Хусто л. Гонсалес история христианства

Августин Гиппонский

АВГУСТИН ГИППОНСКИЙ

Возьми и читай... Возьми и читай... Возьми и читай... Эти слова играющего ребенка донеслись из-за ограды миланского сада до преподавателя риторики, в отчаянии сидевшего под смоковницей и взывавшего: "Доколе, Господи, доколе?Почему завтра и всегда завтра?Почему я не могу очиститься сию же минуту?" Слова ребенка показались ему словами с неба. Незадолго до этого он оставил где-то в парке книгу, которую читал. Он вернулся, взял книгу и прочитал слова Павла: "Не [предаваясь] ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа (нашего) Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти". Ответом Августина - а именно он и был этим ритором - стало решение, которое он долгое время откладывал: посвятить себя служению Богу. Вскоре он отказался от преподавательской работы и посвятил себя деятельности, которая в конечном счете сделает его одной из наиболее влиятельных фигур за всю историю христианства. Чтобы понять значение и смысл того, что ему довелось пережить в миланском саду, нам придется проследить жизненный путь Августина до этого дня.

Извилистый путь к вере

Родители знали о необычайных дарованиях ребенка и постарались дать ему по возможности блестящее образование. С этой целью они отправили его сначала в соседний город Мадавру, а затем в Карфаген.

В этот крупный город, который на протяжении многих веков был политическим, экономическим и культурным центром латиноязычной Африки, Августин прибыл лет в семнадцать. Он не пренебрегал занятиями, но в то же время не чурался удовольствий, которыми изобиловал город. Вскоре он вступил в связь с некой женщиной, родившей ему сына. Он назвал мальчика Адеодатом - богоданным.

Как и все молодые люди того времени, готовившиеся к карьере адвокатов или государственных должностных лиц, Августин изучал риторику. Эта дисциплина учила изящно и убедительно излагать свои мысли устно и письменно. При этом истина значения не имела. Она была сферой преподавателей философии.

Занятия по риторике в числе других сочинений древности предполагали чтение произведений Цицерона - знаменитого оратора античного Рима. Цицерон же был мастером не только риторики, но и философом. Читая Цицерона, Августин пришел к убеждению, что искусного слога и стиля недостаточно - риторика должна сопровождаться поисками истины.

Искания Августина привели его к манихейству. Эта религия, персидская по своему происхождению, была основана Мани в III веке. Согласно учению Мани, в каждом из нас присутствуют два начала. Первое, которое он называл "светом", - духовное. Второе, "тьма", - это материя. В космосе тоже есть два вечные начала: свет и тьма. По определенным причинам, которые манихеи объясняли с помощью мифов, они смешались, и человек в своей природе - результат этого смешения. Спасение заключается в разделении этих начал и в подготовке нашего духа к возвращению в сферу чистого света, которая поглотит его. Поскольку любое новое смешение начал есть зло, истинные верующие должны избегать произведения на свет потомства. Как утверждал Мани, это учение в том или ином виде было раскрыто многим пророкам, в том числе Будде, Зороастру, Иисусу и самому Мани.

Во времена Августина манихейство получило распространение в Средиземноморском бассейне. Основная его привлекательность заключалась в претензиях на рациональность. Как и гностицизм до него, многие свои положения манихейство основывало на астрономических наблюдениях. Кроме того, свою пропаганду оно частично строило на осмеянии христианского учения и особенно Библии, в частности ее материализма и примитивного языка.

Августину казалось, что манихейство способно разрешить два сложных вопроса, связанных с христианством. Первый касался того, что, сточки зрения искусства риторики, Библия не всегда изъясняется изящно, а иногда и употребляет варваризмы, к тому же стилистические нормы она соблюдает редко, и содержит множество сцен откровенного насилия, повествует о жестокости, обмане и тому подобном. Второй вопрос был связан с происхождением зла. Моника учила его, что есть только один Бог. Но Августин видел зло как вокруг, так и внутри себя и задумывался об источнике этого зла. Если Бог есть выражение высшей и чистой благости, зло не может быть божественным творением. Но, с другой стороны, если все создано Богом, Он не может быть таким благим и мудрым, как утверждают Моника и церковь. Манихейство давало ответы на оба вопроса. Библия - особенно Ветхий Завет - не несет в себе слово, выражающее вечное начало света. А зло представляет собой порождение не этого начала, а начала тьмы.

По этим причинам Августин стал манихеем. Но он еще далеко не во всем разобрался, и девять лет провел "слушателем", не стремясь достигнуть положения "совершенного". Когда на одном из собраний манихеев он поделился своими сомнениями, ему ответили, что эти вопросы слишком сложны и что ответить на них может великий манихейский учитель по имени Фавст. Но когда этот пресловутый Фавст наконец появился, оказалось, что он ничем не превосходит других манихейских учителей. Разочарованный Августин решил продолжить свои ученые занятия в другом месте. Кроме того, его ученики в Карфагене не отличались особой дисциплинированностью, а жизнь в Риме предоставляла больше возможностей для роста. Но в столице ученики, хотя и были прилежнее, не торопились оплачивать его работу. Тогда он переехал в Милан, где освободилось место преподавателя риторики.

В Милане он стал неоплатонистом. Неоплатонизм, в то время чрезвычайно распространенный, был философским течением с религиозным подтекстом. Его последователи пытались дойти до Первоединого, до источника всего сущего посредством учебы, самодисциплины и мистического созерцания, которое должно было помочь им достичь экстатического состояния. В отличие от манихейского дуализма, неоплатонизм постулировал, что есть только одно первоначало и что все сущее исходит из него путем эманации - подобно тому, как на поверхности воды появляются концентрические круги, когда в нее бросают камень. Ближе к Нему расположены более высокие разряды сущего и все более низкие - по мере удаления. Следовательно, зло исходит не из какого-то другого источника, а просто становится злом, удаляясь от Первоединого. Нравственное зло мы совершаем, отвращая взгляд от Него и созерцая более низкие проявления сущего. Неоплатонизм как будто бы давал ответ на мучившие Августина вопросы о происхождении зла, позволяя утверждать, что источником всего стало существо бесконечной благости, и при этом признавая наличие зла в творении. Зло реально, но оно представляет собой не "творение", а отход от благости Первоединого. Кроме того, неоплатонизм помог Августину понять, что есть Бог и душа, и отойти от "материалистичности" манихейских представлений.

Но оставалось еще одно сомнение: как можно Библию с ее грубым языком и рассказами о насильственных и вероломных поступках считать Словом Божьим? Ответ на этот вопрос Августину дал Амвросий. Моника, которая была с ним в Милане, посоветовала послушать проповеди Амвросия. Августин, будучи преподавателем риторики, с готовностью стал присутствовать на службах, которые проводил самый известный оратор в Милане. Поначалу его больше интересовало, как, а не что говорит Амвросий. Но со временем он слушал епископа уже не как оратора, а как человека, ищущего истину. Амвросий аллегорически истолковывал многие места, которые Августину казались труднопостижимыми. Поскольку аллегорическое истолкование вполне соответствовало канонам риторики, у Августина не возникало никаких возражений. В результате текст Писания представал более благозвучным и вразумительным и его легче было постичь.

Гравюра на дереве из "Града Божьего" Августина, издание 1489 года. В верхней части гравюры Августин пишет свою книгу. Внизу - два города, один под покровительством Авеля, а другой - Каина. Обратите внимание на то, как ведут себя бесы из города справа.

К тому времени в духовном плане расхождения Августина с христианством были преодолены. Но оставались трудности иного рода. Он и мысли не допускал о какой бы то ни было половинчатости и веру матери мог принять только всем сердцем, чтобы посвятить ей всего себя. Кроме того, учитывая влияние в то время монашеских идеалов и его собственные неоплато-нистские воззрения, Августин был убежден, что, став христианином, он должен будет отказаться от преподавания риторики, от всех своих честолюбивых целей и мирских удовольствий. И последнее было самым трудным. Позднее он писал, что в то время часто молился: "Дай мне целомудрие и воздержание, но не очень скоро".

Он вел отчаянную борьбу с самим собой - борьбу между желанием и нежеланием. Да, он решил стать христианином. Но не сейчас. Оправдывать свою нерешительность возражениями духовного порядка он больше не мог. К тому же отовсюду приходили известия, от которых ему становилось стыдно. В Риме известный философ Марий Викторин, который перевел на латинский язык труды неоплатонистов, пришел в церковь и публично заявил о своей вере. Затем прошел слух, что два знатных магистрата, прочитав книгу Афанасия "Жизнеописание Великого Антония", оставили службу и высокое положение в обществе и последовали примеру этого отшельника. Тогда, не в силах больше выносить общество своих друзей (а может быть, и себя самого), он бежал в сад, где произошло это его обращение.

После обращения Августин сделал все, чтобы начать новую жизнь. Он попросил окрестить его, и Амвросий совершил этот обряд над ним и Адеодатом. Августин отказался от преподавания. Затем вместе с Моникой, Адеодатом и группой друзей он решил уехать в Северную Африку, намереваясь провести там остаток жизни в монашеском уединении. Моника убедила его порвать связь с женщиной, с которой он жил много лет и имени которой он не называет. Но добрались они только до Остии, где Моника серьезно заболела и умерла. После ее смерти Августин так переживал, что им пришлось на несколько месяцев задержаться в Риме.

В конце концов они прибыли в Тагаст. Там Августин продал большую часть полученного наследства, часть денег раздал нищим, а на остальные вместе с Адеодатом (который вскоре умер) и несколькими друзьями поселился в Кассициаке, чтобы проводить время в мистическом созерцании и философских штудиях. У них не было намерения вести аскетическую жизнь монахов в пустыне, они просто хотели жить в строгости и дисциплине, без ненужных излишеств, и посвятить себя молитвам, учебе и размышлениям. Именно в Кассициаке он написал свои первые христианские труды. Они еще несли отпечаток неоплатонизма, но постепенно он начал приходить к постижению различий между христианским учением и некоторыми положениями неоплатонизма. Он надеялся, что несколько диалогов, написанных в Кассициаке, станут лишь началом многих лет жизни, посвященных "философским размышлениям".