1.3. «
Романтический миф Кармен»
В сформулированных подходах к анализу исполнительской интерпре-
тации оперного текста было четко обозначено: наряду с либретто и музыкой,
важным обстоятельством является хранение в общественной памяти разно-
образной информации о его сценической жизни. Авторы постановок распо-
лагают ею, публика руководствуется в оценке конкретного спектакля. Назы-
вая это явление, эту систему, обеспечивающую восприятие и понимание опе-
ры в театре «мифом», исследователь А. Соколовская опирается на теорию
крупнейшего представителя современной французской филологии Ролана
Барта (1915–1989).
41
Он был активным пропагандистом сценической теории Бертольда
Брехта, провозгласившего в театре технику «отчуждения» – именно она под-
толкнула французского ученого к наблюдению за «вторичной» системой
языка, системой знаков, функционирующей в разных пластах культуры.
Описывая в своем главном труде «Мифологии» [Барт, 1996] разные культур-
ные образования – литературу, моду, городские структуры, жилище, сферы
общения – он исследовал их как системы знаков.
Мы пользуемся в данной главе понятием мифа, чтобы охарактеризо-
вать обширный материал об опере Бизе, образующий культурный контекст ее
сценической жизни. Ни режиссер, ни весь постановочный коллектив спек-
такля, ни зритель, критик, публицист, ученый не могут не принимать его во
внимание, не руководствоваться им в восприятии, понимании, оценке произ-
ведения композитора в конкретной интерпретации. В современной исследо-
вательской литературе подобные системы представлений обозначаются так-
же понятиями «общественного сознания», «социокультурных установок»,
«ментальностей» и пр.
Не вдаваясь в подробности теории мифа во всей ее полноте, мы интер-
претируем знание о «Кармен» как интеллектуальный продукт, незримо и за-
кономерно присутствующий в восприятии оперы. Кармен, безусловно, может
быть отнесена к архетипу, история бесконечных воплощений которого раз-
вертывается как миф.
История любви цыганки, ее характер и перипетии трагической судьбы
настолько интересуют чрезвычайно различные слои общества на протяжении
почти полутора веков, что обрели явные и недвусмысленные черты мифоло-
гического построения. Кармен, как Дон Жуана, Дон Кихота, Фауста в науке
нередко называют «вечными» образами. И не случайно рассматривают как
архетипы, признавая их «вневременной» характер. Кармен, безусловно, мо-
жет быть отнесена к архетипу, история бесконечных воплощений которого
развертывается как миф.
42
Для начала необходимо подчеркнуть одно существенное обстоятельст-
во, которое порой в оценках уходит на второй план – цыганскую окраску об-
раза и сюжета, которая определяет важные моменты ее восприятия и истол-
кования. Сущность «вечного» образа Кармен формируется в контексте отно-
шения европейского общества к цыганам, к цыганской тематике в литературе
и искусстве. Более подробное внимание к нему важно не только для объясне-
ния неприятия оперы современниками композитора – воплощение цыганской
«тональности» оперы Бизе может быть одним из ракурсов изучения интер-
претаций в театрах разных времен и стран.
У истоков мифа – новелла Мериме, послужившая основой либретто
оперы Бизе. Ею фактически было положено начало серьезному интересу к
цыганам – она отразила характерные черты понимания и восприятия запад-
ноевропейской культурой загадочного племени. Описание Кармен у Мериме
объясняет ту притягательную силу, которая делает ее в последующей исто-
рии мифа вечным типом. Писатель устами этнографа – героя новеллы – ана-
лизирует образ Кармен, рисуя европейскому романтизму его смыслы. Он ви-
дит в юной цыганке дитя природы, близкое миру животных (сравнивает ее с
кобылицей, волком, хамелеоном), чужое и вызывающее опасения.
Это не просто черты – все переполнено символикой, пронизано архе-
типическими мотивами. Огромную роль играет древняя символика цвета на-
рядов Кармен: красный, черный и белый – знаки крови, смертной муки и
очищения. Цветок белой акации олицетворяет одухотворенность и бессмер-
тие и в египетской, и в христианской традиции. Колдунья в испанском
фольклоре – демоническая фигура губительной для мужчин соблазнительни-
цы. Этот образ идет из далеких преданий о Лилит, апокрифической жене
Адама. Разрушительная дьявольская сила цыганки – протест обществу. Лес, в
котором Хосе хоронит Кармен, тоже имеет мифологическую символику: вы-
ражение женского начала и одновременно модель неподвластного никакому
обществу мира.
