Историческая динамика исполнительской интерпретации оперного текста: «Кармен» Ж. Бизе
жүктеу/скачать 1.01 Mb. Pdf көрінісі
|
| старый мир (курсив мой – М. К.) Вашим огнем» [Блок, 1980].
Исторические прозрения поэта и неукротимые личные чувства смеша- лись – это был один из самых бурных и знаменитых романов начала нового столетия. Он развивался трагически: восторги любви Блока оказались иллю- зией, образ возлюбленной – творческим вымыслом, хотя и имевшим реаль- ный облик идеала. В художественном «документе», его запечатлевшем – цикле стихотворений «Кармен» (1914) 8 – мы читаем о любви к певице, ис- полнявшей свою знаменитую партию. Ее с восхищением принимала публика, хотя творческий «портрет» поэта вряд ли можно назвать выражением мнения общества – это его глубоко личный восторг, преклонение, посвящение воз- любленной. И вместе с тем этот далекий от действительности образ очень важен как блоковский символ Кармен, знаменующий определенный поворот в жизни архетипа. Тем более, что спустя некоторое время он примет такие неожиданные формы – в постановках после революции «советской» Кармен. Личные романы Блока были бурными и многозначительными для исто- рии – как отражение культуры символизма, определявшего начало XX века в России. Общеизвестна его мучительная любовь к жене Любови Дмитриевне 8 Примечательно, что Н. Гумилевым было переведено стихотворение Т. Готье за год до этого, в 1913 г. 56 Менделеевой. Возвышенное до поклонения Прекрасной Даме в духе фило- софии Владимира Соловьева, это чувство исключало физическую близость. Такая любовь была не просто фактом личной биографии поэта и его жены, но символом поколения молодежи начала века. Отрицание эроса, исповедь пла- тонических восторгов, культ Вечной Женственности – сексуальные контакты совершались только с проститутками, не оскорбляя Идеал. Еще до женитьбы Блок был увлечен К. М. С., посвящая ей бурные сти- хотворные признания и цикл «Через двенадцать лет» 9 . Потом была Н. Н. Волохова, знаменитая «Снежная маска», мрачный призрак ночи – иде- альный и недосягаемый. Совмещение чувств к Прекрасной Даме – Л. Д. Менделеевой – с физической любовью в браке (после четырехлетнего воздержания) привело к отчуждению, ненависти, расставанию Блока с же- ной. Но был еще повод – сумасшедшая влюбленность в Дельмас, превра- тившей его страсть к ночи, темной символике в радужные краски неистовой жажды к жизни. Он увидел ее в спектакле «Кармен» театра Музыкальной драмы – в атмосфере восхищения всего Петербурга ее красотой, голосом, ак- терским дарованием. Не стоит забывать, что 1913 год, накануне грядущей войны, был временем какой-то праздничной эйфории с карнавалами, шам- панским и цветами, романтическими встречами в литературной богеме сто- лиц. В этой накаленной обстановке поэт предчувствовал Любовь, которая должна была его обновить, вернуть страсть к жизни. Увидев Кармен- Дельмас, он буквально потерял голову – ходил на все ее спектакли, посылал букеты черных роз, бродил за нею по улицам, не решаясь познакомиться, не надеясь на ответные чувства. Символика оперы Бизе преследовала Блока, и он писал, что певица в роли Кармен заколдовала его брошенным цветком, что он стал вновь влюб- ленным мальчишкой. Страсть была обжигающей, и мы можем представить ее 9 Ксения Михайловна Садовская. Цикл «Через двенадцать лет» написан в 1909-10 гг. 57 во всех подробностях поэтического признания. Поэту открываются ее новые грани – в ответ на хабанеру он пишет: Я буду петь тебя, я небу Твой голос передам! Как иерей свершу я требу За твой огонь – звездам! Этот фрагмент важен нам не демонстрацией прекрасных стихов – это еще и тот образ Идеала, которому служил Блок и все его поколение. Здесь очевидны новые грани образа Кармен, которые становятся самой жизнью: хищная сила прекрасных рук воцаряется в бреде ночных страстей. И Пре- красная Незнакомка, которая когда-то проходила, «дыша духами и тумана- ми», отступает перед силой голоса и жизненного огня Дельмас, которой поэт готов служить звездную «требу». Она живая, возбуждающая бурную волну в его стихах, и он «духов» ее не смоет с руки. Это огонь не идеальной любви, он напряжен эротикой сценического образа. Кармен стала той прекрасной реальностью, посредством которой по- эт перевернул чувства и мысли своего поколения о женщине. Это было новое воплощение архетипа, приобретающего впоследствии «вечный» смысл – женщины невероятной соблазнительной эротической силы. Блоковская интерпретация – знаменательный факт художественной культуры. Суть его психологической трактовки образа Кармен не в этниче- ской характерности, не в социально-психологических мифах «цыганщины». То, о чем писали Готье и Мериме, стало осязаемой реальностью в поэзии Блока – усилилось многократно сравнение Кармен из новеллы с хищными животными: «В движеньях гордой головы Прямые признаки досады... (Так на людей из-за ограды Угрюмо взглядывают львы)» 10 . Трудно судить, была ли Дельмас «львицей» в роли или она такой виде- лась поэту (кстати, певица была огненно-рыжей, а не зловеще черной), но важно, что эти черты заслонили цыганские мотивы. Для Блока стало не так важно, что Кармен цыганка – гонимая, отвергаемая «приличными» людьми. 10 Тексты стихов приводятся по изданию [Блок, 1980]. 58 Он ощущает и переживает символику ее образа как несовместимость с обы- денными представлениями, и это вызывает его восторг и преклонение перед ней: «Сама себе закон – летишь, летишь ты мимо, К созвездиям иным, не ве- дая орбит, И этот мир тебе – лишь красный облак дыма, Где что-то жжет, по- ет, тревожит и горит! Роман с Дельмас был художественным вымыслом поэта, реализован- ным в жизни со всей атрибутикой нового для Блока реального эротического восторга. Какое-то время Блок был счастлив совмещением Идеала Женщины неземной, необыкновенной с женщиной желанной, разделяющей сексуаль- ные порывы и экстаз. Но реальная певица, видевшаяся ему как Кармен, была- таки женщиной обыкновенной, стремящейся к небурному обывательскому счастью. И это стало поводом к расставанию, совершенно непонятным самой певице, трагическим в своей предопределенности, провозглашенной поэтом. Любопытно, что в экспрессии блоковского стиха цыганская «тональ- ность» намечает свои существенные для грядущего века черты. Этнографи- ческая характерность для него не играет какой-то роли – Блок буквально па- рой штрихов (гаданием, низким волнующим голосом) напоминает читателю, что Кармен цыганка: «О, страшный час, когда она, читая по руке Цуниги», «Дивный голос твой, низкий и странный, славит бурю цыганских страстей». Пламенная любовь Блока к певице-исполнительнице, черты которой слились в его воображении с образом Кармен Бизе, вызвала к жизни образ цыганки, надолго получивший вневременной, вненациональный, транскуль- турный смысл 11 . Бессмертные оды любви Блока адресованы не просто возлюбленной – в них заповедь трактовки образа Кармен грядущей эпохе. Мифология, задан- 11 Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь. Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет, Сквозь бездну дней пустых, чье бремя не избудешь. Вот почему я – твой поклонник и поэт! Здесь – страшная печать отверженности женской За прелесть дивную – постичь ее нет сил. Там – дикий сплав миров, где часть души вселенской Рыдает, исходя гармонией светил. 