что къ гетману, на край свѣта-бъ полегла, всѣ муки-бы приняла... А за нимъ некому и вздохнуть!... Хоть сейчасъ посади ого на колъ Потоцкій, пикто-бъ и не запла- калъ, развѣ только товарищи помянули-бъ добрьшъ словоиъ за кружкой вина. А она? Ганна?... И перодъ Вогуноиъ встала снова Ганна, такая, какою онъ видѣлъ ѳо въ послѣдній разъ: гордая, отважная, какъ королевна, съ лицонъ блѣднымъ, сь сверкающими темными глазами, съ гетманскимъ приказомъ въ рукахъ.—Соколъ-не дивчина!— вырвался въ его дугаѣ горячій возглавь: сестра козацкая, королевна! Вотъ съ такой можно и въ сѣчу рядояъ идти, да и голову за нее съ улыбкой сложить! — И всю ночь казалось ому, что среди дальней серебристой мглы встаетъ дивный образъ, съ огненнымъ сердцемъ и хрустальной душой и властно влечетъ къ себѣ его душу.
Только нередъ утромъ забылся онъ тяжелымъ сномъ, и приснилось ему, что лежитъ онъ на берегу синяго моря, на жолтомъ нескѣ, съ прострѣленной головой; изъ головы кровь бѣжить, а чьи-то нѣжныя руки держатъ ее на своихъ колѣняхъ и ласково, и нѣжно колышутъ. Онъ видитъ надъ собой темные, печальные глаза и слышитъ—знакомый голосъ иоетъ ему тихую, колыбельную пѣснь, кровь вытекаетъ капля по каплѣ изъ раны его, но онъ но хочетъ пошевельнуться... ояъ узналъ этотъ голосъ, и отъ звуковъ его такъ тепло и сладко становится въ его дуіпѣ, а жизнь уплываетъ тихо и спокойно съ кажцой каплей крови...
Рано утромъ встали козаки, начали убирать коней, а вмѣстѣ съ тѣмъ разбудили пана писаря и Богуна.
-
Слушай, друже мой любый, —подсѣлъ къ нему Богданъ:— мнѣ вотъ нужно скорѣй къ Конецпольскому, объяснить ему правильно свое дѣло, а то вѣдь и этотъ врагъ лютый поторопится съ своей стороны понаплесть,—спать но будетъ, свою шкуру станетъ спаеать... да и кромѣ того, самому гетману лично я нуженъ, такъ стало быть по всему мнѣ нужно сиѣшить въ Чигиринъ... А между тѣмъ нужно настоятельно и немедленно извѣстить запорожцевъ, что имъ угрожаетъ бѣда: Вишневецкій хотѣлъ было сразу пойти и разгромить Запорожье, да Конецпольшй удержалъ его до веены.
-
Ишь, ироды,—закипятился Богунъ,—что задумали! Вырвать у насъ сердце изъ груди? Ну, добро! Пусть они придутъ въ гости къ м.ігоря-Сячи и къ батьку-Лугу, ужъ такъ угостимъ, что и опохмѣляться не будетъ охоты!
Вотъ для того-то, друже, и нужно извѣстить братчиковъ, чтобы приготовили непрошеннымъ гостямъ угощеніе, а то нападутъврасплохъ... да вотъ но знаю, кого бы надежнаго послать туда, чтобы не только одну голую вѣсть передалъ, а и поруководилъ „радою“ и насъ извѣстилъ о ихъ рѣшѳніи. Хочу попросить Ганд- жу,—теперь вотъ Богъ меня домой доносетъ,—я и самъ тамъ уп- правлюсь,—только вотъ одного его мало: нужно и на Конснихъ-Во- дахъ побывать, и на Базавлукѣ, и на Чортомлыкѣ, и на Великихъ- Плавняхъ—вонь оно что!
-
Такъ что-же, тутъ, батьку, и думать?—даже изумился Богунъ,—я съ Ганджой поѣду и всо дѣло тамъ оборудую: приго- товимъ ужъ встрѣчу! — звякнулъ онъ эфесомъ сабли въ ножны.
