Кавад Раш армия и культура

нун рокового 1914 года. "Декаданс" в переводе с французского "распад", "разложение". Декадентское ущербное кривлянье, которое не дало ни одного чет­веростишия в детские хрестоматии, самозванцы объ­явили "серебряным веком". Сейчас они называют это "самовозвышением". Они чужды Пушкину потому при­думали, что его якобы убил воздух николаевщины. Уловка мелких душ. Если перевернем листок, на ко­тором пушкинские знаменитые строки "Пора, мой друг, пора...", то на обороте прочтем завет для нас и ключ ко всей жизни поэта, пришедшего через фран­цузскую заразу и импортную ущербность к спаситель»-ному приятию родных устоев. Вот что он написал не­задолго до боя на Черной речке:

"Скоро ли принесу я мои пенаты в деревню - по­ля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические, семья, любовь, религия, смерть".

Ни слова не прибавишь к этой исповеди величай­шего из наших "деревенщиков". Он собирался жить. долго, породы был крепкой, склада живучего. Он дал разветвленное и жизнеспособное потомство. И сам прожил бы, как дуб. Кто знает, не пережил ли бы он всех лицеистов и не был бы тем самым, кто послед­ний праздновал лицейскую годовщину и сказал бы по­следние чудные слова.

Пушкин рвался в деревню навсегда, назад к исто­кам.

Он шел к долгой и размеренной мудрой жизни. Что бы стал делать он в наши дни? То же, что и тогда. Уехал бы вон из столицы. Вернулся бы в деревню подальше от асфальтовой пустыни и типовых землянок, где сидят литераторы и стругают свои хитрые шиши на типовых кухнях.

При жизни он много ездил и мечтал о зарубежье. Но сегодня, убежден, не покинул бы пределов России. Не смог бы смотреть в глаза чужеземцам. Да и как покинуть, как уйти, как говорить за границей с людь­ми? Всю жизнь я не мог понять, хотя и не осуждал других, и не могу постигнуть до сегодняшнего дня, как можно уехать за границу по турпутевке, на сим­позиум или 'еще какую говорильню и смотреть ино­земцам в глаза, когда у тебя за спиной на Родине по русским лесам лежат незахороненными со времен войны около миллиона твоих сестер, братьев и отцов. Как можно бегать по чужим магазинам или смаковать недостатки в стране, за которую и ты несешь личную ответственность, когда миллион сирот при живых ма­терях плачут по ночам в подушки? Немеет язык. Стыд не дает поднять глаза, как представишь, что оставил за спиной.

Оглянешься — окаменеешь.

Директор краеведческого музея во Владивостоке Сушков, в прошлом полковник, рассказывал мне, что у них на старом офицерском кладбище, где похоронены павшие в русско-японской войне офицеры, был воздвигнут храм. В наше время в это» собор вселили школу -интернат для умственно отсталых детей. Ребята броди­ли по кладбищу, копались в склепах, выкапывали из могил ордена, пряжки, кортики и пуговицы от мундиров и забавлялись ими, как диковинками. Сушков прервал этот короткий рассказ. Ему было трудно говорить. Он не сказал ни слова осуждения ни в чей адрес. Не на­поминаем ли мы этих несчастных детей? Не нас ли они изображали? Не наше ли телевидение они копиро­вали ?

Рано или поздно за ложь расплачиваются все. Те, кто больше всех ругал систему, первыми бросились баллотироваться в народные депутаты, прихватив на помощь неформальных пачкунов. Кто недавно яростнее всех осуждал Академию педагогических наук, первым кинулся подавать заявление о приеме в члены этой академии. Я лично знаю многих ученых-экономистов, которые сделали себе карьеру, печатая на научном языке открытия о том, что в магазинах нет мяса, что очереди - это плохо, что покупать зерно за границей - признак слабого земледелия, и т. д.

Пока писатели подсчитывают взаимные барыши, страдает и литература, и читатель. Сеющие ожес­точение при безбедной жизни не имеют историчес­кой перспективы. Их время прошло.

