Книга II. По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Издательский Совет Русской Православной Церкви

Петр I вовсе не был былинным богатырем. Это был человек очень несчастный и нравственно искалеченный с детства. Он еще в малолетстве познал ужасы государственной смуты. Будучи десятилетним ребенком, царь Петр видел неистовство стрелецкого бунта, изуверство раскольников, коварство царевны Софьи. Он должен был бояться за свою жизнь: это ожесточило его сердце, сделало безудержными припадки гнева, заразило жаждой неограниченной власти. Полусирота-полубеспризорник, Петр не получил ни нормального воспитания, ни систематического образования. Гувернер-иностранец заманил его в Немецкую слободу – место проживания иностранных специалистов, которых царь Алексий Тишайший отделил от остальной части города из опасения дурного влияния иноверцев на свой народ. В Немецкой слободе вместо истинных наставников и друзей Петр приобрел веселых дружков. Заезжие авантюристы вовлекли молодого царя в разгул и разврат, заразили пороками пьянства и табакокурения. Тогда же Петр I испытал восторг перед западными достижениями и западным образом жизни – восторг, переросший в одержимость. Пристрастие к изысканному импортному блуду помешало Петру оценить безыскусную любовь своей первой жены – прекрасной русской женщины Евдокии Лопухиной, и царь стал добычей авантюристок типа Анны Монс и Марты Скавронской. У Петра были порывы искренней набожности (свидетельства о которых очень тщательно собраны и акцентированы историками), но страсти толкали его на нарушение заповедей Божиих, неумеренное западничество заставляло презирать якобы невежественное русское духовенство, протестантские влияния порождали сомнения в чистоте Православия, властолюбие приводило его к посягательствам на Церковь. Большинство петровского окружения составляли лукавые, своекорыстные люди, потакавшие царским порокам и разжигавшие их в своих интересах. Редко, очень редко Петр I встречал искреннюю любовь к себе, потому-то он так трогательно привязался к любвеобильному святителю Митрофану Воронежскому.

Священное Писание утверждает, что не течет из одного источника сладкая и горькая вода (см.: Иак. 3, 11), и учит нас узнавать дерево по плодам (см.: Мф. 7, 16). Еще на школьной скамье твердили мы миф о петровских благодеяниях России, но каковы в действительности были плоды царствования монарха-реформатора?

Большевистские историки, неустанно клеймившие «проклятое самодержавие», при этом оказались поразительно единодушны с имперским историческим официозом в восхвалении Петра I. В чем причина столь странного «единства противоположностей»? Поэт М. Волошин очень точно замечает: Великий Петр был первый большевик.

В России петровские реформы были как бы генеральной репетицией большевизма: общие признаки обеих эпох проступают весьма явственно.

Петр I вздернул Россию на дыбы с целью «догнать и перегнать 3апад» (известно его изречение: Европа нужна нам только на несколько десятков лет. А после того мы можем обернуться к ней задом). Также и гонка большевистских семилеток и пятилеток шла под лозунгом: «Догоним и перегоним Америку». Обе «форсированные индустриализации», как петровская, так и большевистская, велись посредством подневольного каторжного труда. И обе «индустриализации» почему-то включали в себя рытье «великих каналов», затем оказавшихся несудоходными, – природа подобных насилий не приемлет. Петр I предвосхитил идею большевистского лидера Льва Троцкого о «трудовых армиях», бросаемых по произволу государственной власти на ту или иную «великую стройку». Причем если на большевистской лагерной каторге трудились, страдали и умирали «зеки», официально объявленные преступниками, то большинство трудившихся на петровских каторжных работах составляли ни в чем не повинные крепостные рабы. Плоды петровской «индустриализации» сказались незрелыми и вскоре погибли: почти все основанные им мануфактуры закрылись после смерти «царя-плотника», сохранилась лишь горнорудная промышленность, в которой невольничий труд приносил выгоду. Аналогичен результат «индустриализации» сталинской: к настоящему времени Россия превращена в сырьевой придаток Запада.

