Глава 3. Действия советской власти по искоренению сторонников фашистского режима в Эстонии

Так как сотрудничество жителей оккупированных территорий с немецкими войсками имело различные формы и проявления, то, соответственно, и меры к ним были различны. Были те, кто, пойдя на службу оккупантам, работал в административных органах, были те, кто, получив из рук немецких властей оружие, служил в полицейских формированиях или частях немецкой армии. Были и те, кто в условиях оккупации занимался тем же, чем и раньше: преподавал, лечил, работал на производстве¹⁵⁴.

Такое многообразие форм требовало дифференцированного подхода к наказанию за сотрудничество с врагом. Допустим учителя или агронома, который при оккупации продолжал свою деятельность, нельзя было наказывать так же строго, как и участника карательных операций. И дифференцированный подход был отражен в документах, которые регламентировали репрессивную деятельность органов НКВД-НКГБ СССР на освобождённой территории.

И таким документом стал изданный еще в 1941 году приказ. Приказ вышел 12 декабря 1941 года после начала победного контрнаступления, имел номер № 001683 и назывался «Об оперативно-чекистском обслуживании местностей, освобожденных от войск противника»¹⁵⁵.

Согласно данному приказу в круг обязанностей создаваемых в освобожденных районах территориальных управлений НКВД входило «через агентов, осведомителей и партизан, а также честных советских граждан установить и арестовать предателей, изменников и провокаторов, как состоявших на службе немецких оккупационных властей, так и способствовавших им в проведении антисоветских мероприятий и преследовании партийно-советского актива и честных советских граждан… Выявляемых лиц, причастных к антисоветской работе, немедленно арестовывать и предавать суду»¹⁵⁶.

В дальнейшем этот приказ был дополнен. 18 февраля 1942 года вышли нормативные документы, дополнявшие этот приказ, в которых говорилось, что аресту и, впоследствии, суду подвергались все сотрудники административных органов и созданных оккупантами вооруженных формирований; граждане, чье сотрудничество с оккупантами было незначительным, брались под наблюдение, однако не репрессировались¹⁵⁷.

С течением времени издававшиеся документы по этому поводу становились еще более дифференцированными¹⁵⁸. Это подтверждается, например, документом, изданным 19 апреля 1943 года Президиумом Верховного Совета СССР. Это был указ, который предусматривал ужесточение наказания для нацистов и местных коллаборационистов за участие в убийствах и истязаниях советских военнопленных и гражданского

населения. В данном указе между изменниками Родины и пособниками врага делались различия. Изменники, уличенные в преступлениях против мирного населения и военнопленных, так же как и преступники-нацисты, подвергались смертной казни через повешение. Пособников врага, уличенных в оказании содействия в совершении расправ и насилий над гражданским населением и пленными красноармейцами, ждала ссылка на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет¹⁵⁹.

Одновременно с ужесточением наказания для тех, кто участвовал в уничтожении мирного населения и военнопленных, начали смягчаться наказания для тех, кто в подобных преступлениях замешан не был.

11 сентября 1943 года была издана совместная директива НКВД и НКГБ СССР, в которой был обозначен новый подход к репрессиям против коллаборационистов. Согласно этой директиве, аресту подлежали офицеры коллаборационистских формирований, те из рядовых, кто участвовал в карательных операциях против мирного населения, перебежчики из Красной Армии, бургомистры, крупные чиновники, агенты гестапо и абвера, а также те из сельских старост, кто сотрудничал с немецкой контрразведкой¹⁶⁰.

Всех прочих коллаборационистов, достигших призывного возраста, направляли в проверочно-фильтрационные лагеря. Там они проверялись на тех же условиях, что и вышедшие из окружения бойцы Красной Армии и военнопленные. Те, кто еще не достиг призывного возраста, но попадал под определения коллаборациониста, согласно директиве от 11 сентября 1943 года освобождались, но продолжали оставаться под наблюдением НКГБ.

После Победы советская власть столкнулась с новым аспектом проблемы коллаборационистов. Ситуация сложилась такая, что на территории бывшего Рейха оставались миллионы советских граждан. Подавляющее большинство за пределы СССР были вывезены насильно: остарбайтеры, заключенные концлагерей, военнопленные. Но также были и те, кто добровольно ушел с немецкими войсками из опасения возмездия за сотрудничество с врагом. Также часть народа не просто сотрудничали, а были на службе у нацистов, действуя в «национальных легионах», дивизиях войск СС.¹⁶¹

По этому поводу было принято достаточно простое решение – уже опоминающиеся проверочно-фильтрационные лагеря. Окончательная судьба репатриантов-коллаборационистов была определена постановлениями ГКО № 9871 с от 18 августа 1945 г., СНК СССР от 21 декабря 1945 года и Совета Министров СССР от 29 марта 1946 года¹⁶². Согласно этим постановлениям из проверочно-фильтрационных лагерей данные люди были направлены на шестилетнее спецпоселение. Как и в случае с депортациями народов 1943 — 1944 гг., советское руководство в настоящем случае отказалось от принципов индивидуального наказания, предпочтя в целом более мягкое коллективное наказанием.

В годы Второй мировой войны Кремль активно занимался балтийским вопросом как в военном, дипломатическом, так и во внутриполитическом плане. Особое значение этот вопрос приобрел в конце 1943 года и в 1944 году, когда советские войска подошли к границам Балтии, а впереди ожидалась военная кампания Красной армии в целях «освобождения» территории Эстонии, Латвии и Литвы¹⁶³.

Коллаборационизм в прибалтийских республиках имел свою специфику, отличавшую его от коллаборационизма на территории России, Украины и Белоруссии. В республиках Прибалтики процент сотрудничающих с немецкими войсками был более высоким. Сформированные из прибалтов подразделения вспомогательной полиции отметились в масштабных карательных операциях против мирного населения России и Белоруссии, охраняли концлагеря от Ленинградской области на севере до Сталинградской на юге, участвовали в боях против Красной Армии на фронте¹⁶⁴.

Только в Эстонии нацистами было сформировано 26 батальонов «вспомогательной полиции», 6 полков пограничной стражи, 20-я дивизия войск СС¹⁶⁵. По данным эстонского историка Марта Лаара, в общей сложности к середине 1944 года «общее количество эстонцев в рядах Германской Армии составило около 70 000 человек»¹⁶⁶.

Кроме того, десятки тысяч эстонцев являлись членами т.н. отрядов «самообороны» — «Омакайтсе»¹⁶⁷.50 Члены «Омакайтсе» участвовали в облавах на оказавшихся в окружении советских военнослужащих и партизан, арестовывали и передавали немецким властям «подозрительных лиц», несли охрану концлагерей, участвовали в массовых расстрелах евреев и коммунистов.