По Германии тридцатых мы уже знаем, как можно разжечь толпу, которая неистовым восторгом встретит кого угодно, и даже Смердякова во френ­че, если у него наготове трескучая фраза. Пятаков из пулеметов в Крыму тысячами по ночам перестре­лял юношей - юнкеров, гимназистов, кадетов, офи­церов, всех, кто после занятия Крыма красными по­верил обещаниям его "тройки" о помиловании и доб­ровольно пришел к Советской власти. Бухарин про­славлял растреп как метод коммунистического вос­питания и сам стал жертвой этого метода. На всей этой номенклатуре лежит кровь невинных крестьян, детей, казаков и миллионов беззащитных людей. Все они были на редкость писучи. Все обзавелись зва­ниями и собраниями сочинений. В пуританское время и при скудном большевистском пайке таких писучих революционеров свет не видел. Они хотели убрать Кобу. Но Коба убрал их. И пришел черед самого "Пахана". Даже поверхностного взгляда достаточно, чтобы увидеть, что после 1933 года действия Ста­лина по укреплению своей власти стали особенно ре­шительны, последовательны и даже дерзки. В Герма­нии пришла к власти новая сила - нацизм. Гитлер стал канцлером. Кого противопоставить ему в лаге­ре социализма и в России? Кто сможет вести неза­метную, тяжкую, бессонную работу по укреплению и воссозданию новой государственности? Кто, скажем забегая вперед, сможет спасти мир от фашизма?
Кому остаться на мостике? Сталину или Троцкому? Сталину или Каменеву? Сталину или Бухарину? Сталину или Тухачевскому? Внимательней и принципиа­льней всех оказался представитель европейской ли­беральной общественности Фейхтвангер, писатель, свободный от узкопартийных пристрастий. Фейхт­вангер подтвердил - только Сталин. Подсудимых он просто обругал печатно. Время было не сантимен­тов. Все основные системы оружия были созданы после 1937 года, когда Сталин лично почти круглые сутки отдавал стали, оружию, моторам, вникая во все мелочи. Никто теперь не должен был ме­шать этому человеку, который стал против Гитлера. Потому после 1933 года дни и годы троцких, каменевых, бухариных были сочтены.

Что было дальше, известно всем. Создатели Гу­лага расстреливали друг друга, и с 1939 года вос­ходит звезда Жукова, которая затмит даже Сталина по народной известности поистине народного полко­водца. Он, по сути, выиграет войну, защитит Моск­ву, окружит немцев в Сталинграде и возьмет Бер­лин. Жуков уберет Берию ив 1957 году спасет Хрущева и нанесет последний удар по сталинистам - Кагановичу, Молотову, Маленкову. Всем, что мы имеем сегодня, мы в известной степени обязаны од­ному человеку - Георгию Жукову. Вот так русское воинство снова на переломе лет оказалось спасите­лем Отечества. Он заслужил памятник только там, где принимал Парад Победы, - он должен стоять на Красной площади на коне около того места, где дру­гой полководец Дмитрий Пожарский в честь победы 1612 года воздвиг Казанский собор, на месте ко­торого создатели Гулага поставили сортир. Явление Жукова в истории можно сопоставить с появлением на Куликовом поле засадного полка, после которого, как говорят летописи, "и престало время у татар, и наступило время русских“.

Жуков не только величайший полководец всех времен, Жуков - это явление, символ народный, идея тысячелетия. Жуков уже человек нового русского ты­сячелетия. Он - прорыв в будущее. Он смог состоя­ться в самую страшную пору своего народа, когда кровавые авторы многотомных собраний трескучих фраз уже спели народу отходную. Такого не знала история всей Земли. Он вырос при самом беспощад­ном, ревнивом, подозрительном и зорком тиране. Но Сталин почувствовал его первородную жизненную си­пу и уступил ему Парад 1945 года.

Пусть попробовали бы Цезарь или Наполеон по­командовать при Иосифе Джугашвили.