-
И впрямь, коли ты, соколъ, поѣдешь, такъ лучшаго посланца и не нужно,—обнялъ Богуна Хмельницкій,—у меня просто камень ввалился съ груди.
-
А что-жъ? Такъ-бы и допустили ихъ къ Запорожью? Нѳ бойсь, Богдане, еще не одинъ дьяволъ поламаетъ о него зубы, пока осилить! Ну, да мѣшкать нечего! Я вотъ сейчасъ распоряжусь лошадьми, да и гайда въ путь!
Богунъ вышелъ поспѣшно изъ хаты, чтобы разыскать Ганджу и другихъ козаковъ. Онъ давалъ торопливо распоряженія, оематри^ валъ лошадей; но черезъ нѣсколько времени горячее возбужденіе, охватившее его при словахъ Богдана, начало ослабѣвать, и мѣсті^ его заняло какое-то грустное раздумье: и такъ снова въ Сичь, все дальше и дальше отъ Чигирина, да и не думай теперь скоро вернуться туда: всюду насадилъ евоихъ „шпиговъ‘‘ Потоцкій... Э, да что это я!—даже вспыхнулъ Богунъ:—что мнѣ Субботовъ, что, Чи- гиринъ, когда разбито все козачество, когда тысячи казней творятся теперь по всей Украинѣ, когда задумываютъ разгромить все Запорожье и стереть все козачество съ лица земли. Нѣтъ, пока не освободится отъ извѳрговъ земля родная и вѣра, пусть проклятъ будетъ тотъ, кто допустить въ свое сердце, хоть одну другую мысль!—сжалъ козакъ свои черныя брови и направился рѣшитель- нымъ шагомъ къ корчмѣ.
-
Готово, брате!—объявилъ онъ, входя въ свѣтлицу.
-
Ну, вотъ и ,,гараздъ“, отвѣтилъ Богданъ:—сядь-же, вы- ньемъ на дорогу, да и разъѣдемся каждый по своимъ дѣламъ.
Пришелъ Ганджа. Богданъ объявилъ ему о новомъ поручен!и, и козаки, выпивъ на дорогу по кухлю чернаго пива съ чернымъ-же хлѣбомъ, поджареннымъ въ салѣ, стали собираться въ путь.
Ну, что-же отъ тебя „переказать“ тамъ дома, друже?-- спросилъ Богданъ Богуна, когда они уже вышли изъ корчмы и готовились вскочить на осѣдланныхъ коней.Что-жъ, передай всѣмъ поклонъ, да скажи товарищамъ, чтобъ торопились на Сичь, да и Ганнѣ тоже поклонъ передай.
-
А славная она у насъ, брате!—положить ему Богданъ руку на плечо.
-
Что и говорить!—тряхнулъ головую козакъ: — нѣтъ на всемъ свѣтѣ такой!—Козаки обнялись, попрощались, лихо вскочили на коней и, пожелавъ другъ другу добраго пути, разъѣхались въ раз- ныя стороны.
VIII.
