Харлан Кобен Чаща

Глава 7

Следующим утром на работу я приехал рано. Через полчаса Шамик Джонсон, жертве изнасилования, предстояло давать показания. Я просмотрел свои записи, а ровно в девять, решив, что с этим все ясно, позвонил детективу Йорку.

– Миссис Перес солгала, – сообщил я ему.

Он выслушал мои объяснения.

– Солгала, – повторил он. – Вы не думаете, что это перебор?

– О чем вы?

– Может, она просто ошиблась?

– Перепутала, на какой руке шрам?

– Почему нет? Она уже знала, что это не он. Обычное дело.

Меня такой ответ не устроил.

– Есть что-нибудь новенькое?

– Мы думаем, Сантьяго жил в Нью-Джерси.

– У вас есть адрес?

– Нет. Но мы нашли его подружку. Во всяком случае, мы думаем, что она его подружка. Так или иначе, она его знает.

– Как вы ее нашли?

– Благодаря мобильнику. Она ему позвонила.

– Так кто все-таки он? Маноло Сантьяго?

– Не знаю.

– Подружка вам не сказала?

– Он для нее – Сантьяго. Да, есть еще один важный момент.

– Какой?

– Тело перевозили. Мы догадывались об этом с самого начала, но теперь получили подтверждение. И наш медэксперт говорит, что Сантьяго умер за час до того, как тело сбросили в проулке. Обнаружены какие-то ковровые волокна и все такое. Предварительные исследования показывают, что это автомобильный коврик.

– То есть Сантьяго убили, сунули в багажник и привезли в Вашингтон-Хайтс.

– Это наша рабочая версия.

– С автомобилем определились?

– Пока нет. Но наш специалист говорит, он был старый. Это все, что он пока знает. Но мы над этим работаем.

– Насколько старый?

– Не знаю. Не новый. Это все, что нам известно, Коупленд, что вы так наседаете?

– У меня к этому делу личный интерес.

– К этому я и веду.

– То есть?

– Почему бы вам не помочь?

– В каком смысле?

– Ну дело сложное, а теперь потянулась ниточка в Нью-Джерси… Сантьяго, вероятно, там жил. Или там живет его подружка. Во всяком случае, виделась она с ним только там, в Нью-Джерси.

– В моем округе?

– Нет. Я думаю, это Гудзон. А может, Берген. Черт, я не знаю. Но достаточно близко. И еще кое-что…

– Я слушаю.

– Ваша сестра жила в Нью-Джерси, так?

– Да.

– Моя юрисдикция туда не распространяется. Вам проще, пусть это и не ваш округ. Вероятно, вы сможете вновь поднять это дело – благо больше оно никому не нужно.

– Его подружка. Вы знаете, как ее зовут?

– Райа Сингх.

– Как насчет адреса?

– Хотите с ней поговорить?

– Вы возражаете?

– Если вы не собираетесь вставлять палки в колеса моего расследования, делайте что хотите. Но могу я дать вам добрый совет?

– Конечно.

– Этот псих, Летний Живодер. Забыл его настоящее имя.

– Уэйн Стюбенс.

– Вы его знали, не так ли?

– Разве вы не читали дело?

– Читал. На вас тогда косо смотрели, да?

До сих пор помню шерифа Лоуэлла, его полный скептицизма взгляд. И понятно почему.

– К чему клоните?

– Стюбенс все еще пытается обжаловать приговор.

– За первые убийства его не судили, – напомнил я. – Обошлись без этого – хватало улик по остальным фактам.

– Я знаю. Но все же. У него может быть свой интерес. Если это действительно Джил Перес и Стюбенс об этом услышит, то он сможет извлечь из этого выгоду. Вы улавливаете, о чем я?

Он пытался сказать, чтобы я не высовывался, пока не найду что-нибудь существенное. Это я понимал. Меньше всего на свете мне хотелось помогать Уэйну Стюбенсу.

Едва мы закончили разговор, в кабинет заглянула Лорен Мьюз.

– У тебя есть что-нибудь для меня? – спросил я.

– Нет. Сожалею. – Она взглянула на часы. – Ты готов к прямому допросу?

– Да.

– Тогда пошли. Самое время показаться людям.

Шамик оделась строго, но не впадая в крайности. Была заметна и ее порочность, и соблазнительные формы. Я даже настоял на туфлях с высоким каблуком. В некоторых случаях присяжным нужно пускать пыль в глаза, но иногда возникает необходимость представить полную картину, с «бородавками» и прочим.

