§ 3. Границы, сфера действия диалектического метода

Результативность и эффективность любой деятельности определяется целым рядом обстоятельств и факторов, в осо­бенности таких как объект, субъект ц средства (орудия) деятельности. Среди последних важную роль играют те или

235

иные приемы, способы, методы, взятые в их единстве и таимосвязи. В процессе деятельности на стороне субъек­та стоит не только метод, но и такие факторы, как творчес­кое воображение, фантазия, импровизация, интуиция и т. п., которые вносят — порой весьма весомый — вклад в ко­нечный результат. Поэтому характер последнего (успеш­ный он или нет) определяется методом — хотя бы и самым лучшим — лишь как одним из факторов.

Общим результатом научного исследования является, как известно, научное знание в различных своих видах. В его «добывании» исключительно велико значение «правиль­ной философии» и верного метода. Вместе с тем даже самая лучшая методология «...рискует подрезать крылья научному воображению, которое всегда играет фундамен­тальную роль в прогрессивном развитии науки, она даже может затормозить это развитие, априорно заявляя о том, что запрещено вступать на тот или иной путь исследова­ния и истолкования»¹.

Разъясняя эту мысль, Луи де Бройль подчеркивал, что используемые в разумных пределах воображение, интуиция, с помощью внезапных иррациональных скачков помогают достижению истины, служат необходимыми вспомогатель­ными средствами для ученого в его движении вперед. Тем самым на прогресс науки влияют не только «безупречная констатация или строгие силлогизмы», но и другие указан­ные факторы. Однако, как отмечает французский физик, прорыв воображения и интуиции чреват опасностями, ибо освобожденный от оков строгой дедукции, он может ввес­ти ученого в заблуждение или даже завести в тупик.

В. Гейзенберг считал неверным мнение, согласно ко­торому в науке есть только логическое мышление. На деле не последнюю (а иногда и решающую) роль в науке игра­ет фантазия, интуиция и т. п. Поэтому путем только ра­ционального мышления и его методов никогда нельзя прий-

¹ Бройль Луи де. По тропам науки. С. 172. 236

_______________________________Глава VII

ти к истине. «Безусловно, глубокое размышление, осно­ванное на чисто рациональных аргументах, может предох­ранить нас от многих ошибок и заблуждений, так как оно предполагает учет новых условий и потому может стать не­обходимой предпосылкой жизни. Однако ... даже важ­нейшие решения в жизни всегда, пожалуй, содержат не­избежный элемент иррациональности»¹.

Диалектико-материалистическая философия, хотя и яв­ляется универсальным методом, вовсе не претендует на то, чтобы «все объяснить», дать верные ответы на любые трудные вопросы, возникающие в той или иной отдель­ной науке или научной дисциплине. Она не навязывает свои принципы, не является «рычагом конструирования» или «инструментом простого доказывания». Диалектико-материалистический метод нельзя рассматривать в качестве «универсальной отмычки», с помощью которой без особо­го труда можно заранее найти кратчайшую дорогу к исти­не, сделать научное открытие или решить какую-либо дол­го не решаемую частнонаучную проблему. Неумелое при­менение принципов диалектики — не меньшее «бедствие», чем их полное игнорирование, ибо здесь заблуждения в познании и ошибочные практические шаги можно «объяс­нить» якобы неэффективностью применяемой методологии.

Диалектика несовместима с вульгарными примитивны­ми представлениями о ней самой и о ее* возможностях. Можно, например, отрицать на словах значение диалекти­ческого метода для развития науки, игнорировать или «бра­нить» его. Но на деле обойтись без него практически не­возможно, так как в любой науке волей-неволей приходит­ся мыслить. Для мышления же необходимы те или иные принципы, формы мышления, в том числе и всеобщие, «текучие» универсальные логические категории.

