Гунтхард Вебер кризисы любви

Некто появляется на свет в своей семье, на своей родине и в культуре, и, еще будучи ребенком, слышит о том, кто был то ее образцом, ее учителем и наставником, и он испытывает желание стать и быть таким же, как тот. Он присоединяется единомышленникам, долгие годы упражняется в послушании и следует великому образцу, пока не становится ему равным и не начинает думать, говорить, чувствовать и желать, как тот.

И все же одного, думает он, еще недостает. Так он отправляется в далекий путь, чтобы в самом дальнем уединенном месте перешагнуть, быть может, и последнюю грань. Он идет мимо старых садов, которые давно уже покинуты. Но там цветут еще одичавшие розы, а высокие деревья приносят ежегодно плоды, но падают они на землю, потому что здесь нет никого, кто бы их собирал. А после начинается пустыня.

Уже скоро его со всех сторон окружает неизвестная пустыня. Ему кажется, здесь одинаковы все направления, и те образы, которые он видит иногда перед собой, оказываются вскоре миражами. Он идет, будто его что-то гонит вперед, и когда он уже давно перестал доверять своим чувствам, видит перед собой источник, бьет из земли, и земля же принимает его обратно. Но там, разливается его вода, пустыня становится похожа на рай.

И тут, обернувшись, он видит, что приближаются два незнакомца. Они поступили точно так же, как он. Они следовали своему образцу, пока не стали ему равны. Так же, как и он, они отправились в) далекий путь, чтобы в безлюдье пустыни, быть может, перешагнуть некую последнюю грань, и, как и он, нашли источник. Вместе • склонились они к нему, пили одну и ту же воду и считали себя почти уже у цели. Тогда они назвали друг другу свои имена: «Меня зовут Гаутама Будда». — «Меня зовут Иисус Христос». — «Меня зовут, пророк Муххамед».

Но вот наступает ночь, и над ними, как и испокон веков, недостижимо далеко тихо сияют звезды. Они все умолкают, и один из них троих знает, что он близок к великому примеру, как никогда раньше. Ему кажется, будто, пусть на одно мгновение, он может догадаться, каково ему было, когда он это знал: бессилие, тщетность, смирение, и каково ему должно было быть, если бы он знал еще и о вине.

На следующее утро он покидает пустыню. Вновь ведет его дорога мимо покинутых садов, пока не заканчивается у одного сада — сада, принадлежащего ему самому. У входа стоит старый человек, как будто он его ждал. Он говорит: «Кто так издалека нашел дорогу обратно, как ты, тот любит влажную землю. Он знает, что все, когда растет, и умирает тоже, и, когда это прекращается, дает пищу». «Да, — говорит в ответ другой, — я согласен с законом земли». И он начинает ее возделывать.
V. О ПРАКТИКЕ СЕМЕЙНОЙ ПСИХОТЕРАПИИ
1. Терапевтическая позиция
Святой муж, будучи бездеятельным,

Распространяет свое учение.

Вся тварь подчиняется ему

И никогда не откажется от исполнения его воли.

Он производит много, но ничего не имеет;

Делает много, но не хвалится сделанным;

Совершает подвиги, но не приписывает их себе.

Он нигде не останавливается,

Поэтому ему нет надобности удаляться туда,

Куда он не желает.

(Из книги Лао-цзы «Дао-де-цзин»,

Перевод Д. Конисси)
а) Восприятие, ориентированное на ресурсы

Я очень четко разделяю восприятие и наблюдение. Наблюдение ведет к частичному знанию при утрате общего обзора. Когда я наблюдаю поведение человека, я вижу только детали, а сам человек от меня ускользает. Если же я отдаюсь во власть восприятия, от меня ускользают детали, но я сразу схватываю главное, суть, зерно другого человека.

Восприятие возможно только если я обращаюсь к другому человеку без всякой цели и умысла и с готовностью к контакту. Восприятие основывается на контакте. Тогда возникает очень глубокая, искренняя связь, но которая тем не менее требует глубочайшего уважения и некоей дистанции. Предпосылкой этого является то, чтобы каждый оставался самим собой, чтобы не устанавливалось никакой нормы, которой нужно было бы подчиняться. Здесь речь идет не о правильном или неправильном, а только о помощи и решениях. В мыслях я свободен и могу играть, но как только я включаюсь в восприятие и открываюсь для интересов другого человека, этой свободы больше нет.