Шамик вошла, высоко подняв голову. Стреляла глазками направо и налево, словно не знала, откуда могут нанести удар. Накрасилась, на мой вкус, чуть сильнее, чем следовало. Но в принципе я не находил в этом ничего плохого. Смотрелась она как девушка, которая пытается выглядеть более взрослой.

В прокуратуре не все согласились с моей стратегией. Но я верил: если уж тебе суждено проиграть, то проигрывать лучше без лжи. Вот я и хотел донести до присяжных как можно больше правды.

– Вы работаете стриптизершей, не так ли?

Столь прямой первый вопрос, без всякой преамбулы, удивил зрителей. Некоторые даже ахнули. Шамик моргнула. Она имела некоторое представление о том, что я собирался делать, но в наших разговорах я сознательно избегал подробностей.

– В каком-то смысле да.

Ответ мне не понравился. Воспринимался как слишком уж осторожный.

– Но вы раздеваетесь за деньги, так?

– Да.

– Вы показываете стриптиз в клубах или на частных вечеринках?

– И там и там.

– В каком клубе вы показываете стриптиз?

– В «Розовом хвосте». В Ньюарке.

– Сколько вам лет? – уточнил я.

– Шестнадцать.

– По закону показывать стриптиз можно лишь тем, кому восемнадцать?

– Да.

– И как вам удалось это обойти?

– Я купила поддельное удостоверение личности. В нем написано, что мне двадцать один.

– То есть вы нарушили закон?

– Похоже на то.

– Вы нарушили закон или нет? – В моем голосе зазвучали стальные нотки. Шамик поняла. Я хотел, чтобы она (простите за каламбур, она же стриптизерша, и все такое) обнажилась полностью. Сталь в голосе напоминала ей об этом.

– Да. Я нарушила закон.

Я взглянул на столик защиты. Морт Пьюбин таращился на меня как на сумасшедшего. Флер Хиккори сложил ладони вместе, прижав указательный палец к губам. Их клиенты, Барри Маранц и Эдуард Дженретт, сидели в синих блейзерах, их лица были бледны. Парни не выглядели самодовольными, уверенными или злыми. Казалось, они даже раскаиваются и испуганы. Циник отметил бы, что так и задумывалось – адвокаты подсказали им, как сидеть и с каким выражением лица. Но я знал: это не так. И твердил себе, что для меня это никакого значения не имеет.

Я улыбнулся моей свидетельнице:

– Вы не одна такая, Шамик. Мы нашли стопку поддельных удостоверений личности в студенческом общежитии ваших насильников, чтобы они все могли ходить на вечеринки, где возраст им бывать не позволял. Но вы по крайней мере нарушили закон ради того, чтобы заработать на жизнь.

Морт вскочил:

– Протестую!

– Протест принимается.

Однако я своего добился. Как гласит поговорка: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».

– Мисс Джонсон, – продолжил я, – вы не девственница, правда?

– Да.

– Собственно, у вас есть сын, рожденный вне брака.

– И сколько ему?

– Пятнадцать месяцев.

– Скажите мне, мисс Джонсон, то, что вы не девственница и у вас есть сын, рожденный вне брака, превращает вас в человека второго сорта?

– Протестую!

– Протест принимается. – Судья Арнольд Пирс, мужчина с густыми кустистыми бровями, нахмурился, не отрывая от меня глаз.

– Я лишь указываю на очевидное, ваша честь. Будь мисс Джонсон белокожей блондинкой из Шот-Хиллс или Ливингстона…

– Оставьте это для заключительной речи, мистер Коупленд.

Я и собирался так поступить. Но хотелось использовать это сравнение при прямом допросе тоже. Я вновь повернулся к жертве:

– Вам нравится раздеваться перед людьми, Шамик?

– Протестую! – Морт вновь вскочил. – Неуместный вопрос. Кому какое дело, нравится ей показывать стриптиз или нет?

Судья Пирс воззрился на меня:

– Н-ну?

– Вот что я вам скажу. – Я смотрел на Пьюбина. – Я не стану задавать этот вопрос, если его не зададите вы.

Я вновь повернулся к Шамик:

– Вы не показывали стриптиз в тот вечер, когда вас изнасиловали, так?

– Протестую!

– Когда вас, согласно вашему заявлению, изнасиловали? – поправился я.

– Нет, – ответила Шамик. – На вечеринку меня пригласили.