В Прибалтийских странах, и в частности, в Эстонии коллаборационизм отличался не только массовостью, но и своими мотивами. И если для населения России, Украины и Белоруссии сотрудничество с немцами было способом выжить в условиях реализуемой нацистами политики геноцида, то для эстонского населения и отношение немецких оккупантов было к ним другое, то, соответственно, и население видело в Германии свободу от «советского оккупантства». И так как нацистская политика была существенно мягче, то и том, что сотрудничество было вынужденное, говорить не приходилось. Так, например, батальоны «вспомогательной полиции» в Прибалтике формировались не из военнопленных, вынужденных выбирать между нацистской формой и голодной смертью, а из добровольцев¹⁶⁸.

Несмотря на эту специфику, юридически прибалтийские пособники нацистов попадали под действие директивы НКВД и НКГБ СССР № 494/94, не совершившие преступлений рядовые коллаборационисты формирований репрессиям не подвергались¹⁶⁹. И ведение такой политики вместе с успехами Красной Армии способствовало тому, что в прибалтийских коллаборационистских формированиях пошло частичное разложение.

Уже в 1944 году военнослужащие прибалтийских формирований стали переходить на советскую сторону, причем это явление приобрело заметный характер. Стоит учесть, что карателям, которые на оккупированной территории расправлялись с мирными жителями, рассчитывать на пощаду не приходилось. Но те эстонцы, которые были мобилизованы в 1943-1944 годах, не стремились воевать на стороне фашистской Германии.

«Эстонский глава правительства, генерал Данкерс, выразил полную поддержку в борьбе за свободу своей родины. Правда, он не мог воспрепятствовать тому, что все больше эстонских солдат, в том числе целые подразделения полиции, стали перебегать к противнику», — иронизировал впоследствии летописец группы армий «Север» Вернер Хаупт¹⁷⁰.

По его данным, только за один месяц из 4-го и 6-го эстонских пограничных полков на советскую сторону перешло 6 офицеров и 923 рядовых¹⁷¹.

Применение директивы № 494/94 к эстонским коллаборационистам имело некоторый эффект. Но в преддверии освобождения Прибалтики руководство НКГБ СССР решило, что необходимо сделать более точным механизм репрессий против эстонских коллаборационистов. Это было сделано в директиве об организации агентурно-оперативной работы на освобожденной территории прибалтийских республик, подписанной наркомом госбезопасности СССР Меркуловым 3 марта 1944 года¹⁷².

«В целях правильной организации оперативно-чекистской работы при очистке освобождаемой территории Прибалтийских советских республик от вражеских агентов, ставленников и пособников немецко-фашистских захватчиков, предлагаем руководствоваться следующим:

1. Немедленному аресту подлежат:

1) личный состав и агентура действовавших в Прибалтике разведывательных и контрразведывательных органов немцев: «Абверштелле-Остланд» в Риге, «Абвернебенштелле» — Таллин, так называемое «Бюро Целлариуса», морской и воздушной разведок (реферат «Марине» и «Люфт»); разведывательных и диверсионных школ в Лейтсе, Кейла-Юа, Мыза-Кумна, Вихула и др.;

2) командный, руководящий и оперативный состав созданных немцами полицейских батальонов, «полиции самоуправления» и полицейских школ;

3) руководящий состав тюрем, концентрационных лагерей, лагерей для советских военнопленных и лица, выполнявшие в них полицейские функции;

4) военные коменданты уездов, волостей и сельских общин;

5) прокуроры, следователи и члены военных судов, верховного трибунала, апелляционных палат, окружных судов;

6) руководящий состав рейхскомиссариата и созданных немцами органов центрального самоуправления: директора департаментов, основные референты и члены «Совета сельского хозяйства»;

7) руководители областных, окружных, уездных дум и управ, уполномоченные советников центрального самоуправления;

8) волостные, общинные начальники бургомистры, активно содействовавшие немецким властям;

9) руководители крупных хозяйственных и административных организаций, созданных немцами («Ост-Банк», «Хозяйственная камера», «Викадо» и т.п.);

10) руководителей центрального аппарата созданных немцами профсоюзов и бирж труда;

11) члены уездных (и выше) комитетов созданных немцами различных организаций по оказанию содействия оккупационным властям: «Союз взаимной помощи», «Союз трезвенников», «Спортивный совет физкультуры», «Союз юных крестьян», члены комитетов по оказанию помощи «солдатам, находящимся на восточном фронте, и семьям сосланных в Сибирь»;

12) редакторы газет, журналов и авторы антисоветских статей, опубликованных в печатных органах оккупационных властей;

13) организаторы, экскурсоводы и «активисты-агитаторы» различных антисоветских передвижных выставок и стендов;

14) руководящий состав и активные участники антисоветских националистических организаций: «Железный волк», «Вольдемаросовцы», «Вабс», «Тевияс-Сарге», «Перконкруст», «Шаулю-Саюнга», «Кайтселиит», «Айзсарги», отряды «самоохраны», «Единый фронт активистов», «Литовская национал-социалистическая партия», «Гитлер-Югенд», «Омакайтсе», «Таутининки», «Измаалит», «Крестьянский союз», «Партия центра», «Ляудининки», «Нео-Литуания», «Литува» и др.;

15) участники банд, организованных немцами в первые дни войны, проводившие боевые действия в тылу Красной Армии («Зеленые братья», «Батальон Эрна II», «Лесные братья» и др.);

16) члены немецких националистических организаций («Культурфербанд», «Маншафт», «Крафт-дурх-фрейде» и др.), а также немцы, записавшиеся в период репатриации на выезд в Германию, но впоследствии отказавшиеся выехать;

17) руководящий и административный аппарат созданных немцами еврейских гетто;

18) командный состав «Русской освободительной армии» (РОА), «Русских отрядов СС» и других формирований, созданных немцами из числа военнопленных;

19) офицеры (от командира взвода и выше) созданных немцами национальных прибалтийских частей, предназначенных для борьбы с Красной Армией.

2. Арест представителей католической, лютеранской, православной церквей, сектантских и других религиозных организаций производить только при наличии проверенных данных об их активном сотрудничестве с немецкими разведывательными и контрразведывательными органами.

Аресты церковных и сектантских руководителей, имеющих большой авторитет среди верующего населения (епископы, видные ксендзы и священники), производить только с санкции НКГБ СССР.

3. Рядовых участников антисоветских организаций, групп и других формирований взять на оперативный учет и обеспечить агентурным наблюдением. Арест их производить в общем порядке при наличии конкретных данных об их антисоветской активности»¹⁷³.

Из вышеприведенной директивы (от 3 марта 1944 года) следует, что она не меняла положений директивы № 494/94. Это была конкретизация той ситуации, которая сложилась в Прибалтике.

После освобождения Прибалтики органы НКВД-НКГБ стали проводить репрессии на территории Эстонии, но вскоре стало понятно, что работа предстоит весьма масштабная. В органах власти стали возникать сомнения по поводу актуальности для данной территории применения директивы № 494/94. То есть сомнения возникли по поводу того, что стоит ли подвергать репрессиям рядовых коллаборационистов, которые не были замешаны в преступлениях против мирных жителей и военнопленных.

5 октября 1944 года начальник Управления контрразведки «Смерш» Ленинградского фронта генерал-лейтенант Быстров отправил в Москву докладную записку, в которой предлагал провести массовые репрессии против членов эстонской организации «Омакайтсе»¹⁷⁴.