Туманное осеннее утро. Сквозь огромное венеціанское окно въ кабинетѣ короннаго гетмана, застекленное разноцвѣтною мозаикой, пробивается холодный, блѣдно-радужный свѣтъ; онъ скользитъ .по стѣнаиъ, обитымъ темнокраснымъ сафьяномъ, блещетъ на серебряныхъ украшеніяхъ и золотыхъ бездѣлушкахъ, лучится въ хрустальныхъ флаконахъ и теряется въ нугаисгыхъ турецкихъ коврахъ. Тяжелая драпировка темно-зеленаго гатофа, подхваченная у самаго верха гербами, падаетъ по сторонамъ окна до самаго пола, на которомг, во всю ширину и длину, ложитъ пестрый персидскій коверъ. Высокіи въ готическихъ сводахъ потолокъ расписанъ мастерски арабесками, среди которыхъ пляшутъ въ соблазнительныхъ позахъ нимфы. На одной стѣнѣ подъ портретомъ короля Владислава IV висятъ двѣ дорогихъ гравюры лейпцигской работы, изображающія: одна —битву подъ Хотиномъ, другая—люблинскую унію. Противоположная стѣна отъ верху до низу увѣшена драгоцѣннымъ оружіемъ разнаго рода. Изъ угла, ближайгааго къ двери, выдвигается далеко впередъ вы- сокій изразцовый, съ фигурными „дашками “ каминъ. На огромномъ широко-открытомъ очагѣ его еще тлѣютъ червоннымъ золотомъ угли. По обѣимъ сторонамъ входной двери стоятъ огромные, вычурно- инкрустированные шкафы краснаго дерева. Вдоль стѣнъ тянутся низкіе турецкіе диваны, обитые зеленымъ штофомъ „адамашкомъ"; по нимъ разбросаны расшитыя золотомъ и шелками подушки. Кромѣ двухъ громоздкихъ креселъ, въ комнатѣ стоитъ еще тамъ и сямъ нѣсколько низкихъ табуретовъ, отдѣланныхъ въ восточномъ вкусѣ. Но чудо всей обстановки составляетъ стоящій посреди комнаты гигантскій письменный столъ. Онъ вырѣзанъ и выточенъ изъ чернаго, моченаго дуба. Четыре льва поддерживаюсь массивную верхнюю доску съ безчисленнымъ количествомъ ящиковъ и потайныхъ за- коулковъ. На ней съ двухъ сторонъ возвышаются какія-то башни, поддѳрживаемыя каріатидами; между ними тянутся, въ видѣ пере- кидныхъ мостовъ, полки для книгъ; самая доска обита ярко-краснымъ сафьяномъ; борты ограждены серебряной баллюстрадой, а всѣ ящики и верхушки башенъ изукрашены различными серебряными фигурками.
Въ огромномъ креслѣ, съ высокою спинкой и массивными ручками, обитомъ по темнозеленому сафьяну серебряными гвоздями, еидѣлъ въ мѣховомъ шлафрокѣ гетманъ Конецпольскій. Утромъ, до иолнаго туалета, лицо его выглядѣло изношеннымъ, старческимъ; оно все было покрыто сѣтью мелкихъ, разбѣгающихся морщинъ и отливало сухой желтизной; слезящіеся глаза глядѣли устало и вяло; вся дородная фигура его мосци какъ-то сгибалась, осунувшись. Передъ нимъ въ подобострастной позѣ стоялъ знакомый намъ панъ Чаплинскій и съ трепетомъ ожидалъ слова отъ ясновельможная гетмана. А гетманъ все пересматривалъ какіе-то бумаги и планы, лежавшіе передъ нимъ грудами на столѣ, и молча прихлебывалъ изъ золотого ковша грѣтое на какихъ-то кореньяхъ вино. Иногда онъ бросалъ бумаги и теръ себѣ съ досадою лобъ, иногда, облокотившись на руку, глубоко задумывался и потомъ снова начиналъ рыться въ бумагахъ, но все молчалъ. ^
Чаплинекій съ тревогою въ сѳрдцѣ слѣдилъ за переходами выраженій на ясновельможномъ лицѣ и переминался безшумно съ ноги на^ ногу. Его приземистая, нѣсколько ожирѣвшая фигура, очевидно, нуждалась въ опорѣ. Несмотря на туго стянутый широкимъ ша- левымъ поясомъ станъ, животъ у пана уже солидно округлялся и постояно нарушалъ равновѣсіе, отчего сцѣпленные вверху „вилёга“ щегольского кунтуша качались сзади, словно маятникъ. Бѣлобрысое, скуластое лицо пана, съ раздвоеннымъ носомъ и грязно - голубаго цвѣта глазами, производило непріятное