– Вас пригласили на вечеринку в студенческое общежитие, где жили мистер Маранц и мистер Дженретт?

– Совершенно верно.

– Вас пригласил мистер Маранц или мистер Дженретт?

– Нет, не они.

– А кто?

– Другой парень, который жил там.

– Как его зовут?

– Джерри Флинн.

– Понятно. Как вы познакомились с мистером Флинном?

– Я работала в общежитии неделей раньше.

– Когда вы говорите, что работали в общежитии…

– Я показывала им стриптиз, – закончила за меня Шамик. Мне это понравилось. Мы вырабатывали единый ритм.

– И мистер Флинн там был?

– Они все были.

– Когда вы говорите «они все»…

Она указала на обоих подсудимых:

– Они тоже там были. И другие парни.

– И сколько всего человек?

– Двадцать, может, двадцать пять.

– Ясно. Но именно мистер Флинн пригласил вас на вечеринку неделей позже?

– Да.

– И вы приняли приглашение?

– Да.

Шамик задумалась, ответила не сразу.

– Такое приглашение… это все равно что миллиардер предложит побывать на его яхте.

– То есть на вас они произвели впечатление?

– Да. Конечно.

– И их деньги?

– И это тоже. – За такой ответ я бы с радостью ее расцеловал. – И Джерри был так мил со мной, когда я раздевалась перед ними.

– То есть мистер Флинн вел себя уважительно?

– Да.

Я кивнул. Впереди простирался тонкий лед, но я не боялся ступить на него.

Я встретился с ней взглядом. Она шумно сглотнула, но не отвела глаз. Разве что голос стал тише.

– Да.

– Услуги сексуального характера?

– Не нужно стесняться. Вам требовались деньги. – Тут я повернулся к столику защиты. – А у них денег хватало.

– Протестую!

– Протест принимается.

Но Морту Пьюбину этого показалось мало.

– Ваша честь, это заявление оскорбительно.

– Несомненно, – согласился я. – Вам следует незамедлительно наказать своих клиентов.

Морт Пьюбин побагровел.

– Ваша честь! – сорвался на визг он.

– Мистер Коупленд.

Я вскинул руки, показывая Пирсу, что он прав и я не буду выходить за определенные рамки. Я абсолютно уверен, что все плохое необходимо донести до присяжных по ходу прямого допроса, чтобы лишить защиту главных козырей.

– Мистер Флинн заинтересовал вас как потенциальный бойфренд?

– Протестую! – вновь вмешался Пьюбин. – Вопрос не имеет отношения к делу!

– Мистер Коупленд? – обратился ко мне судья.

– Разумеется, имеет. Они собираются заявить, что миссис Джонсон выдвинула обвинения, чтобы вытрясти из их клиентов кругленькую сумму. Я же пытаюсь показать, в каком настроении и почему она пошла на ту вечеринку.

– Я разрешаю свидетельнице ответить на этот вопрос, – кивнул судья Пирс.

Вопрос я повторил.

Шамик чуть прищурилась, а потому сразу словно помолодела.

– Джерри мне не пара.

– Но?..

– И он богат в сравнении с вами.

– Да.

– Для вас это что-то значило?

Я люблю честность.

Взгляд Шамик метнулся к присяжным. Лицо вновь стало дерзким.

– У меня тоже есть мечты.

Я выдержал паузу, чтобы эта ее фраза запала в память присяжных.

– А о чем вы мечтали в тот вечер, Шамик?

Морт вновь собрался запротестовать, но Флер Хиккори накрыл его руку своей.

Шамик пожала плечами:

– Это глупо.

– Тем не менее скажите мне.

– Я подумала, возможно… это так глупо… я подумала, что, возможно, смогу ему понравиться, понимаете?

– Да, – ободряюще кивнул я. – Как вы добирались на вечеринку?

– Из Ирвингтона ехала на автобусе, потом шла пешком.

– И когда вы прибыли в студенческое общежитие, мистер Флинн уже был там?

– Да.

– По-прежнему любезный?

– Что, Шамик?

– Поначалу… – вторая слеза последовала за первой, – лучшая вечеринка в моей жизни.

Опять я выдержал паузу. Дал время скатиться третьей слезе.

– Вам нехорошо? – спросил я.

Шамик вытерла слезы.

– Все в порядке.

– Вы уверены?

Ее голос вновь набрал силу:

– Задавайте ваши вопросы, мистер Коупленд.