59 ная Мериме и Готье, претерпевает трансформации: отчуждение цыганки в социальном плане не было идеей Бизе. Мы не можем не принять этот факт в интерпретации Блока – его любовь вызвала не реальная женщина Л. Дельмас, исполняющая партию, а сама Кармен Бизе, воссозданная ею и «прочитанная» им. Так ее поэтический портрет стал символом, вдохновлявшим поэтов и способствующим дальнейшей жизни образа. Почти в одно время с Блоком появляется еще один поэтический опыт «портрета» Кармен – небольшой цикл из двух стихов Марины Цветаевой. Наверное, это тоже, как у Готье, эк- фрасис, но не столь в отношении Мериме или Готье, Бизе или конкретных исполнительниц, которых она могла видеть на оперной сцене. Может быть, это поэтический этюд, вдохновленный любимым поэтессой Блоком. И потом не надо забывать о переводе В. Брюсовым стихотворения Готье, вошедшем в обиход литературных кругов своей созвучностью новому веку. Стихотворение Цветаевой написано несколько позже, в 1917 году, и это новый поворот в понимании Кармен. С крошечной двухмесячной дочкой на руках, исходя страхом и страданием за мужа, сражающегося в рядах Белой армии, не имея о нем никаких известий, поэтесса вдруг обращается к образу невероятной женской силы. Может быть, это глубоко личный мотив поиска опоры, но у поэта не бывает что-то совсем личным, его словами говорит ис- тория и судьбы людей. И в такой неординарной ситуации в воображении женщины, далекой от гимнов любви и эротических восторгов, вдруг всплы- вает образ Кармен. Это свидетельство того, как она важна, как нужна, как многое может помочь понять… Образ Кармен у Цветаевой выражен лаконично, и ее стихотворение можно было бы опустить – в свете сравнения с подробно описанным циклом Блока. Но этот творческий опыт окажется важным для интерпретаций Кар- мен, когда невероятная стихийная сила страсти начнет отступать перед стремлением певиц уже в нашем XXI веке видеть ее совсем иной – хрупкой, беззащитной, ждущей ласки и утешения. Когда режиссеры и исполнительни- 60 цы – как например, наша Марина Домашенко в постановке Дзеффирелли в Арена ди Верона – начнут вспоминать о том, что у Мериме ей было пятна- дцать лет. Новый поворот в облике и образе Кармен важен не просто какими-то знаковыми чертами. Нам важно отметить, что в начале века не один Блок практически «забывает» цыганскую характерность Кармен, уводит ее на вто- рой план. Цветаеву восхищает что-то из Кармен Готье, но она вне этнических упоминаний. Главное – безумный, непреклонный нрав, независимость и сила характера; это при всей внешней невзрачности, несуразице броских украше- ний, невнятном плоском стане, крошечных ножках. В этом стихотворении то, что Блока интересовало в символическом плане, выражено предельно внятно: реакция людей – даже не презрение, а невнимание и равнодушие. Девочка Кармен тоже равнодушна, но этим рав- нодушием и способна спалить невероятным огнем, сгубить. Сказано нарочи- то просто, не так романтизировано, как у Блока – без обращения к небесам и неведомым далям. Даже применен прием простого повтора – как в прими- тивном напеве 12 И так же просто Цветаева напоминает: Кармен горда и непреклонна, что стоит ей жизни. Может быть, обретя опору, найдя силы противостоять судьбе во многих впоследствии угрожающих ситуациях, она предвидит, предрекает свою личную трагедию. Здесь, правда, аллюзия не к Бизе с его жестокой, чреватой смертью любовью Хосе, а к Готье и его архиепископу Толедскому, влюбившемуся в Кармен. Только у Цветаевой этот мотив уси- лен до предела вопросом к аббату, готовому проклясть и погубить колдунью, исчадие дьявола 13 . 12 А люди едят и спорят, А ей – ничего не надо! А люди играют в карты. А ей – ничего не надо! Не знаете, что на карту Вот грудь моя. Вырви сердце Поставили, игроки! И пей мою кровь, Кармен! 13 Стоит, запрокинув горло, Склоните колена! – Что вам, И рот закусила в кровь. Аббат, до моих колен?! А руку под грудь уперла – Так кончилась – этим словом – Под левую – где любовь. Последняя ночь Кармен. 61 У Цветаевой часто возникает мотив церкви. Поэтесса готова была еще в юности «отнять» у нее возлюбленного, которому Цветаева клялась, что от- воюет его «у всех земель, у всех небес», «у всех иных, у той одной – ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой. И в последнем споре возьму тебя – замолчи, У того, с которым Иаков стоял в ночи…». У Цветаевой совсем особая, своя Кармен, близкая ей ранимостью, не- защищенностью, детским простодушием, страхом, могущим настигнуть, и невероятной стойкостью. Мы не знаем, ощущала ли поэтесса архетипичность образа, но не случайно она интересуется символическими, «вечными» харак- терами. Ее Дон Жуан – одинокий и несчастный, далеко не столь сильный как Кармен. Всего-навсего «И была у Дон Жуана – шпага, И была у Дон Жуана – Анна», которой, по существу, не было. Цветаева вносит свои нюансы в трактовку образа Кармен, не только не делая акцента на любви, но даже исключая ее. Этому созвучны ее письма: «Жить любовью нельзя. У страстно влюбленных… нет будущего, у них одно настоящее – их любовь и всегда стоящая рядом смерть. Любовь сама по се- бе – детство. Любящие – дети» [Цветаева, 1995]. Не об этом ли думает Элина Гаранча, знаменитая Кармен нашего века – хрупкий ребенок? И легендарная сила Цветаевой – откуда она ее черпала? Кармен – тот символ, в котором она находила поддержку этой силе: «Уметь все сказать и не разжать губ. Все уметь дать и не разжать руки…. Что трудней – сдержать лошадь или пустить ее вскачь? И поскольку лошадь, которую мы сдержива- ем, – мы сами – что мучительней: держать себя в узде или разнуздать свои силы? Всякий раз, когда я отказываюсь, я чувствую, как внутри меня содро- гается земля. Содрогающаяся земля – это я. Отказ? Застывшая борьба» [там же]. Так образ Кармен живет в сознании людей начала нового века. Блок и Цветаева – две авторитетнейшие художественные личности, и их восприятие, представление о сущности Кармен носит, конечно, глубоко личный, индиви- дуальный характер. Но нам важно показать, как задавались «алгоритмы» по- 62 нимания и развития мифа, которые потом разворачивались во второй поло- вине века в сценических версиях, уже доступных сегодня для обзора благо- даря кино и видеозаписи. Мы никогда не сможем доказательно исследовать, какой была Л. Дельмас-Андреева в спектаклях, восхищавших Блока, – исто- рия не сохранила нам даже аудиозаписи исполнения ею партии. Но аналити- ческие выводы по косвенным – письменным, литературным свидетельствам – важны для понимания закономерностей интерпретации, ее историко- культурной обусловленности. Резюмируя эти небольшие аналитические очерки поэзии начала ХХ ве- ка, надо подчеркнуть: Кармен, возникшая во французской новелле (Мериме) и ее стихотворном отражении (Готье), оказывается знаковым образом, благо- даря опере Бизе, завоевывающей сцены всего мира. Именно в его воплоще- нии образ Кармен становится притягательным и начинает поворачиваться разными сторонами, удивлять и восхищать многогранными обликами. В начале ХХ века становится очевидным: Кармен – архетип, она пер- сонаж устойчивого мифа о Женщине, черты которого формируются в роман- тической идеологии и стилистике. И хотя в жизни этого мифа будут разные повороты, он уже складывается в своих основных чертах. Кармен в театраль- ных версиях второй половины века ХХ и нашего столетия будет вращаться в этих заданных плоскостях, что и позволяет увидеть анализ постановок раз- ных лет и в разных странах. Поэтому мы уделили внимание культуре, в кото- рую вписаны литературные источники, опера и поэзия. жүктеу/скачать 1.01 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|