Битва на реке Утус на добруджских землях

13.Битва на реке Утус на добруджских землях

Ночью верховному сенгиру приснился сон, что он совершает половой акт с белой ослицей, причем его ушастая четвероногая «партнерша» была податливой и подчинялась всем его желаниям. Утром он пригласил к завтраку в свою походную юрту старшего каринжи и поведал ему свое сновидение. Внимательно выслушав своего патрона, писарь-секретарь попросил разрешения ненадолго удалиться и сходить за пергаментной книгой, толкующей сновидения.

– У тебя и такая книга есть? – уже без всякого удивления вопросил главный сенгир-хан, когда его румийский подчиненный вернулся с переплетенным пергаментным фолиантом.

В разделе «Животные во сне» каринжи Орест прочитал вслух:

– Осел – настырный противник. Ослица – строптивая противница. Сексуальный акт с ослом – повергнутый противник. Сексуальный акт с ослицей – обращенная в бегство противница.

– Значит, некая противница будет обращена мною в бегство? – поморщил лоб командующий всеми гуннскими туменами Аттила. – Кто же это такая? Военные магистры Адабурий и Арнегискул, которые мне противодействуют, мужчины, то есть противники.

– Мой августейший каган, я полагаю, что тебе противостоят не эти двое полководцев, а их умный и энергичный начальник евнух Хризафус, который не является полноценным мужчиной, а относится к скопцам, а именно, к непочетному сословию кастрированных особей бывшего мужского пола, – метко и доходчиво возразил старший секретарь-каринжи, – а следовательно, близок к женщинам, да говорят, у него и лицо, и тело своей пухлостью и нежностью напоминают женские.

– Хм, – процедил сквозь зубы верховный хан, – убедил ты меня.

Сразу после раннего завтрака гунны снова тронулись в путь. Личная охранная хуннагурско-сабирская тысяча и сам верховный каган Аттила шли в рядах биттогурского тумена, над которым командовал многоопытный туменбаши этельбер Таймас, сын этельбера Усура. Ровными рядами молча трусили голубоглазые и светлоголовые биттогуры на своих поджарых конях, наслаждаясь теплом утреннего солнца. Поскрипывали деревянные и кожаные седла, позвякивали уздечки и мундштуки меж зубами у лошадей, бились металлические ножны о железные или медные стремена, покрикивали изредка сотники, требуя ускорить ход. Никем и никогда еще не побежденные гуннские войска шли на марше, по пять верховых в ряд.

Сегодня к пополудни передовые гуннские отряды уже подойдут к Филиппополю, обойдут его и уйдут далее на восток, чтобы к вечеру повернуть на северо-восток в сторону Маркианополя⁵³. Сзади у Сердики гунны оставили три тумена воинов: один осадно-штурмовой под началом коназа Онегизия и два верхоконных – гепидов под руководством конунга Ардариха и сводный хуннагуров и угоров под командованием этельбера Барсиха.

– Сегодня утром великий каган Аттила поручил старшему писарю Оресту разослать пергаментные приказы в войска; в соответствии с его повелением три тумена (технический конунга Валамира и два конных: биттогуров этельбера Таймаса и аланов хана Таухуза) пойдут далее на восток и сомкнут осадное кольцо вокруг Адрианополя⁵⁴.

Сам же верховный сенгир с оставшимися тремя туменами пойдет на северо-восток на помощь левому крылу похода. Он будет лично предводительствовать этими тремя туменами: оногуров, где начальником является тридцатилетний жасаул бек Эртек⁵⁵, витторов во главе с тридцатишестилетним жасаулом этельбером Хулатаем⁵⁶ и сборный хайлундуров и майлундуров под управлением жасаула двадцативосьмилетнего хайлундурского бека Порсука⁵⁷. Великий каган намеренно сам решил возглавить тумены этих племен из западного крыла гуннов, которые он хорошо пока не знал и с которыми хотел познакомиться поближе в дальнем походе и в смертельном бою.

Уже перед полуденным солнцем на дороге случилась занятная история. При ярком свете солнечных лучей из недалекой густой рощи справа от дороги вдруг выскочил небольшой серый зайчишка. За ним, распустив свой пышный хвост, во всю прыть неслась рыжая лисица. Расстояние между ними угрожающе сокращалось. И вдруг улепетывающий во все свои лопатки заяц прыгнул резко вправо, внезапно развернулся и, угрожающе подняв передние лапы, с мужеством обреченного бесстрашно кинулся на своего врага. Не ведая уже страха в порыве отчаянно-отважного вдохновения, он несколько раз ударил лапами лису по морде и по голове, отскочил назад, снова подался вперед и обрушился с тумаками на преследовательницу. И, о боги, мужество отчаяния спасло жизнь зайчишке, лиса позорно бежала, поджав хвост между ног. И много воинов было свидетелями этого неординарного события.

После поворота на северо-восток верховный хан Аттила пошел далее в оногурских рядах. В первый же вечер он пригласил к себе на поздний ужин бека оногуров минбаши Эртека. Тридцатилетний минбаши – жасаул темника явился к кагану, смущенный таким вниманием и такой доступностью главного гуннского сенгир-хана. Он принес с собой в подарок великому хану большой кусок вяленой говяжьей грудинки, выдержанный несколько лет в ячменной муке, и оттого имеющий неповторимый лакомый вкус. Сенгир Аттила доброжелательно расспросил оногурского предводителя о жизни в их кочевьях,о скоте, о травах и водах, о семье, об отце-матери, о женах и о детях. Бек оногуров был приземистым молодым человеком с толстыми руками и короткими ногами. Однако большие растопыренные уши на круглом лице со светлыми глазами и волосами и с темной недлинной бородкой выдавали в нем человека, не привыкшего считаться с чужим мнением. «Таких большеухих обычно много дразнят в детстве и они становятся невосприимчивыми к мнению других людей, а зачастую и донельзя упрямыми», – подумалось непроизвольно туменбаши Аттиле, после того как он ненароком осмотрел еще раз далеко выступающие в обе стороны и даже пропускающие неяркий свет свечей уши молодого бека.

На третий день движения от Филиппополя в сторону туменов левого крыла сапари, от жасаула Стаки прибыл гонец с известием, что сражение на широком поле около реки Утус на южной оконечности Добруджского нагорья планируется на день после первой новой луны.

– Как же он это рассчитал, согласовал что ли с византийским магистром милиции Арнегискулом? -иронически заметил уже ночью в своей походной палатке великий каган Аттила, глядя пристально на своего помощника каринжи Ореста. – Мол, согласен ли ты, магистр Арнегискул, помериться воинскими силами в такой-то день на таком-то поле? Что-то неправдоподобно получается.

Но поскольку его всезнающий писарь-секретарь на этот раз не давал ответа, то верховный хан задумался. Конечно, такое вполне возможно, если восточные румийцы во главе с военным претором Арнегискулом и гуннское левое крыло под началом этельбера Стаки одновременно закончат накануне концентрацию всех своих боевых сил на небольшом участке территории, которая идеально подходит для сражения и маневра; и при этом каждый из них надеется застать своего противника врасплох и в численном меньшинстве. «Что ж пойдем туда, станем где-либо поблизости скрытно лагерем и в решающий момент борьбы окажем необходимую поддержку нашему левому крылу», – решил великий каган.

Через два дня к ночи главный сенгир и главнокомандующий всеми гуннскими войсками хан Аттила прибыл с тремя туменами верхоконных бестрепетных оногуров, доблестных витторов и неустрашимых хайлундуров и майлундуров к юго-западному спуску с Добруджских холмов и расположился там лагерем в глубоком лесу, от которого до планируемого места схватки с византийцами было расстояние около одного конского перехода; за два-три румийских часа можно без особой торопливости достигнуть из этой глухой чащи по трем едва заметным в зеленых зарослях дорогам до поля будущей сечи.

Накануне вечером снова прибыли гонцы с подтверждением, что битва разыграется завтра на рассвете. Старший гонец, знакомый верховному кагану немолодой и невозмутимый хуннагур, делал отрешенные глаза и разводил изумленно руками: едва вас разыскал в этих дебрях, мол, как отлично вы укрылись от вражеских глаз. В эту ночь костров не разводили, великий сенгир-хан отдал приказ троим подчиненным (жасаулам-темникам: беку оногуру Эртеку, этельберу виттору Хулатаю и беку хайлундуру Порсуку) рано укладывать всех отдыхать, поднимать людей за два румийских часа до рассвета, всухомятку завтракать и выступать в путь.

