Харлан Кобен Чаща

Глава 21

– Люси, – спросил, – что с тобой?

– Все хорошо. Просто…

– Да, знаю.

– Не могу поверить, что я это сделала.

– Ты всегда сразу начинала плакать. – Я тут же пожалел, что эти слова сорвались с языка. Но она ответила смешком:

– Теперь нет.

Пауза.

– Работаю в Университете Рестона. Иду через парк.

– Понятно, – ответил я, не зная, что на это сказать.

– Ты уж извини, что оставила такое короткое сообщение. Я больше не Силверстайн.

Я не хотел признаваться, что уже знаю об этом. Но не хотелось и лгать. Поэтому я повторил ни к чему не обязывающее:

– Понятно.

Вновь пауза, которую на этот раз нарушила она:

– Мне так это трудно.

Я улыбнулся:

– Знаю.

– Со мной то же самое.

– Мы совсем не изменились, так? Я хочу сказать, в душе остались испуганными детьми, гадающими, какими мы станем, когда вырастем.

Я продолжал улыбаться, но думал о том, что она так и не вышла замуж, зато ее дважды останавливали за вождение в пьяном виде. «Мы не меняемся, – думал я, – а вот наш жизненный путь точно меняется».

– Приятно слышать твой голос, Люси.

– А мне – твой.

Пауза.

– Я позвонила, потому что… – Люси запнулась, но тут же продолжила: – Даже не знаю, как об этом сказать, поэтому позволь задать вопрос. Ты в последнее время не замечаешь нечто странное?

– Ну, ту ночь…

Мне следовало ожидать чего-то подобного (я даже знал, что так и будет), но улыбка все равно слетела с лица, словно меня ткнули в солнечное сплетение.

– Замечаю.

Пауза.

– И что все это значит, Пол?

– Думаю, нам нужно об этом поговорить.

– Согласен.

– Хочешь встретиться?

– Да.

– Встреча будет необычной.

– Я не хотела звонить тебе. Связалась не поэтому. Не для того, чтобы увидеть тебя. Но я думаю, мы должны встретиться и обсудить ситуацию. Ты согласен?

– Да.

– Я слишком много говорю. Всегда слишком много говорю, когда волнуюсь.

– Ты знаешь, где находится Университет Рестона?

– Да.

– У меня еще один семинар, потом беседы со студентами до половины восьмого. Можем мы встретиться в моем кабинете? Он в Армстронг-билдинге. Скажем, в восемь часов?

Грета устроила мне восторженный прием. Целовала, обнимала, поздравляла. Я люблю Грету. Есть хорошие люди, которые всегда на твоей стороне. Их не так много, но они есть. Грета встала бы на пути пущенной в меня пули. Вот почему мне всегда хочется уберечь ее от беды.

В этом смысле она напоминала мне мою сестру.

– Где Кара? – спросил я.

– Боб повез ее и Мэдисон на обед в «Баумгартс».

Эстель стирала на кухне.

– Вечером мне нужно уехать, – сказал я ей.

– Нет проблем.

– Кара может переночевать у нас, – предложила Грета.

– Благодарю, но, думаю, сегодня ей лучше ночевать дома.

Грета последовала за мной в кабинет. Открылась входная дверь – вошел Боб с девочками. В который уже раз я представил, как дочь бежит ко мне с криком: «Папуля! Ты дома!» Но она лишь улыбнулась и подошла ко мне. Я поднял ее на руки, крепко поцеловал. Улыбка осталась, но щеку она вытерла.

Боб хлопнул меня по спине:

– Поздравляю.

– Суд еще не закончен.

– Пресса так не думает. В любом случае, теперь Дженретт от нас отстанет.

– Или от отчаяния ударит сильнее.

Он немного побледнел. Если бы Боб играл в кино, его амплуа было бы богатый республиканец-плохиш. Красное лицо, тяжелый подбородок, пальцы-обрубки. Вот еще один пример того, насколько обманчива внешность. Боб из семьи рабочих. Учился и работал, не жалея сил. Ничего в жизни не давалось ему легко.