Как уже известно, из вышеизложенных глав, численность «Омакайтсе» составляла не менее 90 тысяч человек. Причем если в 1941 — 1943 гг. в формирования «Омакайтсе» входили только добровольцы, то с февраля 1944 года в эти формирования мобилизовывались все мужчины от 17 до 60 лет¹⁷⁵. И так как на стороне противника сражалось большее количество мужчин, начальник контрразведки Ленинградского фронта по факту выдвинул предложение о высылке за пределы Эстонии значительной части мужского населения. И данное предложение можно считать началом подготовки массовой депортации по образцу депортаций «возмездий» 1943-1944 гг¹⁷⁶.

Но в Кремле подобное предложение принято не было, и репрессии против эстонских коллаборационистов проводились исключительно в индивидуальном порядке – в полном соответствии с директивной № 494/94. Под пресс репрессий попадали в основном офицеры, руководящие работники гражданской администрации и те, чье участие в преступлениях против мирных граждан было доказано. И последних было достаточно много.

О масштабах репрессий против коллаборационистов в Эстонии можно судить по направленному в Государственный комитет обороны сообщению наркома госбезопасности СССР В. Меркулова от 14 ноября 1944 года¹⁷⁷.

«За период работы на освобожденной территории Эстонии до 6-го ноября т.г. органами НКГБ было арестовано всего 696 человек. В результате пересмотра имеющихся разработок, усиления агентурной работы и следствия дополнительно за период 420 человек (сведения о проведенных операциях в уездах еще полностью не получены).

Таким образом, на 14-е ноября арестовано всего 1116 человек, из них по гор. Таллину — 575 человек. В числе арестованных: агентов разведывательных и контрразведывательных органов противника — 48 человек; официальных сотрудников разведывательных и контрразведывательных органов противника — 97 человек; участников эстонской националистической военно-фашистской организации «Омакайтсе» — 421 человек; предателей, немецких ставленников и пособников — 206 человек; разного антисоветского элемента — 344 человека»¹⁷⁸. В приложении № 5 указаны данные по арестам на декабрь 1944 года¹⁷⁹.

В данном сообщении указаны репрессии, которые осуществлялись органы НКГБ. Согласно данным, содержащимся в Государственном архиве РФ, с 1 октября по 31 декабря органам НКВД ЭССР было задержано 356 «лесных братьев», членов «Омакайтсе» и полицейских, 620 военнослужащих немецкой армии и 161 бывших красноармейцев, сражавшихся на стороне немцев¹⁸⁰.

И, следовательно, можно говорить о том, что общая численность арестованных НКВД-НКГБ в Эстонии в 1944 году составляла с общей сложности 3,5 тысячи человек. Около 2 тысяч (60%) составили коллаборационисты¹⁸¹. Из вышеприведенных данных можно сделать вывод, что аресту была подвергнута лишь небольшая часть тех, кто служил в коллаборационистских формированиях.

Конечно, в 1944 году репрессии против эстонских коллаборационистов не закончились. В последующие года происходили и аресты, и расправы. В 1945-1946 годах в Эстонии органами НКВД-МВД по антисоветским обвинениям было арестовано 3445 и 573 человека соответственно.

Кроме того, в 1945 году было арестовано 286 человек уголовного и «прочего преступного элемента», а в 1946 году — 314 человека. Таким образом, общее число арестованных органами НКВД — МВД ЭССР в 1945 году составило 3731 человека, а в 1946 году — 887 человек. Из этого числа в 1945 году было арестовано 1476 немецких ставленников и пособников (около 40% от общего арестованных). В 1946 году по этой категории было арестовано всего 30 человек (3,3% от общего числа арестованных), причем в это число вошли не только коллаборационисты, но и «другой антисоветский элемент»¹⁸².

Стоит также привести и данные о численности коллаборационистов, которые были легализованы органами НКВД-МВД ЭССР. Так, в 1945 году органами НКВД ЭССР было обезврежено 1683 немецких ставленников и пособников. 1476 человек (около 90%) подверглись аресту, всего 43 (2,5%) человека легализовано и около 10% - «переданы в другие организации» (преимущественно в НКГБ).

В следующем году количество легализованных арестованных среди обезвреженных в Эстонии резко меняется. За весь год задержано было 1050 немецких ставленников и пособников, но соотношение легализованных и арестованных поменялось. Из общего количества 11 (1%) было убито, 30 (2,8%) арестовано, 993 (94,75) легализовано и 16 (1,5%) — передано в другие организации¹⁸³.

И таким образом, вывод можно сделать следующий – подавляющее большинство обезвреженных органами НКВД-МВД ЭССР в 1946 году было оставлено на свободе.

Если сделать обобщающий вывод, что за два года – с 1944 по 1946 год – на территории Эстонии число арестованных коллаборационистов было около 6,5 тысяч человек¹⁸⁴. Если сравнивать все доступные данные, то возможно статистика и уменьшит цифру арестованных, а из этого следует, что в Эстонской республике репрессии против коллаборационистов были не настолько массовыми. Не все, кто сотрудничал с противником, получил наказание. Его понесли только те, кто особо отличился в этом сотрудничестве, но в странах Прибалтики, и в частности, в Эстонии, таких было достаточно много. Наглядным подтверждением этого тезиса является тот факт, что даже в конце 40-х годов в государственном аппарате прибалтийских республик продолжало работать множество оставшихся на свободе коллаборационистов¹⁸⁵.

Следует заметить, что репрессии против коллаборационистов по масштабности были прямо пропорциональны масштабам деятельности в прибалтийских республиках «лесных братьев». И, соответственно, что чем более бурно развивалась деятельность «лесных братьев», тем более активно действовали органы НКВД-МВД и тем более массово проводились репрессии против коллаборационистов, которые рассматривались как своеобразный «кадровый резерв» националистических банд формирований.

Стоит уделить внимание и тому, что во Второй мировой войне в Эстонии погибло, было убито, отправлено в заключение, депортировано, мобилизовано, принудительно эвакуировано более 200 000 жителей (часть заключенных, депортированных, мобилизованных, принудительно эвакуированных и беженцев позже вернулась в Эстонию). По сравнению с Западной Россией, Украиной, Белоруссией, Польшей и Германией материальные разрушения были относительно небольшими. Полностью была разрушена Нарва, сильно пострадали Тарту, Муствеэ и Таллинн; последний, прежде всего, вследствие мартовской бомбардировки 1944 году. Тактика выжженной земли, примененная в 1941 году советскими, а в 1944 году немецкими властями, не достигла своих целей из-за противодействия жителей¹⁸⁶.

На Ялтинской и Потсдамской конференциях Советский Союз настоял на сохранении прибалтийских государств в своем составе. Несмотря на это, политика непризнания продолжалась. Политические последствия Второй мировой войны закончились для Эстонии восстановлением независимости только в 1991 году и выводом российских войск в 1994 году¹⁸⁷.