43
Таким образом, «житейский» конфликт влюбленных у Мериме не про-
сто вырастает до мифа об антагонизме женщины и мужчины, неразрывного
симбиоза любви и смерти, противостоянии личности и общества. Он задает
мировой гуманитарной традиции своеобразный алгоритм цыганской темы,
что объясняет ее блистательно быструю адаптацию в художественном про-
странстве Европы бесчисленными перевоплощениями «вечного образа»
Кармен.
И жизнь мифа начинает складываться в разных формах.
В год написания новеллы Мериме Мариус Петипа ставит балет «Кар-
мен и тореадор» в театре Мадрида – условно экзотический и акцентирующий
близкую испанцам тему любви и ревности. К сожалению, нам ничего не из-
вестно об этой постановке, но она указывает на начало популярности образа
Кармен и ее истории.
Следующим важным событием во Франции оказывается стихотворение
Теофиля Готье (1811 – 1872). Его «Кармен» появляется через полтора деся-
тилетия после Мериме (1861) как своеобразная поэтическая «репродукция»
цыганки Мериме, поэтический «портрет» из новеллы. Этот опус чрезвычайно
оригинального поэта филологи относят к античному жанру «экфрасиса», т.е.
описание не самого предмета, а его художественного отображения (живо-
писного, скульптурного, словесного). Цыганка Кармен у Готье повторяет
многие характеристики героини Мериме, однако он показывает ее отчасти
иной. Какие-то черты усугубляет, вводит новые мотивы – например, ее не-
обычную любовную энергию, возрождающую угасший пыл. Его Кармен –
воплощение вечной зловещей инфернальной власти женщины над мужчиной.
Она необычна своей красотой, просто дурна, по мнению женщин, но мужчи-
ны льнут к ней – ее багряный рот окрашен кровью их сердец, она способна
вновь разжечь страсть, даже увлечь священнослужителя
2
.
2
Она лицом бледна, но брови
Нет! С мавританкою подобной
Чернеют, и алеет рот:
Красавиц наших не сравнять!
Окрашен цветом страстной крови,
Сиянье глаз ее способно
Цветок багряный, красный мед!
Пресыщенность разжечь опять.
44
Не случайно это стихотворение привлекало впоследствии многих по-
этов – Александра Блока, Марину Цветаеву. Популярность стихотворения
демонстрируют его бесчисленные переводы – здесь был процитирован зна-
менитый текст В. Брюсова, чтобы привести на русском языке символы,
ставшие своеобразными художественными штампами образа.
Краткий «пересказ» Мериме Теофилем Готье играл колоссальную роль
для отражения той палитры особенностей Кармен, которую мы здесь называ-
ем цыганской «тональностью» образа. Сочувственная адаптация такой Кар-
мен европейской общественностью второй половины XIX века была невоз-
можной. Поэт выразил наглядно неприязнь женщин к Кармен, что видно из
переводных версий второй строфы: «Косятся женщины враждебно», «Она
дурна – вот суд соседский», «От ведьмы жены чуют беды»
3
.
Это стихотворение многократно привлекало внимание переводчиков.
Любой текст перевода, казалось бы, является просто словесным вариантом,
несколько варьируя предметы и определения как синонимы по смыслу. Но
это не совсем так. Усиливая или ослабляя мотивы, выписанные поэтом, пере-
водчики тоже оказываются интерпретаторами, выражая актуальные воззре-
ния и оценки обществом образов и событий стихотворения.
В переводе Ариадны Сергеевны Эфрон (1912-1975), дочери поэтессы
Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, отличия демонстрируют не просто ва-
риации русского языка – это усиление зловещего и трагического в образе
Кармен. Сравним, например, третью строку первой строфы: у Брюсова «Зло-
вещи кос ее отливы» – у Эфрон «Ее коса – черней могилы»
4
.
Или знаковая
строка из второй строфы, варианты которой приводились выше – у Эфрон
самое жесткое определение женской неприязни к Кармен: «Она страшнее ва-
силиска!» – Лепечет глупое бабье, Однако сам архиепископ Поклоны бьет у
3
Использованы строки из переводов С. Петрова, В. Брюсова, Л. Портера.
4
Кармен тоща — глаза Сивиллы
Загар цыганский окаймил;
Ее коса — черней могилы,
Ей кожу — сатана дубил.
45
ног ее». Вместо брюсовской «прельстительности» А. Эфрон неожиданно го-
ворит в последней строфе о горечи Кармен и жестокости ее судьбы: «Ведь в
горечи ее сокрыта Крупинка соли тех морей, Их коих вышла Афродита В
жестокой наготе своей».
Можно еще упомянуть о переводе Анатолия Александровича Якобсона
(1935 –
1978), который усиливает по сравнению со многими переводами зло-
вещий характер ее любовных намерений вампирическими чертами
5
.
Как бы ни разнились переводы, необходимо подчеркнуть, что непри-
ятие буржуазной респектабельной публикой Opera comique «Кармен»
Ж. Бизе спустя полтора десятилетия после «портрета» Готье было абсолютно
естественным для начала последней четверти XIX столетия. Уже на стадии
зарождения мифа образ Кармен обрастает нюансами характера, преображе-
ниями, которые создает среда и общественное мнение. Цыгане еще достаточ-
но враждебны европейской общественности. И Мериме, и Готье как предста-
вители высокообразованной творческой среды, литературной элиты видят и
вскрывают тонкости характера цыганки и одновременно принципиально чу-
ждое европейской культуре бытие.
Социально-психологический контекст – это среда, порождающая как
сам источник, так и его многократные интерпретации. Характеристика Кар-
мен во французской литературе и поэзии дает возможность подчеркнуть вос-
приятие ее образа и раскрыть отношение французского общества к цыган-
ской тематике и цыганке как главному персонажу оперы. Современники Би-
зе, пришедшие на премьеру в Opera comique, были полны презрения, не в со-
стоянии понять глубины образа и его мифической сущности. В протесте
французской публики на премьере «Кармен», правда, соединились несколько
мотивов: и отвращение к цыганке-соблазнительнице, и непристойность кро-
вавой развязки в жанре комической оперы (которому, по сути, должно была
5
Бледнолица Кармен; лишь рот
Пламенеет, перца багровей:
Он из самого сердца берет
Лучшую долю горячей крови.
46
отвечать сочинение Бизе), и низкий социальный статус Кармен, и политиче-
ские аллюзии в образах табачниц на недавние уличные бои Парижской ком-
муны.
Стоит вкратце остановиться на контексте оперы Бизе: (биографических
условиях ее возникновения) и – при всем глубоко личном наборе обстоя-
тельств, послуживших импульсом – трактовке литературного текста новеллы
в соответствии жизни и культуре.
Вечные перипетии любви – пылкость и охлаждение, страсть и измена,
свобода и смерть – увлекают Бизе в новелле П. Мериме определенным сход-
ством с событиями собственной судьбы, но спустя тридцать лет после выхо-
да в свет новеллы (опера закончена в 1875), Бизе отражает понимание траге-
дии любви глазами француза уже накануне последней четверти XIX века.
Ничего в этом удивительного нет, автор – всегда представитель определен-
ного социального пласта и времени. Поэтому его социально-
психологический опыт, нашедший отражение в созданном произведении, яв-
ляется отчасти и зеркалом его современников, вписывается в свою историче-
скую реальность.
Личный биографический контекст «Кармен» достоин внимания – ее
главные мотивы знакомы композитору не просто по литературному источни-
ку. Назовем важные, определяющие: экзотический колорит, драматизм выбо-
ра, яркость страстей, горечь измены.
Экзотика в качестве первого мотива названа неслучайно. Бизе не инте-
ресовали психологические этнические исследования, он следует своеобраз-
ной «моде» французской музыки, культивировавшей характеристичные вос-
точные красоты. Надо вспомнить и предшествующие «Кармен» «Царицу
Савскую» Ш. Гуно (1861), и «Африканку» Д. Мейербера (1865), и «Самсона
и Далилу» К. Сен-Санса (1867), и поставленную уже позже, в 1883 г., в Opera
comique
«Лакме» Л. Делиба. Экзотический колорит все время привлекал Би-
зе: опера «Искатели жемчуга» (1863) была историей преступной жрицы в ус-
ловно ориентальной обстановке острова Цейлон, в «Пертской красавице»
47
(1867) в центре сюжета – королева цыган, в «Джамиле» (1872) наивная исто-
рия любви рабыни разыгрывается в роскошных покоях арабского гарема.
Важный мотив драматизма выбора тоже имеет сильный личный под-
текст. И здесь несколько координат совпадения. Трагедию выбора двадцати-
летний Бизе переживает здесь же, в Риме – эта рана останется надолго. Удач-
но трудясь и полюбив, он вдруг узнает о серьезной болезни матери и необхо-
димости отъезда в Париж. Оставив возлюбленную и перспективы радостного
плодотворного творчества, юноша возвращается домой, мучительно зараба-
тывает деньги на лечение, но через год теряет горячо любимую мать. Ей не
было сорока пяти лет, и она была тем человеком, который тянул его вверх, к
аристократическим кругам, к преодолению социальных пут низкого проис-
хождения. Она была дорога не просто как человек, но еще как символ необ-
ходимости преломить судьбу.
Третий мотив – драматическая яркость страстей. Страсти не просто
придуманы автором новеллы П. Мериме и либреттистами: композитору са-
мому довелось пережить разные истории душевного пожара. Две любви –
экстравагантную и трогательную – он познал в романе со знаменитой курти-
занкой и женитьбе на кроткой девушке. Первая со множеством имен и пест-
рой судьбой – Могадор, из бандитских притонов, бывшая танцовщица. Пла-
менная связь с женщиной старше него на 14 лет буквально пробудила к жиз-
ни Бизе, утонувшего в невзгодах непомерной борьбы за существование и де-
прессивных печалях после смерти матери. Но это была страсть в скандалах и
гневных перепалках – мадам искала состоятельного гения и быстро разоча-
ровалась. История любви стремительно закончилась. К счастью, без ревности
и убийств
6
.
В душевных страданиях из-за отвергнутой любви и болезни Бизе
встретил дочь учителя и после периода мягких спокойных ухаживаний в
1869 г. сделал предложение. Женевьева Галеви казалась ему добрым анге-
6
Впоследствии из-за холодного душа, которым Могадор окатила возлюбленного при расставании,
тяжкая простуда стала началом сердечных приступов композитора, в конце концов, приведших его к без-
временной кончине.
48
лом, но и с ней ждали бурные страсти. Она страдала тяжелыми неврозами, не
выносила свою душевнобольную мать.
Би
ограф Марселя Пруста, друга сына
Бизе Жака, считает Женевьеву прообразом Кармен – на основании письма
Пруста 1907 г. к мадам Штраус
7
:
«И что же — эта веселая Кармен и в самом
деле вы?» [цит. по: Кушнер, 2004]. Эти сведения приводит Борис Кушнер,
считая, что любовь Бизе к Женевьеве была губительной. Потому и возникли
и «Кармен», и интерес к «Арлезианке» А. Доде, где описана роковая, колдов-
ской силы страсть фермера Фредери к женщине из городка Арля. Хотя он же
считает идею Женевьевы о сходстве с Кармен ее фантазией; ее депрессии –
полная противоположность «огненной цыганке» [там же].
Бизе близка и понятна Микаэла, имеющая черты любимой матушки. И
близок Хосе, поставленный в ситуацию борьбы с предначертанным путем –
нищенской судьбой. И, конечно, черты страстной и пылкой цыганки отсве-
чивали романом с куртизанкой Могадор. А неверность нежной супруги до-
рисовала романтического соблазнителя Эскамильо силой возбужденного во-
ображения.
Эти сугубо личные мотивы и чувства дополняются историческими реа-
лиями. В 1870г. на улицах Парижа, в разгоревшейся гражданской войне тол-
пы простых женщин поддерживают бунтовщиков-коммунаров. Они с выкри-
ками бросаются на солдат версальского войска. Бизе наблюдал эти картины,
отражая их потом в своих работницах табачной фабрики. И смелость, храб-
рость, свободолюбие Кармен были вдохновлены и «подпитаны» не только ее
цыганским темпераментом, но и норовом этих «революционерок».
Так «Кармен» Ж. Бизе «пропитана» многими мотивами его биографии
и исторической судьбы, но одновременно отражает контекст культуры. Ми-
фология европейского романтизма создает немало вариаций образа женщины
в борьбе за свободу в любви именно в эту эпоху с ее культом утонченности
чувств и восторгами страсти. Именно в это время возникают различные вер-
7
После смерти Ж. Бизе Женевьева долго скорбела, но в 1886 г. вышла замуж за адвоката
Э. Штрауса.
49
сии историй любви о независимости выбора женщиной своей судьбы в от-
ношениях с мужчиной. И все сюжетные и смысловые нити «Кармен» Бизе
воплощают социально значимые мотивы. Чувства строптивого человека из
социальных низов, игривые и безнравственные связи с куртизанками, жажда
невинности и чистоты – все это отражено многочисленными вариациями во
французской литературе, в произведениях А. Мюссе, Стендаля, О. Бальзака,
В. Гюго, Г. Мопассана. Жорж Санд не только писала об этом романы, но
лично способствовала утверждению образа свободной женщины своими вы-
зывающими любовными союзами – особенно громкими связями с А. Мюссе
и Ф. Шопеном.
Модификациями образа русской женщины в поисках свободы выбора
любви можно считать и Татьяну Ларину, и Ларису Огудалову, и Анну Каре-
нину. Цыганка Кармен, однако, обладает особой силой в независимости и от-
ваге, с которой она идет на смертельную схватку с мужчиной. В отличие от
многих романтических героинь, Кармен представляет самый низкий соци-
альный круг – гонимый, отвергаемый, презираемый. Только самолюбие и
горделивая уверенность возносят ее, она царит среди мужчин благодаря сво-
ей обольстительной красоте и исходящему от нее аромату непокорности и
свободы. Для соотечественников Мериме и современников Бизе красота и
порочность женщины цыганского племени были объектом полного отчужде-
ния.
Историко-культурный контекст «Кармен», однако, не был бы полным
без описания и трактовки факта премьеры 3 марта 1975 г., о которой принято
утверждать, что она провалилась. Это, конечно, не совсем так, хотя известно,
что публика разошлась еще до закрытия занавеса, в зале оставалось только
несколько верных друзей композитора; Женевьева тоже покинула его. Одна-
ко в течение сезона состоялось сорок восемь представлений, и триумф в Вене
был недалеко. Бизе скоропостижно ушел из жизни из-за серьезной болезни.
Может быть, фактором, приблизившим смерть композитора, стало и то, что
50
очень огорчало и удручало отношение критики, прессы – как факт неприятия
важных для него мотивов и деталей.
Уже на этапе подбора либретто один из директоров театра А. де Левен
был в ужасе от выбора Мериме. Смерть на сцене его ужасала и казалась не-
выносимой, как и цыгане – таковы были представления публики Opera
Comique
. Нужен был непременно «счастливый финал», как ему казалось, на-
пример – выдать Кармен замуж за Эскамильо. Бизе категорически возражал.
Любопытно: либреттист Галеви убеждал, что цыгане будут комическими,
неизбежная для развязки смерть свершится на фоне блестящей сцены с бале-
том и радостными фанфарами.
Опасения были не напрасны; один из критиков четко сформулировал
известный историкам приговор: «Скромные матери, почтенные отцы семей-
ства! С верой в традицию вы привели ваших дочерей и жен, чтобы доставить
им приличное, достойное вечернее развлечение. Что испытали вы при виде
этой проститутки, которая из объятия погонщика мулов переходит к драгуну,
от драгуна к тореадору, пока кинжал покинутого любовника не прекращает
ее позорной жизни». Другой критик так сформулировал свое уничтожающее
мнение: «Эта Манон Леско с перекрестка, не имеющая даже проблеска
чувств своего прообраза, эта бой-баба в грязной одежде и с непристойными
песнями, бесстыдно предлагающая себя первому встречному – приемлема ли
она, в самом деле, на сцене» [цит по: Кремлев, 1935].
Такое отношение публики на премьере свидетельствует как будто о
полном отсутствии положительного резонанса «Кармен» с общественными
представлениями и запросами. Современники – французская аристократия
времен Парижской коммуны – не готовы были ни к пониманию историче-
ской правдивости диагноза Бизе, ни к ощущаемой им актуальности темы
свободы женщины в отношениях с мужчиной. Но Бизе прозревает новые со-
циально-психологические мотивы и установки, которые обусловили очень
скоро откровенно признательное отношение к опере на сценах развитых в тот
момент стран.
51
А тема начинала будоражить умы в европейских столицах, движущих-
ся к идеям и протестам эмансипации. Уже через полгода (в октябре 1875) в
переводе на немецкий язык опера Бизе была с энтузиазмом принята слушате-
лями в Вене. Нерушимые регламенты добропорядочных венцев уже подтачи-
вались – жестокие неврозы, рожденные любовными «оковами», становились
увлечением девятнадцатилетнего З. Фрейда. Может быть, поэтому тема сво-
боды в любви оказалась для австрийцев столь актуальной. Именно в Вене в
январе 1876 года зрителем оперы был П. И. Чайковский. Музыка восхитила
его настолько, что он предрек этому шедевру, отразившему « музыкальные
Достарыңызбен бөлісу: |