Кара вернулась с DVD. Протянула мне словно подарок. Я закрыл глаза, вспоминая, какой сегодня день недели. Мысленно выругал себя. Потом посмотрел на мою маленькую девочку – сегодня у нас должен быть вечер фильма.

Она по-прежнему протягивала мне диск и улыбалась. На обложке что-то обсуждали то ли говорящие автомобили, то ли домашние животные, то ли обитатели зоопарка. Фильм выпустила одна из ведущих киностудий, «Пиксар»³¹ или «Дисней», и я видел его уже сотню раз.

Я опустился на колени, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Положил руки ей на плечи.

– Милая, папуле сегодня вечером нужно уехать.

Никакой реакции.

– Извини, милая.

Я ждал слез.

– Эстель сможет посмотреть со мной фильм?

– Конечно.

– А она сможет приготовить поп-корн?

– Разумеется.

– Клево.

Я-то надеялся хотя бы на намек на огорчение. Куда там!

Кара убежала. Я повернулся к Бобу. Он смотрел на меня, как бы говоря: «Дети… что тут поделаешь?»

– В душе, – указал я вслед дочери, – в душе она очень огорчена.

Боб рассмеялся, и тут зазвонил мой мобильник. Номер я узнал и чуть вздрогнул. Поднес мобильник к уху.

– Алло?

– Мистер Губернатор.

– Это неправильно.

– Не понял?

– «Мистер Губернатор». К президенту Соединенных Штатов положено обращаться мистер Президент, а при обращении к губернаторам говорят: «Губернатор». Или добавляют фамилию, к примеру: «Губернатор Жеребец» или «Губернатор Дамский Угодник».

– Или «Губернатор Бабник».

– Вижу, смысл ты уловил.

Я улыбнулся. На первом году обучения в Ратжерсе я на какой-то вечеринке познакомился с Дейвом Марки, нынешним губернатором Нью-Джерси. Он меня пугал. Еще бы: я сын иммигранта, его отец – американский сенатор. Но в этом-то прелесть колледжа. С кем только не сводит тебя судьба! И в конце концов мы стали близкими друзьями.

Критики Дейва не могли не указать на наши дружеские отношения, когда он предложил мою кандидатуру на должность прокурора округа Эссекс. Губернатор лишь пожал плечами и добился своего. В прессе мою работу пока оценивали положительно, и со временем это могло бы помочь мне в борьбе за место в конгрессе.

– Но сегодня большой день, так? Ты главный герой. Вперед, Коуп, вперед. Считай, сегодня твой день рождения.

– Пытаешься приглянуться хип-хоповским избирателям?

– Пытаюсь понять мою дочь-подростка. И все равно поздравляю.

– Спасибо.

– Я по-прежнему не комментирую этот процесс.

– Никогда не слышал от тебя: «Без комментариев».

– Конечно же, слышал, просто я подхожу к этой фразе творчески: «Я верю в нашу юридическую систему, все граждане невиновны, пока не доказана их вина, справедливость обязательно восторжествует, я не судья и не присяжный, а потому мы должны дождаться представления всех фактов».

– Не проще ли сказать: «Без комментариев»?

– Может, тебе проще, а мне должность не позволяет. Ну и как жизнь, Коуп?

– Отлично.

– С женщинами встречаешься?

– Иногда.

– Но ты же свободен. Симпатичный парень. В банке есть какие-то деньги. Ты знаешь, как бы поступил на твоем месте я?

– Намек тонкий, Дейв, но, думаю, я тебя понял.

Дейв Марки женщинам нравился. И не только из-за внешности. Умел он их завораживать, и каждая женщина, с которой он разговаривал, чувствовала, что она для него – самая прекрасная и загадочная на этом свете. Для Дейва же это была игра. Он просто проверял на них силу своей харизмы и не отказывался воспользоваться результатом. Однако женщины липли к нему как мухи.

Теперь-то он остепенился – жена, двое детей, – но я не сомневался: он ходит налево. Некоторые мужчины ничего не могут с этим поделать. Это заложено на уровне инстинкта. Чтобы Дейв Марки не приударял за женщинами? Такого просто быть не могло.