Она превосходно вела партию. Присяжные сидели, ловя каждое слово (и я надеялся, верили услышанному).

– А потом наступил момент, когда поведение мистера Флинна по отношению к вам переменилось?

– Да.

– Когда?

– С мистером Дженреттом?

– Да, с ним.

Дженретт попытался отважно выдержать взгляд Шамик. В какой-то мере ему это удалось.

– Вы видели, как мистер Дженретт что-то шептал мистеру Флинну?

– Да.

– Джерри спросил, не хочу ли я прогуляться с ним.

– Под Джерри вы подразумеваете Джерри Флинна?

– Да.

– Мы погуляли у общежития. У них был бочонок пива. Джерри спрашивал, не хочу ли я пива. Я ответила – нет. Он вдруг стал нервным, дерганым.

Морт Пьюбин вскочил:

– Протестую.

Я вскинул руки, изобразив раздражение:

– Ваша честь!

– Я разрешаю свидетельнице отвечать.

– Продолжайте, – обратился я к Шамик.

– Джерри налил себе пива и продолжал смотреть на него.

– Смотрел на стакан с пивом?

– Да, то и дело. На меня больше совсем не смотрел. Что-то изменилось. Я спросила, может, ему нездоровится. Он ответил, что нет, все прекрасно. А потом… – голос дрогнул, но прервалась она разве что на доли секунды, – он сказал, что у меня роскошное тело и он хотел бы увидеть, как я раздеваюсь.

– Вас это удивило?

– Да, я хочу сказать, раньше он ничего такого мне не говорил. И голос у него стал грубым. – Она шумно сглотнула. – Как у остальных.

– Продолжайте.

– Он спросил: «Хочешь подняться со мной наверх и посмотреть мою комнату?»

– И что вы ответили?

– Я сказала – хорошо.

– Вы хотели посмотреть его комнату?

Шамик закрыла глаза. По щеке скатилась еще одна слеза. Она молча покачала головой.

– Отвечать вы должны вслух, громко и отчетливо, – напомнил я.

– Нет.

– Почему вы пошли?

– И вы думали, что понравитесь ему, если пойдете с ним наверх?

Голос Шамик стал совсем детским:

– Я знала, что не понравлюсь, если откажусь.

Я повернулся и направился к своему столику. Сделал вид, будто смотрю какие-то записи. Но мне просто хотелось, чтобы присяжные лишний раз прокрутили в голове картину, нарисованную Шамик. Она расправила плечи, вскинула подбородок. Старалась не выказывать своих эмоций, но чувствовалось, что ее переполняет обида.

– Что случилось после того, как вы поднялись наверх?

– Я прошла мимо открытой двери. – Ее взгляд вернулся к Дженретту. – И тут он меня схватил.

Вновь я заставил ее указать на Дженретта и назвать его по имени.

– В комнате был кто-то еще?

– Да. Он. – Она указала на Барри Маранца.

Я заметил, что позади подсудимых сидели их ближайшие родственники с бледными лицами вроде посмертных масок: кожа натянута, скулы выпирают, глаза впалые. Они напоминали часовых, охраняющих своих отпрысков. Чувствовалось, что они очень расстроены. Я их мог бы и пожалеть, но у Эдуарда Дженретта и Барри Маранца защитников хватало.

У Шамик Джонсон не было ни одного.

Конечно, я понимал, что там на самом деле произошло. Они начали пить, потеряли контроль над собой, перестали думать о последствиях. Возможно, больше они никогда такого не сделали бы. Может, на всю жизнь запомнили бы полученный урок. Но жалости к ним я не испытывал.

На свете есть действительно плохие люди, которые всегда и везде будут причинять боль другим. Есть и другие – возможно, они составляют большинство подсудимых, которые случайно оступились. Но это не моя задача – отделять первых от вторых. Решение принимает судья, который и выносит приговор.

– Понятно. Что произошло потом?

– Он закрыл дверь.

– Кто именно?

Она указала на Маранца.

– Шамик, вас не затруднит, во избежание путаницы, называть одного мистером Маранцем, а другого – мистером Дженреттом?

Она кивнула.

– Итак, мистер Маранц закрыл дверь. Что последовало за этим?

– Мистер Дженретт велел мне встать на колени.

– А где был в тот момент мистер Флинн?

– Я не знаю.

– Вы не знаете? – Я изобразил удивление. – Разве он не поднялся с вами наверх?

– Поднялся.