Восприятие, таким образом, может функционировать только в отношении решений. В отношении же диагнозов оно сразу отказывает, пусть даже диагнозы полностью стоят на службе решения. Любое вмешательство, если оно не объединено с силами развития, а, к примеру, подчиняет или обесценивает, действует контрпродуктивно.

Удивительно то, что человек, которому я сообщаю свое восприятие, меняется на моих глазах. Так что восприятие — это творческий процесс, который что-то вызывает, чему-то способствует. В этом заключены тайны, которых я не понимаю, но которые можно увидеть и использовать.

Для восприятия речь идет об исполнении, а не об истине. Речь всегда идет о том, что я сейчас делаю, что возможно? Как терапевт я делаю это для другого, и в то время, как он мне что-то рассказывает, я спрашиваю себя: «Что сейчас уместно?» Тогда я нахожусь в контакте с чем-то большим. Я не хочу тогда помочь, а просто вижу это в некоем порядке. Так действует интуиция, и тогда она тоже исполнена любви и уважения.

Итак, если кому-то приходит в голову что-то по поводу другого человека, то ему, возможно, захочется этому человеку что-то сказать. Он смотрит на этого человека и проверяет, а даст ли то, что пришло ему в голову, пищу другому и создаст ли что-либо или же это ему помешает и его ослабит. Восприятие — это не событие, которое можно искать. Когда я посвящаю себя другому человеку, то восприятие приходит как молния, и результат бывает совершенно поразительный. Выдумать я этого не могу. Иногда я начинаю этого бояться. И если я отступаю, то что-то ломается в моей собственной душе.

Я хочу еще раз сформулировать это в одной истории: в ней это зашифровано, но указан путь.

Эта история — вид психотерапевтической теории познания.
Мера

Спросил ученый мудреца, как в целое вплетаются детали и чем отлично знание о многом от знания предмета полноты.

Мудрец сказал: «Рассеянное нечто тогда лишь целым может стать, коль скоро соберется в середине и будет действовать совместно, поскольку только через середину то многое и действенность приобретает, и смысл, и полнота его нам кажется простой, почти что малой, как сила тихая, неявной оставаясь, движенье сообщает тому, что рядом. Чтобы полноту узнать или о ней поведать, мне нет нужды любую малость знать, говорить, иметь и делать. Ведь тот, кто хочет попасть в город, пройдет через одни ворота. Кто в колокол один ударит раз, звучать заставит многие другие. Кто с ветки яблоко сорвет, не станет думать, как оно созрело. Держа его в руке, он просто ест его».

Ученый возразил: «Кто хочет истины добиться, тот должен знать и все детали». Мудрец не согласился. О старой правде много можно знать. А правда, что ведет нас дальше, отважна и нова и свой исход скрывает, как дерево таит в себе росток. Кто медлит действовать, поскольку знать желает больше, чем следующий шаг проникнуть позволяет, упустит то, что к цели приведет. Он деньги путает с товаром, деревья превращает он в дрова.

Ученый, полагая, что это был не весь ответ, а часть, продолжить просит. Но мудрец лишь молча головой качает — ведь полнота вначале что бочка юного вина, которое и приторно, и мутно. Оно должно перебродить, и требуется время ему, чтоб, отстоявшись, прозрачным стать. И кто тогда, вместо того чтоб пригубить, пить станет, расплывется.
Другой как равный

На многое я могу отважиться только тогда, когда другой человек деятелен, критичен и исполнен уважения. Тот, кто сразу же подчиняется, ничего рискованного я сказать не могу. Если же другой не просто все проглатывает, и я могу быть уверен, что сказанное он подвергнет собственной проверке и оценит с Помощью своего знания, то в этом случае я могу пойти очень далеко. Тогда он предстает передо мной как равный, и наш диалог — диалог между людьми, находящимися в равных весовых категориях. Общность в группе может возникнуть только тогда, когда сосредоточен каждый. Если этого нет, то человек находится во власти чего-то другого и отчужден от своего бессознательного. Бессознательное же собирает и объединяет.