– Есть хорошая новость, – продолжил Дейв. – Я еду в Ньюарк.

– Зачем?

– Ньюарк – самый большой город моего штата, вот зачем, и мне дороги все мои избиратели.

– Понятно.

– И я хочу повидаться с тобой. Давно не представлялся случай.

– Вообще-то я занят на процессе.

– Не сможешь найти времени для своего губернатора?

– Что случилось, Дейв?

– Насчет того, о чем мы с тобой уже говорили.

Ясно, дело касается возможного выдвижения моей кандидатуры в палату представителей.

– Хорошие новости?

– Нет. – Пауза. – Я думаю, у нас проблема.

– Какая?

– Может, и ерунда, Коуп. Мы об этом поговорим. Встретимся в твоем кабинете. Скажем, во время ленча?

– Годится.

– Закажи те сандвичи. Из кулинарии в Брэндфорде.

– «Хаббис».

– Именно. Мне грудку индейки под майонезом на домашнем ржаном хлебе. И тебе рекомендую взять такой же. До встречи.

Пересекая парк, миновал десяток студенток. Девушки выглядели симпатичнее, чем в годы моей учебы, но, возможно, мне так казалось из-за моего возраста. Проходя мимо, я им кивал. Они мне – нет. На моем курсе был один тридцативосьмилетний парень. После школы он пошел в армию, вот и не получил диплом вовремя. Я помню, как он выделялся в кампусе: чертовски, чертовски старый. Теперь тридцать восемь исполнилось уже мне. Неудивительно, что молодые в упор меня не видели.

Я продолжал думать о пропасти между поколениями, чтобы отвлечься от цели моего приезда сюда. На мне была белая рубашка навыпуск, синие джинсы, синий блейзер, туфли из мягкой кожи от «Феррагамо» на босу ногу. Без претензий, но достаточно модно.

Подходя к двери Армстронг-билдинга, я чувствовал, что дрожу. Одернул себя. Я же, черт побери, серьезный мужчина. Был женат. Отец и вдовец. А женщину эту последний раз видел еще в первой половине своей жизни.

Можем мы когда-нибудь повзрослеть?

В вестибюле я сверился с доской-указателем, хотя Люси и говорила, что ее кабинет на третьем этаже, с буквой «В» на двери. Так и было. Профессор Люсиль Голд, кабинет «3В». В кабине лифта мне удалось нажать нужную кнопку. А вот выйдя на третьем этаже, я повернул налево, хотя стрелочка на табличке показывала, что кабинеты от «А» до «Е» справа от лифта.

Наконец я нашел дверь. Из прикрепленного к ней листка узнал, в какие часы Люси читала лекции и вела семинары, а когда принимала студентов у себя в кабинете.

Дважды постучал. Как показалось, уверенно. По-мужски.

Господи, каким же жалким я казался со стороны!

– Войдите.

От ее голоса у меня подогнулись колени. Я открыл дверь и на ватных ногах переступил порог. Люси стояла у окна. Солнце еще не зашло, и на нее, чертовски красивую, падала тень. Я застыл у двери. Какое-то время мы стояли, разделенные пятнадцатью футами, ни один не решался сделать первый шаг.

– Как освещение? – спросила она.

– Не понял?

– Я никак не могла решить, что мне делать, после того как ты постучишь. Открыть дверь? Нет, слишком рано для крупного плана. Оставаться за столом с карандашом в руке? Посмотреть на тебя поверх очков для чтения? Короче, с одним моим приятелем мы все перепробовали. Он сказал, что вот так, у окна, я выгляжу лучше всего.

Я улыбнулся:

– Ты выглядишь потрясающе.

– Ты тоже. Сколько костюмов перемерил?

– Только этот. Мне уже говорили, что в нем я выгляжу лучше всего. А ты?

– Три блузки.

– Эта мне нравится. Зеленое всегда было тебе к лицу.

– Со светлыми волосами.

– Да, но глаза так и остались зелеными. Можно войти?

