Книга будет полезна психологам, медикам, педагогам, философам и всем людям, уже идущим по духовному Пути или стремящимся его найти

“МУЗЕЙ” ЭКСПОНАТОВ ЛЮДЕЙ-УРОДОВ

Какое это замечательное зрелище — сексуальная любовь дельфинов! Двое плывут в любовном экстазе, оба на боку, прижимаясь животами друг к другу. Их движения абсолютно синхронны. Вместе, как одно целое, заныривают и через секунды всплывают для выдоха и вдоха, потом несутся под водой снова... Создаётся мощное энергополе счастья, восторга. А после — оба благодарно смотрят на человека, устроившего им этот праздник, улыбаются, совершенно отчётливо благодарят...

... И там же, в той же научной организации, мне довелось слышать рассказы о злодеяниях над этими прекрасными животными людей в белых врачебных халатах.

Одному, например, надо было “научно доказать”, за счёт чего дельфин плавает. Он вытаскивает животных из воды, тут же топором отрубает им хвосты и бросает в воду. Дельфины, окрашивая воду кровью, бьющей из ран, захлёбываются и тонут.

Так..., значит — хвост с плавником действительно нужен дельфину. Чтобы плавать и держаться на воде.

А зачем нужны ласты? Он отрубает ласты другим животным и наблюдает, как те долго-долго пытаются удерживаться на поверхности воды с помощью одного лишь хвоста. Потом, обессилев, всё же тонут...

Отлично! Материал для статьи собран!

... Дельфины умеют издавать звуки, предназначенные специально для людей, то есть в слышимом человеческим ухом диапазоне. Так они говорят людям о своей радости, благодарности, дружбе.

Но от боли они кричат в своём ультразвуковом диапазоне, человеком не воспринимаемом. Поэтому, они стали удобным объектом для “исследований” врачей и физиологов: не надо утруждать себя обезболиванием пациентов во время хирургических операций. Новичкам, выражающим изумление по этому поводу они отвечают: вы же видите, не кричит, значит — не больно, у дельфинов очень слабая болевая чувствительность...

И режут без наркоза, лишь привязав покрепче.

Проводились в том числе операции на головном мозге. Вскрывали череп и тыкали иглами электродов в разные участки мозга, смотрели: что будет? Рабочий день врачей-экспериментаторов заканчивался — и они уходили домой, оставляя в ванне до завтра живого дельфина со вскрытым черепом и обнажённым мозгом. Назавтра, отдохнув и набравшись сил, они снова приходили тыкать ему иглами в мозг... Так продолжалось по несколько суток, пока животное не умирало.

Именно в той же организации я невольно оказался втянутым в яркий эпизод научной фальсификации.

Я тогда заведовал лабораторией, и две лживые и бездарные “научные работницы” параллельной организации решили, “подстраховываясь” моим именем, опубликовать в тематическом сборнике статью, взяв меня в соавторы без моего ведома. Статья была посвящена обширным экспериментам на богатом материале. Хотя эти эксперименты никогда никем не проводились: весь материал статьи был просто ими выдуман. Любопытная деталь: в начале статьи речь шла о том, что эксперименты шли на крысах, а в конце — что будто бы на мышах... Не хватило ума, чтобы хоть врать-то логично!

Ещё до того случая, бывало, при общении с одной из тех “научных сотрудниц” я мягко выражал ей удивление по поводу её тотальной некомпетентности в той научной проблеме, по которой она готовила диссертацию. На мои советы прочитать такие-то и такие-то научные публикации, она реагировала всегда однотипно. Она кричала в ответ:

— Как Вы смеете так со мной разговаривать?! Я — мать двоих детей!

И в доказательство приводила своих двух “за­дёр­ган­ных” и забитых сынишек-заморышей — бледных, понурых, никогда ничего не говорящих...

... Мне довелось насмотреться на множество таких псевдоученых разных рангов.

Например, пришлось работать вместе с “за­ста­рев­шей” девственницей, писавшей диссертацию по сексологии. Поскольку личного сексологического опыта у неё не было, и вообще всё это было ей чуждо и непонятно, она никак не могла выучить разницу между двумя “иностранными” словами: “эрекция” и “ор­газм”. И ведь защитилась!...

... Или доктор медицинских наук утверждает, что совершенно необходимо питаться теми продуктами, которые вызывают интенсивное газообразование в кишечнике: именно только благодаря газам, мол, пища передвигается по кишечнику...

... Или пост директора медицинского института бессменно занимает академик — толстенный старик-алкоголик и морфинист. Он когда-то “прославился” своими “заказными” идеологизированными публикациями против Зигмунда Фройда (Фрейда) и был за это быстро “продвинут” по научной лестнице функционерами КПСС. В последние лет десять его правления единственным занятием на рабочем месте было для него задирание юбок всем женщинам (в самом прямом, не в переносном, смысле). Так действовал на него морфий, вызывая отвратительную старческую похотливость безумного маразматика. Он, будучи директором, подписывал деловые бумаги только наиздевавшись в своём кабинете над принёсшими их лаборантками, аспирантками, научными сотрудницами. Если же у него в кабинете оказывался мужчина (например, я), он выводил его в приёмную и, подмигивая ему, обращался к каждой из сидящих в приёмной женщин:

— Ну-ка, посмотрим, что у тебя там...

И задирал по-очереди им всем, испуганно отбивающимся, юбки.

Его смерть была знаменательной. Он умер не как герой, сражаясь за благо людей, и не спокойной доброй кончиной. Он умер, сидя на унитазе.

... Другой подобный директор — хотя и не наркоман, но член-корреспондент АМН — некоторое время правил другим медицинским институтом, к счастью не долго, пока тоже не умер. Он, по-видимому, был в прошлом воплощении гориллой. Для него был характерен низкий интеллект и в обычных ситуациях. Но когда он раздражался, то принимал позу самца возбуждённой обезьяны (сильно сутулую с висящими прямыми руками) и, теряя самоконтроль, начинал делать резкие вращения всем корпусом то в одну, то в другую сторону. При этом он выкрикивал всегда одни и те же слова: “Оштрафовать! Уволить! Посадить! Арестовать!”...

За время его правления институт потерял всех лучших врачей и ведущих учёных.

... Ещё один академик был биологом с Украины. Суетливо-дёрганно-важный — он говорил всегда такой скороговоркой, столь невнятно, что понять его было невозможно, за исключением лишь отдельных слов. Его не понимал никто. Самое интересное было — наблюдать научные заседания, где он — как академик, директор какого-то института, — выступал с речью, которую кому-то приходилось услужливо комментировать, восхвалять, благодарить его за ценные советы и указания... Подчинённым сотрудникам приходилось сочинять самим то, что он, кажется, имел в виду в своём выступлении, при этом настороженно следя за его мимикой: чтобы вовремя подстраивать свои хвальбы и благодарности, если вдруг что не так...

... Как такие “директора” продвигались по служебной карьере? — через услужливость перед главарями КПСС и КГБ: кого-то (например, чьих-то сына, дочь, жену) принять на хорошую должность, кого-то уволить, на кого-то донести, кого-то оклеветать, публично осквернить...

... Бог, готовя меня к большой социальной работе, показывал разные психотипы людей. Для меня это были как бы экскурсии по зоопарку с выставленными Им характерными экспонатами.

Это были маразматики-учёные, психически больные врачи, которых бы лечить — но они сами изображали лечение, калеча пациентов.

Или воры, оправдывающие свои действия тем, что обкрадываемые ими, мол, сами виноваты: “Ведь вот какой дурак: плохо спрятал! Сам виноват! Дураков надо учить!...”.

Или — садисты, через физическое насилие или заведомую ложь издевающиеся над другими людьми и получающие от этого наслаждение.

Или — такой характерный “экспонат”. К моему отцу, работавшему главным бухгалтером, приезжал по службе ревизор из Москвы. Ревизоров, надо полагать, везде положено всячески ублажать и потчевать. Поэтому и тот (всегда один и тот же) останавливался не в гостинице, а у нас дома. На протяжении всей “ре­ви­зии” он непрерывно пил водку, не работал ни часа (отчёт о ревизии составлял в Москве, забрав туда подобранные бухгалтерами соответствующие документы). Когда он пропивал все свои деньги — воровал у моих родителей. Те замечали, хмурились, но терпели. И ещё обязательным пунктом ревизии была рыбалка, куда брали и меня. Все там ловили рыбу, чтобы отправить “свеженькой” ему с собой в Москву. Он же — только пил водку. И ещё, пьяно подмигивая мне, подговаривал изнасиловать кого-нибудь из рыбачущих мужиков... Но для меня это было тогда совсем ещё не понятно, и я, смущённо улыбаясь, отмалчивался...

... Насилие (любое) над человеком — мне это было с детства совершенно неприемлемо и непонятно. Не могу припомнить ни одного случая за всю жизнь, чтобы мне пришлось применить насилие над человеком ради достижения какой-то своей цели или, как это делают другие, “просто так”, ради забавы, или “от плохого настроения”.

Когда мой товарищ из старших классов школы — “отличник” — делился своими мечтами при­нять участие в групповом изнасиловании какой-нибудь женщины, я никак не мог его уразуметь: это было для меня “запредельным”. Он же надо мной хохотал. ...Впоследствии он стал военным врачом, служил в Москве, ведя “весёлый” образ жизни, получал отличную зарплату и хохотал о ней:

— Да разве ж в Москве это — деньги?!...

... Когда в 1968 г. готовилась советская интервенция в Чехословакию, была угроза, что и меня призовут. Я твёрдо решил тогда, что буду стрелять в себя, но не в других.

Но не призвали: сумел поступить в аспирантуру, получил отсрочку.

Но десятки других порядочных парней из советских войск, посланных на новое порабощение народов Чехословакии, стреляли тогда в себя, став героями пред Богом. В отличие от поработителей...

... Несколько лет спустя мне довелось слышать рассказ одного из советских танкистов, участ­во­вав­ших в интервенции. Он был в передовом танке колонны наступавшей бронетехники. Герои сопротивления выставили на их пути на шоссе баррикаду. С танка открыли пулеметный огонь. Защитники баррикады залегли в кювет. Тогда водитель танка съехал с шоссе в объезд сооружений. Но одну гусеницу пустил по кювету...

И рассказчик — с удовольствием, смакуя, с чмоканьем — изображал, как лопались под гусеницей один за другим черепа живых раздавливаемых людей: “как спелые арбузы!”...

... В Праге публично сжёг своё тело в знак протеста Ян Палах — чешский герой. И у меня возникло очень серьёзное намерение сделать то же самое в Москве на Красной площади. Свою жизнь я в те годы не ценил, ибо не понимал её смысла. Но высоко ценил порядочность и ненавидел надругательства над ней.

... Меня остановил тогда Бог, Которого я ещё не знал. Он задал мне вопрос, справедливость которого я не мог не признать: как в незнакомом городе я достану достаточное количество бензина, доставлю его на Красную площадь, напишу и выставлю соответствующий плакат?... Он резко “затормозил” тогда моё намерение совершить этот поступок.

... В Москве в те дни сожгли свои тела другие парни. Меня же Бог готовил для иного служения...