Важным критерием уважения является не стремиться исцелить и спасти другого. Этому есть великие примеры. Благо человечества — это осознание того, что можно действовать посредством присутствия без того, чтобы вмешиваться. Тогда это та сконцентрированная сила, которая воздействует через не-действие и не имеет ничей? общего с отстранением. Отход ничего не дает. В «Дао-дё-цзин» это замечательно описал Лао-Цзы.

В терапевтической работе наблюдается одна удивительная вещь. Когда терапевту приходит в голову нечто верное и он удерживает себя от того, чтобы сказать это, то же приходит в голову и клиенту. Иногда решение бывает возможным тогда, когда терапевт от этого отказывается. Не в его власти и то, как поступят клиенты с тем, что он говорит. Однажды я привел такой пример: «Нет вины Иисуса в том, что богатый юноша уходит». Так же и в психотерапии: другой может уйти. В этом скрыто большое уважение. Хорошая терапия характерна отсутствием конкретных планов и намерений, она свободна от заранее определенных целей, — это значит, что я до определенной степени отказываюсь от влияния.
Маленькая девочка, которая страдала ночным недержанием мочи

Недавно у меня брали интервью на австрийском радио, и мне нужно было рассказать что-нибудь про те истории, которые исцеляют. Я сориентировал свой рассказ на чисто практические вещи — как с помощи историй можно помогать детям. На вопрос, что можно сделать в случаях ночного недержания мочи, я рассказал следующее.

Один отец спросил меня, что бы он мог сделать для своей маленькой дочери, чтобы она не писалась по ночам. Я ответил, что ему следует сказать дочери, как он был рад жениться на ее маме — а ребенок появился на свет до брака. Он мог бы сообщить ей это как бы невзначай, а затем ему следовало рассказать ей сказке с небольшими вариациями, например, о Красной Шапочке.

Подходит Красная Шапочка к бабушкиному дому и видит, что прохудилась кровля. Она идет в сарай, берет смолу и заделывает дыру, чтобы в прихожей не было сыро. А потом она входит в дом.

Или сказку про Белоснежку. Один из гномов говорит, что у него в доме постоянно сверху капает, и Белоснежка говорит ему, что сейчас все исправит, проверяет, в чем дело, и видит, что просто сдвинут один кирпич, и ставит его на место. Маленький гном даже и не замечает, что в доме что-то изменилось. Но теперь все в порядке.

Или история, где из крана капает вода, а она его закрывает. Или как маленькая девочка сидит в туалете, и вдруг дверь открывается и внутрь заглядывает незнакомый человек. Он очень быстро закрывает дверь, и девочка с облегчением вздыхает.

Знаете, что является здесь гипнотерапевтическим фоном? Когда входит незнакомый человек, девочка сжимает сфинктер мочевого пузыря. Это известная эриксоновская интервенция.

Через полгода отец снова пришел ко мне и поведал о своем опыте. Он сказал, что это сразу подействовало — это было хорошо. Примечательно было то, что обычно, если в историях, которые он рассказывал, случались расхождения с оригиналом, его маленькая дочка сразу же начинала протестовать, а тут когда он отступал от текста, она вообще не реагировала.

Это многое говорит о психотерапевтических методах. Рассказывая такую историю, отец отнесся к девочке с глубочайшим уважением, и девочка почувствовала, что ее уважают, и ей не нужно было защищаться. В этом не было ни малейшей попытки ее подчинить. Основой здесь была чистая любовь, и в пространстве доверия происходило что-то, о чем потом больше не говорилось.

Это те границы, в которых происходит исцеление. Если я говорю человеку: ты должен делать это так-то или так-то, я ставлю себя выше него и, тогда он уже с самого начала оказывается проигравшим и его достоинство заставляет его отказаться от моих рекомендаций. Но если в моем распоряжении есть методы, где это никак не проявляется, как, например, при рассказывании историй, тогда человек просто слушает историю и уже не замечает, что я ее ему рассказываю. В этом случае он может сам отыскать в ней для себя подходящие стимулы и самостоятельно найти решение. Тогда ему нет необходимости дискутировать со мной, он может меня забыть. Это как в кино. Там мы тоже забываем тех, кто обслуживает аппаратуру для показа. Человек смотрит фильм, а потом уходит. Так делают и клиенты, и тогда это называется психотерапией.