впечатлѣніе, хот а не могло быть отнесено къ некрасивымъ; особенно отталкивали отъ пего выпуклые, линялые глаза, носившіе выраженіе презрительная нахальства. Голова пана Чаплинскаго, сдавленная спереди и сильно развитая въ затылкѣ, привыкшая наклоняться назадъ, теперь была сильно выдвинута впередъ и съ вытянутымъ раздвоеннымъ носомъ изображала лягавую собаку на стойкѣ. Съ непривычки такой постъ казался Чаплинскому очень тяжелымъ и оскорблялъ его литовскую гордость. Тамъ, среди родныхъ лѣсныхъ дебрей и зеленыхъ проз- рачныхъ лѣсовъ, онъ привыкъ держать себя никому неподсуднымъ царькомъ, все преклонялось и падало передъ нимъ; задавленный издавна рабочій людъ гнулъ спину и безропотно трудился на пана^ какъ „быдлоа. Ни передъ кѣмъ не приходилось пану Чаплинском^ стоять, даже передъ Богомъ въ костелѣ онъ сидѣлъ на удобноръ диванѣ... а здѣсь вотъ стой, какъ лакей. Но что дѣлать? Нужноперетерпѣтъ пока. Тамъ, въ родной Литвѣ и скучно, и бѣдно, а здѣсь вонъ какія богатства кругомъ, какъ весело прожигается жизнь! И неистощимы онѣ, эти богатства, всякому шляхтичу доступны,— приди, бери и владѣй, а владыкою-то надъ ними, расточителемъ благъ—панъ гетманъ коронный, такъ стоитъ и переторпѣть, чтобы пить полной чашей радости жизни. И Чаплинскій стоитъ, переминаясь съ ноги на ногу, и робко ждетъ рѣшенія своей участи.
-
Да, да—заговорилъ, наконецъ, Конецпольскій, словно жуя что-то и присмакивая губами,—панскій проэктъ увеличенія доходности имѣній черезчуръ,—какъ бы сказать?—смѣлъ и рискованъ, да и кромѣ риска, долженъ сознаться, не совеѣмъ мнѣ симпатиченъ, потому что... именно, идетъ совершенно въ разрѣзъ моимъ планамъ, моей, такъ сказать, политикѣ, которую я хочу провесть.
Чаплинскій поблѣднѣлъ, не понимая, въ чемъ онъ сдѣлалъ такой промахъ? Вѣдь онъ, кажется, краснорѣчиво и ясно доказалъ на бумагѣ, что можно почти удесятерить въ каждомъ гетманскомъ помѣстьѣ доходы.
-
Панскія цифры,—какъ бы угадывая мысли Чаплинскаго, продолжалъ Конецнольскій,—льстятъ человѣчѳской алчности, но и въ этомъ отношеніи онѣ ошибочны: увеличеніе доходовъ должно опираться, да... опираться, пане, не на отягченіи труда поселянъ... не на отягченіи... да, не на ограбленіи, такъ сказать, его, а на привлеченіи новыхъ рабочихъ силт, на превращеніи пустынныхъ пространствъ въ плодородный нивы,—отхлебнулъ гетманъ глотокъ вина и закурилъ трубку.
-
Это само собою, ясновельможный пане гетмане,—пробовалъ пояснить свой взглядъ Чаплинскій,—но здѣшніе хлопы такъ разбалованы, что почти не хотятъ знать никакого чинша, платы за владѣніе землей... для нашихъ рабочихъ въ Литвѣ и эти, намѣчен- ныя мною повинности показались-бы просто благодѣтельною льготой.
-
Жалѣю о панской Литвѣ,—улыбнулся, выпуская струйку благовоннаго дыма гетманъ.—Я бы не захотѣлъ тамъ быть не только на мѣстѣ рабочаго, но даже и на мѣстѣ пана. Рабство никогда не возвеличивало державъ, а служило всегда для нихъ гибелью, если панъ знакомъ хоть немного съ исторіей... Н-да, воз- ростаніе богатствъ при рабствѣ фальшиво... да, именно фальшиво... На тысячу нищихъ одинъ богатѣетъ. А я говорю, пане, что если бы эта тысяча тоже по-людски жила, то и этотъ одинъ былъ бы богаче, а главное, замѣтьте, пане, имѣлъ бы тысячу защитниковъ, а не тысячу враговъ... да, именно враговъ. Это мое крайнее, такъ сказать, мнѣяіе. Если, къ несчастію, не всѣ его раздѣляютъ, то могу сокрушаться... да, сокрушаться и предвидѣть горе; но отъ моихъ подчиненныхъ и въ моихъ личныхъ дѣлахъ я желаю под- чиненія и моимъ мыслямъ... и подбираю людей...