Она кивнула:

– Закрой дверь.

– Нам… ну, не знаю… обняться? – спросил я.

– Пока нет. – Она села за стол, я – на стул перед ней. – Все так запуталось.

– Знаю.

– У меня миллион вопросов.

– Я прочитала в Интернете о твоей жене. Прими мои соболезнования.

Я кивнул и спросил:

– А как твой отец?

– Не так чтобы очень.

– Жаль.

Наверное, я понимал.

– А как твои родители? – спросила Люси.

– Отец несколько месяцев назад умер.

– Жаль. Я очень хорошо помню его по тому лету.

– Тогда он в последний раз был счастлив.

– Потом переживал из-за твоей сестры?

– Не только. Твой отец дал ему шанс вновь стать врачом. Он это любил – лечить людей. Больше такой возможности не представилось.

– Грустно.

– Мой отец не хотел поддерживать тот иск… Айру он обожал… но на кого-то требовалось возложить вину, а моя мать наседала на него. Ведь семьи других жертв присоединились к иску.

– Нам не нужны объяснения.

Я замолчал. Конечно, она права.

– А твоя мать?

– Семейный корабль дал течь.

Ответ, похоже, ее не удивил.

– Хочешь услышать профессиональное объяснение?

– Естественно.

– Потеря ребенка не так сильно влияет на семейные отношения. Но большинство людей думают, что только самые крепкие семьи могут пережить такой удар. Это неправда. Я изучала это. Сталкивалась с семьями, которые находились на грани распада, а после трагедии становились крепче. А другие, казалось бы, прежде очень крепкие, разваливались. У вас хорошие отношения?

– У меня и матери?

– Да.

Мы помолчали.

– Ты потерял многих, Пол.

– Ты же не собираешься устроить сеанс психоанализа?

– Нет, ничего такого у меня и в мыслях нет.

Она смотрела куда-то вверх и вдаль. Я невольно вернулся в прошлое. Мы, бывало, сидели в лагере на старом бейсбольном поле, заросшем травой, я обнимал Люси, а ее взгляд иной раз устремлялся куда-то вверх и вдаль, как и сейчас.

– В колледже я сдружилась с одной девушкой, – заговорила она. – У нее была сестра-близняшка. Разнояйцевая – не однояйцевая. Наверное, особого значения это не имеет, но считается, что между однояйцевыми близнецами связь очень сильная. Короче, когда мы учились на втором курсе, ее сестра погибла в автомобильной аварии. Моя подруга выдала странную реакцию. Она, разумеется, горевала, но в какой-то мере испытывала облегчение. Она полагала, что Бог отмерил ей положенную долю страданий. Ты теряешь сестру-близняшку – значит, теперь до конца жизни с тобой все будет в порядке. На каждого человека приходится только одна разрывающая сердце трагедия. Ты понимаешь, о чем я?

– Да.

– Жизнь несправедлива, – кивнул я.

– Аминь. – Вот тут она мне улыбнулась. – Все это очень странно, не так ли?

– Да.

– Вроде того.

– И это, если подумать, был лишь летний роман. С тех пор ты, вероятно, встречался с десятками девушек.

– Десятками? – переспросил я.

– Что, скорее, с сотнями?

– Скорее.

В кабинете воцарилась тишина. Я почувствовал, как защемило в груди.

– Но ты была особенной, Люси. Ты была… – Я замолчал.

– Знаю. Как и ты. Вот почему мы смущены теперь. Я хочу узнать о тебе все, но не уверена, что сейчас удачное для этого время.

Словно хирург, спец по пластическим операциям, «срезал» с меня прожитые годы, превращая из тридцативосьмилетнего в восемнадцатилетнего.

– Так что заставило тебя позвонить? – спросил я.

– Ты про странности?

– Да.

– Ты сказал, с тобой тоже произошло что-то странное.

– Может, поделишься первым? – предложила она. – Ты знаешь, как и раньше.

– Гм-м…

– Извини. – Она обхватила себя руками, словно замерзла. – Я опять слишком много говорю. Ничего не могу с этим поделать.

– Нет, Коуп, изменилась. Ты даже не поверишь, насколько сильно я изменилась.

Наши взгляды встретились, впервые с того момента, как я вошел в комнату. Читать мысли по глазам у меня не получается. Я видел слишком много хороших лжецов, чтобы верить тому, что вижу в глазах. Но Люси пыталась мне что-то рассказать, какую-то историю, полную боли.

И я не хотел никакой лжи между нами.

– Ты знаешь, чем я сейчас занимаюсь?

– Ты прокурор округа. Я прочла это в Интернете.

– Точно. Поэтому у меня есть доступ к самой разной информации. Один из моих следователей проверил тебя.

– Понятно. Значит, тебе известно, что я садилась за руль в пьяном виде.

Я промолчал.

– Я много пила, Коуп. И сейчас пью. Но больше не сажусь за руль.

– Не мое дело.

– Разумеется, не твое. Но я рада, что ты мне сказал. – Она откинулась на спинку стула, положила руки на колени. – Так расскажи мне, что случилось, Коуп.

– Несколькими днями раньше два детектива с Манхэттена показали мне неопознанный труп мужчины. Я думаю, это тело Джила Переса. Ему было под сорок.

У Люси от удивления вытянулось лицо.

– Наш Джил?

– Да.

– Вероятно.

Люси покачала головой.

– Ты сказал его родителям?

– Полиция привезла их на опознание.

– Что они сказали?

– Они сказали, это не Джил. Джил умер двадцать лет назад.

Люси откинулась на спинку стула.

– Ну и ну. – Она забарабанила пальцами по нижней губе. Эту ее привычку я помнил по летнему лагерю. – И что Джил делал все это время?

– Подожди, ты не собираешься спросить меня, откуда такая уверенность, что это он?

– Разумеется, ты уверен. Иначе не опознал бы его. А родители Джила или солгали, или, что более вероятно, не узнали его.

– Да.

– Точно сказать не могу, но склоняюсь к тому, что они солгали.

– Мы должны встретиться с ними.

– Мы?

– Не много. – Я уселся поудобнее. – А что случилось с тобой?

– Мои студенты писали анонимные сочинения. И в одном достаточно точно излагались события той ночи.

Я подумал, что ослышался:

– В студенческом сочинении?!

– Да. Многое соответствовало действительности. Как мы пошли в лес. Как стали обниматься. Как услышали крики.

– И это написал в сочинении один из твоих студентов? – Я все еще не понимал.

– Да.

– Да.

– Кому известна твоя настоящая фамилия?

– Точно сказать не могу. Но я сменила ее официально. Выяснить не так уж и трудно.

– И когда ты получила это сочинение?

– В понедельник.

– То есть на следующий день после убийства Джила.

Мы вновь помолчали, обдумывая новую информацию.

– Сочинение у тебя здесь?

– Я сделала тебе копию.

Через стол она протянула мне несколько листков. Я прочитал текст. Прошлое вернулось. Я стал тем самым загадочным П. Положив листки на стол, посмотрел на Люси:

– Все было не так.

– Знаю.

Она молча кивнула.

– Я встретился с одной молодой женщиной, которая знала Джила. Она сказала, что подслушала, как он говорил о нас. Он утверждал, что мы солгали.

Люси задумалась. Потом повернулась на стуле. Теперь я видел ее профиль.

– Мы и солгали.

– Но только по мелочам.

– Мы занимались любовью, когда их убивали.

Я ничего не ответил. Вновь мысленно отделил одно от другого. Именно так мне удалось это пережить. Если бы не отделял, помнил бы на суде, что в ту ночь был дежурным вожатым, что мне не следовало уходить в лес с моей подружкой, что мне поручили охранять лагерь. И если бы проявил должную ответственность, если бы вел себя как положено, мне бы не пришлось говорить, что я пересчитал всех отдыхающих в лагере по головам, хотя этого не сделал. И утром мне не пришлось бы лгать. Мы бы узнали, что кто-то ушел из лагеря еще ночью, а не утром. Действуй я согласно инструкции, которой пренебрег, мою сестру, возможно, и не убили бы.