Вот почему, как верно подчеркивал Ф. Энгельс, какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними «вла-

237

ствует философия». Они находятся в конечном итоге в под­чинении у последней потому, что вынуждены пользоваться выработанными ею методологическими принципами и фор­мами мысли, хотя могут этого и не осознавать (как извест­ный литературный герой, который говорил прозой, но не подозревал, что это такое). Весь вопрос в том, каково со­держание данной философии и каковы ее принципы. Так, выступая с критикой позитивистской философской уста­новки, которая была характерна для Оствальда и Маха (с их «предубеждением против атомной теории»), А. Эйн­штейн отмечал, что «это интересный пример того, как фи­лософские предубеждения мешают правильной интерпре­тации фактов даже ученым со смелым мышлением и с тон­кой интуицией»¹.

В современной науке невозможно обойтись без диа­лектических обобщений опытных данных, результаты ко­торых — суть понятия, умение оперировать которыми — большое искусство. Это искусство — не «дар божий», оно не прирожденное, не дается вместе с обыденным созна­нием, а требует действительного, т. е. диалектического мышления. Очень образно высказался по этому поводу выдающийся физик, академик П. Л. Капица: «...приме­нение диалектики в области естественных наук требует ис­ключительно глубокого знания экспериментальных фак­тов и их теоретического обобщения. Без этого диалектика сама по себе не может дать решения вопроса. Она как бы является скрипкой Страдивариуса, самой совершенной из скрипок, но чтобы на ней играть, нужно быть музыкан­том и знать музыку. Без этого она будет так же фальши­вить, как и обычная скрипка»².

Как показывает история науки, некоторые ученые, на словах отрицающие значение диалектического метода, дей­ствительно добиваются нередко крупных успехов в науч-

238

ном исследовании. Но они делают это не вопреки диа­лектике, а часто, сами того не подозревая, стихийно сле­дуют ей «под напором фактов» исследуемой ими предмет­ной области.

Рассматривая философские проблемы, связанные с кон­цепцией элементарных частиц, В. Гейзенберг обращал вни­мание на следующее: «...известные тупики теории элемен­тарных частиц — заставляющие тратить много усилий на бесполезные поиски — обусловлены подчеркнутым неже­ланием многих исследователей вдаваться в философию, тогда как в действительности эти люди бессознательно исходят из дурной философии и под влиянием ее предрассудков запутываются в неразумной постановке вопроса»¹. Вот по­чему проходившее в течение XIX в. «возрождение матери­алистической философии в форме диалектического мате­риализма вполне естественно сопровождало впечатляющий прогресс, который переживали в ту эпоху химия, физика и другие частные науки»².

Диалектико-материалистический метод, хотя и универ­сален, не «вездесущ» и не «всемогущ». Нет необходимости «совать» его везде и всюду, всегда и в любой заданной ситу­ации, по крупному и мелкому поводу. Каждое конкретное явление так или иначе, в той или иной мере подпадает под действие диалектических закономерностей, так как «всеоб­щее есть всюду». Но последние проявляются в нем не в любой момент и не в каждом пункте его развития, а лишь в рамках определенных условий, особенно тогда, когда пред­мет достигает классической формы зрелости и полноты.

Всеобщность диалектики всегда конкретна: она должна применяться там и тогда, где и когда это действительно необходимо, обусловлено природой вещей и определенны­ми обстоятельствами. На уровне обыденного сознания, здравого смысла и повседневной деятельности (на уровне

¹ Гейзенберг В. Шаги за горизонт. С. 163.

² Там же. С. 115.

239

«диалектики стола и стула») без нее вполне можно обой­тись; так, для сложения или умножения вполне пригодна элементарная математика и незачем здесь обращаться к высшей математике.

Ф. Энгельс вполне резонно отмечал, что для домашнего употребления, там, где имеем дело с небольшими масшта­бами или с короткими промежутками времени, диалекти­ческий метод просто не нужен. Здесь вполне «годится» ме­тафизическое (но не абсолютизированное) мышление с его застывшими, неподвижными категориями и принципами.

Однако метафизический способ мышления вместе со своими неподвижными категориями становится совершен­но недостаточным, как только совершается переход на ра­зумный, научно-теоретический уровень, в область обобща­ющего знания, тем более — фундаментального, определя­ющего прорывы в неизведанное.