-
Его гетманской мосци воля для меня святой не нарушимнй законъ,—ириложилъ Чаплинскій руку къ сердцу и низко нагнулъ голову,— свѣтозарный блескъ ясновельможнаго разума... для меня будетъ... солнцемъ!—говорилъ онъ трогательно, а самъ думадъ: „А чортъ бы тебя побралъ, старый дурень, съ твоими хлопами! Черезъ это клятое быдло только стой и выговоры здѣсь слушай! “
-
Ну тамъ солнцемъ или мѣсяцемъ, то мнѣ все равно, а держаться моихъ плановъ я требую.—Конецпольскій даже поднялся съ кресла и началъ ходить тяжелыми шагами по кабинету.—Я вотъ и хочу доказать всѣмъ моимъ примѣромъ... такъ сказать, убѣдить, что и при благоденствіи населенія доходы маетностей не упадутъ, а увеличатся. Замѣтьте, пане, при благоденствіи, это очень важно... Это... это великая идея!—воодушевлялся старикъ и бритыя щеки его загорались малиновыми пятнами.—Если бы всѣ были прЬ- свѣтлѣны,—запнулся онъ и взглянулъ подозрительно на Чаплинскаго; послѣдній стоялъ въ набожной позѣ и, поднявъ очи горѣ, яко-бы молился за общее просвѣтлѣніе.—Да, такъ сказать, именно, — оста*1' новился у стола гетманъ и облокотился о башню спиной.—Вотъ панъ сказалъ, что само собою о засѳленіи пустошей будетъ забо-^ титьея... а я скажу, что при предлагаемой паномъ системѣ не только не прибѣжитъ ко мнѣ ни одна собака, а и сидящіѳ уже прочно селяне поразбѣгутся... Да, именно, разбѣгутся... и вмѣсто вотъ этихъ,—трепалъ онъ по бумагѣ рукой,—богатѣйшихъ цифръ, получатся обновленныя пустоши.
-
Этого никогда-бы не было, ваша ясновельможность,—заступился за себя горячо Чаплинскій,—если бы эти хло... хло... хлопотливые поселяне заартачились, такъ я бы вашей гетманской милости полъ Литвы притащилъ, только бы свистнулъ...
-
Что мнѣ въ твоихъ литвинахъ, пане? —махнулъ гетманъ рукой.—Что они здѣсь грибы собирать, или лыко драть станутъ? Только мѣстное, коренное населеніе... такъ сказать, именно коренное... знаетъ, какъ обходиться съ своею родною землей.
Въ это время приподнялась тяжелая занавѣсь и на порогѣ появился гайдукъ. Онъ возвѣстилъ гетману, что прибылъ и дожи-х дается панскихъ распоряженій войсковой писарь.
-
Хмельницкій?—обрадовался гетманъ.—Вотъ кто меня по- нимаетъ! Пусть войдетъ!—а потомъ, спохватившись и перемѣнивъ сразу тонъ, онъ замѣтилъ Чаплинскому:—Я отпускаю пана На время, пока сниму допросъ. *
Чаплинскій низко поклонился и смиренно вышелъ, проклиная въ душѣ этого „шмаровоза" (мужлана) Хмельницкаго, которому такъ вѣрилъ гетманъ; но, встрѣтясь съ нимъ за порогомъ, заключилъ его сразу въ объятія и промолвилъ головомъ, полнымъ слезъ:
-
Благодарю Всовышняго, что услышалъ мои молитвы!
Богданъ вошелъ въ кабинегъ, поклонился почтительно и
нроизнесъ искреннимъ голосомъ.
-
Благодарю ясневельможнаго пана-гетмана за великую милость, вырвавшую меня изъ рукъ самоуправцевъ-насильниковъ, по- сягнувшихъ было на мою жизнь!
-
Радъ, радъ, весьма радъ,—ласково улыбнулся Конец- польекій,—у пана, впрочемъ, была по этому дѣлу такая защитница, такая чудесная, такъ сказать, обаятельная, что всѣхъ моихъ гостей очаровала, я и подозрѣвать не могъ... Кромѣ вообще, такъ сказать, прелести, еще благородство сердечнаго огня и сила слова, да именно благородство и сила.
-
Гетманская милость всегда правы,—отвѣтилъ спокойно Богданъ,—и если бы у нашихъ властителей была хоть сотая доля вашего разума и вашего сердца, то намъ бы жилось, какъ у Христа за пазухой.
-
Да, да! Это вѣрно!—вспыхнулъ заревомъ отъ прилива удовольствія гетманъ.—Спасибо за доброе слово: панъ меня по- нимаетъ. Меня вотъ наши называютъ и потворщикомъ и черезчуръ мягкимъ, да, мягкимъ, а твои козаки называютъ жестокимъ; но это но такъ, это, такъ сказать, ложь! Я строгъ и всегда преслѣдую своевольный, мятежный духъ; его нужно оградить, такъ сказать, прочными гранями, и я стоялъ за ограниченное число козаковъ и давилъ возстанія, но никогда не думалъ обращать остальныхъ въ рабовъ... да, никогда не думалъ!—Онъ опорожнилъ въ волненіи свой ковшъ до дна.—Меня ни тамъ, ни здѣсь не понимали. Этотъ своевольный сеймъ не уважилъ даже даннаго мною слова и казнилъ прощенныхъ мною Сулиму, Павлюка и многихъ старшинъ. Разрази меня громъ, ѳто подлость! Да, ломать, такъ сказать, шляхетское гоноровоѳ слово подло! Все это двинуло меня еще дальше. Эхъ, если бы больше было теперь настоящихъ людей, а то... да, именно!... Но скажи мнѣ откровенно, по правдѣ, неужели только по голословному доносу этого княжескаго наглеца,—нужно признаться, что тамъ особенно воспитывается духъ насилія и, такъ сказать... (у гетмана въ головѣ блеснуло воспоминаніе о двухъ болыпихъ родовыхъ помѣстьяхъ, отнятыхъ этимъ Яремой, путемъ грубаго насилія и „наѣзда“; хотя это дѣло и было погашено какимъ-то вынужденнымъ примиреніемъ, но въ сердцѣ гетмана вѣчно жило неудовлетворенное
овлобленіе),—да, такъ неужели по одному лишь наговору, какъ мнѣ передала панская родичка, осмѣлился и мой Гродзицкій такъ повтупить съ моимъ слугой?
Богданъ смутился только на одно мгновеніе; но, быстро по- боровъ въ «ебѣ вздрогнувшее волненіе, двинулся на шагъ впередъ и отвѣтилъ съ полнымъ достоинствомъ:
-
Истиннымъ поборникомъ государственной правды и блага я считаю ясновельможнаго нана короннаго гетмана и нашего най- яснѣйшаго круля, и этой правдѣ я не измѣнялъ и не измѣню никогда; но, быть можетъ, многіе считаютъ эту правду кривдой, а поборниковъ ея—невѣрными сынами отчизны... тогда я, конечно, измѣнникъ и достоинъ казни. Въ этомъ-же послѣднемъ случаѣ, клянусь, что Ясинскій оклеветалъ меня изъ мести и не далъ .ци- какихъ доказательства
-
Я тебѣ вѣрю, пане, и желаю всегда вѣрить, а эти будутъ у меня помнить, особенно выскочка князя Яремы—Ясинскій. Но вотъ,—забарабанилъ онъ по етолу пальцами,—я нолучилъ еще кое- какія замѣтки о прежнихъ твоихъ участіяхъ... не открытыхъ... но доказывающихъ, такъ сказать, твой строптивый духъ... да, строп-' тивый... По истинѣ, Богъ одарилъ тебя и умомъ, и эдукаціей, и доблестями... да, доблестями, но жаль, что на твоемъ пути вѣчно встрѣчаются... такъ сказать, непонятные овражки, черезъ которые нужно перескакивать...