– Мы были детьми, Коуп, – донесся до меня голос Люси.

Мне ее слова облегчения не принесли.

– Они бы ушли в лес, даже если бы нас там не было.

«Может, и нет», – подумал я. Оставаясь в лагере, я мог бы заметить их исчезновение, обходя домики. Но я сам ушел в лес и хорошо провел время со своей подружкой. А утром подумал, после того как обнаружилось, что их нет, – они просто решили поразвлечься. Джил встречался с Марго, хотя вроде бы отношения у них разладились. Моя сестра встречалась с Дугом Биллингэмом, хотя ничего серьезного не намечалось.

Вот я и солгал. Сказал, что проверял домики и видел, что все спят. Потому что я не осознавал опасности. Сказал, что всю ночь был один, и упорно держался за эту ложь, поскольку хотел выгородить Люси. Разве это странно? Я же не знал, что произошло на самом деле. Вот и солгал. И лишь после того как нашли тело Марго, признался во многом, но не во всем. Сказал, что пренебрег обязанностями дежурного, но про Люси все равно не упомянул. А потом уже боялся сказать всю правду. Меня и так подозревали. Я до сих пор помню скептический взгляд шерифа Лоуэлла.

Но разве имело значение, один я был в лесу или с кем-то? В любом случае лагерь я не охранял.

Во время судебного разбирательства защита Айры Силверстайна попыталась переложить часть вины на меня. Мужскую часть лагеря составляли двенадцать домиков. Даже если бы я дежурил как положено, проскользнуть мимо меня не составило бы труда. Системы охраны как таковой не существовало. Что правда, то правда. И юридически никакой вины на мне быть не могло.

Юридически.

– Мой отец потом возвращался в те леса, – признался я.

Она молча повернулась ко мне. Я пояснил:

– Копал землю.

– Зачем?

– Что заставило его остановиться?

– Моя мать бросила нас. Думаю, он решил, что навязчивая идея обходится ему слишком дорого, поэтому нанимал частных детективов. Звонил давним друзьям. Но землю больше не копал.

Я посмотрел на стол Люси. Там царил беспорядок. Наваленные бумаги. Раскрытые учебники.

– Иногда такая проблема возникает, если не найдено тело. – Я пожал плечами. – Как понимаю, ты изучала что-то подобное – этапы горя.

– Да, – кивнула она. – Первый этап – отрицание.

– Именно. Собственно, мы его так и не прошли.

– Нет тела, следовательно, отрицание. Требуются доказательства, чтобы двинуться дальше.

– Моему отцу они действительно требовались. Я же не сомневался, что Уэйн ее убил. Но потом я увидел, что мой отец не отступает.

– И это заставило тебя усомниться.

– Скажем так, я уже не верил в ее смерть на все сто процентов.

– А твоя мать?

– Она все более отстранялась, уходила в себя. Родители и раньше не жили душа в душу. Трещинки я замечал. А после смерти моей сестры… или того, что произошло в летнем лагере… она окончательно отдалилась от отца.

Мы замолчали. Солнечный свет угас. Пурпур отступал к горизонту. Я смотрел в окно. Она тоже. За последние двадцать лет мы никогда не сидели так близко.

Годы, разделившие нас, вернулись. Вместе с печалью. Я видел, что печалилась и она. На моей семье, несомненно, сказались события той ночи. Я надеялся, что Люси удалось этого избежать. Ошибся. Я не знал, как она прожила все эти годы. Не мог утверждать, что стоящая в глазах печаль вызвана исключительно тем давним происшествием. И я отлично помнил, что именно после той ночи наши пути разошлись.

В студенческом сочинении говорилось о том, что она так и не смогла переступить через чувства ко мне. Это могло бы мне польстить. Но через ту ночь она точно не сумела переступить. Через последствия той ночи для ее отца. Для ее юных лет.

– Пол? – Она все смотрела в окно.

– Что?

– Мы выясним, что на самом деле произошло в том лесу.