Таким образом, диалектический метод по своей приро­де предназначен прежде всего для «работы» в высших сфе­рах познания и практики. Не следует тащить его в низшие сферы — на уровень обыденного сознания, повседневной, житейской практики, в «кухонную обстановку». Здесь дос­таточно четко «работает» метафизическое мышление: «...гра­ницы, в рамках которых оно пригодно, различны почти для каждого случая и обусловливаются природой объекта»¹. Как только познавательная или практическая ситуация требует выхода за рамки этих границ, в «дело вступает» диалекти­ческий метод.

Диалектический метод необходим не потому, что это кому-то хочется, а потому, что в конечном итоге, в при­роде, обществе, да и в самом мышлении все свершается диалектически, а не метафизически. Нельзя пытаться ре­шать совершенно специфические вопросы путем простого логического развития общих истин, но невозможно пос­ледние обойти: все равно на них придется «наткнуться» и

_______________________________Глава VII

так или иначе решать. «Сплошной насмешкой» над мате­риалистической диалектикой является навязывание науке и практике готовых ответов на частные, специальные воп­росы, прямое и непосредственное «внедрение» сюда все­общих методологических принципов без их модификаций и преломлений конкретными условиями и данным мате­риалом.

Диалектика не является единственной методологической парадигмой, исключительным в своем роде «указующим жезлом». Ее принципы, даже если ими руководствуются вполне сознательно, всегда реализуются через методы и приемы других, менее общих уровней, в тесной связи и взаимодействии с ними. Диалектический метод не может быть пригодным везде и всюду, он эффективен на своем месте, в рамках своих возможностей и сферы действия.

Создатель теории относительности А. Эйнштейн гово­рил, что было бы нелепо употреблять данную теорию к движению автомобилей, пароходов и поездов, как нелепо использовать счетную машину там, где вполне достаточна таблица умножения. Можно сказать, что к этим — как и многим другим подобным объектам — нелепо применять и диалектико-материалистический метод. В отношении лю­бого метода справедливы слова М. Борна о том, что нужно «...выступить с предостережением о разумном ограниче­нии применения научных методов»¹. Диалектика не со­ставляет здесь исключения, ибо всякое ее «безграничное употребление» превращает данный метод — по его же соб­ственным законам — «в свое другое», т. е. в метафизику.

Но всякий ли предмет и всегда ли должен быть охвачен диалектическим методом? Нужен ли данный метод, в част­ности, при анализе стола, стула или «диалектики зубной боли»? Очевидно, нет. Более того, например, в целом ряде случаев «...можно с успехом заниматься теоретической фи­зикой без всякой философии, ограничиваясь разработкой

241

следствий из уже существующих теорий»¹. Не подрывается ли тем самым универсальность диалектики как всеобщего научного метода? Оказывается, что не подрывается.

Многие недоразумения, связанные с диалектическим методом, а точнее говоря, с его искаженным, превратным пониманием и применением, были связаны с одним обсто­ятельством, которое долгое время как бы не замечали, да и просто замалчивали. В нашей отечественной литературе был очень устойчивым миф о том, что поскольку диалектика — наука о всеобщем, а «всеобщее есть всюду», то, стало быть, она безгранична по своим возможностям. Иначе говоря, вопрос о границах диалектики, о сфере действия диалекти­ческого метода фактически не ставился и не обсуждался.

Однако «отцы-основатели» диалектики представляли дело прямо противоположным образом. Гегель ограниченность диалектики видел, во-первых, в ее всеобщности, хотя и не отрывал последнюю от единичного. Всеобщее, в его пони­мании, есть сторона, момент, хотя и существенный, явле­ния как целого. Поэтому любой закон всего лишь часть явления, которое, будучи «тотальностью», «богаче закона», ибо содержит и другие стороны, не «охваченные» законом. Во-вторых, согласно Гегелю, диалектика имеет дело с раз­вивающимися, органическими целостностями, а не с агре­гатами, механически соединенными частями. В-третьих, подчеркнув, что «диалектика составляет природу мышле­ния», Гегель в своем учении о трех сторонах (моментах) логического «помещает» собственно диалектику лишь в рам­ках третьей стороны «логического» («мышления вообще»).

На первой стороне логического (на уровне рассудка) диалектики вообще нет, рассудок (как необходимый мо­мент логического) сам справляется со своими обязаннос­тями — и довольно хорошо, «действуя разделяющим и аб­страгирующим образом». Вторая сторона логического, хотя

¹ Мигдал А. Б. Физика и философия // Вопросы философии. 1990. № 1. С. 6.

