Исследование до времен правления Алек­сандра 1, но в действительности подробное освещение событий заканчивается на первых годах прав­ления Екатерины II

Самое ядро заключается в помыслах, какие правительство таило в уме или вы­ражало в рассуждении соседей южно­сибирских. Не приставлять своего перста к весам, на которых контайша против воли мерялся с богдоханом, пользоваться мирным соседством обоих и присвоивать к Сибири места, делающиеся беззащит­ными во время военной суматохи — вот тайна политики Петровой! Самолюбивый Кансий хвалил Петра за отказ Галдану и преемнику его Раблану во вспомогатель­ном войске против Китая, хвалил в лич­ном к себе смысле, подобно как по зак­лючении Нерчинского трактата прежде хвалился, что он смирил русских. Не сле­довал о бы ем у хвалиться потом у, что бла­горазумие предписывало России поло­жить какую-нибудь условленную грани­цу в недоступном конце Азии, где непри­ятелю легко иметь силу, большую в 30 против 1. Не следовало бы также и хва­лить, потому что мудрый современник Кансия в предприимчивом калмыке, ес­тественно и религиозно связанном с ха­ном Аюкою, который участвовал в Сей -тов с к ом б ун те и мн ог окр ат н о п осл е из -менял, видя сомнительного соседа, хотел быть спокойным зрителем военной раз­вязки, тем более что торг с Китаем был предметом и целью желаний Петровых. Вот почему российский монарх не пре­ставал в наказах твердить нерчинскому воеводе: а) с буквальною точностию по­ступать по статьям трактата, с Китаем заклю ченн ог о; б) караван ы в Кит ай от­пускать не каждый год, дабы поддержи­вать цены на отпускные товары и, веро-* Об этом писаное Сборнике, а в Иркутской Ле Гагарин предписал построить ос. Тункинский на К в долине, где теперь село и каменная церковь.

ятно, чтобы не наскучить маньчжу-ки-тайцам проводами и содержанием в Пе­кине караванных людей, хотя, несмотря на то, воеводы из корысти пропускали частные отправления в Наин и Ургу, чем затрудняли сбыт казенного торга; и в) прилежащие к границе землицы, при­надлежат ли оне халхасской или чжун-гарской власти, принимать в подданство с рассмотрением и учреждать в них ясак. Последняя статья есть общая всем си-би рс ки м в оеводам , н е и склю чая и верхо-турского, которому также предписыва­лось приводить смежные землицы (Бог весть какия) под крепкую руку царя-го­сударя.

При такой политике, помнящей в пользу Китая неподвижность только трех водяных линий: Уди, Горбицы и Аргуни, граница вскоре, по инстинкту наших зве­роловов, подалась в неразграниченный промежуток за р. Тугур, и обхватила Шантарские острова на Ламе. От Аргуни к западу, пересекая инде Онон в пользу земель, принадлежавших то хоринским, то агинским бурятам, и идучи не чрез Селенгинск, а южнее чрез караул Соро­чин, при речке Буре стоявший, граница протянулась по р. Джиде; далее ж к запа­ду, достигнув межи между Халхасского и Саин-Ноанского ханства, она в 1709 г. укрепилась на долине, в виду Саянской отрасли острогом и селением из 21 дво­ра, с гарнизоном в 150 казаков, и это был первоначальный острог Тункинский*. Тщетна жалоба к богдохан у от владетеля! Право сильного в Азии есть право неза­памятное. Система кряжей не благопри­ятствовала цепному развитию границы, но тем не менее в 1707 г. поставлен при развалинах Урянхайского ханства острог

3. После многих узаконений, пре­имущественно изданных по части про­мыслов и торгов, можно быть уверен­ным, что законодатели смотрели на Си­бирь с истинной точки, хотя иногда и косвенно, для нея самой. Не исчисляя здесь провозных статей внешней тор­говли, которая частию производилась с калмыками у оз. Ямышева и в Урге кон-

тайши, более с приходившими бухарс­кими караванами, и под конец преиму­щественно чрез Нерчинск с Китаем даже до Пекина в виде караванов, над­лежит сказать, что самая Сибирь кипе­ла сбытом мягкой рухляди. Гости гости­ных сотен, сами или их прикащики, приезжали в Сибирь по делам, платя за право въезда (по указу 1697 г., 2 февра­ля) безделицу с лица всякого состояния. Везде были съезды для ярмарок: в Сред-неколымске, Зашиверске, Якутске, Ки-ренске, на Нижней Тунгуске, в Ирк утс-ке, на Селенге, Оне и в Нерчинске. Среднеколымская ярмарка давала казне в виде десятины 90 сороков соболей; следственно, одних соболей было тут в вымене с лишком до 32 000. Подобные движения происходили в Енисейске как в сборном месте восточно- и западно­сибирских торговцев, Туруханске, Об-дорске и Березове. Оставляя говорить о прочих городах, упомянем о Тобольске, что торги его в два годовые срока, т.е. пред вскрытием и по закрытии рек, знатн о увеличивались еще от загр анич -ных бухарских караванов, потом заме­тим, что главным местом торговых раз мен ов межд у Росси ей и Азией устан о­вился Ирбит во второй половине XVII века. В 1695г. (27 ноября) в нем поправлены некоторые поползновения, и он доныне стоит на той же чреде, с Меркуриевым посохом в гербе истори­ческом, о чем будет сказано в свое время. Исчертив Сибирь разъездами, почти везде, где бывали ярмарки, слыхал я от стариков приятные воспоминания о бы­лых торговых временах. Что ж это зна­чит? Богаче ли был тогда сибиряк рус­ский? Если вспомним унизительный отзыв Сибирского Приказа, если со­шлемся на исключение, в 1706 г. (13 ок­тября) сибирякам данное, чтобы по скудному состоянию позволить им

одеваться, как прежде одевались, если не забудем внутренних акцизов 1693 г., про­никавших в каждый кусок, то в чем скры­валась бы сладость воспоминания? Не в воззрении ли на стечение служителей тор­говли, на живое движение и перемещение кип, тюков, не в одном ли воззрении на веселую, шумную сцену жизни? Конечно, падали крохи от стола, от платы за квар­тиры, от провозов, но все крохи, а не бо­гатство. Заключим насчет пересказов, что старость не лжива, а сбивчива.

То неоспоримо, что сибирский жи­тель, от бобыля до гостя, если бы после­днему было тогда место в Сибири, не всег да был св об одный хозяин пр одава -емого товара, но пайщик от безыменно­го лица; если же и удавалось кому быть хозяином независимым, то продавал он потаенно; это стеснение водилось не в городах, а на дальних ярмарках. Ибо на чем основана привычка, доныне про­должающаяся в северных ярмарках, что­бы продажные шкурки носить скрытно, под полою, как не на старинном опасе­нии денного грабежа? Пожалуй, примем сказываемые истины за клеветы, дока­зательства за натяжки, и станем вместе удивляться, отчего бы в самом деле не быть сибирякам тогда богатыми, когда произведения сибирские требовались (27) и кроме мягкой рухляди, как то: стр уя боб р овая и кабаргин ая , каменн ое масло и лекарственные растения, в ка­зенные места? Оттого, отвечаем, что анбары и гостиные дворы по городам н аби ты единообразн ым товар ом , что статьи их царства растительного и ис­копаемого долженствовали быть или малочисленны, или малоценны, как, напр., Мамонтова кость, по повсемест­ной находке и по ограниченному требо­ванию. Где ожидать бы лучшей ценнос­ти, как не в Архангельске? Посмотрим же у Чулкова тамошнюю ценность:

Название	Счет	Цена
Выдра	10	6р.
Куница	40	24р.
Белка	1000	21р.
Горностай	40	2 р. 50 к.
Зайчина	1000	30 до 40 р.
Струя бобровая	1 фунт	3 до 6 р.
Бочка смолы	8 пуд.	1 р. 39 к.
Гу балистве ннич.	! [пуд]	1 р. 5 к.
Холст хрящевый	1000 ар.	8 до 20 р.
Юфть	1 п уд	3 до 4 р.

В первые годы завладения Сибирью фунт бобровой струи продавался [за] 40—50 к., потом до 1776 г. держался в Ирбити на 8—9 р., а ныне дошел до 500 р. и более. Из этого понятна посте­пенность истребления фамилии бобровой.

Вот архангельские цены в конце на­шего периода, или около 1710г. Они за несколько лет были еще сходные, а око­ло 1710 года отпуск товаров из Архан­гельска начинал меняться в пользу но­вой столицы. Вычтите провозы, верхотурские пошлины, расходы при порте, и вы увидите, что цены на пока­занные статьи должны упасть в Сибири наполовину. Мы не утверждаем, чтобы привоз к порту поименованных статей шел точно из Сибири, но выстаиваем историческую цифру, что цены соимен­ных портовых товаров должны в Сиби­ри быть менее вычтенным количеством известных расходов, и что сибиряку, при груде богатства, не от чего богатеть.

4. В 1705 г., 8 мая, вдень Иоанна Бо­гослова, играли р Тобольске, близ одной церкви, комедию, одну из драматичес­ких рапсодий киевского сложения, вве­денных в Тобольске при митрополите Филофее. Сборник прибавляет, что в на­казание взошла туча с бурею и сорвала маковицу с церкви, а крест с соборного алтаря. Такой толк характера ли време­ни или просто звук невежества, которое всегда и везде негодовало против но-

169

визы, которое обвиняло и умного Мат­веева в безбожном чернокнижии за фар­мацевтику? В отдельной толпе наруж­ных пустосвятов или корыстолюбцев, или посадских и бобылей, или крестьян и казаков, не так легко заметить харак­тер. Они делают хорошо или худо, то по набожности, то по движению темпера­мента, то по увлечению запинающей страсти, то по навыку, то по примеру или наглядке, но при всех этих побужде­ниях можно жить без характера. Равно­мерно нравы, по которым это делаем или того не делаем, также и обычаи, по которым живем так-то и не иначе, не поясняют характера. Характер народа, грубого или образованного, есть беглый почерк головы и сердца, всякому не чуждый и никому в особенности не при­надлежащий, потому что у каждого есть своя резкая особливость против общего оттиска. Это стиль кисти такой-то шко­лы с бесчисленными отменитостями.

Можно бы доказать из летописи и за­конов, что отличительное свойство си­биряков во II периоде состояло в буй-ственной дерзости и жестокости, если бы предмет был особенной важности. Вот два примера! В 1679 г. при пасхаль­ном служении новоприбывшего митро­полита Павла вместо прежнего: смер-тию наступи на смерть, певчие пели: смертию смерть поправ; и три старика пошли за преосвященным, кричали с негодованием и называли его латинщи-ком. Разумеется, что они схвачены; но набожность, суеверие, самое невеже­ство и все подобные имена, на которые можно бы складывать вину, удоволь­ствовались бы домашним выражением негодования или сомнения или пожела­ли бы услышать изъяснение в приличное время, если бы в буйственной дерзости не полагались на общее одобрение. При­помните теперь поступок сибирских

крестьян над гонцом, ехавшим к контаи-ше; они, как худые люди, могли ограбить его, но высечь жестоко, по примеру крас­ноярского в оеводы, есть пятн о нр ав-ственной дерзости и жестокосердия.

Не следует ли заключить по доброй логике, что сибирский характер, какой тогда выражался в быту житейском, есть наследство, доставшееся от первых при­шельцев с винтовкою, наследство, кото­рое делили все, от промышленника до поселянина, от казака до воеводы? Сколько было следствий, в нашем сочи­нении умолчанных, и следствий тяжких над воеводами Средней и Восточной Сибири!

5. Сибирские насельники русского происхождения делятся на два отдела:

свободных и податных.