-
Эти всѣ овражки, ясновельможный гетмане, копаютъ миѣ враги.
-
Но, но... не всѣ,—погрозилъ ласково гетманъ,—у пана таки сидитъ гдѣ-то „гедзь“... вотъ хоть бы твой отвѣтъ въ Кодакѣ.
-
Его гетманская милость проститъ мнѣ его великодушно: эту невольную несдержанность вызвали шутки князя Іереміи.
-
Да, эти шутки и мнѣ не понравились: я врагъ всякой военной тираніи... Да, вотъ почему и врагъ тоже вашихъ стремлений—все, такъ сказать, населеніе обратить въ военный лагерь... Я за мирное развитіо; но объ этомъ послѣ,—набилъ онъ себѣ снова трубку.—Что бишь?—потеръ себѣ открытый лобъ гетманъ.— Да, такъ видишь ли, пане, въ силу этого общаго говора, а главное въ силу же моихъ собственныхъ постановлены,—замялся онъ, заботливо раскуривая трубку,—я оставить пана въ числѣ генеральной старшины не могу... до поры, до времени,—смягчилъ онъ пилюлю,—
а перевожу снова въ должность сотника Чигиринскаго полка... Этииі, * такъ сказать, покрываются всѣ прожнія подозрѣнія я возстановляется въ полной, такъ сказать, доблести имя сановнаго пана, которое, ,я надѣюеь, будетъ вельможнымъ..., — Нѣтъ предѣловъ моей благодарности гетманской милости,— поклонился, прижмуривъ глаза, Богданъ и, гордо выпрямившись, откинулъ назадъ голову, не скрывая иѣкоторой доли пренебреженія.
-
Только не думай, — продолжалъ гетманъ, пронизавъ Богдана иепытующймъ взглядомъ,—что это наказаніо... это, такъ сказать... это—необходимость... Довѣріе я къ тебѣ имѣюимного разсчиты- ваю на тебя... Не выпьешь-ли съ дороги моей настойки, пане?— налилъ гетманъ стоявшій на столѣ другой кубокъ и предложилъ Богдану.—Для желудка полезна, вѣрь.
-
За здоровье ясновельможнаго пана гетмана и за успѣхъ его благихъ для насъ пожеланій!—поднялъ Богданъ кубокъ и, выпивши, поставилъ на столъ.
-
Спасибо!—кивнулъ головою гетманъ.—Дѣловотъ въ чемъ. У меня, какъ ты знаешь, погибъ, такъ сказать, мой прежній „до- зорца* старостинскихъ имѣній; чортъ ему подалъ мысль угодить подъ кабаньи клыки.., Такъ я вотъ ищу новаго... Чарнецкій мнѣ рекомендовалъ литвина одного, Чаплинскаго... Тутъ онъ мнѣ и проэкты, и все... Какъ панъ о немъ думаетъ?
-
Я его мало знаю; но онъ, кажется, преданъ гетманской милости... и яурожоный“ шляхтичъ,—значитъ, долженъ быть благо- роднымъ и честнымъ.
-
Чортъ-ли мнѣ въ его преданности!—рѣзко замѣтилъ гет* манъ.—Толку мнѣ нужно, вотъ что! Да!.. А то понаписывалъ проэктовъ, удеслтеряетъ доходы на счетъ шкуры моихъ поселянъ... А я, панъ знаетъ, этого терпѣть не могу. Я за мирное развит..
-
Да, это панъ Чаплипскій по своей литовской мѣркѣ,— злобно усмѣхнулся Хмельницкій,—хочетъ насъ мѣрять... угодить, видно, думалъ гетманской милости...
-
Хорошо угодилъ-бы, какъ литовскій колтунъ,—отставилъ съ досадою чубукъ гетманъ и откинулся въ креслѣ,—разогналъ-бы всѣхъ поселянъ, да и баста! А вѣдь панъ знаетъ, что вся моя политика... такъ сказать, завѣтная мысль—привлекать, привлекать и привлекать... Если-бы осуществить... да, осуществить ее, то я бы перетащилъ сюда на эти плодороднѣйшія поля даже всѣхъ изъ Московщины... и вотъ тогда-бы гикнулъ отъ Чорнаго до Балтійскаго моря.