242

Гегель и называет ее диалектической, но это «отрицатель­но-разумное» мышление, которое «обособленно от рассуд­ка и выступает в научных понятиях как скептицизм, где ре­зультатом диалектики является голое отрицание». И толь­ко третий момент — «положительно-разумный» есть под­линная и «полная диалектика», которая «постигает един­ство определений в их противоположности, to утвердитель­ное, которое содержится в их разрешении и переходе»¹.

Развивая эти идеи Гегеля о том, что диалектика не без­гранична и не вездесуща, К. Маркс исходил из того, что, несмотря на свою универсальность и всеобщность (а это действительно существенные определенности диалектики), «диалектическая форма изложения верна только в том слу­чае, если она знает свои границы»². За их пределами она — с неумолимой неизбежностью своих собственных законов

— превращается в заблуждение.

Границы «диалектической формы изложения» (и иссле­дования) заданы предметом, точнее, своеобразием тех пред­метов, которые продуцируют диалектический метод и од­новременно, в определенных условиях, требуют примене­ния его к самим себе. Предметом (объектом) диалектико-материалистического метода являются, строго говоря, не отдельные явления или фрагментарные образования, пост­роенные по принципу суммативных систем (типа конгло­мерата, мебельного гарнитура, кучи песка или груды кир­пичей), а целостные органические саморазвивающиеся си­стемы. Здесь в своем классическом виде выражены само­произвольное, спонтанное развитие, изменение, жизнен­ность, «импульсы к движению», противоречивость и дру­гие диалектические характеристики. Именно в органичес­ких целостностях явственно проступает «соль диалектики»

— самодвижение и его источник — внутренние противоре-

243

чия. И именно данные системы являются «носителями» конкретно-всеобщего, универсальных законов. Диалекти­ческий метод, как и порождающая, воспроизводящая его своим саморазвитием материальная основа — не «твердый кристалл», а организм, способный к превращениям и на­ходящийся в процессе постоянного превращения.

Диалектика, будучи нацеленной на реальные органичес­кие системы как их «аналог», не сразу и не в любой момент' может воспроизвести во всеобщих определениях их само­развитие. Она не должна брать данный предмет только с точки зрения того, чем он стал теперь, хотя это необходи­мо на определенном этапе познания. Для того чтобы не была забыта основная историческая связь, диалектико-ма-териалистический «...метод показывает те пункты, где дол­жно быть включено историческое рассмотрение предмета»¹, с тем чтобы выявить генезис последнего, основные этапы и тенденции его саморазвития.

Это значит, что диалектический метод работает не в ре­жиме «постоянного включения» (всегда, всюду, в любой момент), а «включается» лишь в определенное время и в определенных пунктах. В «промежутках» же между после­дними без него вполне можно обойтись. Поэтому назначе­ние диалектического метода не в том, чтобы перманентно применять его к анализу отдельных или лишь внешне свя­занных предметов типа стола, стула и т. п. и спрашивать: «а где тут диалектика?» Подобные предметы могут попасть в «орбиту диалектики» не как таковые, а в качестве момен­тов движения органических целостных систем: определен­ный способ производства, конкретно-исторические формы общества («социальные организмы») и т. п.

Диалектический метод правомерен прежде, всего при рассмотрении именно тех явлений, которые обладают ярко выраженными диалектическими характеристиками самовос­произведения и самодетерминации. Он неправомерен тог-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 449. 244

_________________________________Глава VII

да, когда его пытаются применить к тем явлениям, которые такими характеристиками в достаточной степени не обла­дают и получают импульсы изменения извне, будучи эле­ментами движения некоей более широкой целостности.

«Диалектическая форма изложения», не знающая гра­ниц применения, неизбежно оборачивается «универсаль­ной отмычкой», готовой схемой, внешним образом налага­емой на предмет, не обладающий в полной мере диалекти­ческими характеристиками. Только внутри своих границ диалектический метод наиболее эффективно выполняет свою методологическую роль, за их пределами он ведет к искажению предмета, что может породить (и порождает) многочисленные заблуждения, просчеты и ошибки.