– Разве он не стоял рядом с вами, когда вас схватил мистер Дженретт?

– Стоял.

– Не знаю. В комнату он не вошел. Просто позволил закрыть дверь.

– Вы его еще увидели?

– Только позже.

Я глубоко вдохнул и бросился в омут. Спросил Шамик, что произошло потом. Короткими вопросами провел ее через изнасилование. Вопросов хватало, мне хотелось, чтобы присяжные получили как можно больше информации. Я понимал: им совершенно не хочется это слушать, но гнул свое. Стремился, чтобы Шамик не упустила ни единой подробности, рассказала, кто что делал и что говорил.

Конечно же, у присяжных глаза лезли на лоб.

Когда мы закончили непосредственно с изнасилованием, я выдержал короткую паузу и перешел к самому скользкому моменту.

– В вашем заявлении вы указали, что насильники использовали имена Кэл и Джим.

– Протестую, ваша честь.

Флер Хиккори вмешался в первый раз. Таким спокойным, ровным голосом, который нельзя не услышать.

– Она не указывала, что они использовали имена Кэл и Джим. И в заявлении, и в первоначальных свидетельских показаниях четко прописано, что их звали Кэл и Джим.

– Я перефразирую вопрос, – сказал я с раздражением, чтобы присяжные оценили мелочность придирок защиты. – Кто из них Кэл, а кто – Джим?

Шамик идентифицировала Барри Маранца как Кэла, а Эдуарда Дженретта – как Джима.

– Они представились вам? – спросил я.

– Нет.

– Как же вы узнали их имена?

– Если исходить из ваших показаний, мистер Маранц в какой-то момент сказал: «Наклони ее, Джим». Именно так?

– Да.

– Вам известно, что ни одного из подсудимых не зовут ни Кэл, ни Джим?

– Можете вы это объяснить?

– Нет. Я просто пересказала вам, что они говорили.

Никакой заминки, никаких уверток – хороший, прямой ответ. И я закрыл тему.

– Что произошло после того, как они вас изнасиловали?

– Они потащили меня мыться.

– Как?

– Затолкали меня в душ. Намылили. Еще там был шланг. Они заставили меня подмыться.

– Забрали мою одежду. Сказали, что сожгут ее. Дали мне футболку и шорты.

– А потом?

– Джерри отвел меня на автобусную остановку.

– Мистер Флинн говорил что-нибудь, пока вы шли туда?

– Нет.

– Ни единого.

– А вы ему что-нибудь сказали?

– Нет.

– Не сказали, что вас изнасиловали?

Она впервые улыбнулась:

– Как будто он и без меня этого не знал!

Я выдержал паузу и снова сменил тему:

– Вы наняли адвоката, Шамик?

– В каком-то смысле.

– Что значит – в каком-то смысле?

– Я его не нанимала. Он сам меня нашел.

– Как его зовут?

– Хорас Фоули. Он одевается не так хорошо, как сидящий здесь мистер Хиккори.

Флер улыбнулся, словно услышал комплимент.

– Вы возбудили дело против подсудимых?

– Да.

– Чтобы заставить их заплатить.

– Разве не для этого мы здесь? – спросил я. – Разве не ищем возможность наказать их?

– Да. Но еще я подала иск насчет денег.

Я изобразил недоумение:

– Но защита собирается доказывать, что вы выдвинули обвинение в изнасиловании, чтобы получить деньги. Адвокаты собираются заявить, что ваш иск доказывает вашу заинтересованность в получении денег.

– Деньги меня интересуют, – ответила Шамик. – Разве я утверждала обратное?

Я ждал.

– Нет.

– А то, что защита собирается заявить, будто стремление получить деньги заставляет вас лгать.

– Тут уж ничего не поделаешь. Видите ли, я бы солгала, если б сказала, что деньги меня не интересуют. – Она посмотрела на присяжных. – Если бы я сидела здесь и говорила, что деньги для меня ничего не значат, вы бы мне поверили? Разумеется, нет. И вы бы мне не поверили, скажи я, что деньги меня не интересуют. Они интересовали меня до того, как эти двое меня изнасиловали. Интересуют и теперь. Я не лгу. Эти парни меня изнасиловали. Я хочу, чтобы за это они сели в тюрьму. А если я еще смогу получить от них какие-то деньги, почему нет? Я найду, на что их потратить.

Я вернулся за свой столик. Искренность, неподдельную искренность, ни с чем не спутать!

– У обвинения вопросов больше нет.