Большевистский режим стоил России ста двадцати миллионов жизней. Та же бесстрастная наука статистика сообщает: за время царствования Петра I население России уменьшилось на одну треть. То есть каждый третий русский человек того времени пал жертвой петровских войн, «великих строек», массовых казней или непосильных поборов. С точки зрения даже не религии, а простой человечности это чудовищно. А с политико-экономической точки зрения главным богатством государства с такой огромней территорией, как Россия, является население, и это богатство Петр I растранжирил.

Предвозвестниками большевистского ЧК явились петровские карательные органы – Преображенский приказ и Тайная розыскных дел канцелярия, снабженные таким арсеналом для пыток, которому чекисты могли бы позавидовать. В застенках этих органов не только «петровский Берия» князь Ромодановский, по собственному его выражению, постоянно «кровьми омывался», но и сам «царь-плотник» нередко выполнял функции заплечных дел мастера (даже над собственным сыном). Сталин, при всей его жестокости, до собственноручной расправы над инакомыслящими не доходил.

Крах обеих «индустриализаций», как петровской, так и большевистской, объясняется одинаково: экономический расцвет государства может обеспечить отнюдь не рабский, а только свободный труд. Это справедливо не только для экономики, но и для науки и техники, культуры и искусства. Крепостничество являлось смертным грехом российской власти и главным тормозом на пути развития державы. Среди имперских идеологов находились даже заявлявшие, будто русский народ якобы добровольно принял крепостную зависимость, поскольку Россия во все века была осажденной крепостью, – чудовищная нелепость! Бывший во время малолетства Петра I фактическим правителем России князь Василий Голицын вынашивал планы отмены крепостного права, но царь-реформатор не только не отменил введенное святоубийцей Борисом Годуновым крепостное рабство, а еще и усугубил его: это казалось «удобным» для воплощения идеи «трудовых армий». Впоследствии положение крестьянства, составлявшего большинство русского народа, стало еще плачевнее. Кормление знати за счет труда крепостных имело хоть какой-то смысл, пока знать выполняла воинские или государственные обязанности. Но указ Екатерины II о вольности дворянства совершенно обессмыслил крепостное право. Петр I, увязнув в кругу материалистических интересов, именовал церковные имения тунегибельными (то есть пропадающими зря). Но истинно «тунегибельными» сделались после Екатерининского указа дворянские поместья: последовали ужасы крепостных гаремов, насильственного разлучения крепостных родителей и детей, жен и мужей, издевательств бар-тунеядцев над безответными крепостными рабами. Крепостничество не только вызывало справедливое негодование лучших представителей образованного слоя России, но и служило сильнейшим аргументом антимонархической и антигосударственной революционной агитации. Долгожданная отмена крепостного права, осуществленная Александром II Освободителем, привела к небывалому расцвету Русской державы. После Александровой реформы Россия, выражаясь нашим современным языком, походила на самолет с вертикальным взлетом: столь стремительны были ее успехи в экономике, науке, технике, литературе, изобразительном искусстве. Отсюда с очевидностью следует: крепостническая политика Петра I задержала развитие Русского государства на полтора столетия. В начале XX века без всяких «форсированных индустриализаций» Россия была близка к тому, чтобы сделаться самой могущественной и богатой страной в мире. Этот расцвет был сломлен революционной бурей, произросшей из посеянных Петром I ветров западного вольномыслия. Большевики повторили петровский опыт использования рабского труда – как заключенных, так и закрепощенного (лишенного паспортов и права выезда из родных селений) крестьянства. Результат большевистских методов – отсталую промышленность и разрушенное сельское хозяйство – мы видим в наши дни.

Петра I представляют создателем военной мощи империи, но и это всего лишь миф. Попытки «морелюбивого» царя выйти к действительно нужным России берегам Черного моря потерпели неудачу. За победу в бездарной войне с маленькой Швецией огромная Россия заплатила баснословно высокую цену – человеческими жизнями и экономическими ресурсами. При этом гордость и услада «царя-плотника» – построенный им флот сыграл в Северной войне ничтожную роль, победа была достигнута в сухопутных сражениях. После смерти Петра I его флот не получил применения, обветшал и разрушился в портах. Военного могущества, позволившего русской армии одерживать победы над войсками гениального полководца Фридриха Великого, Россия достигла лишь при императрице Елисавете – доброй православной монархине, никаких особых реформ не проводившей. Указанный Петром I путь военной экспансии на Запад привел в Россию «троянских коней»: Польшу, постоянно восстававшую против российской имперской власти, и Финляндию, имевшую автономное управление и укрывавшую на своей территории российских заговорщиков всех мастей – от террористов до большевиков. А в наше время борьба Литвы, Латвии и Эстонии за самостоятельность послужила «взрывным запалом» для распада СССР.

В заслугу Петру I ставят введение в России западного просвещения. Однако заимствовать полезные навыки в науках, искусствах, ремеслах московские государи стремились еще со времен великого князя Василия Темного. При царе Алексии Тишайшем Немецкая слобода (где воспитывался Петр I) была уже весьма многолюдна. Лихорадочное западничество Петра I внесло в это естественное течение элемент надрыва: «царь-плотник» не столько прививал к российскому древу полезные западные ростки, сколько в бессмысленном запале рубил живые корни русских обычаев и русской духовности. Смешно говорить о «просветительном значении» таких петровских реформ, как бритье бород или введение иноземной одежды. Но последствия брадобрития и переодевания были не смешны, а страшны. По признанию любимца Петра Франца Лефорта, мысль об «иностранизации» облика русских вельмож была внушена Петру его иностранными приближенными: русский народ относился к иноземцам настороженно, а после «реформирования бород и одежд» они могли как бы раствориться в российском правящем слое. Но кроме этого ожидаемого эффекта произошло гораздо более серьезное явление: резкое различие облика, а затем и языка (со времен Екатерины II русская знать лучше говорила по-французски, чем по-русски) отчуждало правящий слой от народа – дворянство в собственном Отечестве сделалось как бы особой нацией, не понимающей ни жизни народной, ни духа народного. (Подобное формирование государства, хотя и по иному поводу, Л. Н. Гумилев называет химерой.) Петровское просвещение сводилось к выучке специалистов для военных и промышленных нужд: после смерти реформатора образование этого рода заглохло и было восстановлено лишь Александром I Благословенным. Затея Петра I развивать в России фундаментальные науки закончилась ничем: в основанной им Санкт-Петербургской Академии все ученые, кроме выпускника Московской Славяно-греко-латинской Академии М. В. Ломоносова, были иностранцы, не желавшие брать русских учеников.

Истинной просветительницей русского народа испокон веков являлась Церковь. Так и «мать русской школы», Московская Славяно-греко-латинская Академия, дававшая и богословское, и светское образование, была основана царем Феодором Алексеевичем, а взлелеяна попечением Патриархов Иоакима и Адриана. Но Петр I, ограбив и ввергнув в нищету Церковь, лишил ее средств для осуществления народного просвещения. Из-за денежной скудости повсюду закрывались епархиальные школы. Святитель Ростовский Димитрий, вполне лояльно относившийся к Петру I , однажды в личном письме все-таки не удержался от горького сетования: Я, грешный, пришедши на престол ростовской паствы, завел было училище греческое и латинское, ученики проучились года два или больше и уже начали грамматику разуметь недурно. Но попущением Божиим скудость архиерейского дома положила препятствие. Питающий нас (то есть царь. – А. В.) вознегодовал, будто много издерживается на учителей и учеников, и отнято все , чему дому архиерейскому питаться. (Можно себе представить, какое созвездие высокообразованных талантов могло выйти из загубленной Петром I школы великого святителя Димитрия – составителя боговдохновенных Житий святых, ставших любимым чтением русского православного народа.)

Патриотическое пожелание Петра I «обернуться задом к Европе» после извлечения из нее надлежащей пользы не исполнилось. Западничество поглощало умы российских верхов, точно трясина финских болот, на которых «царь-плотник» выстроил свою столицу. Из «окна в Европу», прорубленного Петром I, полились в Россию большей частью не чаемые научно-технические знания, а ересь, полубезбожное вольномыслие и прямое безбожие, распущенность нравов и презрение к собственному Отечеству. Профранцузский высший свет со времен Екатерины II увлекался не строительством кораблей и мануфактур, а парижскими модами и «галантным» развратом, кощунственным острословием Вольтера и разрушительными теориями французских энциклопедистов. С того же Запада были занесены в Россию гибельные семена революционных идей: от «бомбизма – терроризма» и до марксизма. По западным рельсам проследовал в русскую державу «большевистский консерв» – пломбированный вагон, везущий Ленина и Троцкого вместе со сворой других будущих «режиссеров революции». Так и в наши дни через то же «западное окно» льется на многострадальную Русскую землю грязевой поток – наживы, блуда, насилия, бездуховного комфорта.

Все вышеназванное зло, причиненное России деятельностью Петра I, могло бы быть изжито и преодолено православным народом в ходе истории, если бы топор «царя-плотника» не врубился в духовные корни Святой Руси, не искорежил каноническое устроение Русской Церкви.

Подобны шабашам большевистских воинствующих безбожников были петровские «всепьянейшие шутейные соборы» – глумление пьяного монарха над православным духовенством и церковными обрядами. Атеисты заявляли, что борются с суевериями, – так и Петр I издал указы о запрете крестных ходов и упразднении часовен, воздвиг гонение на колокола: прекрасные обычаи Святой Руси, возвышающие души верующих, казались ему суевериями, за которые перед иноземцами стыдно. Но все это были только «цветочки» по сравнению с ядовитыми «ягодками», которыми Петр I на века отравил жизнь Русской Церкви.

Большевики сделали атеизм государственной религией. До такого Петр I не дошел: он был человек верующий, да и понимал, что при попытке «упразднить» Православие возмущенный народ Божий немедленно сметет его с престола. Но сознание Петра было заражено западными влияниями: приземленным протестантизмом и «стихийным материализмом». Царь-реформатор стремился из всего извлечь земную пользу: ему было недоступно понимание таинственной природы Церкви Христовой и главенствующего значения духовности даже в этом мире. Почитая себя православным, Петр I одобрительно отзывался о западном ересиархе Лютере. Но, видимо, гораздо сильнее, чем пример Лютера, повлиял на Петра I совет английского короля Вильгельма III Оранского, который рекомендовал русскому монарху по англиканскому образцу объявить себя главой Церкви. В сущности, именно так Петр I и поступил.

Англиканство есть классический пример цезаропапизма – ереси, заявляющей, что государственная власть во всех отношениях выше духовной. Монарх-цезаропапист подавляет Церковь и силится подменить ее собственной особой. Именно таким предстал Петр I на заседании Святейшего Синода, когда в ответ на просьбу архипастырей дозволить им избрать законного Первосвятителя царь выхватил из ножен кортик, ударил себя кулаком в грудь и в бешенстве закричал: «Вот вам Патриарх!».

После кончины Патриарха Адриана «царь-плотник» отсрочил выборы нового Предстоятеля Русской Церкви под предлогом шведской войны: дескать, волнения военного времени мешают ему рассудительно подойти к столь важному делу. Местоблюстителем Патриаршего престола был назначен митрополит Стефан (Яворский). Однако царским произволом и Патриарший Местоблюститель был лишен каких бы то ни было прав в управлении Церковью, кроме права подавать советы царским чиновникам.

В 170I году Петр I восстановил Монастырский приказ – организацию, явившуюся (как и последующая синодальная обер-прокуратура) предшественницей большевистского Совета по делам религий (пресловутого СДР). Мирянину, боярину Мусину-Пушкину было поручено «сидеть на Патриаршем дворе в палатах и писать Монастырским приказом». Это светское учреждение получило право распоряжаться всеми церковными имениями и доходами. По архиерейским домам, монастырям и приходам были разосланы мирские чиновники – «контролеры»: приказные, стряпчие, подьячие. Так в церковном управлении было посеяно крапивное семя имперской бюрократии, получившее плачевную известность своей недобросовестностью, лихоимством, взяточничеством. Монастырский приказ ведал назначением архиереев на кафедры, контролировал назначения и перемещения приходского духовенства. (Большевистский СДР также довлел над священнослужителями своими регистрациями, но все же, в отличие от петровского заведения, не назначал на церковные должности в приказном порядке.) Глава «монастырских приказных» Мусин-Пушкин заведовал даже правкой книг Священного Писания, печатавшихся в Патриаршей типографии.

В 172I году «плотничий топор» Петра I обезглавил Русскую Церковь: царь отменил Патриаршество. Попран был священный канон Вселенского Православия: епископам каждого диоцеза (области) надлежит знать первого из них. Сам титул Патриарх всея Руси раздражал Петра I с его безмерным властолюбием. Монарх-реформатор соблазнился проектом протестантского ученого Лейбница, рекомендовавшего учредить в России систему министерств (коллегий), и в их числе – Духовную коллегию для управления религиозными делами. Услужливый архиепископ Феофан (Прокопович) по царскому заданию составил соответствующий документ – «Духовный регламент». Петр I отправил на сбор архиерейских подписей под этой антицерковной бумагой некоего полковника Давыдова, дав ему зловещий наказ: а буде кто подписыватца не станет, то у того взять на листе за рукою, какой ради притчины оной не подписываетца. «Неподписантам» предстояло давать дальнейшие объяснения в застенках Тайной розыскных дел канцелярии. Исповедников не нашлось: свои автографы под регламентом поставили все опрошенные, в их числе и митрополит Стефан (Яворский). Так начался синодальный (сиречь – цезаропапистский) период истории Русской Церкви, когда искажен был канонический строй церковной жизни. По словам святителя Московского Филарета, в этих условиях Русскую Церковь спасло лишь то, что Духовную коллегию, которую у протестанта перенял Петр, Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод. К этому должно добавить, что в порабощенной имперской властью Русской Церкви Промысл Господень поставил великих иерархов, таинственно являвшихся как бы Местоблюстителями Престола Патриаршего: среди них – святитель Филарет (Дроздов), митрополит Платон (Левшин), священномученик Владимир (Богоявленский).

Поработив Церковь, Петр I не преминул ввергнуть ее в нищету и до полукрепостного состояния унизить ее служителей. В петровской Табели о рангах священники Божии объявлялись одним из низших общественных сословий, лишь на ступеньку выше крепостных крестьян. Выход из духовного сословия и вступление в него делались почти невозможными: сыновьям священнослужителей предлагался узкий выбор – принимать сан или идти в солдаты. Это было надругательство над Таинством Священства. Божественное призвание пастырства приравнивалось к «низкосортной профессии», к которой дети духовенства приневоливались против собственного желания. (Не случайно, когда Духовные семинарии были раскрепощены, из числа семинаристов вышли самые отъявленные революционеры, в их числе – Сталин.) Как любой представитель низших сословий, священник мог подвергнуться публичному телесному наказанию – духовных отцов стали пороть кнутом на глазах у их паствы. Казалось бы, что может быть безобразнее такого глумления над священным саном? Но было и еще худшее. Некогда Петр I при своем беззаконном разводе с царицей Евдокией не задумался попрать Таинство Брака, а в «государственных интересах» он предал поруганию Таинство Исповеди. В одном из приложений к «Духовному регламенту» священникам предписывалось доносить в Тайную канцелярию об исповедуемых их прихожанами противоправительственных замыслах и мнениях – царь приказывал пастырям нарушать тайну исповеди. Петровский указ возводил стену недоверия между пастырями и паствой, заставлял людей таиться даже от отцов духовных и вязнуть в нераскаянных грехах, вселял в сердца недобрые чувства к духовенству, заставляя подозревать в каждом священнике сыскного агента. Это петровское новшество не привилось: служителей алтаря, готовых из верноподданничества нарушить священный долг, почти не находилось, однако репутация духовенства была запятнана. (Также и организованная либералами и эмигрантским зарубежьем клеветническая кампания по поводу «связи Церкви с КГБ»  во времена большевизма доселе не подтверждена ни одним документальным свидетельством, но правило темных сил: лги больше, что-нибудь да прилипнет.)

Подобно большевикам с их кампанией по изъятию церковных ценностей, Петр I провел «экспроприацию» имущества Церкви, пожертвованного ей благочестивым народом. Отбиралось в казну более половины угодий архиерейских домов, монастырей, приходов, оставленные Церкви владения обкладывались непосильным налогом (оброком): по этому налогу скапливались огромные недоимки – с соответствующими судебными последствиями для недоимщиков. Ранее архипастыри и пастыри как воспитатели народа получали от государства жалованье деньгами и хлебом (ругу). «Царь-плотник» урезал ругу до мизерных размеров: без чего прожить невозможно. Церкви стало не на что ни строить новые, ни ремонтировать имеющиеся храмы, монастырям любая строительная деятельность вообще была запрещена (в точности так же действовал и большевистский СДР, накладывавший запрет на церковное строительство). Крайняя нужда отторгала духовенство от исполнения его священных обязанностей. Современник петровского царствования крестьянский писатель Иоанн Посошков свидетельствует: Попы ныне ничем от пахотных мужиков неотменны: мужик за соху – и поп за соху, мужик за косу – и поп за косу. Понеже, аще пашни ему не пахать, то голодну быть; где было идти в церковь на славословие Божие, а поп пойдет с мужиками овины сушить, где было обедню служить, а поп пойдет с причетниками хлеб молотить, а паства духовная остается в стороне. Русское приходское духовенство (особенно сельское) со времен Петра было принуждено влачить полунищенское существование.

К монастырям, оплотам русской духовности, Петр I относился с презрением и теснил их всячески. «Царь-плотник» считал иноков бездельниками, заявляя: Нынешнее житие монахов точию вид есть и понос от иных законов, понеже большая часть тунеядцы суть... А что говорят – молятся: то все молятся. Что за прибыль обществу от сего? Приземленному мировосприятию «царя-плотника» был недоступен смысл иноческого труда и подвига – молитвы за весь мир – таинственной духовной силы, удерживающей и государства, и народы, и весь мир от падения в бездну. Оскудение монастырей и уничтожение их при Петре I и еще в большей степени при Екатерине II надломило этот столп Православной России и облегчило торжество большевистского воинствующего безбожия. Петром I, стремившимся извлечь из святых обителей утилитарную пользу, была введена практика заточения в них политических заключенных, превращения монастырей в приюты для отставных солдат или дома для умалишенных. (Точно так же большевики с особым глумлением устраивали в монастырских зданиях каторжные лагеря или психиатрические клиники.) Незадолго до своей смерти Петр I издал указ о «реформировании» святых обителей Москвы: Чудов, Вознесенский и Новодевичий монастыри предназначались под дома престарелых, Перервинский – под школу, Андреевский – под приют для подкидышей.

Когда подрывные силы стали расшатывать основы Российской Империи, порабощенная, ограбленная, униженная Русская Церковь не имела средств для надлежащего воспитания народа в Законе Божием, включающего и воспитание верноподданнических чувств. А любое мирское мировоззрение (в том числе и монархическое) не способно заполнить духовную пустоту в человеческих душах. Имперская идеология, которую Петр I поставил выше Святого Православия, оказалась неспособной противостоять революционной агитации. Отсюда проистекла катастрофа 1917 года, приведшая к уничтожению империи и поставившая на край гибели весь русский народ.