вых параллелей в царских ахеменидских надписях из

положение сатрапов, вытекающее из их социального статуса (Xen., Hell., IV, 1,35-36).

Не менее интересен подобный случай употребления гречес­кими авторами выражения «дом царя» -oïkoç ßacriXituc. В дан­ном последнем случае мы действительно видим кальку с со­ответствующего древнеперсидского термина, причем без какого-либо осознания греками подлинного значения этого оп­ределения и следовательно отказа от его использования при формировании «негативного» образа Персидской империи. Во всех случаях термин o'lkoç ßacriAeojc выступает исключитель­но в роли terminus technicus. Присутствует он в письме Дария Гадату⁸⁰; в царском рескрипте начала IV в. до н.э., который предписывал малоазийским грекам находиться под властью царя⁸¹; из числа греческих авторов этот термин по-видимому знаком Фукидиду⁸².

Если подобные заимствования и объясняют происхождение противопоставления свободных греков и варваров / персов как «рабов царя», то они должны были иметь место не позднее второй половины VI - начале V в. до н.э. Дальнейшему разви­тию этой поляризации мог способствовать уже непосредствен­но накопленный опыт взаимоотношений с персами самих гре­ков, как постоянно находившихся при персидском дворе, так и

80

участников греческих посольств в Персию, часто посещавших Вавилон или Сузы в V-IV вв.⁸³, а также история греческих по­бед над персами в период военного конфликта.

При обращении к рассмотрению представлений о варварах-персах в трудах Фукидида, необходимо сделать несколько за­мечаний. Во-первых, в создании образа варвара у знаменитого афинского историка фактически не уделяется внимания линг­вистическому критерию. Вероятно это не упущение, но вполне сознательная позиция автора. Это видно хотя бы по утвержде­нию Фукидида (1, 3, 3) о том, что Гомер не употреблял слова «варвар», поскольку к его времени эллины еще не отделились от варваров и не объединились под общим именем (и далее следуют сравнения эллинских и варварских обычаев, призван­ные подтвердить тезис Фукидида об общности их происхожде­ния: Thuc, 6, 1, 5-6). Гораздо большее значение для историка имеет этнический фактор, обусловивший поляризацию эллинов и варваров. Прилагательное ßapßaptoTctToc в тексте Фукидида (VIII, 98, 2), примененное по отношению к скифским лучникам, выполнявшим функции полицейской стражи в Афинах⁸⁴, демон­стрирует, что типичным проявлением варварства в восприятии

⁸³ Характерным отображением этого опыта было восприятие гре­ками персидского обычая проскинесиса. Этот дворцовый ритуал был знаком Эсхилу (Pers., 584) и Еврипиду (Orest., 1507), которые считают его одним из существенных элементов восточной системы взаимоот­ношения царя со своими подданными. Геродот (I, 134) называет про-скинесис персидским обычаем приветствия нижестоящим того, кто значительно отличается от него по положению. В греческой литератур­ной традиции глагол irpoo-KuveTv обозначает преклонение перед бога­ми. С религиозным ритуалом почитания эллинами и варварами солн­ца и луны связывает исполнение обряда проскинесиса философ Платон (Plato, Leg., p. 887e). Это противоречие греческой и персидской тради­ций проскинесиса отмечает Геродот (VII, 136), когда сообщает, что при­бывшие в Сузы спартанские послы Сперфий и Булис категорично от­казались исполнить проскинесис, даже под угрозой силы, ибо, по их словам, не в их обычаях совершать проскинесис человеку (dvöpomov é)

⁸⁴ О скифских лучниках см. : Фролов Э.Д. Скифы в Афинах // ВДИ. 1998. № 1. С. 135-152 = Полицейская служба в демократическом полисе: Скифы в Афинах // Фролов Э.Д. Парадоксы истории - парадоксы ан­тичности. СПб., 2004. С. 195-220.
157

афинского историка были качества прежде всего социокуль­турного свойства.

Во-вторых, историк особо выделяет азиатских варваров (I, 6, 5), хотя нигде специально и не оговаривает их отличие от варваров европейских (другие ссылки на азиатских варваров: III, 34, 1-4; VIII, 16, 3; 25, 4). Что касается последних, то среди них упомянуты некоторые эпирские племена (хаоны:П, 80-81), негреческие племена Сицилии (IV, 29, 5; VI, 1, 1; 2, 6; 6,1; 11, 7; 17, 6; 20. 4; VII, 57, 11; 58, 3), македоняне(IV, J26, 3), иберийцы (которые в речи Алкивиада перед афинянами с призывом к си­цилийскому походу признаются самыми воинственными из вар­варов -топ» ßapßdpü)V |iaxL|itüTaToi: VI, 90, 3), наконец, илли­рийцы (IV, 125-126) и фракийцы (VII, 29,4). В особенности же два последних народа получают у Фукидида даже некую под­робную характеристику^⁵. В отношении иллирийцев историк словами Брасида замечает: «Эти иллирийцы издали страшны для тех, кто с ними не встречался. И действительно, уже сам вид этих огромных полчищ (тгХт|0ос;) способен внушить ужас; невыносим их громкий боевой клич, и пустое бряцание оружия усиливает это впечатление. Однако вступить в решительную борьбу с теми, кто способен стойко выдержать все это, они не в состоянии. Ведь они не сражаются в правильном боевом по­рядке (oirre yàp Ta£iv ех°^УтеС) ^и поэтому не считают позором покидать под натиском врага какую-либо порученную им пози­цию. Как бегство, так и нападение у них считаются одинаково похвальными, и поэтом}' и сама доблесть варваров на деле ос­тается непроявленной. При их способе сражаться не соблюдая строй, не подчиняясь команде, каждый охотно находит пристой­ное оправдание собственному спасению» (IV, 126, 5). При опи­сании фракийцев, Фукидид особо отмечает их жестокость: «Вор­вавшись в Микалесс, фракийцы стали разорять дома и святилища, убивать людей, не давая пощады ни старым, ни мо­лодым, резали всех подряд кого ни встречали без разбора - и женщин, и детей, и даже вьючных животных и вообще - все живое, что попадалось на глаза. Ведь народ фракийский, по­добно самым диким из варваров, если он уверен в своей безо-

^s? Romilly J. de. Les barbares dans la pensée de la Grèce classique. P. 285sqq.
158

пасности, кровожаден до неистовства (фоинсштатос;)» (Thuc, VII, 29, 4).

В своем труде Фукидид неоднократно упоминает Греко-пер­сидские войны. В этом случае он неизменно употребляет тер­мин о ßdpßapoc в качестве указания на Великого царя Персии (это можно встретить также уже у Геродота: VIII, 29, 31, 47): во время войны с эгинцами, по словам историка (I, 14,3), уже ожидали нападение варвара (ä(ia тон ßapßdpou ттрост8ок1[юи ovtoç); на десятый год после битвы при Марафоне варвар с большим войском пошел поработить Элладу (о ßdpßapoc tlü д.еуаХц> aroXcu cm тт]У 'EXXdSa ЗоиХысто-цеУос f|X0ey) (1,18,2); все отпавшие от царя эллины и их союзники присоединились частью к афинянам, частью же к спартанцам немного спустя после изгнания общими силами варвара (kolvti те атга)О"ац.еуо1, тоу ßdpßapov)(I,18,2).

Подобные же примеры употребления термина «варвар» при­менительно к царю Персии встречаются в труде Фукидида неоднократно (I, 69, 5; 73,2; 75,2; 90,2; 96, 2; 97,1; 118,2; 132, 3; ] 44, 4: II, 36, 4; III, 56, 4; 62, 1 ; VI, 83, 2). Когда историк говорит о персах как таковых, называет персидское войско, он называ­ет их, наряду с определением «мидяне», согласно старой тра­диции, особенно прижившимся в Афинах, также и oi ßdpßapoL (I,89_;2-3;I3U;132,2).

Фукидид фактически нигде не дает характеристики персам, даже в тех разделах (в «археологии» и книге VIII), где он зат­рагивает тему греко-пер-сидских взаимоотношений. Как спра­ведливо обратил внимание Я. Цифопулос, Греко-персидские войны для Фукидида - в большей степени риторический топос, призванный продемонстрировать роль предков в спасении Эл­лады от угрозы порабощения⁸⁶. «Исторические примеры» для Фукидида, как и для более поздних греческих авторов, особен­но ораторов, имеют целью показать доблесть афинян в период Греко-персидских войн и прославить афинские победы, и, надо

⁸⁶ Tzifopoulos Y.Z. Thucydidean Rhetoric and the Propaganda of the Persian WarsTopos// PdP. 1995. Vol. 281. Fs.l. P.91ff; см. также: RoodT. Thucydides' Persian Wars // The Limits of Historiography. Genre and Narrative in Ancient Historical Texts / Ed. by С Shuttleworth Kraus. Leiden-Boston-Köln, 1999.P.141-168.
159

думать, что если бы Фукидид пожелал сравнить персов и элли­нов, то все преимущества были бы на стороне последних.

Аристофан следует уже вполне определившейся для V в. до н.э. традиции употребления термина «варвары»: с одной сто­роны, это чужеземцы - негреки (трибаллы: Aves, 1520, 1525, 1529; фракийцы: Ach., 168; мидяне и фригийцы: Vespae, 439), ас другой стороны, - персы - враги Греции (Ach., 77, 107; Vespae, 1078; 1089; 1145; Pax, 408, 411; Lys., 1133)⁸⁷. Он принимает так­же лингвистические критерии для характеристики варварства, которые присутствовали в более ранней драматургии, и даже развивает их. Обратимся к ряду примеров. В «Лягушках» Ари­стофан звучание варварской речи сравнивает с щебетом лас­точки (Ranae, 682), в «Птицах» он считает, что варвары и вов­се не владеют языком и грек, в случае долгого пребывания в чужеземной стране, способен обучить языку даже варваров (Aves, 199). Но понятие «варвар» у Аристофана включает и со­циокультурную характеристику, как можно судить, например, по употреблению в комедии «Облака» CNubes, 492) выражения dvBpojTTOc; àu.a6f|ç rai ßdpßapoc - «человек невежественный и варвар» - в устах Сократа по отношению к своему нерадивому ученику Стрепсиаду.

Образ персов (называемых то варварами, то, по традиции, мидянами) очень характерен. Особенно в этом отношении при­мечательны три комедии: «Ахарняне», «Осы» и «Птицы». В «Ахарнянах» Аристофан (77-78) словами посла, явно в насмеш­ку, говорит, что варвары (в этом случае, несомненно, персы) считают только тех из людей мужчинами, кто способен много есть и пить. В той же комедии он выводит на сцену персидско­го посланника в Афины - Псевдо-Артаба. В первом случае,

87

персидский эмиссар высказывается непонятно для греков, од­нако, как это признается теперь в востоковедческой литерату­ре, попытки комедиографа представить «варварскую речь» были ничем иным, как воспроизведением с некоторыми искажения­ми подлинной персидской речи⁸⁸. Таким образом, перед нам уже не варваризм, и не «звукоподражание», которые присут­ствуют в драмах Эсхила. Во втором случае, при выражении отказа царя прислать золото в Афины, Псевдо-Артаб произно­сит свою фразу на «варварский манер»,т.е. на искаженном гре­ческом языке*⁹.

В «Птицах» Аристофан (483-492) уподобляет персидскому царю петуха, который называется «персидской птицей» (Ср. Antiphon., XVI, fr.57-59 -Athen., IX, р.397с)⁹⁰: этот «петух» (6 àkeKTpvév) был тираном персов «древней Дариев и Мегаба-зов», и словно «великий царь» (ßaaiXeuc ô \ir\yaç), он величе­ственно шагает с кирбасией на голове среди птиц; был он так могуч, так велик и так силен, что и теперь повинуясь его могу­ществу и с утренней песней все поднимаются на работу: мед­ники, гончары, кожевники, банщики, хлеботорговцы, мастера, изготавливающие лиры и щиты и т.д. Таким образом, комеди­ограф следует традиции в представлении Персии как деспоти­ческого государства, а Великого царя как могущественного правителя.

⁸⁸ Ar., Ach., 100:ьа ртаихи^Нар^агатастст "(Ооуастатра; в передаче на древнеперсидском: haya (a)rtamanä Hsayärsä napaisuv yauman hsa?am; перевод: «благочестивый Ксеркс приветствует ионийское цар­ство за морем») (См.: Francis E.D. Oedipus Achaemenides //AJPh. 1992. Vol. 113. N3.P.337-339; Miller M.C.Athens and Persia in the Fifth Century ВС. A Study in Cultural Receptivity. Oxford, 1997. P. 131).

^sg Ar., Ach., 104: où \еф1 хр^сто, хси-'^оттрсокт 'Iaoyau. Глагол Хефь является искаженной формой 2 лица ед. числа futurum indicativi medii глагола Хт^фоиш (исходная форма Хаи^ауш - « получать»); ХРюо - соот­ветственно от xpt'CTÔV (начальная форма христбс - «золото»); ' I aovau -калька с древнеперсидского Yaunâ - «ионийцы».

⁹⁰ О выражении «персидская птица» см.: Tuplm C.J. The «Persian Bird»: an ornithonymic conundrum //AMI². 1992. Vol.25. P. 125-129.0 павлинах в Афинах как символе восточной роскоши: Miller M.С. Peacocks and tryphe in classical Athens //Arch. News. 1989. V. 15. P. 1-10; Braund D. The luxury of Athenian democracy// G&R. 1994. Vol.41. N1. P.42.
161

Аристофан в «Осах» (1078-1090) описывает битву при Ма­рафоне как схватку построенных в фалангу греков (1081: копье к копью, щит ко щиту - £w Söpi, £w darnSi) против огромной массы персидских лучников (1084: от стрел не было видно небо). Вообще, по представлению комедиографа, одержав победу, афиняне избавились от страшной опасности со стороны варва­ра. Эпизоды из истории Греко-персидских войн упоминаются и в других комедиях. Однако, вполне очевидно, что Аристофан (как и Эсхил, Геродот и Фукидид) не совершил никакого «пере­ворота» в создании образа варвара-перса.

Особое место в формировании некоего обобщенного образа варвара принадлежит Еврипиду, этому «философу на сцене» (о ctkT|Vlkôç фьХбаофос: Athen., XI1I, 11). В произведениях этого драматурга термин «варвары» очень распространен (119 раз): этот термин практически идентичен понятию «чужеземец», «негрек», тогда как предшествующие авторы могли в этом зна­чении употреблять и другие определения, восходящие к архаи­ческому периоду, например, àXXoGpooç (Нот., Od., 1, 183-184; III, 299-302; XIV, 42-43; XV, 452-453; Aesch. Suppl., 973; Agamemn, 1200; Her., I, 78; III, И) и dXXoyXwaaoç (ML., 7; Her., И, 154)⁹¹. Конечно, Еврипид посвятил большинство своих трагедий ми­фологическим и легендарным сюжетам, главным образом, из истории Троянской войны, но автор уже довольно существенно отстранился от Гомера, превратив на сцене гомеровских тро­янцев во варваров-фригийцев. Общепринятым в V в. до н.э. было считать Персидскую державу «наследницей» Троянского царства Приама, а Греко-персидские войны непосредственно сравнивать с Троянской войной; поэтому, естественно, что Ев­рипид во многих случаях при характеристике «варваров» про­тотипом имеет державу Ахеменидов, а эпизоды из войны ахей­цев против Трои предстают прямыми аллюзиями на события конфликта Греции и Персии. Драматург неоднократно противо­поставляет самодержавную власть у варваров (f) TupdvvLç), основанную на отсутствие законов и правды, положению у гре­ков. В «Гераклидах» (423) афинский царь Демофонт говорит:

⁹¹ См.: HallE. Inventing the Barbarian... P.19; Santiago R. -A. Griegosy barbares: arqueologia de una alteridad // Faventia. 1998. V.20. N 2. P.36-37.
162

«Ведь я не варвар - самодержец (où yàp тира vin 8 ' &ате ßapßdpajy exw) / Мне постольку граждане покорны, поскольку сам покорен правде — царь». В «Троянках» (933) Елена произ­носит: «Ни варварские копья, ни их ярмо (f| Tupdvviç) сломить мы не могли...». В «Медее» (536) противопоставляются закон и правда у эллинов силе, которая царит у варваров. В «Ифиге-нии в Авлиде» Еврипид ассоциирует варварство с непомерной восточной роскошью (Eur., Iphig.inAul.,74).

Вообще, в драмах Еврипида варвары характеризуются ис­ключительно с негативных позиций, а противопоставления вар­варов и эллинов выражается в утверждении идеи превосходства греков над варварами, и, даже впервые в призыве повелевать над ними., В одной из своих трагедий драматург вкладывает в уста Елены следующее восклицание, относящееся к варварам — троянцам, но представляющее собой аллюзию на положение дел в Персидской державе: «Все варвары - рабы, кроме одного» (та ßapßdpuv yàp SoiAa ттаута ттХт)У èvoç) (Eur., Helen., 276). В «Ифи-гении в Авлиде» драматург выражает идею, что «справедливо властвовать эллинам над варварами, а не варварам над эллина­ми, поскольку одни рабы, другие же - свободные» (ßapßdpon> S ' "EXXr)vaç äpx^eiv еЬкбс, dXX 'où ßapßdpouc / цтугер'ЕХХт^соуто \ièv yàp SouXov, öl 8 ' éXeùoepoi.) (Iphig. Aul., 1400-1401), ту са­мую идею, которая найдет прямое отражение в идеологии па­нэллинизма, и, особенно,в «Политике» Аристотеля.

Аристотель (Pol., I, 1,5) цитирует указанную сентенцию Ев­рипида и далее замечает: «Так как по своим природным свой­ствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить раб­ство, нежели эллины, и азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе, то они и подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких при­знаков неудовольствия...» (III, 9, 3). Вообще, конечно не было ничего нового в том, что Еврипид называет варваров «раба­ми», однако, несомненной его заслугой было то, что он уподо­бил варваров - «рабов царя» непосредственно рабам-варва­рам у греков, которые в огромном количестве были задействованы в афинской экономике. Отсюда следует вывод, который оказал огромное влияние на восприятие варваров впос­ледствии, и продолжает быть определяющим при изучении в

современной исследовательской литературе как греческой те­ории рабства, так и образа варвара в общественном сознании греков.

Следует заметить, что на рубеже V - IV вв. до н.э. в гре­ческой литературной традиции завершается процесс формиро­вания стереотипного образа варвара-перса. На окончательно оформление такого образа оказывали влияние несколько фак­торов. Во-первых, исчезновение непосредственной угрозы Пер­сии греческому миру стало особенно очевидно ближе к концу V столетия до н.э.; во-вторых, борьба за гегемонию в Греции в период Пелопоннесской войны потребовал от воюющих сторон непосредственного привлечения Персии: оживились греко-пер­сидские дипломатические контакты, и непосредственный опыт взаимоотношений греков и персов с последней трети V в. до н.э. по середину IV в. до н.э. в значительной степени способ­ствовал переосмыслению греками на уровне как обществен­ного сознания, так и идеологии образа врага - перса. Наряду с традиционными представлениями о варварах-персах (деспо­тизм, богатство и т.д.) присоединяются суждения, которые бы оправдывали греческое превосходство над варваром и созда­вали базу для развития идей завоевания Востока.«Архитекто­рами» образа варвара в IV в.до н.э. были Ксенофонт и Исок-рат, Платон и Аристотель. Тема представления греками варваров в целом, и, в частности, персов в произведениях ука­занных авторов заслуживает специального рассмотрения. По­этому, далее отметим только некоторые наиболее показатель­ные свидетельства о варварах-персах.