Сегодня все пытаются с помощью разоблачений заставить всю жизнь барахтаться только в кровавых годах, чтобы у нас не хватило сил и духу на об­новление, созидание страны и воспитание детей. Но перед лицом подрастающих детишек и в окружении далеко не дружелюбных соседей мы можем еще раз сказать, что будущее не за крайними слева и спра­ва. У нас должно хватить мудрости и твердости воздать должное и тем и другим, не шельмуя, не оскверняя памяти, но и не брать в будущее их за­блуждений и преступлений.

Мы все за правовое, обновленное, за сильное и процветающее государство. За многодетные, здо­ровые и спокойные семьи. За гласность и трез­вость, за то, чтобы ни одного человека не было в очереди за водкой. Для начала, по примеру ска­ндинавов, мы могли бы спиртное для праздников давать по особым талонам, без учета женщин и юношей до 22 пет, пока не кончат вуз или не от­служат в армии или на флоте. Мы за то, чтобы равноправие коснулось всех наций. За хозрасчет республик, чтобы могла Россия хоть через семьде­сят лет тратить свои ресурсы на своих сыновей. За подлинное милосердие, мудрую терпимость, за то, чтобы навеки изгнать страх и ложь из жизни наше­го государства.

Русские - единственный народ в истории, кото­рый практически никогда не покидал пределов дер­жавы, им созданной. Если было бы место, я дока­зал бы это цифрами. Все коренные русские покину­ли Родину после гонений: духоборы, старообрядцы, белая эмиграция. Неизлечимая тоска по Родине по­тому-то и есть русская болезнь. Все русские, про­живающие в республиках Закавказья и Средней Азии, по преимуществу жертвы голода 20-х годов и стра­шного 1933 года. Помните "Ташкент - город хлеб­ный"?

Русские - единственный в истории народ, кото­рый создал державу, где ее митрополия живет хуже, чем ее вчерашние зависимые окраины, и это тогда, когда дети России умирали от голода миллионами. Русские - единственный в мире народ, который при­нес на алтарь братства неисчислимые жертвы, -ни разу не напомнив никому об этом. Так тысячу лет воспитывали этот народ его подвижники.

Древние говорили, что ни одно благодеяние не останется безнаказанным. Армия никогда не должна участвовать внутри своей страны в усмирении своих сограждан, кроме исключительные случаев, когда приказ дает глава государства. Сейчас офицеры ста­новятся первыми жертвами выходок ослепленных шо­винистов.

Русский народ, повторю, никогда не считал своих благодеяний. Но, видимо, чтобы социализм был действительно учетом, для полноты правды при­шла пора подсчета. Все крайние националисты счи­тают, что их республики обирали в пользу центра.

Самое отрезвляющее и здоровое на свете - это хозрасчет.

Но чтобы не было кривотолков, обид и взаим­ных подозрений, перед его введением следовало бы создать 15 государственных комиссий на каждую союзную республику и подсчитать, сколько за 70 лет они получили шпал, гвоздей, железа, станков, капиталов, нефти, хлеба, вузов. И сколько они от­дали в союзный фонд. Настала необходимость знать, кто же кому должен. Такой шаг был бы трезвым, мудрым и своевременным. Причем баланс долгов надо проводить только по мировым ценам, ибо у нас держава мировая, и она нашла бы, куда про­давать сибирскую нефть. Можно даже не принимать в расчет того обстоятельства, что Россия избави­ла грузин и армян от физического истребления, а в немецкой Риге до прихода русских латышам зап­рещено было жить. Как не будем вспоминать, что до прихода русских полков в имениях Прибалтики стояли виселицы и что русское крепостное право было самым мягким в Европе. Вы можете даже в страшном сне представить русскую деревню с висе­лицей посредине?

Мы спрашивали себя: чтобы стал делать сегод­ня Пушкин? Он стал бы заново созидать Россию и писать о Жукове. Его поразило бы, что пятьдесят миллионов мужчин взялись за оружие во второй ми­ровой войне, а величайшего полководца среди всех противоборствующих стран дал все-таки тот народ, который более всех потерял своих сынов. Ни один сражающийся народ не имел после первой мировой войны за спиной гражданскую резню, лагеря, голод, переселения, расстрелы, чистку. И тем не менее именно земля Александра Невского дала Жукова. И какая поступь была у этого мужчины, какая мощь ума и непреклонность натуры в окружении парализован­ных страхом служителей культа. Это было как чудо! Как знамение. Народ, давший такого всадника, преодо­леет и водку, и потребительский дух, и черта. Жуков -это и тайна, и надежда, на его образе можно воспиты­вать целый народ. Жуков соединил собой все эпохи, традиции и режимы. Он — георгиевский кавалер, драгун и четырежды Герой Советского Союза. Счастлив офи­церский корпус, имеющий таких представителей. Но не всегда он был счастлив.

И тут нельзя не сказать главного. К февралю 1917 года восемьдесят процентов русского офицерства являлись сынами трудового народа. Это были те, кто из школ прапорщиков стал на место выбитых в боях кадровых офицеров. Вдумайтесь в этот факт величай­шей исторической значимости. Подобный социальный сдвиг произошел впервые со времен "Повести времен­ных лет". Когда наши писатели, ученые, историки и публицисты размышляют или стенают по поводу дей­ствительно ужасных поражений Советской Армии в 1941 году, то, как по команде, срабатывает трафа­ретный механизм в сознании. Все говорят о двух ве­щах: о том, что Сталин не внял предостережениям о нападении, и о том, что он репрессировал невинные командные кадры перед войной. И Эти два положения уязвимы, но они исторически повисают в воздухе и навсегда запутывают картину подлинных причин, и это заблуждение становится догмой уже для академичес­ких многотомников.

История нашей армии и ее офицерского корпуса начинается не в 1918 году. Я уже говорил выше, что к концу 1924 года комиссия ЦК провела всеох­ватывающую, тщательную и беспристрастную провер­ку всей Красной Армии и доложила с суровой пря­мотой тех лет, ' что армии "как силы организован­ной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной мобилизационными запасами у нас в настоящее время нет и она небоеспособна". После этого и нача­лась знаменитая военная реформа 1924 - 1925 . го­дов. Вот до какого состояния доведены были воору­женные силы "перманентными разрушителями" во гла­ве с "полководцами" Троцким и Сталиным, В каких ямах похоронен офицерский корпус, который пошел на службу к красным? Куда делись сыны народа, став­шие офицерами в окопах первой мировой войны? Пусть этими розысками займутся те, кто охотно сма­кует репрессии. Сейчас речь не об этом.

На моей улице жил Юрий Борисович Шмаров, быв­ший офицер Нарвского государственного полка. Из столбовых дворян, каких и до революции в старой армии уже были единицы. Он — известный знаток ге­неалогии русских дворянских фамилий и историк рус­ских усадеб. Шмаров при Сталине отсидел 25 лет. Несколько лет назад я встретил его на углу Старо­конюшенного переулка и улицы Рылеева на Арбате и спросил:

- Юрий Борисович, в каком году вас арестовали?

Мой собеседник выпрямился, провел рукой по гу­стым седым волосам и, вскинув подбородок, как юн­керской порой, медленно и раздельно проговорил:

- Тридцать третий год. - Затем, сделав паузу, от­чеканил: - Последний офицерский набор!

Так что не в 1938-м был последний офицерский набор!

Поражение 1941 года было предопределено еще в 1924 году. Тогда, когда у нас фактически не бы­ло армии, будущий наш соперник сохранил в неприко­сновенности свой офицерский корпус, лучший тогда в мире. Когда немцы говорили, что они "непобежденные на поле боя", они не хвастались. Антанта не смогла ни разу нанести немцам ощутимого поражения за че­тыре года кровопролитий. Более того, немецкая армия не густила врага на свою землю и закончила войну всюду на территории противника. Немцы располага­ли генштабом высочайшей выучки и патриотизма, вышколенного десятилетиями трудов таких умов, как Клаузевиц, Мольтке, Шлиффен, но не расстрелами. Теперь вы понимаете, почему даже Румыния хму­рилась, а восточные соседи возмечтали "топтать русскую землю"? Вы думаете, если армии нет в 1924 году, то она появится в 1940-м, через пят­надцать лет? Так бывает только у тех, кто дейст­вительность, жизнь, бытийность глубокую заменил на тележвачку и считает, что если он за мир, то и все соседи - пацифисты, а иной уверовал, что весь мир давно братается, гоняет рок и только он, дремучий дикарь, не успел разоружиться. С 1925 по 1941 год еще топтались и офицерского корпу­са не имели, как показали финские события.

Повторим еще раз. Если в любой стране (не только нашей) в 1924 году армии не было, то ее не может быть и в 1941 году ни при каких обсто­ятельствах. Офицерский корпус создается не за 15 лет, а за века народной жизни, за столетия войн, традиций, учебы и жертв. Мы могли' получить но­вый офицерский корпус или через века созидания, или же страшной кровью. История обрекла нас на последнее. Потому-то в декабре 1941 года в одном из приказов Сталин признал, что настоящего офицер­ского корпуса у нас еще нет, а в феврале 1943 го­да возвестил, что теперь у нас офицерский корпус есть. И он был прав. Это был новый офицерский ко­рпус, рожденный полутора годами окружений, разг­ромов, гибели и крови, - это был сталинградский офицерский корпус. Нужен был некий символический государственный акт, подтверждающий рождение ве­ликого явления, и он был найден. На плечах нового офицерского корпуса в 1943 году вновь засверкало золото погон - это золото высочайшей пробы, рож­денное жертвенным служением.

Возглавил этот офицерский корпус Жуков, под­линно первый маршал.

Вот почему, если бы дата нападения Германии была бы известная Сталину за год до войны, а же­ртвы репрессий 1937 — 1938 годов все были бы живы, то и в этом случае в корне ничего не изме­нилось бы и начало войны было бы, скорее всего, в пользу Германии.

Нельзя построить армию в стране, где в колле­ктивизацию и голод счет погибшим идет на десятки миллионов самой жизнеспособной части народа. В концлагере не созидают, тем более когда маршала­ми наспех выдвигают людей, которые в армии бу­дущих соперников едва ли вышли бы в полковники. Вот почему то, что было сделано в области воору­жения после 1937 года, кажется до сих пор невероятным. Именно тогда родились танки Т-34 и КВ и почти все типы самолетов. Убежден, Уборевич и Тухачевский не лучше Ворошилова и Куликова спра­вились бы с танковыми клиньями немцев. К 1941 году мы уже превосходили немцев по количеству тан­ков нового типа вроде Т-34, но у нас не было еще умения применять их.

Есть в натуре русского драгоценнейшее свойст­во. Это стыдливость, углубленная византизмом до такой степени, что человек немедленно начинает ве­рить любой гадости, сказанной о нем и его Родине, особенно печатно или по телевидению, которое порой становится блудовидением. Не только верит, но и му­чается этим, и заражает других, и руки опускает.

Родина начинается не с березки, а с семьи и до­ма родного, и там спасение. Пусть дети подрастают в этом доме, никогда не слыша ночного стука в дверь, и видят утром улыбки отца и матери. Чтобы из дома ушли и подозрительность взаимная, и нас­тороженность, и ожесточение, мы должны идти вслед за тем, кто указал жизнью нам путь, вслед за Жу­ковым, убравшим сталинистов, Берию и Молотова, и добившим фашизм в Берлине, вслед за ним предать анафеме и забыть как Троцкого, так и Ленина, и Сталина. Убийцы вне закона! Другого пути не дана Это есть и перестройка, и правовое государство, и созидание.

жүктеу/скачать 0.53 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: