Флер Хиккори и Морт Пьюбин добились получасового перерыва. Когда судья встал, чтобы покинуть зал, зал взорвался. Я направился к себе, бросая на ходу: «Без комментариев». Мьюз последовала за мной. Крохотная, миниатюрная, но знающая свое дело лучше многих.
Когда за нами закрылась дверь кабинета, она победно вскинула руку вверх:
– Наша взяла!
Я молча смотрел на нее. Она опустила руку.
– Все кончено, Коуп.
– Еще нет.
– Но через полчаса?
Я кивнул:
– Тогда все и закончится. А пока у нас есть работа.
Я обошел стол для совещаний. На нем лежал розовый стикер с координатами Люси. Я сознательно не думал о нем во время допроса Флинна. Не допускал никаких мыслей о Люси. Но теперь, пусть мне и хотелось хотя бы несколько минут понаслаждаться блестящим результатом, ее звонок требовал внимания.
Мьюз заметила, как я смотрю на листок.
– Вы, значит, не виделись двадцать лет. Тогда все и произошло в том лагере.
Я молча повернулся к ней.
– Одно с другим связано, так? – спросила она.
– Не знаю. Но вероятно.
– И какая у нее тогда была фамилия?
– Силверстайн. Люси Силверстайн.
– Точно. – Мьюз откинулась на спинку стула, сложила руки на груди. – Я так и предполагала.
– Как ты могла такое предположить?
– Перестань, Коуп. Ты же меня знаешь.
– Любопытство не доведет тебя до добра.
– Любопытство добавляет мне привлекательности.
– Любопытство и, вероятно, выбор обуви. И когда ты мной заинтересовалась?
– Как только услышала, что ты назначен прокурором округа.
Меня это не удивило.
– И, разумеется, я ознакомилась с делом до того, как сказала тебе, что хочу в нем поучаствовать.
Я вновь посмотрел на розовый листок.
– Так она была твоей подружкой?
– Летний роман. – Я пожал плечами. – Мы были детьми.
– Когда она давала о себе знать в последний раз?
– Давно.
Какое-то время мы сидели молча. Я слышал шум за дверью, Но не обращал на него внимания. Как и Мьюз. Мы некоторое время молчали. Листок все так же лежал на столе.
Наконец Мьюз встала:
– У меня есть дела.
– Иди, – ответил я.
– Без меня сможешь добраться до зала заседаний?
– Как-нибудь догребу.
У двери Мьюз обернулась:
– Собираешься ей позвонить?
– Позже.
– Хочешь, чтобы я провела поиск по ее фамилии? Может, что-то найду?
Я обдумал ее слова и отказался:
– Пока не нужно.
– Почему нет?
– Потому что когда-то она многое для меня значила, Мьюз. И мне не хотелось бы, чтобы ты копалась в ее жизни.
– Хорошо, хорошо. Я не говорила о том, чтобы тащить ее сюда в наручниках. Речь об обычной проверке.
– Не надо, а? Во всяком случае, пока.
– Тогда займусь подготовкой твоего визита к Уэйну Стюбенсу.
– Спасибо.
– Эти Кэл и Джим… Ты не позволишь им сорваться с крючка, так?
– Будь уверена.
Меня тревожило лишь одно: защита могла заявить, что Шамик Джонсон видела этот фильм и придумала свою историю, основываясь на одном из эпизодов. Но на меня работали два фактора. Во-первых, не составило бы труда доказать, что этот фильм не показывали на большом экране в комнате отдыха общежития. Свидетели это подтверждали. А во-вторых, Джерри Флинн и фотографии, сделанные полицией, доказывали: в комнате Маранца и Дженретта телевизора не было, значит, Шамик не могла увидеть фильм там.
Впрочем, одна лазейка у них оставалась. DVD можно смотреть и на компьютере. Неубедительно, конечно, в случае с Шамик, но следовало помнить и об этом. Таких свидетелей, как Флинн, я называю «бык на арене». По ходу корриды, когда бык выходит на арену, он сталкивается не с матадором, а с кучкой парней, которые машут плащами. Бык бегает за ними, пока силы его не оставят. Потом появляются конные пикадоры с длинными копьями и вонзают их в шею быка. Животное теряет кровь и не может повернуть голову. Затем появляются другие люди и бросают в быка бандерильи – короткие копья с крючками на конце.
И лишь после этого появляется матадор и заканчивает бой ударом шпаги.
Вот это мне сейчас и предстояло. Я загонял свидетеля до изнеможения, вонзил в него и копья, и бандерильи. Теперь пришла пора достать и пустить в дело шпагу.
Флер Хиккори сделал все, что в его силах, чтобы этого не допустить. Добился перерыва, заявил, что ранее мы не предоставляли этот фильм, что это несправедливо, что нам следовало дать им время для ознакомления, бла-бла-бла. Я отбивался. Фильм, мол, находился в распоряжении клиентов. Мы сами смогли раздобыть копию только прошлой ночью. Свидетель подтвердил, что фильм этот смотрели в общежитии студенческого братства. Если мистер Хиккори хочет заявить, что его клиенты никогда этого фильма не видели, пусть приглашает их для дачи свидетельских показаний.
Споря, Флер тянул время. Обращался с запросами к судье, получал на них ответы, пытался, и достаточно успешно, дать Флинну возможность перевести дух.
Но не сработало.
Я понял это в тот самый момент, когда Флинн сел в кресло для свидетелей. Копья и бандерильи нанесли ему слишком тяжелые травмы. А демонстрация фрагмента фильма стала последним ударом. Во время его показа Флинн сидел с закрытыми глазами, и, я думаю, он бы с радостью заткнул уши.
Я могу сказать, что Флинн скорее всего не такой уж плохой парень. И действительно, как он и говорил, Шамик ему понравилась. Он пригласил ее на свидание, как свою подружку. Но старшекурсники, узнав об этом, подняли его на смех и заставили поучаствовать в подготовке «живого кино». Флинн-первокурсник пошел им навстречу.
– Я ненавидел себя за это, – говорил он. – Но вы должны понять.
«Нет, я не понимаю», – хотелось сказать мне, но я промолчал. Просто смотрел на него, пока он не опустил глаза. Потом, с легким вызовом, перевел взгляд на присяжных. Секунды текли.
Наконец я повернулся к Флеру Хиккори:
– Ваш свидетель.
Прошло немало времени, прежде чем я смог остаться один.
После нелепого взрыва негодования по отношению к Мьюз я решил провести небольшое расследование. Прогнал через «Гугл» телефонные номера, оставленные Люси. Два ничего не дали, но третий, рабочий, вывел меня на профессора Университета Рестона Люси Голд.
Голд. Силверстайн. Класс.
Я уже знал, что это «моя» Люси. Находка стала лишь подтверждением. Вопрос в том, что мне делать. Ответ лежал на поверхности: позвонить и спросить, чего она хочет.
В совпадения я не верю. Эта женщина не давала о себе знать двадцать лет. Внезапно она звонит и не называет фамилии. Я понимал, что звонок этот каким-то образом связан со смертью Джила Переса и со случившимся в летнем лагере.
Слишком уж это очевидно.
Летний роман, каким бы ярким он ни был, оставался летним романом. Я мог любить Люси и, вероятно, любил, но юношеской любви не пережить крови и убийств. Мы идем по жизни, открывая двери. Эту я закрыл. Люси ушла. Мне потребовалось время, чтобы сжиться с этим. Но я это сделал, и чертова дверь оставалась закрытой.
Теперь мне предстояло ее открыть вновь.
Мьюз хотела заглянуть в прошлое Люси. Мне следовало согласиться. Но я позволил эмоциям взять верх. Наверное, не следовало спешить. Имя на листке бумаги ударило меня как обухом. Мне следовало потянуть время, прийти в себя после удара и только потом принять решение. Я поступил иначе.
Может, не стоило и звонить.