К отделу свободных принадлежат три состояния: духовенство, должностные трех степеней до приказного включи­тельно и казаки служащие, под именем которых разумеются разные воинские люди, как не раз уже было поясняемо. Сии состояния, свободные от народной подати и рекрутства, служили стране христианским назиданием, правлением и утверждением законного порядка. Они распространяли свое влияние на всю Сибирь христианскую и языческую, и размещались от Верхотурья до Нерчин­ска и Анадырека, не исключая и Камчат­ки. Итог свободного отдела, к концу II периода, выводится в 21 831 м[ужско-го] п[ола], а число казаков, за исключе­нием 3 полков, Бейтоном и окольничим Головиным увлеченных за Байкал, где они вымерли беспотомственно, и за ис­ключением 4-й части, погибшей разно­образно на службе северно-восточной, числится свыше 14 000 и это maximum, какого никогда не бывало. Надобно по­вторить, что казаки, атаманы и боярские

170

ИСТОРИЯ СИБИРИ

дети, которые происходили из податно­го состояния, не освобождались от по­датей*.

Казаки были и беломестные. Я упус­тил эту беломестность подтвердить вы­пискою слов из воеводской Наказной Памяти, в 1693 г. писанной к прикащи-ку Киргинской слободы и сокращенно мною упомянутой выше. Вот слова: «с тутошних крестьян и с беломестных ка­заков взимать таможенные и всякие по­дати по 10 денег с рубля по оценке, а с приезжих людей, кои учнут торговать всяким т овар ом, п о гривне с р убля ». Кроме беломестности, подтверждаемой грамотою, опять возвращается здесь прежний вопрос, выше мною заданный: до которых годов законодательства деньга должна быть принимаема в зна­чении копейки? В упоминаемой грамо­те 1693 года, кажется, деньга сказана в значении счетной деньги и если это

справедливо, то деньга перестала быть копейкою прежде 1693 года.

Во избежание пестроты, мы показы­ваем все сословие свободным, пока deficit податных не приведет к различе­нию сословия.

К отделу податных принадлежали: а) крестьяне и ямщики с своим поколе­нием и с бобылями, к ним присоединив­шимися; б) посадские из промышлен­ников, по большой части окоренивши­еся в городах и острогах; в) крестьяне, по воеводским вызовам пришедшие; г) крестьяне разных наименований, са­мовольно переселявшиеся в разные вре­мена двух периодов. Надобно признать­ся, что летописцы нигде не говорят о двух значительных количествах беглых, какие означены в приложенной табели под бук. «А», количествах, сперва ис­подволь рассеявшихся по Сибири с 1600 по 1662 г., потом в течение 47, и

* Казаки были конные и пешие. Те и другие, как запомнят по старым делопроизводствам, еще назы­вались беломестными и черноместными. Линейные стали присвоиватьэто название около 1740-х годов.

Беломестные служили поочередно в городах и острогах и в свободную неделю жили в участках зем­ли, по их прошениям отводимых за жалованье хлебное, с лугами для покосов, если были из числа кон­ных. От участков земли, как не подлежавших оброку, казаки присвоили имя беломестных, из подража­ния русским беломестцам. Но бессемейные, не просившие земли, получали вещественно по 24 пуда го­дового хлебного жалованья. Денежного жалованья производилось конному с фуражом 706 к., пешему 440 к., и этот оклад продолжался в XVIII веке, но во сколько был меньше в первых двух периодах, оста­ется вопросом.

Черноместными слыли казаки: а) из податных состояний, добровольно записавшиеся в служивое сословие, без исключения из подушного оклада; б) дети или внуки отставных, поселившиеся в деревнях без службы и после зачисленные в службу, без освобождения от подушного оклада, в какой попали по деревенскому житью; и в) выписные с известного числа душ приграничных деревень. Они в III периоде, и позднее, употреблялись с копьем и саблею на оборону границы или в погоню за неприятелем, также без освобождения от податей. Годовалыцики из крестьян, в этом сочинении упомянутые, не причисля­лись к казакам.