Категория коллаборационистов квалифицировалась как «изменники родины». И обращение с эстонскими военнопленными были определенным. Как до войны, так и во время нее советские власти выстраивали систему борьбы с теми, кого они причисляли к категории «изменников родины». Советских граждан, «позволивших себе» остаться на занятой немцами территории, арестовывали, проверяли на благонадежность и подвергали допросам. Согласно советскому толкованию событий 1940–1941 гг., эстонцы рассматривались как советские граждане и потому могли быть обвинены в измене¹⁸⁸.

По сути, каждого гражданина Эстонии, в годы войны остававшегося на родине, а также всех тех, кто были репатриированы в Эстонию из немецких тюремных, концентрационных или трудовых лагерей, следовало подвергать аресту и проверке благонадежности в фильтрационном лагере.

Аресту подлежали следующие категории:

1) Военнослужащие Красной Армии, попавшие в германский плен, где их большей частью содержали в бесчеловечных условиях вплоть до поэтапного освобождения в начале 1942 г. После того, как Сталин в своей речи в июле 1941 года приказал всем солдатам сражаться до последней капли крови, взятие в плен истолковывалось в Советском Союзе как измена¹⁸⁹.

2) Некоторые (но не все) гражданские лица, вывезенные в Германию для принудительного труда.

3) Служившие в полицейских батальонах или в эстонских подразделениях вооруженных сил Германии либо прикрепленные к этим частям. Вначале даже не проводили никакого различия между мобилизованными и теми, кто поступил на службу добровольцем.

Повышенное внимание уделяли тем, кто ранее служил в Красной Армии и присоединился к германским войскам, дезертировав из Красной Армии или попав в плен к немцам.

4) Гражданские лица, оказывавшие какую-либо конкретную помощь немцам в качестве государственных служащих. Впрочем, от проверки благонадежности обычно освобождали тех, чья работа состояла в обеспечении основных услуг гражданскому населению.

От представителей ряда профессий (в частности, врачей, ветеринаров и агрономов) требовали только подписку о том, что во время германской оккупации они не занимались никакой политической деятельностью.

5) Лица, служившие в организации Omakaitse («Самооборона»), в особенности участники летней войны 1941 года. Им уделяли особое внимание.

Процедура работы фильтрационных лагерей, в спешке созданных в 1944 году, была сложной и неэффективной. Они были переполнены бывшими солдатами и гражданскими лицами – в том числе женщинами и детьми. Начальники лагерей часто жаловались, что к ним присылали массу людей, которых вообще было незачем направлять на фильтрацию, и это вызывало перегрузку лагерей.

Каждый прибывший должен был заполнить длинную анкету с подробными сведениями о его занятиях до и во время войны. Решения принимались на основе этих анкет и собеседований.

Детальное ознакомление с работой фильтрационного лагеря № 0316, действовавшего неподалеку от города Палдиски с октября 1944 года по май 1946 года, показало, что через этот лагерь прошло 21.667 человек. Согласно данным за март 1946 года, более 700 человек было арестовано «Смершем» (советская военная контрразведка в 1943–1946 гг.) и 290 из них было отправлено в другие следственные учреждения. Материалы почти на 400 человек были направлены прямо в военные трибуналы для суда¹⁹⁰.

Постановлением Совета Министров СССР от 13 апреля 1946 года военнопленные эстонцы, латыши и литовцы, находившиеся в фильтрационных лагерях вне своих республик, были освобождены и направлены на родину – большинство в трудовые батальоны¹⁹¹. Постановление не преследовало гуманитарных целей, а было направлено, прежде всего, на ослабление нехватки рабочей силы в Балтийских странах.

Подавляющее большинство бывших эстонских военнопленных, освобожденных из фильтрационных лагерей, вместо военных трибуналов отправили в строительные батальоны для восстановления промышленности Эстонии¹⁹².

Эти батальоны, однако, использовались большей частью не на гражданских объектах, а для строительства военных сооружений, портов, посадочных площадок для самолетов и т.п. Эстония испытывала острую нехватку рабочих рук – и главная причина этого состояла в том, что из общего довоенного населения в 1,1 миллиона 70.000 успели бежать на Запад перед повторной советской оккупацией, 10.000 были депортированы в 1941 году, около 7000 были арестованы в 1940–1941 гг., тысячи были убиты в ходе войны, а около 20.000 служили в составе Красной Армии в частях Эстонского стрелкового корпуса¹⁹³.

В период предварительного следствия, часто длившегося весьма долго (порой больше года), заключенные содержались в переполненных тюрьмах в бесчеловечных условиях. Обвиняемых подвергали многократным допросам.

Есть множество свидетельств применения насилия как средства выбить признание.

Из текста указания Центрального комитета ВКП(б) от 10 января 1939 года явствует, что применение пыток для принуждения к признанию было официально разрешено уже с 1937 года¹⁹⁴.

После оккупации Эстонии в 1940 года органы госбезопасности стали и там применять эти методы. Пытки на допросах должен был санкционировать министр государственной безопасности Эстонии – вначале это был Борис Кумм, затем Валентин Москаленко.

Особенно широко пытки применялись при Москаленко, занимавшем этот пост с 1950 по 1953 годы. Арестованные приговаривались к долгим срокам заключения либо военными трибуналами, либо Особым совещанием Министерства государственной безопасности (с 1944 по 1946 гг. – Особым совещанием Народного комиссариата внутренних дел) СССР. В 1944–1947 гг. самыми распространенными приговорами были десять лет исправительных работ и смертная казнь. После отмены смертной казни в 1947 году обычно приговаривали к 25 годам исправительных работ¹⁹⁵. В 1950 году смертную казнь восстановили. Особое совещание рассматривало дела в отсутствие обвиняемых, защитников предусмотрено не было.

Доказательств, как правило, было мало, если они имелись вообще. Вынесенный приговор обжалованию не подлежал. Осужденных отправляли в лагеря ГУЛАГа, разбросанные по всему Советскому Союзу. Многие там погибали. Выжившие были постепенно выпущены на свободу в течение нескольких лет после смерти Сталина в 1953 году.

Согласно данным, собранным исследовательской группой комиссии, с 1942 по 1990 гг. по «политическим» статьям советского уголовного кодекса было осуждено не менее 37.000 граждан и жителей Эстонии. Большинство из них были арестованы и приговорены в 1944–1953 гг. В это число входят также солдаты и офицеры национальных эстонских частей Красной Армии, осужденные в 1942–1944 гг. на территории, находившейся под советским контролем. В качестве источников исследовательская группа использовала следственные дела, а также картотеки советских органов госбезопасности в

Эстонии, хранящиеся в Государственном архиве Эстонии¹⁹⁶.

Во время первой оккупации советские власти применили депортацию в отдаленные области СССР как метод очистки Эстонии от людей, имевших антисоветские взгляды либо подозревавшихся в таких взглядах, и «социально враждебных элементов».

При повторной оккупации в 1944 году депортацию как инструмент социальной, религиозной и этнической чистки применили снова. 15 августа 1945 года власти произвели облаву на людей немецкого происхождения и сослали не менее 439 человек всех возрастов в отдаленные внутренние районы СССР¹⁹⁷.

Среди них были и те, кто не выполнили приказа нацистов вернуться Германию в 1939–1940 и в 1941 годах, и те, кто были вывезены в Германию, но вернулись домой. Почти у всех из них многие поколения предков – порой столетиями – жили в Эстонии, почти все имели эстонское гражданство и состояли в браке с эстонцами. Причина высылки никак не была связана с их деятельностью во время войны: этим даже не интересовались. Это было просто коллективное наказание – депортация целиком всей национальной группы (хотя и небольшой по численности).

Вторая послевоенная массовая депортация была осуществлена в марте 1949 году как часть кампании, которую вели органы советской госбезопасности против борцов сопротивления. Бросая всё бóльшие силы и привлекая растущее число осведомителей, власти смогли разбить ряд групп сопротивления и убить их лидеров.

В 1949 году было депортировано более 20.000 человек – членов семей борцов сопротивления и тех, кого уличили или подозревали в их поддержке¹⁹⁸. Это тоже было коллективным наказанием без какого бы то ни было юридического оформления.

Советские учреждения, выполнявшие репрессии, следует разделять на оперативные органы государственной безопасности, военные трибуналы, судебные и внесудебные учреждения (5–9) и ведомства по организации заключения и принудительного труда (10–12).

Главным советским учреждением, ответственным за государственную безопасность, начиная с 1943 года был Народный комиссариат государственной безопасности (НКГБ). В 1946 году он был переименован в Министерство государственной безопасности (МГБ)¹⁹⁹. В 1953–1954 годах, как было указано выше, статус министерства был понижен, и оно было реорганизовано в Комитет государственной безопасности (КГБ).

Особняком стояло ведомство «Смерш» (сокращение от «смерть шпионам»). До 1943 года так называемые особые отделы госбезопасности в армии и флоте не входили в структуру военных частей. В 1943 году они были реорганизованы в отделы контрразведки «Смерш» и подчинены непосредственно Народному комиссариату обороны (возглавлявшемуся Иосифом Сталиным)²⁰⁰. Хотя «Смерш» выполнял функции военной контрразведки и тайной полиции внутри армии и флота, его отделы широко вели также аресты и следствия среди гражданского населения в захваченных странах и на освобожденных советских территориях. В 1946 году «Смерш» вернули в подчинение МГБ в качестве одного из особых отделов этого министерства, но его функции в основном остались теми же.

Хотя каждая из республик СССР имела свое министерство государственной безопасности, система этих министерств была централизована и они лишь формально подчинялись местному совету министров. Местные партийные органы тоже не имели прямой власти над органами госбезопасности, а только сотрудничали с ними, обмениваясь информацией.

В 1944 году в Эстонии были восстановлены истребительные батальоны Народного комиссариата внутренних дел (НКВД)²⁰¹. Задачей членов этих батальонов было бороться с вооруженным сопротивлением, а также оказывать поддержку и служить осведомителями сельским органам советской власти. Члены батальонов вербовались на местах офицерами НКВД. Деятельность истребительных батальонов была малоэффективной из-за низкой мотивации и плохого обучения. Их использовали при крупных операциях против «лесных братьев» в помощь регулярным силам госбезопасности.

В то время в каждом из 39 районов Эстонии имелось по одному такому батальону, но большинство их не было полностью укомплектовано²⁰².

Приговоры эстонцам выносились разными судебными и внесудебными органами. Прежде всего, следует упомянуть военные трибуналы, высшей инстанцией которых была Военная коллегия Верховного суда СССР. Эти административные трибуналы вели политические дела, как гражданского населения, так и военнослужащих²⁰³.

Военная коллегия Верховного суда СССР брала на себя ведение наиболее важных политических дел в стране – включая, как было сказано выше, и дела ряда членов правительства Отто Тифа. Председателем Военной коллегии долгое время был Василий Ульрих.

Сотни других эстонцев были приговорены Особым совещанием органов госбезопасности СССР. Эта инстанция являлась внесудебным административным органом. Решения выносились только на основании документов, обвиняемые на заседаниях не присутствовали.

Несколько политических дел было рассмотрено Верховным Судом Эстонской ССР.

После смерти Сталина (1953) Особое совещание была упразднено, а военные трибуналы лишены юрисдикции над гражданским населением²⁰⁴.

Большинство политических заключенных после вынесения приговоров отправляли в лагеря принудительного труда. Расположенные в отдаленных районах Советского Союза, они подчинялись Главному управлению лагерей (ГУЛАГ) Министерства внутренних дел СССР. В Эстонии лагерей ГУЛАГа не было – исключением был находившийся в подчинении ГУЛАГа фильтрационный лагерь № 0316 около города Палдиски²⁰⁵.

Министерство внутренних дел ЭССР имело Тюремный отдел, заведовавший примерно десятью тюрьмами в Эстонии. В них содержали заключенных в период предварительного следствия, а также осужденных мелких преступников.

В этом же министерстве имелся Отдел исправительно-трудовых лагерей. В его функции входила эксплуатация бесплатного труда обычных преступников. Отдел заведовал также тюрьмой этапирования, через которую политических заключенных отправляли в лагеря ГУЛАГа. Некоторое невыясненное число политических заключенных не было отправлено из Эстонии, и они содержались в местных исправительно-трудовых лагерях.

К мобилизации эстонцев в Красную Армию приступили сразу же после повторной оккупации Эстонии осенью 1944 году. Точное число мобилизованных неизвестно, приблизительная оценка – 20.000. Несмотря на проверку благонадежности, проводившуюся офицерами «Смерша», мобилизованы были и многие эстонцы, ранее служившие в германских частях. Большинство было отправлено на обучение в запасной полк Эстонского стрелкового корпуса Красной Армии.

Репрессии после 1953 года: смягчение приговоров, но продолжение спецпоселения для некоторых эстонцев. Освобождение заключенных и спецпоселенцев (депортированных) из лагерей ГУЛАГа и различных видов ссылки и спецпоселения началось вскоре после смерти Сталина. Первая амнистия состоялась 27 марта 1953 года. Больше всего бывших заключенных и спецпоселенцев вернулось в Эстонию в 1956–1958 гг. Число вернувшихся на родину эстонцев составило около 30.000 – сюда входят и те, кому удалось выжить после ареста или депортации в 1940–1941 гг²⁰⁶. Освобождение отнюдь не означало автоматического разрешения вернуться домой. Большинству разрешили вернуться, но начиная с 1956 года «особо опасным бывшим государственным преступникам и членам их семей», то есть политическим заключенным, запрещали возвращаться в Эстонию. По имеющимся данным, этот запрет коснулся не менее 2.627 человек – вернуться в Эстонию они могли лишь с разрешения руководителей правительства или марионеточного парламента (Верховного Совета ЭССР). Лишь немногие из них получили такое разрешение в течение последующих лет. Запрет оставался в силе вплоть до развала Советского Союза в 1991 года²⁰⁷.

Возвращение в Эстонию отнюдь не всегда означало полного восстановления в правах. Бывших политических заключенных и спецпоселенцев держали под наблюдением, пытались склонить их к сотрудничеству с КГБ, у них были проблемы с поиском жилья, с продолжением прерванного образования, с получением разрешения на поездки за границу и во многих других сферах жизни.

Следует также детально рассмотреть Комиссию, которая определяла степень ответственности и выносила решения по делам коллаборационистов. Так, комиссия считала, что ответственность за преступления, связанные с вышеперечисленными событиями, следует определять двояко.²⁰⁸

Прежде всего, ряд людей несут ответственность в силу занимаемых ими должностей за отдачу распоряжений, приведших к совершению преступлений против человечности. В остальных случаях ответственность определяется, исходя исключительно из действий лица.

Комиссия изучала функции и деятельность советских учреждений, действовавших в Эстонии либо принимавших решения относительно Эстонии начиная с 1944 года, и подчиненных им и исполнявших их решения местных учреждений. В результате были определены следующие ведомства и лица, ответственные за совершение в Эстонии после 1944 года преступлений против человечности²⁰⁹.

Общую разработку рассматриваемых процессов и наблюдение за их ходом вели главным образом одно лицо и ряд высших учреждений СССР:

До его смерти в 1953 – Иосиф Сталин как генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии и председатель Совета Министров;

Центральный комитет Коммунистической партии, в первую очередь его Политбюро;

Совет Министров. К этому списку следует добавить также исполнительный орган – Бюро ЦК ВКП(б) по Эстонии (1944–1947) – и его председателей Николая Шаталина и Георгия Перова²¹⁰.

Указанные инстанции несли общую ответственность за совершенные в Эстонии преступления против человечности. Особо должны быть выделены также Министерство внутренних дел, Министерство государственной безопасности и поочередно возглавлявшие их лица: Лаврентий Берия, Сергей

Круглов, Всеволод Меркулов и Виктор Абакумов, в свое время возглавлявший

Общую ответственность разделяли также:

Бюро Центрального комитета Коммунистической Партии Эстонии, которое возглавляли вначале Николай Каротамм, а затем Йоханнес (Иван) Кябин;

Совет Министров Эстонии, который возглавлял Арнольд Веймер. Ответственность за совершенные после 1944 года конкретные деяния, являющиеся преступлениями против человечности, несут главным образом сотрудники ведомств государственной безопасности и «Смерша», а также члены истребительных батальонов. Следует особо выделить следующих лиц:

– уполномоченные центральных учреждений государственной безопасности и внутренних дел СССР в Эстонии генерал-лейтенанты Николай Сазыкин и Николай Горлинский;

– поочередно занимавшие пост министра государственной безопасности ЭССР Борис Кумм и Валентин Москаленко и их подчиненные, в особенности поочередные начальники следственного отдела Идель Якобсон и Донат Пупышев и их главные оперативные работники;

– прокурор ЭССР Каарел Паас;

– члены различных военных трибуналов, внесудебных органов и судов, проводивших политические процессы²¹¹.

Ведущую роль в оперативном подавлении эстонского национального сопротивления выполняли:

– отдел по борьбе с бандитизмом Министерства внутренних дел ЭССР

(1944–1947);

– отдел 2-N Министерства государственной безопасности ЭССР

(1947–1953).

Следует выделить лиц, возглавлявших эти отделы: Владимир Глушанин, Григорий Живага, Дмитрий Таэвере, Иван Перегонцев и Алексей Гаврилов. Другие важные роли выполняли:

– Министерство внутренних дел ЭССР в целом, которое поочередно возглавляли министры Александр Резев, Йохан Ломбак, Валентин Москаленко и Михаил Крассман;

– Отдел по делам военнопленных и интернированных (начальники – Виктор Львов и Николай Санчук);

– Тюремный отдел (начальник – Михаил Федотов);

– Отдел исправительно-трудовых лагерей (начальник – Иван Стручалин);

– отдел контрразведки «Смерш», деятельностью которой в Эстонии руководил Константин Кольк²¹².

Все эти организации непосредственно участвовали в преступлениях против человечности, совершенных против граждан и жителей Эстонии.

Самым существенным эпизодом массовых репрессий явилась крупномасштабная депортация эстонцев 25 марта 1949 года. Исходным документом для депортации служило совершенно секретное постановление Совета Министров СССР, председателем которого был Иосиф Сталин. Ведущую роль в проведении этой операции выполняло Министерство государственной безопасности (МГБ) СССР. Помощь ему оказывало Министерство внутренних дел (МВД) СССР. Для руководства операцией в Эстонии оба министерства назначили особых уполномоченных. От МГБ были откомандированы генерал-лейтенанты Афанасий Блинов, Петр Бурмак, Сергей Огольцов и генерал-майор Иван Ермолин²¹³. От министерств госбезопасности и внутренних дел ЭССР, а также от Коммунистической Партии Эстонии были назначены особые уполномоченные, курировавшие выполнение операции в каждом из уездов Эстонии. Действиями на местах руководили уездные отделы министерства госбезопасности ЭССР, а помощь им оказывали уездные отделы внутренних дел, внутренние войска Министерства государственной безопасности СССР и местные партийные и советские активисты.

Совершенные в Эстонии после 1944 года преступления против человечности проистекали из политики руководства СССР, нацеленной на быстрое присоединение Эстонии к СССР и на ликвидацию социальных групп и лиц, не покорявшихся этому присоединению и/или не принимавших советскую идеологию. Комиссия исходит из того, что никакой идеологией не может быть оправдано лишение свободы, причинение увечий и казнь тысяч невинных людей. Действия граждан Эстонской Республики, служивших своей стране и народу в соответствии с законами Эстонии, существовавшими до советской оккупации, ни при каких обстоятельствах не могли быть основанием для их последующего осуждения по законам Советского Союза.

Комиссия квалифицирует продолжение начатых в 1940–1941 гг. репрессий против прежнего политического руководства Эстонской Республики, в том числе государственных министров и правительственных и местных служащих, как незаконные действия²¹⁴.

Комиссия квалифицирует подавление Советским Союзом движения сопротивления после повторной оккупации, а также аресты и репрессирование членов правительства Отто Тифа как незаконные действия.

Обвинение эстонских граждан в измене на фиктивном основании, будто они являлись гражданами Советского Союза, также было незаконным.

Использование фильтрационных лагерей для проверки эстонских граждан на благонадежность, применение военных трибуналов для проведения суда над гражданским населением и вынесение при этом обвинительных приговоров являются преступлениями против человечности. Принудительное использование гражданского населения и демобилизованных военнослужащих для принудительного труда является незаконным.

Указанную депортацию комиссия рассматривает, безусловно, как преступление против человечности. Не существует никакого оправдания высылке тысяч невинных гражданских лиц, в большинстве женщин, детей и стариков, из-за их политических, социальных или религиозных убеждений либо по той причине, что их отнесли к так называемым «социально враждебным элементам». Хотя депортированные в 1949 году были освобождены после смерти Сталина (большинство во второй половине 1950-х гг.), доля погибших среди них превысила 10%²¹⁵.

Позиция, занимаемая комиссией, обосновывается в первую очередь тем, что депортацию (спецпоселение) следует отличать от ссылки по приговору суда. Хотя такие приговоры обычно выносились с использованием незаконных процедур и тем самым были незаконны, но ссылка имела – по крайней мере, в большинстве случаев – некий определенный срок. Спецпоселение, напротив, было бессрочным: у людей навсегда отнимали право вернуться на родину.

Следует принять во внимание и то, что люди, приговоренные за их убеждения или связи, после их освобождения подвергались дальнейшей дискриминации практически во всех сферах жизни.

Хотя весь процесс политических арестов и вынесения приговоров был в целом незаконен, следует все же отметить, что в ряде случаев, в частности, когда дело касалось некоторых бывших членов организации Omakaitse («Самооборона») – полицейских и лагерных охранников, – были предъявлены свидетельства о совершении ими преступлениях против человечности, и такие дела почти всегда завершались смертными приговорами (в 1944–1947 гг. и после 1950 г., поскольку в 1947–1950 гг. смертная казнь в Советском Союзе не применялась)²¹⁶.

Комиссия полагает, что в небольшом числе подобных случаев имелось достаточно свидетельств, оправдывавших вынесенные приговоры. Нельзя утверждать, что всех лиц, арестованных советскими органами госбезопасности и приговоренных трибуналами, следует рассматривать как невиновных из-за незаконности примененных к ним процедур²¹⁷.

Комиссия придерживается мнения, что повторная оккупация Эстонии Советским Союзом в 1944 году явилась незаконным актом и, следовательно, борьба против оккупирующей державы со стороны борцов сопротивления была оправдана. В таких условиях обе стороны любого конфликта обязаны сводить к минимуму урон, наносимый гражданскому населению, и в той степени, в какой это обязательство умышленно не соблюдается, против виновной стороны могут быть выдвинуты обвинения в совершении преступления против человечности.

Комиссия, однако, полагает необходимым отметить, что, несмотря на смягчение репрессивной политики после 1953 года, условия в Эстонии вплоть до восстановления независимости оставались репрессивными²¹⁸. Хотя исследование событий более позднего периода второй советской оккупации в обязанности комиссии не входит, она приветствует решение Президента Эстонии Тоомаса Хендрика Ильвеса основать институт, задачей которого будет документировать этот период.
Заключение

До сих пор Эстония пытается найти свой путь самоопределения, и это продолжается уже очень длительный период. Самостоятельная история этого государства имеет по историческим меркам ничтожно малое время. И началась она только в XX веке, когда Эстония получила сначала автономию благодаря Временному правительству России, а уже в период правления большевиков и независимость. Независимость Эстонии длилась очень недолго, когда в 1940 году она ее лишилась, и снова благодаря СССР, как считают эстонские правые политики и националистические историки. И путь эстонского государства они видят в постоянном противоборстве с «русскими захватчиками».

И именно поэтому Вторая мировая война и участие Эстонии в этой войне, где большинство населения было на стороне нацистской Германии, видится им как логическое продолжение борьбы с советскими оккупантами. Таким образом, по официальной позиции эстонских политиков, складывается картина, что эстонцы в немецких мундирах сражались за свободу Эстонии, причем сражались они только с советской властью. И это было сделано для того, чтобы «создать основу для продолжения сопротивления, приведшего к восстановлению независимости Эстонии через десятки лет»²¹⁹.

Но если учесть все рассекреченные и имеющиеся документы, то картина выходит совсем иная, что подтверждается также непосредственными очевидцами и участниками событий. Эстонские карательные батальоны, а также другие коллаборационистические формирования оставили кровавый след не только на территории собственного государства, но и в России, Белоруссии, Украине и Польше.

Эстонские эсэсовцы квалифицируются как военные преступники согласно приговору Нюрнбергского военного трибунала: «Рассматривая вопрос об СС, Трибунал включает сюда всех лиц, которые были официально приняты в члены СС, включая членов «общих СС», войск СС, соединений СС «Мертвая голова» и членов любого рода полицейских служб, которые были членами СС. Трибунал не включает в это число так называемые кавалерийские соединения СС»²²⁰.

Сотрудничество эстонских коллаборационистов с немецкими спецслужбами не прекращалось на всем протяжении Второй мировой войны. Бюро Целлариуса и фронтовые органы Абвера в массовом порядке готовили и засылали диверсионно-разведывательную агентуру в тылы Красной Армии на территорию прибалтийских республик, уже освобожденных от оккупантов и на территорию Северной России. В последнем случае немцев интересовало разрушение железнодорожной сети под Архангельском и Мурманском с целью нарушения хода поставок грузов, прибывающих по лендлизу вглубь России.

Перед эстонцами были поставлены задачи, аналогичные тем, что предназначались для латышской группы диверсантов «Межа Кати». Регион ее деятельности ограничивался треугольником: г. Тервете, Петсери и озеро Пейпус. Командовал эстонской ротой диверсантов унтерштурмфюрер СС Густав Алуперс (Алупкре), ранее служивший в дивизии СС «Викинг» и удостоенный Железного Креста 2-й степени. Другие руководители группы ранее служили в 20-й эстонской добровольческой дивизии СС.

В отличие от Литвы и Латвии эстонское повстанческое движение было ликвидировано довольно быстро. Это дало повод некоторым СМИ уже в наше время озвучить версию о работе на советские спецслужбы Альфонса Ребане, благодаря чему якобы, и были ликвидированы все повстанческие группы в Эстонии, а национальная эмиграция находилась «под колпаком» Лубянки. Впрочем, аналогичные утверждения высказывались и в адрес создателя белорусских коллаборационистских формирований Франца Кушеля. Апофеоз же исторических выдумок пришелся на фигуру Власова, которого один бойкий автор объявил сотрудником Главного Разведуправления Генштаба, якобы выполнявшим особое задание в немецком тылу.

Продвигаясь в Эстонию ранней весной 1944 года, Красная Армия несла с собой репрессивный режим, правивший Эстонией с июня 1940 года до его ухода из этой страны вскоре после германского вторжения в Советский Союз в июне 1941 года.

Выводы комиссии об этом периоде (первая советская оккупация) были опубликованы в 2004 году в Эстонии. В них подробно рассмотрен процесс ареста, обвинения, а затем депортации, тюремного заключения либо расстрела советскими властями почти всех членов политического руководства независимой Эстонии. Власти уделяли особое внимание ликвидации каждого, кто занимал какой-либо министерский пост в любом из правительств Эстонской Республики, начиная с учреждения временного правительства в 1918 году. Но были ли эти выводы правдивы и не фальсифицированы?

Как говорят эстонские исследователи, причиной таких действий советских властей во время, как первой, так и второй оккупации была умышленная фальсификация истории. Согласно советской интерпретации, первым законным правительством Эстонии после свержения царской власти было правительство большевиков, которое было, затем свергнуто реакционными силами, действовавшими совместно иностранными армиями. Таким образом, даже ветеранов Освободительной войны (1918–1920) можно было обвинить в антисоветской деятельности.