В трудах Ксенофонта можно найти образные характеристи­ки персов, которые могут быть признаны образцом греческой антиперсидской пропаганды IV в. до н.э. В «Анабасисе» исто­рик неоднократно утверждает военное превосходство эллинов над варварами (Anab., I, 2, 15-18; 7, 3-4; 8, 19 и т.д.).

В другом своем произведении Ксенофонт сообщает, что Агесилай во время пребывания в Малой Азии освободил жите­лей малоазийских греческих городов от всех повинностей, ко­торые они несли как рабы своим господам (8oiAol Бестттотаьс), оставив только те, которые обязаны исполнять свободные люди, повинующиеся властям (Xen., Ages., I, 22). По другому случаю

164

Следует заметить, что подобные идеи, и даже в более нега­тивном для персов свете, сформулированы в «Киропедии»: восьмая книга этого труда завершается суждениями в отно­шении перемены персами своего образа жизни в худшую сто­рону по сравнению со временем Кира Великого (VIII,8,l-27).

В своих политических памфлетах, особенно «Панегирике» и «Филиппе», которые считаются образцом греческой панэллин-ской пропаганды, Исократ выстраивает уже стройную систе­му, призванную продемонстрировать превосходство грека над варваром. Исократ (IV, 150-154) рисует яркую картину «рабс­кого состояния» в Персидской державе: «Не могут люди, вы­росшие в рабстве и никогда не знавшие свободы, доблестно сражаться и побеждать. Откуда взяться хорошему полководцу или храброму войну из нестройной толпы (ox^oç атактос), зато к рабству приученной лучше собственных рабов (тгрос Se ~ri)v SoiAeLav ä\ieivov tojv ттар' f]p.iv оькетсоу ттеттаь8ей(1еуос). Даже знатнейшие их вельможи не имеют понятия о достоинстве и чести; унижая одних и пресмыкаясь перед другими, они губят природные свои задатки; изнеженные телом и трусливые ду­шой, каждый день во дворце они соревнуются в раболепии, ва­ляются у смертного человека в ногах, называют его не иначе как богом и отбивают ему земные поклоны, оскорбляя тем самым бессмертных богов». Далее оратор называет такие ка­честве персов самого высокого ранга как вероломство, тру­сость, раболепие и высокомерие.
165

Итак, в данной работе мы ограничили материал рамками только V в. до н.э., однако, представленные свидетельства на­глядно демонстрируют, что в греческой литературе того сто­летия можно обнаружить достаточно целостный образ варва­ра-перса, отдельные элементы которого получат дальнейшее развитие в рамках доктрины панэллинизма - восприятие царя и подданных как господина и рабов; поляризация абсолютной власти монарха в Персии и греческой свободы; представления о богатстве Азии и «бедности» Греции, признание в качестве высшей добродетели персов - приверженность к роскоши, а греков - доблесть; противопоставления персидского и гречес­кого способов ведения войны и т.д.. Отчасти эти антиномии формулируются еще достаточно интуитивно, отчасти же они -элементы определенного целостного восприятия греческими авторами V в. до н.э. мира Персии и персов. Причем, немало­важное значение в определении варварства греки отводили лин­гвистическому фактору, который первоначально создавал кри­терии для самоиндентификации эллинов и отделения себя от чужеземцев. Этот фактор, сперва возможно даже первичного свойства, постепенно утрачивает свое первостепенное значе­ние уступая место иным характеристикам варваров. Однако, существующие сведения не показывают главного элемента в образе Персии и персов в V столетии до н.э. — представления о военной слабости Персии (хотя греки признавали, что по своим боевым качествам они превосходили персов, как и прочих вар­варов). До последней трети V в. до н.э. Персия продолжала восприниматься греками в качестве серьезной угрозы.