Термин «метафизика» был введен в I в. до н.э. Андрони­ком Родосским. Систематизируя произведения Аристотеля, он расположил «после физики» (знаний о природе) те из них, в которых речь шла о первых родах сущего, о бытии са­мом по себе, т. е. те, которые были «первой философией» — наукой о первых причинах, о первой сущности и началах.

На современном уровне развития философского зна­ния можно выделить три основных значения понятия «ме­тафизика».

1. Философия как наука о всеобщем, первым прообразом которой было учение Аристотеля о якобы высших, недо­ступных органам чувств, лишь умозрительно постигаемых и неизменных началах всего существующего, обязательных для всех наук. Аристотель считал метафизику самой ценной из

245

Диалектический и метафизический методы мышления...______

наук — учением о первых родах сущего, о первых причи­нах. Изучение же «телесного», единичных чувственно-вос­принимаемых вещей — это «есть дело физики и второй фи­лософии», т. е. дело частных (естественных) наук.

2. Особая философская наука — онтология, учение о бы­тии как таковом, независимо от его частных видов и в от­влечении от проблем гносеологии и логики. Она широко распространилась примерно в XVII в., когда метафизика в данном ее значении была тесно связана с естественнонауч­ным и гуманитарным знанием (Декарт, Лейбниц, Спиноза и др.). Однако позднее эта связь стала ослабевать, а затем окончательно утратилась.

3. Определенный философский способ мышления (позна­ния), противостоящий диалектическому методу как своему антиподу. Именно об этом аспекте понятия «метафизика» дальше и будет идти речь.

Представляется целесообразным разграничивать метафи­зический способ мышления как целостное образование (воз­никший в XVII в.) и его отдельные стороны, элементы, которые появились по времени раньше его как целого и были тем самым его предпосылками. Так, в рамках сти­хийно-диалектической древнегреческой философии элемен­тами метафизического способа мышления выступали: раз­дувание софистами изменчивости вещей вплоть до полного релятивизма, абсолютизация элеатами неизменности всего сущего и т. п.

Метафизика (как и диалектика) никогда не была чем-то раз навсегда данным, она изменялась, выступала в различ­ных исторических формах (типах), имела различные «лики» (виды). Поэтому если в какой-либо философской системе рассматриваются «метафизические проблемы», надо четко разобраться, о каком аспекте понятия «метафизика» идет речь. Если же имеется в виду антидиалектика (метафизи­ческий способ мышления), надо дифференцировать ее фор­мы и виды.

Примерно до середины XIX в. преобладающим мето­дом в философии и науке была главным образом старая ме-

246

Во-первых, выявил ее специфику — отрицание всеоб­щей связи и развития, «ускользание связи целого», мыш­ление «сплошными неопосредованными противоположно­стями» («да—да», «нет—нет»), убеждение в окончательной завершенности системы всех мировых связей.

Во-вторых, вскрыл объективную основу появления ста­рой метафизики — необходимость объяснения частностей, элементов (сторон) целого, для чего эти стороны должны быть «вырваны» из целого и рассмотрены по отдельности, вне их связи и развития, в «чистом виде». Это и было важ­ной задачей познания того времени.

В-третьих, обосновал правомерность и необходимость метафизического способа мышления в данной его форме «в известных областях», указал на недопустимость его «экс­пансии» за эти пределы. «Великое историческое оправда­ние» старометафизического способа мышления было обус­ловлено необходимостью предварительного исследования самих предметов как таковых в их устойчивости, неизмен­ности, вне их взаимосвязи, с тем чтобы затем системати­чески изучать происходящие с ними изменения.

В-четвертых, установил дату возникновения (XVII в.), «ме­сто рождения» (естествознание) и «крестных отцов» (Ф. Бэ­кона, Дж. Локка) старой метафизики.

В-пятых, вскрыл элементы, зачатки новой метафизики в недрах старой, ибо о том, что природа находится в веч­ном движении, знали уже в XVII—XVIII вв. Но, будучи в плену тогдашних (старометафизических) представлений, не могли это движение правильно объяснить.