Согласно же советской интерпретации, поскольку все сменявшие друг друга правительства «буржуазной демократии» в Эстонии были незаконны, то каждый, кто занимал в них пост министра, был виновен в том, что участвовал в деятельности незаконного правительства, созданного на советской территории. Так же, как и прежнее политическое руководство Эстонии, в 1944 году было арестовано и большинство тех государственных служащих высшего и среднего звена, кто пережили советские и германские репрессии 1940–1944 гг. и остались в Эстонии. Их приговаривали чаще всего к лишению свободы.

В большинстве таких случаев проблема исследования состоит в том, что единственный имеющийся источник – это составленные чиновниками госбезопасности дела с протоколами допросов. Многие главы и члены прежних сельских самоуправлений, пережившие советские и германские репрессии 1940–1944 и не покинувшие Эстонию, были арестованы органами госбезопасности и приговорены к лишению свободы или к смертной казни. Как правило, их обвиняли в членстве в организации Omakaitse («Самооборона») в период германской оккупации – многие состояли в ней потому, что уже по должности им было вменено в обязанность занимать пост начальника местного подразделения «Самообороны», но по сути это был сознательный выбор. Выборными членами местных самоуправлений были, как правило, зажиточные сельские жители – во второй половине 1940-х гг. большинство их было отнесено к категории так называемых «кулаков». Некоторые из них подозревались и в контактах с вооруженным сопротивлением – «лесными братьями». Как и государственным чиновникам, им часто предъявляли надуманные обвинения. Безусловно, уже сама по себе большая пропорция бывших членов местных самоуправлений среди арестованных – признак того, что обвинения против них строились в основном исходя из занимаемой должности.

В период предварительного следствия, часто длившегося весьма долго (порой больше года), заключенные содержались в переполненных тюрьмах в бесчеловечных условиях. Обвиняемых подвергали многократным допросам.

Арестованные приговаривались к долгим срокам заключения либо военными трибуналами, либо Особым совещанием Министерства государственной безопасности (с 1944 по 1946 гг. – Особым совещанием Народного комиссариата внутренних дел) СССР. В 1944–1947 гг. самыми распространенными приговорами были десять лет исправительных работ и смертная казнь. После отмены смертной казни в 1947 году обычно приговаривали к 25 годам исправительных работ. В 1950 году смертную казнь восстановили. Особое совещание рассматривало дела в отсутствие обвиняемых, защитников предусмотрено не было. Осужденных отправляли в лагеря ГУЛАГа, разбросанные по всему Советскому Союзу. Многие там погибали. Выжившие были постепенно выпущены на свободу в течение нескольких лет после смерти Сталина в 1953 году. Многие были депортированы. Но, размах репрессий четко увязывался с масштабами деятельности в прибалтийских республиках формирований, служивших немецкому правительству. Но все же в 1944-1946 году НКВД удерживалось от акций «коллективного возмездия: наказанию подвергались лишь те, кто особо отличился в этом сотрудничестве с врагом.

Кроме коллаборационистов, которые остались на освобождённой земле, многие ушли вместе с немцами. И первоначально отношение к репатриантам-прибалтам относились так же, как и ко всем остальным репатриированным коллаборационистам. Участь их, казалось бы, была определена постановлениями СССР.

Но данные факты разрушают выстроенную современными прибалтийскими историками картину событий 1944-1946 годов. Они говорят о том, что второй приход советской власти был ознаменован массовыми репрессиями, что в прибалтийских республиках был устроен настоящий геноцид, причем заранее спланированный. Но архивные документы говорят об обратном.

Из материалов архивов следует то, что у Москвы не было намерения устроить геноцид в Прибалтике. Напротив, эстонские коллаборационисты, как и коллаборационисты других прибалтийских республик, подвергались достаточно мягкому наказанию. Но эстонские исследователи не только не берут в расчет этот факт, но и «находят», а скорее выдумывают страшные истории о «советском терроре», тем самым искажая историю. Но, к сожалению, особенно с позиции сегодняшних мировых событий, такая политика была присуща не только прибалтийским историкам.

В Эстонии государственный идеологический гнет оставил, безусловно, самые кровавые физические следы в период сталинизма. Несмотря на то, что духовная сфера оказалась менее разрушена, уже 1970−1980-е гг. отличаются от предыдущих лет ясно ощутимой струей марксистско-ленинской фразеологии в эстоноязычных документах органов, руководящих архивным делом. Их предписания в результате смеси притянутой за уши марксистско-ленинской пропаганды в комбинации с иноязычными канцеляризмами были часто совершенно непонятны и лишенные всякого содержания как в части основных, так и в части псевдосоветских функций архивов. Например, в 1970 году было принято решение, что при Архивном управлении следует создать Совет по научной организации труда с тем, «… чтобы выработать соответствующую вспомогательную систему для осуществления основных направлений работы архивных учреждений, целью которой является совершенствование методов работы и условий труда с помощью новейших достижений науки и техники в советском архивоведении, для обеспечения экономии рабочей силы, рабочего времени и роста производительности труда, для подготовки квалифицированных архивных работников, а также для внедрения последовательного коммунистического отношения к труду и укрепления рабочей дисциплины»²²¹.

И Эстония запрещала доступ к своим архивам. Во-первых, допуск простых граждан к использованию архивных документов был не общим правилом, а исключением. На самом деле, совсем необязательно останавливаться на конкретных советских ограничениях к доступу, они были общими и касались большинства. Скорее следовало сосредоточиться на случаях допуска к документам, так как именно они охватывали лишь малую часть общества. Открытость архивов, хранящих документальное наследие − один из мессианских принципов демократического общества, в советской Эстонии превратился в прерогативу меньшинства.

Профессиональным исследователям, если они могли сделать минимально необходимые идеологические уступки при дефинировании темы и в своей научной работе, доступ в архив оказывался более легким, чем простым гражданам. У последних это de iure отсутствовало, de facto почти отсутствовало.

Во-вторых, в современном архивоведении доступ к архивным документам − это тема номер один, так как прямо касается защиты личных данных, в советское время никакой проблемы не представляла. Все же из правил видно, что известная деликатность личных данных принципиально учитывалась только в отношении живых лиц. В то же время определение деликатных данных никак не регулировалось, и не было ссылки на любую связь этой проблемы с архивами. Человек, с присущими ему деликатными и частными свойствами, не был элементом советского коллективистского общественного сознания.

В-третьих, условия доступа в советский период разнились в течение десятилетий в зависимости от смены центральной власти. Они существенно расширились во второй половине 1950-х гг. и в принципе исчезли в последние годы советской власти. В обоих случаях мы имеем дело с изменением общества в целом, с ослаблением режима, а не с переоценкой архивно-теоретических принципов. Таким образом, архивно-профессиональный взгляд на использование как архивную дисциплину касался лишь маргинальных технических деталей поднадзорно действующей конторы, все остальное решало распространение коммунистической идеологии и архивоведческим дискурсом извне.