Одна участница семинара, Петра, рассказывает на первом круге: «В моей практике я на собственном опыте убеждаюсь в том, что могу утерапевтироваться до смерти, а изменений у клиента не происходит».

Б.Х.: Терапевт урабатывается до смерти...

Петра:...а ничего решающего не происходит.

Б.Х.: Потому что терапевт много о себе воображает.

Петра: Потому что хочет помочь.

Б.Х.: Я расскажу тебе одну маленькую историю, чтобы разоблачить эту позицию. Это история чревата последствиями, если ее понять.
Вера

Кто-то рассказывает, что двое разговаривали о том, чтобы сделал Иисус, если бы он крикнул больному: «Встань, возьми свою постель, иди домой!», а тот бы ответил: «А я не хочу!» В конце концов один из них предположил, что Иисус, наверное, сначала бы замолчал. Но потом он обратился бы к своим ученикам и сказал: «Он относится к Богу с большим почтением, чем я».

Если мы дойдем до такой позиции, начнется новое измерение.

Пример:

И одна участница курса простодушно сказала: «Мне так хотелось, чтобы ты смог ей помочь».

Эти взгляды не сходятся. Если остаться на позиции женщины и с благоговением осознавать, что здесь действует судьба, тогда высвобождаются силы, которые находятся по другую сторону того, что планирует человек. В этом случае лучше не вмешиваться, и такая бездеятельность есть высочайшая любовь.
Факел добра в мировой копне сена

После расстановки случая Герхарда с приемным ребенком одна участница, Хильдегард, высказывается во время круга: «Именно во время этой расстановки я вспомнила приемных детей моего брата, они оба из разных семей. Одному из них очень плохо».

Б.Х.: Ты должна это оставить как есть. Существуют решения и без твоего вмешательства.

Хильдегард: Но разве нельзя попытаться посодействовать в какой-нибудь удачный момент, если он представится?

Б.Х.: Нет, нет. У меня была терапевт, чья дочь вопреки ее совету вышла замуж за мужчину, больного шизофренией. Сейчас у них много детей, а мать и дочь больше не находят общего языка. Естественно, для терапевта тяжело, что именно у ее дочери нет с ней хороших отношений. Тогда я сказал ей: «Никаких контактов в течение двух лет. Оставь ее на два года в покое». Через два с лишним года я получаю от нее письмо. Она снова навестила свою дочь, и все стало просто замечательно.

Хильдегард: Но я до сих пор о брате никогда не заботилась.

Б.Х.: Некоторые не могут удержаться от того, чтобы не бросить факел добра в мировую копну сена (веселье).

Один швейцарец рассказал мне как-то такую историю.

Было два друга, и один из них вечером заболел, а другой провел всю ночь без сна у его постели и наутро умер, а больной сам выздоровел.

И я хотел бы рассказать еще и другую историю о том, как было обнаружено, в чем тайна хорошей психотерапии.

К моему великому стыду, это был не специалист, а некий граф Бобби. Была у него маленькая собачка, которую он очень любил. Однажды ему надо было уезжать, и он отвез собаку к своему другу и сказал ему: «Смотри, ты должен каждый день ее чем-то радовать». Друг ответил: «Хорошо». Когда граф Бобби вернулся из отпуска, он сразу направился к своему другу, чтобы забрать собаку. Войдя, он увидел, как его друг схватил собаку за хвост и вертел ее, а собака жалобно визжала. Граф ; Бобби сказал: «Ради Бога, что ты делаешь с моей собакой?» На что друг ответил: «Я делаю ей приятное. Вот увидишь, как она обрадуется, когда я ее отпущу». (Веселье.)
в) Сила в минимуме

Во время дискуссии по поводу расстановок Олаф спрашивает: «Я бы хотел получить представление, о том, как с помощью этого метода можно эффективнее и основательнее работать в группах».