В-шестых, обосновал необходимость перехода к «выс­шей форме мышления» — диалектике, ибо в конце концов все в действительности совершается диалектически, а не метафизически.

247

Существуют ли в наши дни, когда наука добилась столь впечатляющих успехов, метафизические взгляды, в том чис­ле и те, которые отрицают всеобщую связь и развитие всех явлений? Оказывается, как ни странно, существуют. Так, например, идея эволюции, развития Вселенной сегодня пред­ставляется естественной и необходимой, хотя до такого по­нимания наука дошла трудным и противоречивым путем. Русский ученый А. А. Фридман, исходя из теории относи­тельности А. Эйнштейна, в 1922—1924 гг. впервые убеди­тельно доказал, что Вселенная не является стационарной, неизменной, а находится в процессе глобальной эволюции.

Любопытно отметить, что сам Эйнштейн не сразу при­шел к этой мысли, пытался построить неэволюционную модель, которая предполагала Вселенную «вечно равную самой себе». Как отмечал И. Пригожий, «когда в 1917 г. Эйнштейн предложил первую модель Вселенной, речь шла о статической и вечной Вселенной — физико-математичес­ком выражении парменидовской тавтологии «бытие есть»»¹. Последующие открытия (особенно в космологии) показа­ли, что статическая картина неприемлема ни для каких ас­трономических систем, какими бы устойчивыми они ни казались на уровне видимости. Тем самым был твердо ус­тановлен факт эволюции (становления, развития) всех не­бесных тел и их систем.

Однако и по сей день у ряда ученых существует «анти­эволюционное предубеждение», и они пытаются найти ста­тические решения космологических уравнений, отстоят! стационарность Вселенной. И это несмотря на то, что фаю эволюции, развития последней был доказан теоретически и подтвержден экспериментально (явление красного сме­щения, установление постоянной Хаббла и пр.). Вот поче­му «...удивляться надо не существованию красного смеще­ния и расширению Вселенной (нестационарность ее есть

248

следствие фундаментальных законов физики), а поразитель­ной живучести консервативных взглядов»¹ — проявлению метафизического способа мышления в его, казалось бы, давно преодоленной форме (отрицание развития).

Укрепление под напором фактов идеи о диалектическом
характере всего существующего и ее распространение, про­
ходившее в острой борьбе со старой метафизикой, привело
, к двум важным результатам: .

1. Появилась новая, «важная форма диалектического мышления» — материалистическая диалектика. Этому во многом способствовала революция в естествознании конца XIX — начала XX века, особенно кардинальные изменения представлений в физике. «Важнейшее изменение, которое было обусловлено ее (физики. — В. К) результатами, состоит в разрушении неподвижной системы понятий XIX века»² и в стремлении перейти к понятиям «текучим», подвиж­ным, изменчивым.

2. На «обломках» показавшей свою полную несостоя­тельность перед лицом фактов старой метафизики возник­ла новая метафизика, ставшая господствующей в XX в. Если в старой метафизике имелись элементы новой, то в после­дней содержатся элементы старой в их разнообразных соче­таниях и комбинациях, функционирующие в рамках и на основе новометафизической концепции развития.

Новая метафизика в отличие от старой не отвергает ни всеобщую связь явлений, ни их развитие — это было бы абсурдно в эпоху громадных достижений науки и обществен­ной практики. Особенность антидиалектики в новой фор­ме — сосредоточение ее усилий на поисках различных ва­риантов истолкования, интерпретации развития. Новый метафизик охотно рассуждает об изменении, развитии все­го сущего, о великой мировой связи всего со всем. Он даже скажет, что все в мире противоречиво и призовет к гибко-

¹ Новиков И. Д. Эволюция Вселенной. М., 1990. С. 55.

² Гейзенберг В. Физика и философия: Часть и целое. С. 125.

249

сти понятий, чтобы выразить развитие вещей и т. д. и т. п. Однако, соглашаясь с принципом развития на сло­вах, сторонник новой метафизики дает на деле такую «хит­рую и тонкую» интерпретацию данного принципа, что от него фактически ничего не остается.

Если для диалектики развитие — единство возникнове­ния и уничтожения, взаимопереходы, единство и борьба противоположностей, самодвижение всего сущего по спи­рали, единство постепенностей и скачков и т. п., то ново­метафизическая концепция толкует развитие иначе. Оно здесь может пониматься следующим образом.

1. Как простой, всеобщий и вечный рост, увеличение или уменьшение, т. е. только как чисто количественные изменения без коренных качественных преобразований, без скачков, («плоский эволюционизм» в его различных моди­фикациях). Категория развития здесь заменяется «ходячей идеей» эволюции и нейтральной терминологией («измене­ние», «рост», «трансформация» и т. п.).

2. Как только качественные изменения, цепь сплошных скачков без подготавливающих их постепенных количествен­ных изменений. Это обратная сторона «плоского эволюци­онизма», абсолютизирующая одну из двух взаимно связан­ных необходимых моментов развития — скачки, перерывы постепенности. Данная односторонняя интерпретация раз­вития представлена в таких своих «обликах», как творческая эволюция, катастрофизм, эмерджентная эволюция и т. п.

3. Как повторение, монотонный процесс, имеющий строго линейную направленность. Здесь развитие тракту­ется как движение по прямой линии, осуществляющееся в одной плоскости, процесс, «тянущийся в абстрактную бес­конечность» (Гегель).

4. Как вечное движение по одному и тому же кругу (а не по спирали) и всегда приводящее к одним и тем же по­следствиям. Классический пример — теории историческо­го круговорота (Шпенглер, Тойнби и др.).

5. Как движение, из которого фактически изъята его сущность — противоречие, единство противоположностей.

250

_________________________________Глава VII

6. Как только прогрессивные изменения, т. е. как вос­хождение от простого к сложному, от низшего к высшему, игнорируя регресс, нисходящие изменения.

В зависимости от сферы своего функционирования, об­ласти применения своих усилий антидиалектический спо­соб мышления и действия можно классифицировать и по другим основаниям, выделив, в частности, онтологическую и гносеологическую (методологическую) метафизику. Дума­ется, что данные виды антидиалектики присущи и старой и новой метафизике, своеобразно переплетаясь и преломляясь в каждой из этих форм. Так, домарксистский материализм не только был неспособен понять мир как процесс, как на­ходящуюся в историческом развитии и взаимосвязях мате­рию, но и не сумел применить диалектику к развитию по­знания, к самым общим понятиям и категориям мышления.

Если онтологическая метафизика имеет дело преимуще­ственно с интерпретацией развития объективной реальнос­ти, то гносеологическая — связана с односторонним пони­манием познания. В зависимости от того, какой момент, отношение и т. п. последнего абсолютизируются, получа­ется та или иная форма гносеологической антидиалектики. К их числу можно отнести догматизм, релятивизм, скепти­цизм, формализм, схоластику, эмпиризм, сенсуализм, ра­ционализм и т. д. Особенно «коварными и хитрыми» фор­мами антидиалектики, которые и сегодня пользуются широ­ким распространением, являются софистика и эклектика.

Сущность софистики и эклектики как форм метафизи­ческого способа мышления заключается в том, что всесто-

251

ронность, универсальную гибкость понятий, гибкость, до­ходящую до тождества противоположностей, они приме­няют субъективно, произвольно. Диалектика же как «выс­шее разумное движение» есть гибкость, примененная объек­тивно, т. е. отражающая всесторонность материального процесса и единство его, есть правильное отражение веч­ного развития мира. Основное различие софистики и эк­лектики (при всем их сходстве) состоит в том, что харак-: терными приемами последней являются субъективистское выхватывание лишь отдельных сторон предмета и их произ­вольное механическое соединение чисто внешним образом. Гибкость понятий должна соответствовать движению, раз­витию самого объективного мира. Поэтому критерий объек­тивности и есть прежде всего то, чем отличается диалекти­ка от софистики как субъективистской диалектики. Пос­ледняя есть внешняя, поверхностная, «пустая диалектика», которая вследствие своего произвола и субъективизма не доходит до диалектики в самом реальном предмете.

