Хуана Инес де ла крус
жүктеу/скачать 220 Kb.
|
| а неживая, на портрете,
я радуюсь, прибыв к тебе. И вижу, что к моей судьбе, своим наскучив самовластьем, созвездья отнеслись с участьем: перед тобой мой образ, он пусть меньшей жизнью наделен, но большим наделен он счастьем. Коль мне любви не оживить в твоей душе, столь непреклонной, хочу быть неодушевленной, чтобы не чувствовать, не жить! Увы, разлюбленною быть и прозябать в пренебреженье, - столь горько это униженье, что скорбь познает и портрет: ведь даже тех, в ком жизни нет, скорбь оживляет для мученья. Коль ты души в нем не найдешь, суди портрет не слишком строго: душ у тебя, я знаю, много, одну к нему ты подберешь. Мою же душу не тревожь; душе я стать твоей велела и предалась тебе всецело, не двигаясь и не дыша: ты тела этого душа, и ты же этой тени - тело. ДЕСИМЫ, в которых любовные излияния обращены к портрету возлюбленного О кисти дивное творенье! Какой был мастеру секрет открыт природой, что портрет столь посрамил воображенье? О нет, не навык, не уменье художника в портрете сем, нет, что-то высшее есть в нем: здесь чудодейственная сила всю красоту твою явила, которой не постичь умом. Кто кисти вдохновенье дал, чтобы тебя запечатлела? Кто разум вдохновил на дело? Кто сей рукой повелевал? Искусство пусть себе похвал не расточает слишком много: портрет, коль мы рассудим строго, скорей природы торжество, у человека - мастерство, но вдохновение - от бога. Твоей божественности трушу, восторг не в силах побороть: не видя видимую плоть, невидимую вижу душу. Рассудка доводы разрушу, но, красотой твоей полна, скажу, что истина должна отвергнуть разума сомненья: души возможно воплощенье, когда божественна она. Касаюсь я рукой портрета: хочу увериться сама, что тот, кто свел меня с ума, живой не прячется там где-то... Но знаю, своего секрета твоя не выдаст красота; и тщетна сердца маета, напрасно исхожу я в плаче - увы, твои глаза незрячи, твои безмолвствуют уста. Сколь жизнь разлюбленной уныла: мою похитил душу ты, - твоей бездушной красоты она, увы, не оживила. Твоя жестокость раздавила покорность нежную мою. Я заблужденья не продлю - ты стал безжалостней, чем прежде: не смею верить я надежде и сердце скорби предаю. И вновь ищу я тщетно путь к твоей душе своей любовью, и сердце вновь исходит кровью, себя не в силах обмануть. То радость наполняет грудь, то вновь теснят ее страданья, но все ж должно мое сознанье дать счастью наконец простор: ты - здесь, и станешь с этих пор ты свято чтить мои желанья. И сколько ты мне ни готовь свидетельств своего бесстрастья, - знай: твой портрет вернул мне счастье, чего не сделала любовь. Отныне счастлива я вновь, пусть я не раз похолодею, когда небрежностью своею ты мне затмишь сиянье дня... Ты можешь не любить меня, - я все равно тобой владею. ДЕСИМА
На твой плюмаж смотрю теперь я
ДЕСИМЫ
Наш Цицерон! Я так мечтала
Вы словно море: ведь оно нас повергает в изумленье и дразнит нам воображенье, хоть недоступно взорам дно. И пусть нам, смертным, не дано проникнуть в тайны сей пучины, довольно бросить взгляд единый на зыблемую ветром гладь, чтобы пред ней затрепетать и превознесть ее глубины. Коль мудрость - без конца и края, нельзя постичь ее вполне, - и потому простите мне, что я хвалю, не понимая. Вас буду воспевать всегда я: коль, вашим внемля словесам, пойму их с горем пополам, я их с умом хвалить готова; когда же не пойму ни слова, я на слово поверю вам. ЛИРЫ
ЛИРЫ, продиктованные желанием рассеять необоснованные ревнивые подозрения Безжалостен твой взор... Что ж, Фабьо, я приму, не протестуя, мой смертный приговор, - но прежде выслушай меня, прошу я: к чему бы грешник ни был присужден, на исповедь имеет право он. Поверив в оскорбленье, что якобы тебе я нанесла, меня в ожесточенье ты проклял, Фабьо. Как, скажи, могла взять верх молва, где правды нет ни грана, над мудростью, не знающей обмана? Как мог моей вине поверить ты, глазам своим не веря? Надел на шею мне ты петлю, с милосердьем лицемеря. Меня карая щедрою рукой, над милостью дрожишь ты, как скупой. Коль неверна была я, пусть молнией сразит твой гнев меня, коль увлекла другая меня любовь, пусть не прожить мне дня! Коль отдана любовь на поруганье, о жизнь моя, дай смерть мне в наказанье! И если я хоть раз взглянула на кого-нибудь другого, иль из любезных фраз другому подарила я хоть слово, иль слов его ждала я, не дыша, - лиши меня души, моя душа! Умру я, не дерзая сражаться с незадачливой судьбой, и лишь молю тебя я: позволь мне выбрать смерть мою самой. Смерть предоставь в мое распоряженье, коль жизнь я отдала в твое владенье. И не грехи мои меня убьют, - я сражена любовью. Умру я от любви и смертью положу конец злословью. Меня любовь казнит, но не вина, - достойней смерть, коль от любви она. И я прошу прощенья за те обиды, коими, любя, в ответ на подозренье, быть может, оскорбила я тебя... Но ты, кто мнит, что я любви не стою, мирись и ты с моей неправотою. ЛИРЫ,
