, а ты…

— Хочешь сказать, я трус? Да я прыгнул с парашютом с Эмпайр-стейт-билдинг! Видео ходило потом по всему Интернету…

— И что это дало тебе, помимо крупного штрафа?

Не обращая внимания на вопрос, Мило продолжал:

— Я съехал на лыжах с Кордильера-Бланка в Перу, прыгнул с парапланом с Эвереста, я один из немногих, кто сумел забраться на Чогори…

— Да уж, тебе отлично удается роль камикадзе. Но я имел в виду другой риск — полюбить кого-нибудь. Тут тебе не хватает смелости, даже с…

— ЗАМОЛЧИ! — выкрикнул он, хватая меня за ворот футболки и не давая закончить фразу.

Несколько секунд Мило стоял неподвижно, сжав кулаки и со злостью глядя на меня, и вдруг понял, что натворил: собирался помочь другу, а в результате сам с трудом сдерживается, чтобы не врезать ему…

— Прости, — выдавил он, ослабляя хватку.

Я пожал плечами и вышел на широкую террасу, откуда открывался вид на океан. От дома к пляжу вела скрытая от посторонних глаз лестница, на ступенях стояли керамические горшки с засохшими растениями, которые я не поливал много месяцев.

Солнце слепило глаза. На столе из яванского тика валялись старые очки-вайфаеры от «Рей Бан», я надел их и рухнул в кресло-качалку.

Мило исчез на кухне, потом появился на террасе с двумя чашками кофе и сказал, протягивая одну из них:

— Ладно, шутки в сторону, давай поговорим серьезно. — Он присел на край стола.

Я сидел с застывшим взглядом, у меня не было сил сопротивляться. В тот момент мне хотелось, чтобы он как можно скорее все рассказал и свалил, дав мне выплеснуть тоску в чрево унитаза, а потом закинуться очередной пригоршней таблеток и унестись прочь из этого мира.

— Том, сколько лет мы знакомы? Двадцать пять?

— Около того, — ответил я, отхлебывая кофе.

— Послушай, ты всегда был самым разумным из нас троих и не дал мне совершить кучу глупостей. Без тебя Кароль не стала бы полицейским, а я давным-давно сидел бы в тюрьме и уж точно не купил маме дом. Короче, я всем обязан тебе.

Я смущенно отмахнулся:

— Если пришел разглагольствовать…

— Том, это не разглагольствования! Мы справились со всем: с наркотиками, с бандами хулиганов, с нашим сраным детством…

Его слова попали в точку. Меня пробрала дрожь. Несмотря на успех и положение в обществе, в душе я оставался пятнадцатилетним подростком, который так и не сумел забыть Мак-Артур-Парк, дилеров, банды, лестничные площадки, где то и дело раздавались крики. И разлитый повсюду страх.

Я повернул голову, и мой взгляд заскользил по прозрачной водной глади, переливающейся тысячами оттенков от бирюзового до ультрамаринового. Грудь океана мерно вздымалась от лениво катившихся волн. На фоне этого абсолютного покоя наши подростковые драмы выглядели особенно зловеще.

— Мы чисты. Мы заработали деньги честным способом. Мы не прячем оружие под курткой. На нашей одежде нет пятен крови, а на банкнотах следов от кокаина.

— Не понимаю, какая тут связь…

— Том, у нас есть все, что нужно для счастья! Здоровье, молодость, офигенная работа. Ты не имеешь права забить на это из-за женщины. Слишком тупо! Она такого недостойна. А убиваться будешь, когда в дверь постучится настоящая беда.

— Аврора была женщиной всей моей жизни, как ты не понимаешь? Неужели так трудно уважительно относиться к моему горю?

Мило вздохнул:

— Вот что я скажу: будь она действительно женщиной твоей жизни, она приехала бы и не позволила бы тебе методично убивать себя.

Залпом выпив эспрессо, Мило подытожил:

— Ты сделал все, чтобы снова завоевать ее: умолял, заставлял ревновать, унижался на глазах у всего мира. Все кончено, она не вернется. Она перевернула страницу, и тебе остается лишь последовать ее примеру.

— Не получается, — признался я.

Мило на мгновение задумался, на его лице появилось одновременно встревоженное и загадочное выражение.

— Думаю, теперь у тебя нет выбора.

— Что это значит?

— Принимай душ и одевайся.

— Зачем?

— Я не голоден.

— Еда — не главное.

— А что главное?

— Хочу, чтобы ты немного встряхнулся. А это, несомненно, произойдет, когда я кое-что расскажу тебе.