-
Вѳликая мысль!—воодушевился Богданъ.
-
Да! Такъ вотъ не можетъ-ли панъ стать у меня дозор- цѳй, не лишаясь сотничества? Тогда-бы, такъ сказать, поработали...
-
Благодарю гетманскую милость за честь и довѣріе,—на- клонилъ голову Богданъ, — всего себя отдаю въ распоряжевіе ясновельможной волѣ; но мнѣ, въ интересахъ-же плановъ пана гетмана, неудобно быть дозорцемъ, потерять между своими вліяніе... Я лучше буду этимъ вліяніемъ способствовать...
-
Да, панъ правъ и благороденъ на словѣ... Но ты «6 откажешься руководить этимъ дѣломъ, такъ сказать, тайно, давать совѣты, указывать пути, направлять, надзирать, провѣрять?
-
Весь къ панскимъ услугамъ,—приложилъ Богданъ руку къ груди.
-
Ну и отлично, я очень доволенъ... Только при такихъ условіяхъ я соглашусь на Чаплинскаго, чтобъ онъ, такъ сказать, былъ подъ панскимъ дозоромъ... да,—засмѣялся весело гетманъ, протягивая Хмельницкому руку,—дозорца подъ дозоромъ. Оогласенъ?
Хмельницкій молча съ подобающимъ уваженіемъ и низкимъ поклономъ пожалъ пухлую руку гетмана, а Конецпольскій велѣлъ кликнуть къ себѣ Чаплинскаго.
-
Вотъ что, пане,—обратился къ вошедшему Чаплинскому гетманъ,—я согласенъ имѣть пана дозорцемъ въ моемъ староствѣ,— мнѣ вотъ Хмельницкій ручается.
Чаплинсвій, отвѣсивъ низкій поклонъ гетману, кивнулъ трогательно головой и Хмельницкому, хотя въ душѣ никакъ не мог1^ простить такого оскорбленія своей панской гордости. Хамъ—поручитель? Но радость за назначеніе на должность превозмогла теперь обиду и заиграла хищническимъ инстинктомъ въ его глазахъ.
-
Такъ вотъ,—приветалъ гетманъ,—во всѣхъ распоряжені- яхь, во всѣхъ, такъ сказать, мѣрахъ по хозяйству прошу обращаться къ пану,—указалъ онъ на Хмельницкаго,—какъ къ опытному и знающему хорошо и край, и мѣстное населеніе. Я ему вѣрю, какъ себѣ, и оставляю его здѣсь своимъ глазомъ... Ну, задерживать васъ, господа, больше не буду. А особенно тебя, пане,—улыбнулся онъ привѣтливо Хмельницкому.'-Перетревожилась вѣрносемья и ждетъ, не дождется.
Хмельницкій и Чаплинскій поклонились молча и вышли. Ча- плинскій шелъ рядомъ съ Хмельницкимъ и долго не произносилъ ни слова,—такъ взбѣсило его рѣшеніе Конецпольскаго, подчиняющее его, вельможнаго шляхтича, потомка зваменитаго рода Чапличъ- Чаплинскихъ, и кому же? Какому то хамскому отродью! И теперь вотъ придется передъ нимъ кланяться, унижаться, подносить отчеты, къ подписи. Проклятіе! Если-бы не ожиданіе баснословныхъ бо- гатствъ, то нлюнулъ-бы онъ имъ обоимъ въ глаза, а тутъ...
-
Не смущайся, пане свате,—угадалъ его мысли Хмельпиц-' кій,—я согласился на капризъ гетмана ради твоей же пользы; иначе онъ могъ-бы впутать въ это дѣло другое, непріятноо для пана лице. А я панскую услугу въ Кодакѣ помню и, кромѣ пользы, никакой пѳмѣхи свату не сдѣлаю, и всякія недоразумѣнія улажу.
Достарыңызбен бөлісу: |