Б.Х.: Ты можешь увидеть это на практике, теоретические объяснения много тебе не дадут. Если у Тебя перед глазами определенная группа и ты хочешь поспособствовать чему-то определенному, тогда тебе в голову приходят какие-то вещи, и ты пробуешь их, и если ты поначалу сделаешь десять процентов желаемого, то это уже много. Это достаточно часто встречающееся представление, что когда делаешь что-то новое, нужно знать это досконально.

Мой дедушка рассказывал, что в его местах жил один еврей, торговец скотом, и он говорил: «Ведь вы, христиане, абсолютно глупы. У вас человек имеет право взять на себя двор, только достигнув тридцати или сорока лет. А я уже сейчас даю моему восьмилетнему сыну продавать коз. Покупатели его надувают, но это ничего, он на этом учится».

Таково, к примеру, сегодня представление о психоанализе. Только подумайте, сколько часов требовал Фрейд, чтобы кто-то стал психоаналитиком, а сколько требуется сегодня. Фрейд оставил это открытым. Раньше терапевты могли учиться на опыте. А сегодня нужно быть совершенным, прежде чем начать.

Пример:

Тогда она спросила: «Можно мне завтра прийти еще раз?» Я сказал: «Да». На следующий день было то же самое, и я снова сказал ей то же. На что она попросила: «Но дай мне хотя бы упражнение». «Хорошо, — сказал я, — ты сейчас поедешь домой и каждое утро в течение четырех недель, кроме воскресных дней, будешь по десять минут причитать перед включенным диктофоном, затем будешь это слушать, а потом начнешь работать». Она сказала: «Спасибо, это хорошее упражнение», и уехала.

Четыре недели спустя она звонит мне и говорит: «Это упражнение каждое утро было для меня как освежающий напиток, но теперь оно больше не действует, что мне делать?» Я ответил: «Сделать больше ничего нельзя, ведь в твоем распоряжении по-прежнему остается только двадцать процентов энергии, но если ты еще захочешь сделать это упражнение, делай».

Через пару недель мне пришло от нее письмо: она увидела сон, который непременно хотела мне сообщить. Во сне она ехала в туристическом автобусе во Францию и вдруг заметила, что у нее при себе совсем нет денег. Она вышла из автобуса и везде просила подаяния, и никто ничего ей не давал. И тогда она подумала: «Посмотрю еще раз в карманах». И нашла двадцать франков. И тут ей пришло в голову: двадцати франков достаточно, чтобы поискать работу, а остальное я сделаю сама. Пятью месяцами позже пришло письмо, в котором она писала: «Экзамен на степень магистра я сдала очень хорошо».

Сила содержится в минимуме. Когда терапевт дает импульс, это росток, а коли это как росток, то в нем есть сжатая энергия. Стоит заговорить об этом подробнее, как сила пропадает. Так что дается только толчок, авсе остальное должен сделать тот, кого это касается. После этого случая я пересмотрел свое предположение о роли терапевта в сторону уменьшения: при хорошей терапии достаточно двадцати процентов. Это называется основательностью.
Исцеление

В стране Арам — это там, где сейчас находится Сирия, — жил в давние времена один военачальник, прославившийся своей силой и мужеством, но потом, сраженный тяжелой болезнью, ни с кем не мог он больше вступать в контакт, даже со своей женой, ибо была у него проказа.

Но вот он услышал от рабыни, что есть у нее на родине человек, который знает, как исцелить эту болезнь. Он собрал большую свиту, взял десять талантов серебра, шесть тысяч золотых монет, десять праздничных облачений да еще рекомендательное письмо своего короля и отправился в путь.

После долгого перехода, иногда сбиваясь с дороги, он подошел к дому, в котором жил целитель, и громко попросил разрешения войти. Теперь стоял он со всей своей свитой и всеми своими сокровищами, держал в руке рекомендательное письмо своего короля и ждал. Но никто не взял у него записку. Его стало охватывать нетерпение, и он начал уже немного нервничать, и тут дверь открылась, вышел слуга, подошел к нему и сказал: «Мой господин велит передать — искупайся в Иордане и снова будешь здоров».

Военачальник решил, что его выставили на посмешище и одурачили. «Что? — сказал он. — И это называется целитель? Он должен выйти ко мне сам, призвать своего Бога, начать долгий ритуал и дотронуться до каждой моей раны своей рукой! Это мне, может, и помогло бы. А зачем мне купаться в Иордане?» И, пылая от гнева, он развернулся и отправился в обратный путь.

Это подлинный конец истории. Но поскольку это сказка, будет у нее и хороший конец.

Вот уже целый день военачальник был в пути, как вечером пришли слуги и n-доброму обратились к нему. «Отец наш родной, — сказали они, — если бы этот целитель потребовал от тебя чего-то невозможного, например, зайти на корабль, отправиться в далекие страны, покориться чужим богам, годами читать только собственные мысли, и чтобы при этом ты израсходовал все свое состояние, ты бы наверняка все это сделал. А, тут он потребовал от тебя лишь чего-то совершенно обычного». И тот позволил себя уговорить.

Мрачный, в дурном настроении, направился он к Иордану, неохотно вымылся в его воде, и произошло чудо.

Когда он вернулся домой, его жена очень хотела узнать, каково ему пришлось. «Ах! — сказал он, — мне снова хорошо. А больше вообще ничего не произошло».
г) Смотреть на решение

Из практики психотерапии можно увидеть, что обычно клиенты всеми силами держатся за проблему и избегают решения. Это связано с внутренним убеждением людей, что если они сохранят проблему, несчастье либо симптом, который у них есть, то и дальше будут вправе принадлежать к семье. Для нашей детской души наличие проблем является доказательством невиновности. Ими мы упрочаем и защищаем наше право на принадлежность, и поэтому любое несчастье связано с глубоким блаженством, и нет необходимости жалеть человека, потому что глубоко внутри он испытывает удовлетворение. А решения проблем мы, несмотря на взаимные уверения, боимся и избегаем, потому что с этим связывается страх потери привязанности и чувства вины, предательства, отпадения и измены.

Когда мы стремимся найти решение, мы отступаем от того, что раньше имело вес в нашей семье, и чувствуем себя виноватыми. Поэтому Невозможно достичь решения без вины и без мужества преодолеть эту вину, а этого большинство людей боится. Решение и счастье воспринимаются тогда как опасность, потому что приводят к одиночеству. А человек с проблемами даже будучи несчастным, напротив, всегда остается в хорошей компании.

Когда терапевт работает, ориентируясь на проблему, то вопрос ставится так: что с клиентом? Если же работа ориентирована на решение, вопрос звучит так: что клиенту поможет? Душевный настрой при обеих фокусировках совершенно разный. Когда я спрашиваю: «Что клиенту поможет?», это сразу создает доверие. Вопрос: «Что с клиентом?» — мне даже не обязательно это говорить—действует ужасно.

Проблема решается с помощью той же любви, которая ее и поддерживает. В решение течет та же сила, только немного с большим пониманием. Терапевтической задачей является сначала нахождение той точки, где клиент любит. Если я ее нашел, то могу действовать. Та же любовь, которая вызывает проблему, ведет и к ее решению.

Катарина: Я вижу, что у тебя очень точный взгляд и ты сразу останавливаешь, если что-то не так. Для меня это очень важно.

Б.Х.: Действительно, когда кто-то рассказывает о своей проблеме, он хочет соблазнить тебя принять его взгляд на мир. Этот взгляд оправдывает его проблему. Это невероятно сильно затягивает. Поэтому нужно достаточно рано прерывать описания проблем.

Пример:

Катарина: Я часто чувствую, что не решаюсь кого-то остановить.

Б.Х.: Тогда просто скажи: «Это становится для меня скучным». Это вид прерывания, но не очень жесткий. Находясь в группе, можно определить, важно ли то, что кто-то говорит, или нет, Как только в группе возникает беспокойство, это значит, что человек говорит несущественное. Тогда я его прерываю. Как только это перестает быть интересным, я прекращаю.

Вера: Я заметила, что склонна бороться с мужчинами.

Б.Х.: Это интерпретация тебя принижает, и она наверняка неправильна и ничего тебе не дает. Потому что проблема возникает через ее описание, а описание препятствует решению. Если бы это описание было верным, то проблема была бы решена. А если проблема не решена, значит описание неправильно. Ведь проблема в большинстве случаев описывается так, что клиент избегает решения. Поэтому мне не нужно слушать, как кто-то в группе описывает проблемы. Это описание изначально неверно. Если бы у клиента было верное описание, он бы об этом и не говорил. Тогда у него было бы решение. Потому что решение уже содержится в правильном описании.

Арнольд: Но есть множество описаний, которые возможны, а может быть, и полезны.

Б.Х.: В случае правильного описания выбора нет.
Для решения проблема не нужна

Фридеманн рассказывает, что в работе с клиентами он иногда находит сценарную фигуру, но «ничего не происходит».

Б.Х.: Я могу тебе сказать почему. Восприятие отказывает, когда я рассматриваю проблему как проблему. Интуиция активизируется только тогда, когда я настраиваюсь на решение. Когда ты говоришь, что у тебя есть сценарная фигура, тогда ты настроен на определение •или на диагноз. Если же ты спрашиваешь: «Как это лучше всего может пойти дальше?» — ты уже видишь проблески света. Тогда ты идешь вместе с потоком. Для решения проблема не нужна. И все же в психотерапии широко распространены техники, которые занимаются проблемами, будто проблемы являются причинами для их решения» Тогда человек остается привязанным к проблеме, а решение забывается.
Запрограммированность на несчастье

Арнольд: Мне все еще хорошо.

Б.Х.: Это звучит почти угрожающе. Видите, такой манерой выражаться он программирует себя на несчастье.

Арнольд: Да, это так. Я всегда думаю, что когда-нибудь мне будет плохо.

Б.Х.: И если так случится, ты вздохнешь с облегчением.

Арнольд: Нет, тем, что я так говорю, я, наверное, прогнал эти мысли.

Б.Х.: Нет, как раз-таки нет. Выработай другую формулировку, которая все оставляет открытым.

Арнольд: Да я могу просто сказать, мне хорошо.

Б.Х.: Ты даже можешь сказать, что тебе все лучше и лучше. (Apr нольд сияет.) Видите, как это действует? Уже одними только формулировками можно вылечить, просто используя определенную дисциплину мышления.
Практика мешает теории

Людвиг: Если мужчина еще не отделился от своей матери и его жена понимает, что он еще не совсем с ней, это тоже ревность? (Длительная пауза.)

Б.Х.: Что могло бы помочь? (После паузы.) Если она скажет: «Я уважаю любовь к твоей матери».

Это был прекрасный пример смещения фокуса с проблемы на решение. Творческое начало действует не в отношении проблемы, а всегда только в отношении решения. Движение по направлению к решению — это любовь, интуиция всегда идет вместе с доброжелательностью и любовью. Когда я наталкиваю кого-то на проблему или ему ее описываю, я нахожусь в позиции превосходства. Решения мы ищем сообща.

Трудно становится, когда человек, после того как решение найдено, хочет получить еще и теорию к решению. Тогда он теряет решение. Никакая теория не может быть полной. Когда для какого-нибудь события я пытаюсь найти обобщающую теорию, тогда вместо целого у меня будет всего лишь кусочек. Поэтому я склоняюсь к тому, чтобы отказаться от формирования теории. Я описываю различные ситуации, и тогда есть некий эмпирический фон, с которым я работаю. Тогда я остаюсь открытым для нового, и мне не нужно оправдываться ни перед какой теорией, правильно или неправильно я что-то сделал.
Этого достаточно!

Ларе: Когда речь шла о принадлежности, я еще раз обратил внимание на то, что никогда не чувствовал себя по-настоящему принадлежащим, и в детских и юношеских компаниях тоже.

Б.Х. (перебивая): Что это сейчас даст? Это только описание проблем, которые усиливают проблему. Поэтому описание проблем нужно прерывать.

Недавно я прочитал в одной книге фразу, которая была для меня как откровение. Звучала она примерно так: «Если человек испытывает страх перед людьми в какой-либо группе, то преодоление страха состоит в том, чтобы полюбить других». Я испытываю страх только потому, что вижу, как мало я люблю и ценю других. Как только я решаюсь на то, чтобы отдавать присутствующим должное, даже если они другие, мне больше не нужно бояться. Тогда между нами возможен совершенно непринужденный обмен. Это могло бы быть решением.

Накрытый стол

Фрауке: У меня мелькнула мысль, что я всегда была в сфере влияния моей матери, и сейчас я совершенно в замешательстве, потому что думаю, что мне это было не на пользу, и сейчас я все меньше понимаю, почему мне было так трудно...

Б.Х. (перебивая): Это ничего не дает, описание проблемы усиливает ее. А сожаление, что было так, как было, делает все еще хуже. Вопрос в том, чего тебе сейчас еще не хватает, что ты еще можешь взять? Тогда это имеет совсем другое направление. (Фрауке улыбается.) Видишь! Посмотри на близких тебе людей, в том числе на свою семью. Возможно, у них нет еще своего места. Как только ты примешь их, власть матери станет слабее, а то, что ты от нее получила, так скорее останется в сохранности. И не будет больше никаких оснований для сожаления.

Есть странные люди: они почти умирают с голоду, но, подойдя к накрытому столу, они, вместо того чтобы есть, будут рассказывать, как страшно они голодны. Типичная психотерапевтическая сцена.

Томас: Мне вспомнилась одна старая ядовитая фраза, мне тяжело из-за нее.

Б.Х.: Я не/Хочу ее слышать, я кое-что имею против яда.

Томас: Я тоже, она напоминает мне...

Б.Х. (перебивая его): Был когда-то храбрый портняжка, который померился силами с единорогом. Знаешь как? Когда тот на него бросился, он просто отошел на шаг в сторону. Еще что-то, Томас?

Томас: Нет, этого достаточно!

Хильдегард: Вчера вечером мне стало довольно ясно, что нужно посмотреть на свою систему работы. Мне не ясна в ней моя роль. В принципе я знаю это уже давно. Но опасаюсь выяснять это, потому Что есть небольшой страх, что мне, возможно, придется оставить мою работу, если я это проясню.

Б.Х.: Да, такое может быть. То, что ты снова подтверждаешь, это терапевтический принцип: «Страдать легче, чем действовать».

Хильдегард (как будто она этого не слышала): До этого, когда Бригитте делала расстановку своей семьи, у меня сначала было чувство, что там многие обращаются друг к другу на непонятном языке, пока не начинают его учить, и я заметила, что во время работы занавес между мной и реальностью становился все плотнее и плотнее. Я думаю, здесь что-то есть.

Б.Х.: Да, прикидываться дурачком — в этом есть элемент наслаждения. И по большей части люди это умеют. Еще что-то, Хильдегард?
Последнее место не самое надежное

Мануэла: Мне так плохо было сегодня утром. Впрочем, я сидела на последнем стуле. Мне было так неприятно, что меня постоянно тянуло плакать. Я тогда обратила внимание, что я здесь единственная медсестра, и что в моей семье в иерархическом порядке я Тоже последняя, и в больничной иерархии тоже так...

Б.Х. (перебивая): Если ты будешь продолжать в том же духе, ты, чего доброго, и сама в это поверишь.

Мануэла: Но для меня это проблема.

Б.Х.: Да, да, проблема возникает через ее описание.

Мануэла: Я боялась, что ты так среагируешь.

Б.Х.: Здесь, вопреки широко распространенному мнению, последнее место тоже не самое надежное. Некоторые полагают, что они будут в безопасности, если отправятся на последнее место. Но что делают с собакой, которая скулит? Она получает пинок. Потому что где-то это, видимо, кажется адекватным. (Мануэле) Ты можешь себе представить, что здесь была бы другая медсестра?

Мануэла: Да, это я могу хорошо себе представить.

Б.Х.: И она была бы точно такой, как ты?

Мануэла: Нет, это было бы тогда по-другому, она была бы тогда другой. Она не была бы точно такой, как я.

Б.Х.: Именно, так. С профессией медсестры это связано быть не может, ведь иначе это должно было бы быть точно так же.

Если мы находим хорошее решение, то это еще совершенно не означает, что оно будет осуществлено на практике. Нужно видеть, что, кто-то, кто идет другим путем (например, путем страданий), идет по нему с любовью, даже если немного ослепленно. Но тут нельзя вмешиваться.