Линейные казаки, от тех же стеблей отсаженные сперва в пять крепостей по Иртышу, в 782 чел., как значилось по штату 1725 года, управлялись до 6 апреля 1759 г. губернским начальством. С умножением крепостей казаки умножались новыми присылками из Сибири, даже с Оренбургской линии, как то: около 1760-х гг. частицею донцов, в 1770-м — присылкою запорожцев в числе 138, в 1775-м — включением ссыльных, с 1797-го в 3 следовавшие годы — взятьем 2000 малолетков, родившихся от солдат, в Тоболь­ской губернии поселенных. Из этих элементов образовавшееся линейное казачье войско состояло к 1808 г. из 6117 человек. Рядовые до 1737-го г. получали денежного жалованья по 4 р., кроме хлеба и фуража, с 1737-го, по распоряжению Сибирского Приказа, — деньгами только по 3 р. 32'/₂ к., с 1754-го, по сенат­скому указу, — по 6 р. 16'/₂(до32 к.) с увеличением ржи и овса. В 1773 г. велено нарезать земли на каждо­го казака по 6 десятин.

171

особенно с 1680 до 1686 года*, больши­ми ватагами уклонявшихся в Сибирь, то во время волнений, в крепостном клас­се происшедших, то во время гонений, после строгих указных статей, в 1685 г. (7 апреля) изданных против старообряд­цев, то во избежание рекрутских набо­ров; и поэтому в угодность малосведу­щих л ет опи сц ев несправедливо было бы уменьшать колонизации, в табели озна­ченные, и подтверждаемые явными со­бытиями переселений, в свое время пра­вительством замеченных.

Каким образом, спросят, могли сво­евольно вторгаться в Сибирь большие ватаги людей? Но мы спросили бы на­оборот: какие средства воспрепятство­вать своевольным вторжениям? На длинной черте, какова от Верхотурья до Исети, полиция тогдашняя, по своей ничтожности, была не в силах удержи­вать потоки людей; с другой стороны, воеводы находили свой счет потвор­ствовать приумножению переселенцев, переселенцы же на местах водворения иногда не прежде были узнаваемы, как когда разрубят леса и подымут пашен­ные выгоны для вторых или третьих по­севов. Ибо полевая независимость ус­кользнувших из России нескоро вызыва­ла к знакомству с городами и властями; приходило, однако ж, время, когда вла­сти узнавали о новичках и оброком де­сятинной пашни мирили беглецов с казною. Отсюда произошли в Сибири починки, также заимки частные и ду­ховные, получившие впоследствии на­стоящие названия деревень; отсюда час­тные заводы увеличились в силах чело­веческих. Итог податных состояний к концу периода восходит до 130 957, за исключением 3 с лишком тысяч, кото­рые близ границы полонены или поби-* Из Пермских грамот, изданных Верхом, мож

ты, или там и сям сожглись в жал кой во­сторженности.

К числу податных также причисля­лись не только потомки преступников, но и сами преступники, потому что по приходе на места поселения пользова­лись льготою не более года, а с первого появления уже вносились в окладные книги. Не повторяя прошений закон­ных, по которым преступники были от­сылаемы в Сибирь, мы обязаны здесь дать отчет в правиле, каким руководство­вались для II пери ода, в определении числа их; и это правило заимствовано из осьмилетнего срока, с 1719 по 1727 год (указ. 17 сентября 1742). Конечно, этот срок за чертою периода, но напряжен­ность преступности и дух законной стро­гости должны быть одинаковы в смежное время и в одно почти царствование.

В исчислении женского пола наблю­дена умеренность, в соответственность исторических воспоминаний. Одно ду­ховенство и чиновные лица высшей и средней степени приезжали в Сибирь семейно, но, по причине срочного в Си­бири пребывания чиновников первых двух степен ей, беспримесная чистота крови русской долго принадлежала од­ному духовенству, как посягавшему на браки в семействах своего чина. Долж­но, однако ж, припомнить, что и ямщи­ки, и крестьяне, казною или по вызовам переселенные, равно крестьяне беглые, были напутствуемы женами своей роди­ны. Сословие казаков, приходивших или приезжавших на службу одиночка­ми, исключая немногих случаев, оно, как сословие храбрых, завоевало себе подруг разными приемами стратегии чувственной, и в России, и в Азии. Для чего бы не повторить, что поколение в этом сословии первоначально пошло от

особенно сослаться на грамоту 1683 года.

172

жүктеу/скачать 6.67 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: