Излечивает

ГЛАВА 30

После всего, что было сказано о 33 пациентах, даже если статьи в журнале несправедливы, что с того?.. Мы считаем, что сам факт опубликования в журнале делает их правильными, выводы правиль­ные.

Джон Шей, атторней обвине­ния, отдел по вопросам врачебной некомпетентности
После эмиграции 80-е годы стали вторым сложным периодом в долгой жизни Ревича. В 1983 г. было воз­буждено сразу три дела по его обвинению в неправиль­ном лечении; власти штата Нью-Йорк попытались лишить его права заниматься частной практикой.

Описание всех юридических перипетий могло бы составить отдельную книгу. Хотя невозможно пере­сказать все, что происходило в это трудное для Ре­вича время, в этой главе будет рассказано о людях, которые поддержали Ревича, и о некоторых собы­тиях того времени.

За 2 дня до смерти Сесилия Зайевски впала в кому. Перед этим в течение 2 недель она находилась в по­лусознании. Ее состояние не помешало атторнею Хар­ви Уаксману получить ее согласие на предъявление иска доктору, которого она любила. Вскоре Уаксман возбудил против Ревича дело о неправильном лече­нии от имени Сесилии Зайевски. В середине декабря он изменил иск, теперь истицей значилась уже сестра Сесилии. Позднее он еще раз изменил его, ука­зав в качестве истца племянника Сесилии. Уаксман так никогда и не смог удовлетворительно ответить на вопрос, каким образом он смог получить пись­менное разрешение на предъявление иска от женшины, находящейся в коматозном состоянии.

Подача искового заявления от имени клиента без его разрешения является серьезным нарушением юридической этики, которое чревато лишением пра­ва заниматься адвокатской практикой. После изуче­ния деталей подачи иска Сэм Абади и Рик Джафф, адвокаты Ревича, решили поставить этот вопрос пе­ред федеральным районным судьей Мэри Джонсон Лоу, чтобы выяснить, имеет ли место нарушение норм права в действиях Уаксмана. Однако судья от­казалась удовлетворить ходатайство.

В тот день, когда Уаксман объявил, что он являет­ся адвокатом Зайевски, в ее палате появилась съе­мочная группа телерадиокомпании Эн-би-си. По сло­вам Абади, Уаксман, который не был чужаком в телевизионных.кругах, отрицал, что имел отноше­ние к появлению телевизионщиков.

Автор «Программы дня» Конни Чанг показала дра­матическую историю в двух частях, в которой Ревич был представлен безжалостным убийцей, живущим за счет обманутых больных. Неискушенному зрите­лю оставалось недоумевать, как Ревича вообще до­пустили к врачебной практике. Зрителю показывали больную, пребывающую в коматозном состоянии, и рассказывали о враче, непроверенный метод лече­ния которого создает угрозу обществу.

Вскоре после этого три клиента Уаксмана обра­тились с жалобами на Ревича в отдел по вопросам врачебной некомпетентности штата Нью-Йорк, ко­торый мог рекомендовать лишить его права на част­ную практику. По словам Абади, Уаксман позднее отрицал свою роль в одновременном вовлечении сво­их клиентов в. это разбирательство.

Всего по всем трем гражданским искам родствен­ники Зайевски, Эдит Шнайдер и Энн Рекк, требо­вали уплаты 40 млн долларов за причиненный ущерб. Следует вспомнить, что эти требования предъявля­лись врачу, который брал со своих пациентов в сред­нем 50 долларов за визит. Подобные иски вообще впервые предъявлялись Ревичу за 63 года его практи­ки. Они поставили Ревича и его пациентов в тяжелое положение, поскольку судебный процесс почти обанкротил доктора и привел к временному пре­кращению практики. Фактические подробности судебных разбирательств обнаруживают шаткость ос­нований для возбуждения как гражданских, так и административных процессов.

Энн Рекк обратилась к Ревичу по поводу рака молочной железы. Как и большинству пациентов, ей пришлось долго ожидать приема в комнате, где теснилось много других больных. Ревич не назначал времени приема, он принимал больных в порядке их прихода; исключение составляли очень тяжелые больные, которых он принимал в первую очередь. Приемная становилась местом общения, где люди рассказывали друг другу, насколько успешно идет лечение.

Рекк не была исключением. Когда она впервые появилась у Ревича в октябре 1980 г., в ее левой мо­лочной железе определялась крупная опухоль тол­щиной почти в 4 дюйма, которая быстро росла. У нее также был увеличен подмышечный лимфатический узел — зловещий признак метастазирования. В самом начале лечения она показала свою черно-синюю грудь, сочащуюся выделениями, Эвелин Кайш, дру­гой пациентке Ревича. Следует отметить, что выде­ления часто являются еше одним признаком отми­рания тканей. Через некоторое время, в течение которого женшина получала лечение, она вновь встретилась с Кайш в приемной и снова показала ей свою грудь, которая на этот раз выглядела нормальной. Такое вот обратное развитие опухоли неслыханно для современной медицины.

За время лечения опухоль уменьшилась и стала мягче. Однако в мае 1983 г., через 2,5 года после на­чала лечения, у Рекк появились боли в молочной железе. Через несколько недель она пожаловалась на сильную боль в спине. Ревич попросил ее сделать рен­тген, чтобы узнать, не метастазировал ли рак в по­звоночник. Как позднее объяснил Ревич в отделе по вопросам врачебной некомпетентности, он считал, что поскольку пациентка раньше хорошо реагиро­вала на лечение, она сможет и дальше с успехом продолжать лечиться. Он сказал следующее: «У меня были случаи, когда больные с параличом нижних конечностей после лечения начинали ходить». На сле­дующий день к Ревичу пришел муж Рекк и попро­сил выписать ей Demerol для снятия болей. Энн Рекк никогда больше не появилась у Ревича, но вскоре они с мужем, который был изначально против ее лечения у Ревича, подали на него в суд.

Энн Рекк как-то обмолвилась, что, отправившись в отпуск, не взяла с собой лекарств, Вскоре после этого у нее впервые заболела спина.

Так как в 1977 г. Трафалгарская больница закры­лась, у Ревича не было клиники, где он мог бы сле­дить за состоянием больных и принимать меры в случае осложнений. Пациентам нужно было до четы­рех раз в день измерять рН мочи, часто измерять температуру и звонить в кабинет Ревича каждый раз, когда изменялись показания тестов или симптомы. Совершенно очевидно, что при большом числе па­циентов не каждый из них следовал всем указани­ям, особенно когда требовалось день за днем и неде­лю за неделей постоянно выполнять тесты.

Примерно в течение 2 лет лечение Энн Рекк проте­кало успешно. Прекратив принимать лекарства, она не дала Ревичу шанса сбалансировать процессы в ее орга­низме.

Вторая пациентка, Эдит Шнайдер, прежде чем попасть к Ревичу, побывала у четырех врачей. Каж­дый из них рекомендовал ей мастэктомию (полное удаление молочной железы). Миссис Шнайдер отка­зывалась. Прийдя к Ревичу, она не сказала ему о ре­зультатах посещения других врачей, показав лишь старый рентгеновский снимок. Ревич сказал ей, что снимок устарел, и предложил биопсию, от которой пациентка отказалась.

При осмотре д-р Ревич обнаружил у Шнайдер и вторую опухоль — в другой молочной железе, Ревич высказался против ампутации молочных желез, по­тому что не раз убеждался в том, что радикальные ' операции вызывают в организме значительные сдвиги в сторону усиления процессов катаболизма, дающие толчок к быстрому развитию новых опухолей. Вмес­то этого он предложил ей частично удалить боль­шую опухоль. Она также отвергла его предложение. Поняв, что миссис Шнайдер настроена против лю­бого хирургического вмешательства, Ревич начал ле­чить ее амбулаторно, поскольку не имел возможно­сти помещать своих больных в стационар. При рассмотрении дела в отделе по вопросам врачебной некомпетентности Ревич сказал: «Она очень нервни­чала, без конца звонила мне, и я подумал: «Послу­шай, удали ее, не делай мастэктомию, удали только опухоль».

Несмотря на повышенную нервозность, пациен­тка хорошо реагировала на лечение. В материалах ее гражданского иска против Ревича присутствовало письмо одного из обследовавших ее врачей, д-ра Джона Кастронуово. «Пациентка позвонила, чтобы сообщить... она была у д-ра Эмануэля Ревича, и он дал ей замечательные лекарства... от которых ее опу­холь стала в двое меньше».

После года лечения опухоль в левой молочной же­лезе исчезла, а опухоль в правой стала мягче и мень­ше. Но внезапно по неизвестным причинам женщина запаниковала и обратилась в центр Слоун — Кат-теринга, где ей удалили правую молочную железу.

По-видимому, мастэктомия включила реакцию, и в левой молочной железе появились метастазы. Она решила удалить и левую грудь. Вскоре после этого она и ее муж предъявили Ревичу иск. Учитывая положительные результаты лечения, понятна вся безосновательность подобного иска.

Если бы в каждом таком случае врачам предъяв­лялись иски, все до единого онкологи проводили бы половину времени в суде, а вторую половину в кон­сультациях с адвокатами.

Иск Шнайдер, несомненно, не мог стать основа­нием для лишения Ревича права на врачебную прак­тику. Большинство врачей по крайней мере однажды в жизни сталкиваются с ситуацией, когда пациент предъявляет им иск, многие переживают это нео­днократно. Онкологи в этом смысле особенно уяз­вимы. Обычно власти штата не назначают слушаний по подобным жалобам.

У третьей пациентки, Сесилии Зайевски, был рак толстой кишки. Большая опухоль занимала 2/3 ее вы­ходных отделов. Во время первого обследования Ре-вич обнаружил большую опухолевую массу в облас­ти печени, что заставило его заподозрить метастазы.

Он также отметил, что исходная опухоль находи­лась в опасной близости от стенки влагалища. (Давая показания, Ревич отметил, что многим врачам при обследовании ректальных опухолей у женщин не удается прощупать их вагинально. Это иногда приво­дит к неточности диагноза, поскольку не удается оце­нить размеры опухли спереди.)

Сесилия впервые появилась у Ревича 25 марта 1981 г. В начале лечения уменьшения опухолей почти не про­исходило, хотя боли быстро исчезли. Через несколь­ко месяцев пациентка начала хорошо реагировать на лечение; опухоль в толстой кишке стала гораздо мень­ше. К 10 ноября она почти полностью исчезла.

Одновременно со сморщиванием опухоли у боль­ной прекратились поносы, мучившие ее в течение нескольких месяцев. Через 2 недели после прекраще­ния поноса начались запоры. Это важный симптом, указывающий на то, что произошел сдвиг в сторону усиления анаболизма. В начале декабря опухоль боль­ше не определялась.

На Рождество Сесилия Зайевски была госпитали­зирована с высокой температурой и головокруже­нием. Во время пребывания в больнице ей сделали ультразвуковое исследование брюшной полости. В заключении было указано: «Печень в норме». Через несколько дней женщину выписали из больницы, и она продолжила лечение у Ревича. В марте следующе­го года, спустя год после начала лечения, еще одно обследование в больнице Астора показало, что пе­чень не увеличена.

Зайевски жила с племянником и сестрой, кото­рые противились ее лечению у Ревича. Племянник был настроен настолько негативно, что Сесилии при­ходилось просить родственников, живущих в дру­гом штате, более чем в часе езды, сопровождать ее к Ревичу. По словам Ревича, пациентка жаловалась в телефонном разговоре, что ее близкие выбрасывают ее лекарства, как только появляется такая возмож­ность. Ее брат также жаловался Ревичу на это обсто­ятельство. И снова эффективность лечения попадала в зависимость от того, насколько выполнялись все

предписания.

После года улучшения в состоянии Зайевски про­изошли перемены к худшему. В медицинской карте было указано, что в последние 2 недели жизни она находилась в коматозном состоянии. Во время ее пребывания в больнице ей назначили лучевую те­рапию. Д-р Дуайт Мак-Ки позднее засвидетельству­ет, что истинной причиной смерти пациентки яви­лась инфекция, результат радационного ожога спины.

Сесилия Зайевски на протяжении всего време­ни болезни оставалась признательной пациенткой.

Факты показывают, что во всех этих случаях не было никаких оснований для предъявления претен­зий к д-ру Ревичу и еще меньше оснований для ли­шения его лицензии. Если бы эти больные лечились традиционными методами и в их состоянии наблю­далось бы временное улучшение, после которого болезнь вновь взяла бы свое, сами пациенты, их род­ственники и врачи посчитали бы это печальным, но типичным исходом. Рекк, Шнайдер и Зайевски ус­пешно лечились, их состояние значительно улучша­лось, пока они скрупулезно выполняли все предписания Ревича. У двух женшин состояние ухудшилось после прерывания лечения. У миссис Шнайдер бо­лезнь стала прогрессировать после мастэктомии, и она не вернулась к Ревичу, чтобы продолжить лече­ние. Из всего этого становится ясно, что у истцов было мало шансов выиграть дело.

Но в движение пришли противостоящие Ревичу силы, куда более мощные, чем факты. Уаксман орга­низовал несколько исков против Ревича одновре­менно. В это же время д-р Дейвид Аксельрод, комис­сар по вопросам здравоохранения штата Нью-Йорк, под впечатлением телевизионной «Программы дня» инициирует судебное разбирательство, приостано­вив действие лицензии Ревича на 60 дней — еше до первого слушания дела, — заявив, что деятельность Ревича представляет угрозу для здоровья жителей Нью-Йорка.

Эго заставило многих пациентов Ревича высту­пить в его защиту; они организовали специальную кампанию. Многие пациенты, боясь смерти в случае лишения помощи Ревича, обратились в губернатору штата и объяснили, с какой дилеммой столкнулись.

Первое слушание должно было пройти в крошеч­ной комнатке небольшого отеля за аэропортом Ла-Гардиа. На него явились около 75 сторонников Ревича. Им объявили, что слушание будет закрытым. Рут Спектор ответила: «Это мы еще посмотрим. Идите за мной». Она открыла дверь и провела толпу в комнату. Когда один из членов комиссии предложил им по­кинуть помещение, Рут напомнила, что это откры­тое судебное разбирательство, поэтому они не уй­дут. Тогда чиновник заявил, что требования пожарной безопасности не допускают присутствия в помеще­нии сразу стольких людей.

Среди пришедших на слушание оказался один из администраторов отеля, кузину которого Ревич вы­лечил от рака после того, как другие врачи отказа­лись от нее. По словам Рут, он предложил всем перей­ти в другое, более просторное помещение. Чиновники отказались, Следующие слушания были перенесены в более просторное помещение в отеле «Шератон».

Рут рассказывала, что судей очень заинтересовал один из присутствующих. Высокий загадочный муж­чина с серебряными волосами в облачении священ­ника держался очень прямо. На шее у него висел большой изукрашенный крест. Судей беспокоило, не является ли он влиятельной персоной.

На следующий день в офисе Ревича она встретила загадочного джентльмена. Оказалось, что они виде­лись 3 года назад, но тогда незнакомец выглядел со­всем иначе. Он представлял собой кожу и кости, сложенные в инвалидной коляске. Это был архиепис­коп Эфесский Лоренцо Микаэль де Валич.

Во время второго слушания один из присутству­ющих встал и сообщил членам комиссии, что, если они не снимут временный запрет на медицинскую практику и какой-нибудь из пациентов Ревича из-за этого умрет, они будут нести персональную от­ветственность, и уже им будут предъявлены обвине­ния. Председатель немедленно провел совещание. После него 60-дневный запрет был отменен.

19 слушаний, продолжавшихся в течение 17 меся­цев, изобиловали такими нарушениями судопроизводства, что их хватило бы на роман Кафки. Несколь­ко примеров дадут представление о том, что в дей­ствительности происходило под видом законности.

Один из членов комиссии, д-р Левитан, сказал другому: «Вы его слышали... последнего свидетеля д-­ра Феррари, этого шарлатана!.. Он никогда не слы­шал о Бонадонне!» ... Д-р Левитан решил не прини­мать во внимание заявление д-ра Феррари, имеющее отношение к обсуждаемому вопросу, об эффектив­ности лечения по методу Ревича, и назвал его шар­латаном единственно на том основании, что д-р Фер­рари не был знаком с писаниями д-ра Бонадонны.

Атторней, представляющий закрытое Американ­ское онкологическое общество, также внес свою лепту в извращение смысла слушания. Во время восьмого слушания защитникам Ревича стало ясно, что штат ссылается на бумаги из черного ящика. По закону зашита должна иметь доступ к любым документам, которые штат может использовать против ответчика. Но фигурировали документы, с которыми защита не ознакомилась. Эти документы принадлежали Американскому онкологическому обществу. Адвокат Ревича Генри Ротблатт потребовал, чтобы его кли­ент получил доступ к этим документам, поскольку они использовались для обвинения против него.

На следующем слушании атторней Американско­го онкологического общества отказался предоставить Ревичу возможность ознакомиться с ними. После того, как суд потребовал предоставить эти бумаги, атторней отказался выполнить это решение на том основании, что он лично ознакомился с этими бу­магами и не нашел в них ничего имеющего отноше­ние к делу. Несмотря на возражение защиты, что в соответствии с законом одна из сторон не вправе определять, что имеет, а что не имеет значения для обеих, ни адвокат, ни Американское онкологичес­кое общество так и не предоставили эти бумаги для ознакомления другой стороне.

По крайней мере один раз суд позволил предста­вителям штата задавать д-ру Ревичу вопросы, не уве­домив защиту, что они будут касаться конкретного пациента. Как выяснилось впоследствии, так назы­ваемый пациент на самом деле был следователем штата. Томас Флейвин представился д-ру Ревичу боль­ным, у которого обнаружили овсяноклеточную кар­циному почек. Он имел при себе магнитофон, что­бы записать разговор.

Поскольку у Флейвина не оказалось медицинс­кой карты, Ревич отказался его лечить. Флейвин по­пытался спровоцировать Ревича пообещать излече­ние. Однако Ревич не «проглотил наживку».

Вместо того чтобы представить суду запись, сви­детельствующую в пользу Ревича, штат попытался использовать другую тактику, нарушающую основы конституционной зашиты, которая гарантирует от­ветчику очную ставку с обвинителями.

Во время перекрестного допроса д-ра Ревича Джон Шей, атторней отдела по вопросам врачебной не­компетентности, начал задавать Ревичу вопросы, ка­сающиеся его разговора с Флейвином. Флейвин так и не появился, магнитофонная запись в суде не фи­гурировала. Правильное судопроизводство предпо­лагает, что защите представляется возможность про­вести перекрестный допрос свидетеля обвинения до того, как обвинение задаст свидетелю защиты свои вопросы. Перескочив через этот важный этап, Шей создал у судей впечатление, будто Ревич сделал что-то неправильно, хотя никаких доказательств этого предоставлено не было. Шей задал Ревичу несколько вопросов относительно визита Флейвина и создал вокруг Ревича атмосферу неопределенной вины, ни­чем не подтвержденной.

Роберт С. Янг, доктор медицины, доктор юрис­пруденции, доктор философии из Администрации по контролю пищевых продуктов и лекарств был также привлечен к участию в разбирательстве на сто­роне штата против Ревича. Янг показал, что ни одно лекарство Ревича не получило одобрения Админис­трации и что в 1965 г. Администрация отклонила 19 из 20 поданных Ревичем заявок.

Янг также сообщил суду, что требования Адми­нистрации в отношении назначения лекарств при­менимы только к тем из них, которые циркулируют в торговле между штатами. Тем не менее, спустя 2 недели Шей обвинил Ревича в нарушении регла­ментации Администрации, расширив перечень выд­вигаемых против него обвинений.

Возможно, наиболее чистосердечное признание было сделано Шеем на 14-м слушании. Ревич начал объяснять заседателям конкретные случаи, о кото­рых шла речь в отчете CAG, чтобы доказать ошибоч­ность его выводов. Шей тут же прервал его: «Мы здесь не для того, чтобы доказывать или опровергать справедливость выводов группы CAG».

Это замечание побудило ведущего слушания спро­сить у Шея: «Так вы не утверждаете, что отчет был правдивым?» Ответ Шея прозвучал неубедительно: «Это совсем не имеет отношения к делу... Правда это или нет, это не имеет отношения к цели замечания». Озадаченный ответом, ведущий спросил: «Как мож­но ссылаться на то, что может оказаться неправдой?» Шей продолжал в том же духе: «Их заключение... и все, что было сказано о 33 пациентах, даже если все это несправедливо, — что с того? Мы считаем, что сам факт опубликования их в журнале делает их до­стоверными; выводы правильные».

За время, пока проходили 19 слушаний, было представлено множество документов, включая на­писанное Ревичем опровержение отчета CAG. Часто эти материалы становились предметом устного раз­бирательства.

Опровержение Ревичем выводов отчета CAG, воз­можно, было наиболее важным документом всего слушания, поскольку доказывало чрезвычайную эф­фективность метода Ревича в лечении рака.

Если бы решение комиссии оказалось в пользу Ревича, это означало бы признание эффективности его метода. Комиссию более всего интересовало, ре­комендовал ли Ревич трем пациентам, от имени ко­торых предъявлены иски, хирургическое вмешатель­ство. Оценивая метод Ревича, члены комиссии исходили только из собственного опыта и отчета CAG, — нельзя сказать, что они были хорошо воо­ружены для принятия решения.

Комиссия задала Ревичу ряд вопросов, стараясь выяснить, следовал ли он общепринятым методам лечения. Поскольку комиссия не доверяла свидетель­ствам многочисленных пациентов и врачей, доказы­вающим эффективность его метода, исход слуша­ний был предопределен. Все понимали, что метод Ревича принципиально отличается от повсеместно практикуемых методик. Членам комиссии было труд­но принять такой совершенно новый подход к лече­нию, и они неоднократно интересовались, почему он не настаивал на хирургическом лечении этих трех пациентов, исходя из того, что любой метод лече­ния, не соответствующий принятым стандартам, может квалифицироваться как врачебная некомпе­тентность.

К концу 19-го слушания комиссия признала вину Ревича и рекомендовала совету регентов аннулиро­вать лицензию Ревича. Но тут произошли события, давшие Ревичу отсрочку.

До того как представлять Ревича, Ротблатт был пре­успевающим адвокатом, он представлял таких ответ­чиков, как взломщики Уотергейта, зеленые береты и др. Однако во время слушаний по делу Ревича он за­болел. У него был рак кожи с метастазами в мозг, но он держал это в секрете. Болезнь повлияла на его про­фессиональную деятельность: он терял бумаги, у него нарушилась речь, он забывал о заседаниях и иногда неадекватно вел себя в суде. Ко времени последнего слушания Ротблатт был уже тяжело болен, и на по­мощь пришел Сэм Абади из «Абади и Джафф».

Через месяц после заключительного слушания Ротблатт умер. Позднее Абади ссылался на тот факт, что у Ревича был некомпетентный защитник, по­скольку болезнь Ротблатта уже перешла в терми­нальную стадию.

Суд предоставил Ревичу еще одну попытку, что означало, что он сможет представить больше свиде­телей зашиты. Это было хорошо, поскольку к этому времени в пользу Ревича могли дать показания но­вые свидетели, являющиеся высококвалифицирован­ными специалистами. Ревича теперь представляли Абади и Джафф, талантливые молодые люди, гото­вые к продолжению трудной борьбы.

Но затраты на судебные разбирательства по трем гражданским искам и разбирательство в отделе по вопросам врачебной некомпетентности превысили финансовые возможности Ревича. Он все время за­висел от щедрости благотворителей, иначе оплатить счета не удавалось. Когда одни люди не могли боль­ше помогать Ревичу, на помощь приходили другие. Группа сторонников Ревича решила нанять адвоката Тони Денаро. Денаро подходил по двум причинам. Когда-то он вел расследования для отдела по вопро­сам врачебной некомпетентности и вскрывал пра­вонарушения в этой области. Поэтому предполага­лось, что он не побоится защищать Ревича. Кроме того, он согласился на очень скромный гонорар.

Те, кто полагался на Денаро, считали, что его знакомство с Отделом и методами его работы сослу­жат хорошую службу. К сожалению, у Денаро по­явились необычные идеи относительно того, как следует вести дело, которые могли обернуться про­тив Ревича и лишить его шансов выиграть — или по крайней мере возможности подать на апелляцию, Денаро решил, что, поскольку комиссия в любом составе не может быть знакома с методом Ревича, она в принципе не может выносить решение о его компетентности. Вместо того чтобы подготовить

почву для принятия такой позиции и проинформи­ровать комиссию о причине отсутствия клиента, Де­наро ничем не обнаружил своих намерений вплоть до первого слушания.

Позднее Денаро апеллировал к Комиссии по об­разованию (отдел по вопросам врачебной некомпе­тентности состоит в ее ведении) провести новые слу­шания. Он использовал все ту же сомнительную стратегию, и у всех пяти членов комиссии не остава­лось другого выбора, кроме как заявить, что штат больше не обязан назначать новые слушания. Они оставили в силе прежнее решение.

Нью-Йорский совет регентов принял окончатель­ное решение по рекомендациям комиссии отдела по вопросам врачебной некомпетентности. И снова сто­ронники Ревича начали кампанию по его защите. В результате совет регентов с перевесом в один голос постановил провести 5-летнюю проверку работы 92-летнего Ревича на определенных условиях. К концу этого периода должно было быть принято оконча­тельное решение.

По истечении 5 лет совет аннулировал лицензию Ревича на врачебную деятельность.

Харви Уаксман — грозный противник Ревича — любил ездить по Манхэттену в «роллс-ройсе». При малейшей возможности он рассказывал адвокату противоположной стороны о ручке, которую он вертел в руках: «Видите эту ручку? Она стоит 2 тыс. долларов». Помимо юридического он имел также медицинское образование, хотя и не практиковал с тех пор, как стал адвокатом. Его фирма «Пегалис и Уаксман» специализировалась на исках о врачеб­ной некомпетентности. Сам Уаксман любит повто­рять, что его фирма — крупнейшая в стране по та­кого рода тяжбам. Благодаря телевизионным ток-шоу, он, несомненно, является одним из са­мых известных атторнеев, представляющих истцов на таких процессах.

Будучи изобретательным, Уаксман не ограничи­вал свою обличительную деятельность залом судеб­ных заседаний. Он знал, что если штат Нью-Йорка аннулирует лицензию Ревича, он сможет использо­вать это как веский аргумент в инспирированных им гражданских исках против него. Казалось, он в своем рвении готов не оставить камня на камне.

31 мая 1984 г. Уаксман свидетельствовал на парла­ментских слушаниях под председательством конгрес­смена Клода ГТеппера. Слушания транслировались по телевизионным каналам 20 городов, включая Нью-Йорк. В письме, адресованном конгрессмену Пеппе-ру, профессор Харолд и д-р Ладас, смотревшие теле­передачу, писали, что «Уаксман выбрал одного врача, д-ра Эмануэля Ревича, и назвал его шарлатаном».

Супруги Ладас отметили также, что «Уаксман и его клиенты собираются выиграть процесс за счет давления на попечительский совет средствами масс-медиа, вынудить совет принять'решение быстро еще до того, как Ревич сумеет организовать собственную защиту».

Уаксману было хорошо известно, что большин­ство судебных экспертов квалифицируют заранее брошенное обвинение в шарлатанстве как клевет­ническое. Однако свидетельские показания, давае­мые перед Конгрессом, не подпадали под действие закона о клевете.

На процессе по иску Эдит Шнайдер в качестве свидетелей на стороне истца выступили два врача, связанных с Американским онкологическим обще­ством. Одним из них был д-р Херберт. По его соб­ственному признанию, он был членом Комитета по неоправданным методам, причем слова «неоправдан­ные методы», как он сам признал, были эвфемиз­мом, используемым вместо «шарлатанские методы».

Обычно свидетелей не допускают на судебные раз­бирательства до того момента, когда им дают слово, Херберт, имевший степень доктора права, присут-

ствовал в зале и наблюдал действия защиты за день до собственного выступления в качестве свидетеля. Уаксман знал об этом, но ничего не предпринял. Херберт был вызван для дачи показаний в качестве эксперта, но защиту не поставили в известность об этом свидетеле. Когда адвокат Ревича Сэм Абади за­явил протест в связи с тем, что защита не имела возможности предварительно опросить свидетеля, судья отклонила протест.

Судебные разбирательства регулируются бесчис­ленными правилами, которые должны обеспечивать их беспристрастность. Понятно, что если ответчику во время суда будут высказываться определения под­стрекательского или обвинительного характера, труд­но, просто невозможно обеспечить беспристраст­ность. В случае, если такие факты будут иметь место, на судье лежит обязанность вынести порицание сто­роне, позволившей себе оскорбительные выпады, и напомнить присяжным, что они не должны прини­мать во внимание замечания подобного рода. Если оскорбительные замечания носят вопиющий харак­тер или повторяются, это может стать основанием для объявления судебного разбирательства непра­вильным. Свидетели, имеющие юридическое обра­зование, не могут не знать этого.

Заняв свое место за трибуной, юридически под­кованный Херберт несколько раз обозвал Ревича шарлатаном, заявив: «Мы распознали в нем шарла­тана.., Мы считаем его одним из самых жестоких убийц в Соединенных Штатах Америки». После того, как Абади заявил протест, этот врач и судья повто­рил свое замечание, сказав: «Мы в главе «Самые жестокие убийцы» называем Эмануэля Ревича од­ним из главных убийц в стране».

Замечание Херберта помимо прочего еше и не со­ответствовало действительности. Херберт ссылался на книгу «Те, кто крадет здоровье», 1980 г., составлен­ную д-ром Барреттом. Книга представляет собой сборник нападок на хиропрактику, акупунктуру, вита­минотерапию и 20 разновидностей других нетради­ционных методов лечения, статьи написаны разны­ми авторами. Вступительное слово принадлежит перу популярной фельетонистки Энн Ландерс.

Статья об ааьтернативных методах лечения рака названа «Самые жестокие убийцы». В ней д-ра Ревича не называют ни «одним из главных убийц в стране», и как-либо в том же духе. В двух абзацах, посвящен­ных ему, дается очень краткое описание его теории без всякой оценки, за исключением повторения вы­водов, CAG относительно бесполезности его мето­да. Однако в них ошибочно утверждается, что Тра-фалгарская больница Ревича была закрыта по решению суда.

Возможно, самым поразительным в статье было то, что большинство утверждений не имели под со­бой никаких оснований. Так, авторы безапелляци­онно делают обобщения:

«Покровители шарлатанства часто становятся жер­твами эмоциональных связей с шарлатанами. Это могут быть теплота, интерес, дружеское отношение, энтузиазм и сочувствие... Шарлатаны, как правило, оказываются изолированны от научных учреждений и ассоциаций. Они не посылают отчетов о результа­тах своих работ в научные журналы... Шарлатаны, специализирующиеся на лечении рака, ссылаются главным образом на истории болезни людей, кото­рых они якобы вылечили... Попав под очарование шарлатана, эти люди верят, что им помогло именно его лечение... Многие книги о неоправданных мето­дах лечения написаны умно, и читателю кажется, что он извлекает полезную информацию, тогда как на самом деле это не соответствует действительнос­ти... Поддерживать неоправданные методы часто при­зывают ведущие шоу-программ, политиканы и дру­гие широко известные личности».

Книга, на которую д-р Барретт ссылался как на авторитетный источник, таковым не является. Она ско­рее пропагандирует взгляды самого д-ра Барретта и организованной им группы врачей, составляющих «Комитет долины реки Лихай против грабителей здо­ровья». Таким образом, «профессиональное» мнение Херберта, что д-р Ревич шарлатан и «один из глав­ных убийц в стране», базировалось не на научных знаниях или информации, почерпнутой из научно­го журнала, а на неточном цитировании недобросо­вестной статьи, автор которой точно не установлен. Давая показания по делу Шнайдер во время пер­воначального опроса, Херберт сказал, что он читал лекции «почти на всех медицинских факультетах Америки и Канады, а также на многих европейских медицинских факультетах». В таком качестве Херберт мог больше других влиять на умы студентов. В своих лекциях он проводил идею об отсутствии или суще­ствовании незначительной связи между диетой и ра­ком, что в настоящее время в свете самых последних исследований Национального института раковых за­болеваний выглядит по меньшей мере странно.

Уаксман спросил Херберта: «Существуют ли ка­кие-либо утверждения Американского онкологичес­кого общества, имеющие отношение к делу?» Ответ Херберта проливает свет на то, почему другие врачи опасались принимать сторону Ревича или направ­лять к нему пациентов: «Да. Мы письменно указали на него как на шарлатана 20 лет тому назад. Мы в течение 20 лет пытались заставить штат Нью-Йорк отобрать у него лицензию...»

Имеющий большой опыт и влияние д-р Херберт выступает как большой авторитет, когда говорит об Американском онкологическом обществе и его по­зиции в отношении шарлатанства.

Слова Херберта «мы (Американское онкологичес­кое общество) письменно указали на него как на шарлатана 20 лет тому назад» могут относиться к статьям рубрики «Неоправданные методы» от 1961 или 1971 г., которые были почти идентичны. То, что Аме­риканское онкологическое общество пыталось ли­шить Ревича возможности практиковать в то самое время, когда оно приклеило его методу ярлык «нео­правданный»., показывает, что «неоправданный» в понимании Американского онкологического обще­ства может означать «шарлатанский».

Член комитета АОО по разоблачению шарлата­нов сказал присяжным: «Он лжет, когда заявляет, что имеются доказательства эффективности метода, и лжет, заявляя, что добивается улучшения».

Д-р Лоренс Лешан упомянул о том, что он нео­днократно наталкивался на нежелание врачей риско­вать собственной карьерой, изучая метод Ревича. Эн­тузиазм, с которым Херберт нападал на д-ра Ревича, показывает, что эти страхи были не напрасными.

Против Ревича свидетельствовал еще один врач, связанный с АОО. На время дачи показаний д-р Ро­берт Тоб занимал одну из семнадцати профессорс­ких должностей, спонсируемых Американским он­кологическим обществом. Тоб заявил, что считает выводы отчета CAG авторитетными, поскольку он опубликован в ЖАМА, и на этом основании можно утверждать, что метод Ревича не представляет цен­ности.

Был ли д-р Тоб членом комитета АОО по разоб­лачению шарлатанов, осталось неизвестным. АОО дер­жит в секрете имена членов этого комитета, что по­зволяет им выступать в качестве свидетелей, не афишируя роль самой АОО. Выступление именно Тоба в качестве свидетеля истца, тогда как в Амери­ке практикуют сотни тысяч других врачей, согласу­ется с заявлением Херберта относительно желания АОО лишить Ревича лицензии.

В деле Зайевски д-р Питер Байефф использовал те же аргументы, что и Тоб, заявив, что статья в ЖАМА — это авторитетно и она является достаточным основанием, чтобы заявить о бесполезности ме­тода Ревича. Поскольку сам Ревич пренебрег этим замечанием, Байефф заявил присяжным, что счи­тает лечение Ревича причиной смерти Зайевски.

Выступление самого Ревича только облегчило за­дачу присяжных. Насколько хорош он был как врач, настолько беспомощен как стратег и как свидетель.

Ревич пытался использовать судебные процессы для того, чтобы рассказать аудитории о своем методе лечения. Ни его собственные адвокаты, ни адвокаты истцов не смогли, как ни пытались, заставить Реви­ча отвечать на задаваемые ему вопросы. Иногда его ответы не имели никакого отношения к вопросам. В его словах порой содержалась чрезвычайно ценная информация, но оценить ее мог только тот, кто был хорошо знаком с его работами.

Ситуацию осложняло еше и то, что, возможно, в результате стресса английский язык Ревича стал очень плохим. Его английский иногда невозможно было понять, чего нельзя сказать о написанном им в то время докладе. Магнитофонные записи лекций того времени также показывают, что стресс, вызванный судебными процессами, мог повлиять на его речь. Каковы бы ни были причины, его поведение не шло на пользу делу.

У присяжных могло появиться убеждение, что он что-то скрывает или некомпетентен. В деле Зайевски, если судить по откровенным замечаниям сбитого с толку судьи, присяжные быстро потеряли интерес к показаниям, Хотя они слышали критические замеча­ния и, возможно, были настроены против Ревича, замечания судьи были тем не менее корректны.

Несмотря на то, что Ревич проиграл оба дела Шнайдер и Зайевски на стадии судебного разбира­тельства, Уаксман не преуспел ни с одним иском против него. Третье исковое заявление от имени Энн Рекк и ее мужа было взято обратно и не дошло до стадии разбирательства. Атторнеи Сэм Абади и Рик Джафф убедили апелляционный суд в каждом из случаев, что пациенты заранее знали, что лечение, которого они добивались, связано с определенным риском, и были готовы рисковать. В своих решениях суд указал, что пациенты имели право пойти на это.

В каждом случае апелляционный суд указал в ре­шении, что судья нижестоящего суда должен был про­инструктировать присяжных об этом праве и напра­вил дела на повторное слушание. По делу Шнайдер, которое вел Сэм Абади, апелляционный суд выска­зался так:

«Мы не видим причин, по которым информиро­ванному пациенту непозволительно было бы при­нять решение не обращаться за традиционным лече­нием и искать нетрадиционное ... Решение отказаться от операции и химиотерапии, принятое информи­рованным пациентом, соответствует праву человека самостоятельно решать, как поступить с собствен­ным телом».

Д-р Фромпович, пишущий для «Журнала орто-молекулярной медицины», сказал, что решение, вы­несенное федеральным апелляционным судом по делу Шнайдер, «можно внести в список исторических событий, связанных с отстаиванием прав человека». В своей книге «Индустрия рака» д-р Мосс называет это решение эпохальным, Это решение дало всем па­циентам равные права с пациентами врачей основ­ного направления в медицине.

После того, как Херберт на стадии приобщения доказательств потерпел неудачу, Уаксман и его кли­енты отказались от дальнейших попыток добиться успеха в деле Шнайдер. В первый раз адвокаты Реви­ча смогли использовать Херберта в интересах Ревича. Во время первого расследования по делу Шнайдер Херберт изображал удивление. Как и во время пер­вого слушания дела Шнайдер, показания давались под присягой.

Причиной того, что Херберт перестал быть опас­ным противником, стали вопросы атторнея Джаф-фа относительно эксперимента по лишению орга­низма фолиевой кислоты, который Херберт якобы проводил на себе. Известно, что значительный не­достаток фолиевой кислоты может привести к повреждению мозга. Если бы Джафф вынудил Хербер­та признаться в такой возможности, присяжные могли бы засомневаться в том, что он вообще может быть свидетелем. Джафф сказал, что когда он спро­сил Херберта об этом якобы имевшем место экспе­рименте, тот «совсем спятил».

На последующие вопросы Херберт отвечать отка­зался. Судья Джон Сприззо вынес решение, по ко­торому ему следовало давать показания в федераль­ном магистрате. Однако ко времени дачи показаний Херберт, связанный с больницей Администрации по делам ветеранов, явиться не смог. Вместо того, чтобы просить суд о переносе даты, Уаксман вывел Херберта из числа свидетелей, выставленных ист­цом. Вскоре дело Шнайдер было закрыто — спустя 8 лет после его возбуждения!

Ревич одержал верх и при пересмотре дела Зайев-ски. В феврале 1994 г. новая коллегия присяжных пос­ле 2-часового обсуждения решила дело в его пользу. Хотя гражданские иски были выиграны и потеря лицензии была, по крайней мере, отложена, трудно было бы назвать пережитые невзгоды победой на­уки, победой пациентов и самого Ревича. Конечно же, чувство собственного достоинства, целостность его натуры остались при нем, потому что все эти годы его основной заботой было лечение больных. Боб Уайлден говорил мне в те дни: «Когда вокруг него бурлило море хаоса, он оставался островком

спокойствия».

Было бы неправильно думать, что Ревича разда­вили. Ревич сделал для человечества слишком много, чтобы поступки других людей как-то повлияли на его вклад. В 1936 г., тогда Джессе Оуэнз на летних олимпийских играх в Берлине выполнял последний прыжок, судья объявил, что он заступил линию во Бремя первых двух попыток. По легенде, перед пос­ледним прыжком Джессе провел свою собственную линию, впереди официальной. Несмотря на допол­нительное осложнение, его последний прыжок был настолько хорош, что заслужил золотой медали. Подобным же образом д-р Ревич должен был доказать своим судьям, что его возможности как врача и уче­ного превышают их возможности остановить его. Он набрал высоту и приземлился чемпионом.

Проиграли мы. Конечно, есть медицинское уч­реждение, Центр науки о жизни Ревича (Revici Life-Science Center) в Манхэттене, где его метод продол­жает существовать. Но не это виделось Ревичу — единственная дверь, куда может постучать любой че­ловек. Его противники лишили нас доступа к меди­цине, обладающей неизмеримо большими возмож­ностями, чем ныне существующая. Это нас, а не Ревича сокрушили. Поэтому мы, а не он, должны что-то предпринимать, чтобы изменить существую­щее положение вещей.

Д-р Ревич трудился на протяжении целого столе­тия, чтобы дать людям то, что будет служить им века, и придет день, когда его дар будет принят и понят. От нас зависит, окажемся ли мы среди тех, кто су­меет воспользоваться плодами его усилий.

Несомненно, многие врачи хотели бы иметь воз­можность использовать метод Ревича. Но, как вы пой­мете из следующей главы, нам не следует ожидать, что они способны пойти впереди всех, прокладывая дорогу остальным.

Не называйте мое имя!

Джоъеф Рансохофф, доктор медицины, процитированный доктором Сеймуром Бреннером
Мы уже упоминали о нежелании выдающегося ней­рохирурга д-ра Джозефа Рансохоффа связывать свое имя с именем Ревича даже после того, как он убедился, что трое из его неизлечимых пациентов удиви­тельным образом выздоровели в результате лечения у Ревича. Легко критиковать за такую предусмотритель­ность, но следует помнить, что его карьера была по­ставлена на карту. Неважно, насколько популярен врач, в одиночестве ему не выстоять против раковой индустрии стоимостью в 100 млрд долларов. Судеб­ные процессы, остракизм и выступления энтузиас­тов-защитников Американского онкологического общества могут разрушить чью угодно практику.

Мы уже видели противоречивое поведение д-ра Галбрейта, который успешно использовал метод Ревича в течение 9 лет, писал президенту Эйзенхау­эру, лечил у Ревича свою жену под вымышленным именем, а затем вдруг поставил свое имя под отче­том CAG. При этом д-р Галбрейт был президентом Медицинского общества Нассау и президентом Ме­дицинского общества штата Нью-Йорк.

Они были не единственными врачами, ощутивши­ми отношение медицинской общественности к Реви­чу. Первым был Раймонд Л. Браун, доктор медицины, который в течение 2 лет работал в Онкологическом центре Слоуна — Каттеринга. Он хотел ознакомиться с новыми методами лечения, которые остались за пре­делами основного направления развития традицион­ной медицины. В связи с этим он решил в свое свобод­ное время посетить Трафалгарскую больницу Ревича вместе с двумя врачами из разных подразделений Сло­уна — Каттеринга. Но оба молодых доктора отказались поехать из-за угрозы лишиться места после посещения Ревича. По словам д-ра Брауна, «их руководители ска-зал и, что, если они хотя бы появятся в офисе этого человека, ноги их не будет в Слоуне —Каттеринге».

Другой пример. В письме Артура Холлеба, вице-пре­зидента АОО, говорилось, что решение исследовать действие препарата Laetril в Центре Слоуна — Катте­ринга вызывает недоумение. Холлеб предлагал сотрудни­кам Гуда проконсультироваться с АОО, прежде чем принять решение о дальнейшем изучении Laetril.

Через неделю Гуд заявил, что «на настоящее вре­мя нет свидетельств тому, что Laetril оказывает ка­кое-то воздействие на рак», несмотря на то, что ра­нее в лаборатории Слоуна — Каттеринга были полу­чены результаты, свидетельствующие об обратном. Исследования продолжались. После нескольких опы­тов в Центре, показавших преимущество этого пре­парата в лечении спонтанного рака у мышей, и од­ного недобросовестно проведенного опыта, не дав­шего положительных результатов. Институт иссле­дований раковых заболеваний Центра Слоуна — Каттеринга дал заключение о неэффективности пре­парата Laetril.

Д-р Кенаматцу Сугинара, очень уважаемый уче­ный, руководивший испытаниями препарата, не со­гласился с официальным заключением относитель­но эффективности Leatrile. На следующий же день после того, как он публично выразил свое несогла­сие, он был уволен.

Д-р Браун имел возможность лично убедиться в достоинствах метода Ревича. В 1971 г. он привез к Ревичу свою сестру, у которой обнаружили рак мо­лочной железы. Ей назначили хирургическую опера­цию с последующим облучением. Операция была от­ложена на 6 недель, в течение которых она лечилась у Ревича — ей ежедневно делали инъекции препара­та, разработанного им.

При исследовании материала, полученного во время операции, оказалось, что в нем нет раковых клеток, определились только очаги диплазии.

Патологоанатом сказал, что никогда не видел ни­чего подобного. Образец не содержал явных рако­вых клеток, но все клетки были дисиластическими. Сестра Брауна, человек, далекий от медицины, рас­сказывала: «Приблизительно через полчаса после укола у меня появилось тянущее ощущение в гру­ди, в области опухоли и выше, в области шеи. В правой груди был небольшой участок, где появи­лись такие же ощущения; примерно с полчаса что-то дергало и вытягивало».

Спустя 25 лет после лечения у Ревича сестра д-ра Брауна оставалась живой и здоровой, опухоль не ре­цидивировала.

Следующий пример показывает, до какой степе­ни руководители комитета по исследованиям рако­вых заболеваний ополчились против Ревича. Д-р Браун снабдил автора материалами переписки с Ме­мориальным институтом Розуэлл-парка, онкологи­ческой больницей, входящей в десятку ведущих он­кологических клиник страны.

Поскольку Браун знал о негативном влиянии имени Ревича на оценку результатов исследований, он по­слал письмо директору института доктору медицины Джералду Мэрфи с просьбой проверить лично для него два вещества, BNR и ТТ. Браун намеренно сооб­щил д-ру Мэрфи, что оба препарата не оказывали воздействие на больных раком крыс, хотя доподлин­но знал обратное. Он также не упомянул, что автор­ство веществ в действительности принадлежит Ревичу. Из письма д-ра Мэрфи бьыо ясно, что он взвол­нован данными исследований: «Хотя мне и сказали, что ТТ не работает на крысах, есть некоторые очень впечатляющие результаты воздействия вещества на опухоли животных данной линии»,

Вскоре после этого д-р Браун дал понять, что ТТ разработано Ревичем. Исследование было немедленно прекращено. Спустя много лет письмо д-ра К. Уилья­ма Онгста, в то время бывшего директором Розуэлл-парка, было представлено в качестве свидетельства против Ревича во время слушания в комитете по вопросам врачебной некомпетентности. Онгст выб­рал из письма д-ра Брауна к Мэрфи то место, где Браун указывал, что BNP не работает на крысах (Исследование показало, что BNP ускоряет рост раковых опу­холей у крыс и вызывает образование в клетках вакуолей. Вакуоли появляются при нарушении катаболизма. BNP — препарат, проти­вопоказанный при сдвиге обмена веществ в сторону усиления ката­болизма. Поэтому отрицательные результаты, полученные Онтстом на BNP, были фактически подтверждением теории дуализма, двой­ственной природы рака, созданной Ревичем.), но не упомянул препарат ТТ.

Д-р Онгст также не упомянул о «впечатляющих результатах» при исследовании ТТ. В своей книге «Рак, СПИД и медицинский истэблишмент» д-р Браун пи­шет, что Розуэлл-парк с тех пор отрицает, что ког­да-либо проводили исследования препарата ТТ.

История одного из широко признанных ученых может продемонстрировать, почему никто не хотел рисковать, поддерживая открытия Ревича. В декабре 1989 г. на обложке журнала «Исследования раковых заболеваний: Официальный журнал Американской научно-исследовательской онкологической ассоциа­ции» появилась фотография профессора Джералда Шраузера. Он был также экспертом «Нью-Йорк тайме», которому было поручено дать авторитетную оценку исследованию профессора Уилла Тейлора по СПИДу.

Профессор Стэнфордского университета ректор Американского колледжа токсикологии Ферст, при­знанный открыватель в области исследования рака, сказал: «Когда дело доходит до селена, я полагаюсь на Шраузера. Возможно, он знает о селене больше, чем кто-нибудь другой во всем мире». Шраузер по­пытался объяснить, почему Ревич встретился с та­ким сопротивлением современников: «Ревич создал свои собственные лекарства прежде, чем кто-либо смог подумать о них. По этой причине любой, кто сделал бы что-нибудь подобное, был бы назван шарлатаном».

Несмотря на то что Шраузер не решался открыто выступить на стороне Ревича, он ставил ученого в один ряд с Гиппократом, Галеном и Парадельсом. Одним из врачей, пострадавших в результате про­ведения испытаний метода Ревича, был Леонард Гольдман, доктор медицины, радиолог. В письме, написанном в январе 1986 г. и адресованном совету регентов штата Нью-Йорк, д-р Гольдман писал, что начал интересоваться работами Ревича в начале 50-х годов. Один из его бывших пациентов великолеп­но реагировал на лечение у Ревича. Гольдман посе­тил больницу, где познакомился с другими пациентами Ревича, больными раком, «многие из которых выглядели гораздо лучше и смогли отка­заться от опиатов».

Д-р Гольдман получил от Ревича разрешение на проведение собственного исследования. В письме он сообщает о пациентке с опухолью мозга, сформи­ровавшей отверстие в костях черепа: «Опухоль ис­чезла, и женщина смогла вернуться к активному об­разу жизни». Гольдман представил результаты, по­лученные на собственных пациентах, вниманию Американской медицинской ассоциации. «Един­ственным результатом было временное прекраще­ние моей изначальной программы в больнице в Куинсе», — писал он в 1986 г.

Мы уже знаем, что д-р Джон Хеллер боялся поте­рять место в Слоун — Каттеринге в случае, если бы он предложил использовать там лекарства Ревича. Со­противление исходило от администрации этого элит­ного онкологического центра.

Все изложенные здесь факты собраны человеком, который не является профессионалом в проведении рас­следований и, следовательно, многое мог упустить. Не­известно, сколько было еще подобных разговоров. Но мы знаем, что основные фигуранты боятся выс­тупить на стороне Ревича по причинам, не связан­ным с медициной. Совершенно очевидно, что внут­ри промышленности, работающей на медицину, царит атмосфера преследований и закрытости, ко­торая лишает вас и меня преимуществ медицины Ревича.

Отдельные практикующие врачи не в состоянии выстоять против сил, которые контролируют судьбу медицины Ревича. Будь это штат, Американское он­кологическое общество, ЖАМА или «Комитет до­лины реки Лихай против шарлатанов», несомненно одно — противники Ревича хорошо финансируются. Врач-одиночка не имеет таких возможностей, лю­бому из докторов невероятно трудно гордо встать под знамена Ревича. И они молчат — во вред пациен­там.

Несмотря на все сказанное, в течение всего пери­ода разбирательств всегда находилось несколько че­ловек, которые не отступали. Этого было недоста­точно, чтобы победить, но этого было достаточно, чтобы сохранить надежду или, по крайней мере, вы­жить. Вы уже узнали о некоторых из них. В следую­щей главе вы узнаете о других людях, которые не стали прятаться от правды.