«Нет, – сказал я себе. – Нечего тянуть резину».
Я снял трубку, набрал домашний номер Люси. После четвертого звонка трубку сняли.
– Меня нет дома, – услышал я женский голос. – Пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала.
Звуковой сигнал раздался слишком уж быстро. Я не успел подготовиться. Положил трубку.
Поступил как юнец.
Голова шла кругом. Двадцать лет. Прошло двадцать лет. Люси теперь тридцать семь. Я задался вопросом, осталась ли она такой же красоткой. Подумал, что зрелость не могла ей повредить. Некоторые женщины, и Люси, пожалуй, относилась к их числу, с годами только расцветали.
«Давай, Коуп, действуй».
Я попытался. Но услышать голос, который звучал так же, как и прежде… все равно что оказаться рядом с соседом по студенческому общежитию. Через десять секунд годы уходят, и кажется, что ты в той самой комнате и ничего не изменилось. Такая вот со мной случилась история. Мне вновь стало восемнадцать.
Я несколько раз глубоко вдохнул. И тут в дверь постучали.
– Заходите.
На пороге появилась Мьюз:
– Еще не звонил ей?
– Позвонил по домашнему номеру. Автоответчик.
– Сейчас ты ее скорее всего не найдешь. Она на занятиях.
– И откуда ты это знаешь?
– Я главный следователь. И не обязана слушать все, что ты говоришь.
Она села, положила ноги в удобных туфлях на стол. Всматривалась в мое лицо и молчала. Я тоже не нарушал тишины. Наконец она не выдержала:
– Хочешь, чтобы я ушла?
– Сначала расскажи, что выяснила.
Мьюз приложила все силы, чтобы скрыть улыбку.
– Она уже семнадцать лет как поменяла фамилию. Стала Люси Голд.
Я кивнул:
– Наверное, сразу после внесудебного соглашения.
– Какого внесудебного соглашения? Ах да, подожди, вы подали иски к владельцу лагеря, так?
– Семьи жертв.
– А принадлежал лагерь отцу Люси.
– Правильно.
– Неприятное дело?
– Не знаю. Я в этом не участвовал.
– Но вы выиграли?
– Конечно. В этом летнем лагере охраны практически не было. – Я поморщился, произнося это. – Семьи получили самый крупный актив Силверстайна.
– Сам лагерь?
– Да. И продали его компании-застройщику.
– Весь участок?
– Там был пункт, касающийся лесов. На эту землю налагались ограничения – никакого строительства.
– И сколько вы получили?
– После выплаты вознаграждения адвокатам каждой семье досталось больше восьмисот тысяч.
– Ничего себе. – Глаза Мьюз округлились.
– Да. Потеря ребенка приносит большие деньги.
– Я не хотела…
Я отмахнулся:
– Знаю. Просто я говнюк.
Она спорить не стала.
– Должно быть, такие деньги многое изменили.
Я ответил не сразу. Деньги родители положили на общий счет. Мать сняла сто тысяч, с которыми и убежала. Нам оставила остальное. Поступила великодушно. Мы с отцом переехали из Ньюарка в Монклер. Я уже получил стипендию в Ратжерсе,30 но после суда нацелился на юридическую школу Колумбийского университета в Нью-Йорке. Там и встретил Джейн.
– Да. Это многое изменило, – наконец подтвердил я.
– Ты хочешь узнать больше о давней возлюбленной?
Я кивнул. Лорен продолжила:
– Она училась в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Защитила диплом по психологии. Потом докторскую диссертацию в Южно-Калифорнийском университете. Там же стала доктором английского языка и литературы. У меня еще нет полного списка колледжей и университетов, где она преподавала, но сейчас она профессор Университета Рестона. С прошлого года. Ее дважды привлекали к ответственности за вождение в пьяном виде. В Калифорнии. В 2001 и в 2003 годах. Штрафовали. В остальном перед законом она чиста.
Я сидел, переваривая полученную информацию. Вождение в пьяном виде. На Люси не похоже. Ее отец Айра довольно часто закидывался и курил травку… так часто, что Люси не проявляла никакого интереса ни к спиртному, ни к наркотикам. А тут дважды вождение в пьяном виде. Такого я не мог и представить. Но ведь я знал ее еще девушкой, когда по закону ей и не разрешалось пить. Счастливой девушкой, немного наивной, не испытывавшей проблем в общении что с подростками, что со взрослыми. Денег в семье хватало, а ее отец не обидел бы и мухи.
Все это тоже умерло в ту ночь в лесу.
– И вот что еще. – Мьюз чуть изменила позу, слишком явно демонстрируя безразличие. – Люси Силверстайн, она же Голд, не замужем. Я еще не довела проверку до конца, но, судя по тому, что вижу, она вообще не выходила замуж.
Я не знал, какой из этого сделать вывод. Ее семейное положение определенно не имело отношения к происходящему. Но меня это неприятно удивило. Умная красивая энергичная девушка, которую все любили… Как она могла все эти годы оставаться одна? А потом, это вождение в пьяном виде.
– Когда заканчиваются занятия?
– Через двадцать минут.
– Ладно. Я ей сразу позвоню. Что еще?
– Уэйн Стюбенс ни с кем не видится, за исключением ближайших родственников и адвоката. Я над этим работаю. Есть еще некоторые мысли, но об этом говорить рано.
– Только не трать на это много времени.
– Хорошо.
Я посмотрел на часы: еще двадцать минут.
– Пожалуй, я пойду. – Мьюз встала.
– В чем дело?
– Еще один момент.
– Да?
– Хочешь взглянуть на ее фотографию?
Я поднял глаза на Мьюз.
– На сайте Университета Рестона есть фотографии всех профессоров. – Она протянула мне листок бумаги. – Вот адрес сайта. – Ответа ждать не стала. Положила адрес на стол и отбыла.
До звонка оставалось время. Почему нет?
В поисковой строке я напечатал адрес сайта, полученный от Мьюз, и вскоре смотрел на Люси.
Фотография не слишком ей льстила. Напряженная улыбка, суровый взгляд. Ей определенно не хотелось фотографироваться. Светлые волосы исчезли. Такое случается с годами, но у меня возникло ощущение, что она изменила цвет намеренно. И не на самый удачный. Люси выглядела старше, но, как я и предполагал, возраст не отнял у нее красоту. Лицо стало более худым. Скулы выпирали чуть заметнее.
Но, черт побери, все равно она оставалась красоткой!
Когда я смотрел на ее лицо, что-то вдруг пробудилось в моей душе. Я бы вполне мог без этого обойтись. Сложностей у меня в жизни и так хватало. Не хотелось, чтобы прежние чувства вновь ожили. Я прочитал короткую биографию Люси, но это ничего мне не дало. Теперь студенты ранжируют курсы и профессоров. Такую информацию часто можно встретить в Интернете. Я ее посмотрел. Люси очень любили студенты. Ее рейтинги зашкаливали. Я прочитал несколько студенческих комментариев. Судя по ним, ее лекции и семинары изменяли их жизнь к лучшему. Я улыбался и чувствовал, как меня охватывает гордость.
Двадцать минут истекли.
Я выждал еще пять, представил, как она прощается со студентами, перекидывается несколькими фразами с теми, кто задержался на минуту-другую, укладывает в потрепанный кожаный портфель тетради и всякую всячину.
Снял трубку со стоящего на столе телефонного аппарата, нажал кнопку внутренней связи.
– Да? – прозвучал голос Джоселин.
– Ни с кем меня не соединять, – распорядился я. – В кабинет никого не пускать.
– Хорошо.
Я переключился на линию выхода в город и набрал номер мобильника Люси. После третьего гудка услышал ее голос:
– Алло?
Сердце подпрыгнуло к самому горлу, но мне удалось выдавить:
– Это я, Люси.
А потом, буквально через пару секунд, я услышал, как она заплакала.
Достарыңызбен бөлісу: |