долгой разлукой с любимым Услышь, любимый мой, измученной души моей стенанья, их ветер за тобой несет, превозмогая расстоянья... Ужель, о ветер, их развеешь ты, как ты развеял в прах мои мечты? Но коль в безвестной дали теперь твой слух, должны твои глаза услышать стон печали в строках, где спорила с пером слеза... Пусть речь моя достичь тебя не властна, пусть к ней ты глух, - но ведь и я безгласна. Пусть в мир счастливых грез тебя уносит зелень и прохлада и пусть при виде слез твоя не просыпается досада: тебе природа явит существо и счастия и горя моего. Когда ручей болтливый слова любви доверчивым цветам с улыбкой шепчет льстивой, склоняя нежно их к своим устам, - в потоке быстротечных обещаний твой смех - на берегу моих рыданий. Когда ты средь листвы услышишь в стоне горлицы прощанье с мечтами, что мертвы, - ты уличишь в невольном подражанье и зелень блеклую, и скорбный стон: она - моя мечта, и муки - он. Когда блуждаешь взором ты меж цветком и гордою скалой, они немым укором тебе напомнят горький жребий мой: моя любовь - как хрупкое растенье, и как скала над ней - твое забвенье. Когда олень пронзен стрелой коварной, по отвесным кручам к ручью стремится он, томясь от боли, смертной жаждой мучим, - в его судьбе таится мой удел: меня терзает скорбь, как сотни стрел. Когда бежит, спасаясь, трусливый заяц от лихих борзых, - едва земли касаясь, от страха он не чует ног своих; так и мою надежду ревность злая преследует повсюду, как борзая. Когда прекрасен день, ты вспомни, что таким же было счастье... Но вдруг находит тень, и солнце меркнет - близится ненастье. Вот так и жизнь моя, любимый мой, окутана предгрозовою тьмой. Так от самой природы узнаешь все ты о моей судьбе, и я свои невзгоды не стану пересказывать тебе; где б ни был ты - на суше иль на море, тебя везде мое отыщет горе. Когда же, о, когда ты возвратишь мне глаз твоих сиянье? Ужель пройдут года, пока окончатся мои страданья? Едва увижу свет любимых глаз, в моих все слезы высохнут тотчас. Когда ж твой голос страстью мне слух пронзит, чтобы моя душа, захлебываясь в счастье, тебе навстречу ринулась, спеша, и, торжеству желанья вторя эхом, в моих глазах всплыла счастливым смехом? Когда же осенит меня, как благодать, твой облик милый, чтоб горечь злых обид на радости свиданья я сменила? Ужели мук моих низка цена и я не уплатила все сполна? Когда ж увижу снова я прелесть черт любимого лица? Загадку счастья слово бессильно объяснить нам до конца... Увы, как может рассказать искусство о том, чего вместить не в силах чувства? Ты, жизнь мою губя, надеждой не смягчаешь ожиданья... Так долго нет тебя, что смерть скорей назначит мне свиданье. Обиды терн в душе моей возрос, но я полью надежду ливнем слез. ЛИРЫ,
супруга, изливает свою скорбь Утесам вековым я скорбь мою, которой не измерить, могу лишь им, немым, моим немым свидетелям, доверить, коль горестей моих ужасный вид в безмолвный камень голос не вселит. Жестокие мученья крадут последние у жизни дни... Когда ж для облегченья хочу о муках рассказать, они, меня сбивая с ног свирепым шквалом, петлею душат и разят кинжалом. Нет, радости чужой я не завидую, у мук в неволе; для зависти такой нет места в сердце - царстве вечной боли. Жизнь словно страшный сон, и в этом сне чужое горе мнится счастьем мне. О счастье быстротечном воспоминанья взяты горем в плен; мысль о блаженстве вечном не в силах сокрушить тюремных стен. Все скрыло горе, словно мгла ночная, и было ль счастье - я уже не знаю. Не до счастливцев мне: столь чуждо радости мое сознанье, что радость где-то вне рассудка моего, и лишь страданья свои я приравнять могу к чужим... Но есть ли муки, равные моим? Я тем в ожесточенье завидую, кто стонет от обид, кто плачет от презренья, кто о мечтах несбывшихся скорбит, кто, испытав разлуку иль измену, отринул жизнь, утратившую цену. Когда любимый твой твоим чужие предпочтет объятья и в ревности слепой свое же сердце ты предашь проклятью, - все ж ревности твоей страшней стократ моих ночей бессонных вечный ад. От лжи и от коварства порой в надежде утешенье есть, когда же нет лекарства, боль облегчит спасительная месть. Мне ж не найти в надежде утешенья, и месть не принесет мне облегченья. Увы, лишь небу, чье могущество меня лишило рая, отчаянье мое излить бы в дерзких жалобах могла я; но для безжалостного судии кощунством будут жалобы мои. Мир до сих пор не ведал любовника нежней, чем Фабьо был... Ни разу он не предал моей любви, - он так меня любил! Всегда в согласье жили меж собою в нем долг с любовью, разум с красотою Его вдовой мне быть завистливое небо повелело, и, перерезав нить, исторгла Парка дух его из тела. Но, разлучив с возлюбленным моим, меня убило небо вместе с ним. Ужели, мой любимый, мы в этой жизни свиделись с тобой, чтоб рок неумолимый меня оставил скорбною вдовой? Ужели счастья нашего начало столь горестный конец нам предвещало? Откуда, жизнь моя, для жизни у тебя берутся силы? И как доселе я в потоках слез тебя не утопила? Но ты, о жизнь моя, на горе мне, в воде не тонешь, не горишь в огне. жүктеу/скачать 220 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|