Софистика (и ее постоянный «попутчик» — эклектика)

— не какая-то «концепция мира», не теория логического и не научный метод познания действительности. Это такой способ мыслительной деятельности, главная цель которого

— искажение истины (как правило, сознательное, предна­меренное), субъективистски извращенное представление действительности. Софистика и эклектика обычно нахо­дятся на вооружении у представителей тех социальных групп, интересы которых не совпадают с объективными законо­мерностями общественного развития, и потому их «логика идей» расходится с «логикой вещей».

Заключая сказанное, отметим, что метафизический ме­тод мышления в обоих своих вариантах (старая и новая ме­тафизика) при всей своей ограниченности оказал серьез­ное влияние на развитие науки — особенно в период ее возникновения и формирования (XVI—XVIII вв.). В это время преобладающим был процесс дифференциации на­учного знания и каждая из возникающих наук делала своим

252

________________________________Глава VII

Основное внимание при этом было направлено на ре­шение вопроса о том, что такое данный предмет? А для этого последний надо было вычленить из других предметов и явлений, рассмотреть исследуемый предмет в «чистом виде», вне его взаимосвязи с другими предметами и отвле­каясь от его изменения (развития). Эту задачу и выполнял метафизический метод мышления (в старой его форме), с помощью которого была построена механическая картина мира, ставшая долгосрочным концептуально-методологи­ческим образцом для всех (в том числе гуманитарных) наук, и на основе которой было открыто большое число законов.

По этому поводу Гейзенберг писал, что в период своего становления «наука обратила свой взор исключительно на одну часть божественного действия и тем самым возникла опасность утери из виду великого целого, всеобщей связи вещей. Но опять же здесь-то и лежала причина громадной плодотворности нового естествознания»¹.^ Тем более что мысль устала от схоластических рассуждений, господство­вавших сотни лет.

Новометафизическая методологическая концепция, ко­торая уже не отвергала ни всеобщую связь явлений, ни их развитие, даже при одностороннем их (связи и развитие) истолковании, способствовала выработке всесторонней, глубокой и последовательной концепции развития (эволю­ции). Так, даже односторонне понимая развитие (как только количественные изменения), английский геолог Ч. Лайель сделал немало открытий в этой науке. Также исходя из одностороннего истолкования развития (но уже как «цепи сплошных скачков», «катастроф»), французский естество­испытатель Ж. Кювье внес большой вклад в развитие срав­нительной анатомии и палеонтологии. Но подробнее об этом — в главе о естествознании.

25*

Что касается такой разновидности метафизического спо­соба мышления как софистика, то она, при всем своем ре­лятивизме и «субъективистской слепоте», содержала в себе целый ряд продуктивных идей, которые были выдвинуты прежде всего в древнегреческой философии (V—IV вв. до н. э.). К числу таких идей можно отнести следующие: сознательное исследование мышления самого по себе; по­нимание его силы, противоречий и типичных ошибок; стремление развить гибкость, подвижность мышления, при­дать ему диалектический характер; попытка с помощью та­кого мышления «разъесть как щелочь» все устойчивое, рас­шатать конечное; подчеркивание активной роли субъекта в познании; анализ возможностей слова, языка и т. п. Со­средоточив внимание на субъективной стороне диалекти­ки, показав гибкость, текучесть, взаимопревращаемость понятий, софисты тем самым подготовили почву, на кото­рой античная диалектика достигла высшего расцвета в лице Сократа, Платона и Аристотеля.

Последний, кстати говоря, «обязан» софистам тем, что в противовес их субъективизму и «игре слов» «вынужден» был создать формальную логику. На это обратил внимание вы-. дающийся современный философ и логик Г. X. фон Вригт, который отмечал, что софистика как «неприрученная» ра­циональность «спровоцировала» требование критической реф­лексии по поводу ее проявлений, что, в свою очередь, выз­вало необходимость специализированного исследования форм мысли, т. е. логики. «Софистика, — пишет Вригт, — была проявлением бурного восторга по поводу открытия языка как логоса, т. е. как инструмента спора, убеждения и доказа­тельства. Дисциплины логики и грамматики возникли как двойной плод этой установки»¹. Нарушая еще не открытые законы мышления, софисты тем самым способствовали их открытию, что Аристотель и сделал.

,' Вригт Г. X. фон. Логика и философия в XX веке // Вопросы философии. 1992. № 8. С. 83.

254