Великий каган Аттила наблюдает с высокого места холма за широкой зеленой утренней равниной, слева ограниченной возвышенностью, на которой сооружены укрепленные отвесные насыпные стены румийского военного лагеря. Укрепления боевого стана неприятеля окружены глубоким непроходимым рвом с водой. Хорошо закрепились эти византийцы. Но сейчас они изо всех четырех лагерных ворот по подъемным мостам спускаются на равнину по когортам, по манипулам и по центуриям и строятся в глубокие наступательные колонны. В шеститысячном пехотном легионе девять боевых когорт и одна когорта управления. В каждой когорте по три манипулы. В каждой манипуле по две, изредка по три, центурии. В каждой центурии одиннадцать контубериев. Сноровисто и быстро строятся легионы, победители всего остального мира. Глухо позвякивает металл оружия, слышны негромкие команды легатов, их заместителей – военных трибунов, старших, средних и младших центурионов, старших и младших контуберналиев. Сзади им в блестящие затылки шлемов и касок, а также в металлические доспехи, бьют первые утренние солнечные лучи. В передних шеренгах глубоких легионных построений возвышаются румийские орлы и штандарты, каждое подразделение имеет свой матерчатый вымпел, по которому можно установить места призыва рядовых солдат. Золотистый по краям и красный в центре треугольный вымпел принадлежит легионерам – выходцам из далеких южных эллинских земель, золотисто-голубой цвет матерчатого флажка есть знак малоазийских легионов из Галатеи⁵⁸, золотисто-черный – отличает малоазийских легионеров из Каппадокии⁵⁹, а золотисто-фиолетовый вымпел указывает на легионеров из Палестины. Всего верховный сенгир насчитал шестнадцать построенных к бою легионов, это около 96 000 византийских солдат и офицеров. А вот появились и конные легионы, их не менее шести, а каждый конный византийский легион – это около 4 000 всадников, вот еще 24 000 отменно вооруженных бойцов. Всего 120 000 восточнорумийских воинов. Но по их византийской военной тактике одна пятая от всего войска должна находиться в засаде за стенами воинского лагеря; это еще около 24 000 вооруженных нукеров. А у исполняющего обязанности командующего гуннского левого походного крыла этельбера Стаки всего семь с половиной туменов. И сам главнокомандующий гуннской армией сенгир туменбаши Аттила скрытно привел с собой три тумена конных джигитов. Но нельзя забывать, что один верхоконный воин равен в сражении по силе и мощи трем пехотинцам.

О высокие боги! Румийцы подготовились к битве очень серьезно и ответственно. Первые их ряды ставят перед собой наклонно длинные шестилоктевые толстые копья с острыми широкими лезвиями-наконечниками. Эти копья упираются тупым концом в землю и крепятся на двуножные подпорки. И готова самая мощная защита против гуннской конницы! Почти невозможно прорвать частокол из таких выставленных вперед острых копий. Кони обычно нарываются брюхами на заостренные наконечники и с распоротыми внутренностями, хрипя и издавая дикие трубные звуки боли, влачат за собой кровавые кишки, пока не валятся, подминая под себя седока на землю.

А напротив румийцев с правой стороны поля уже строится для атаки гуннская конница, там не более 40 000 вооруженных всадников. Сенгир Аттила узрел роксоланские папахи, вон гарцует, красуясь в дорогих блестящих латах, их предводитель смелый хан Каракончар. А вот строятся утургуры и кутургуры, у которых все кони гнедой масти; там у них отдает последние распоряжения, указывая вперед шешке, их туменбаши бек Берики. А вот дерзновенные акациры, любящие сражаться без никаких головных уборов; на солнце, которое бьет им прямо в глаза (а это ох как нехорошо!), темнеют их черные волосы, заплетенные в косички. Ими предводительствует хан Манат, он хладнокровно сидит в седле впереди строя.

Последние мгновения перед страшной сечей. В эти минуты, как поймал себя на мысли туменбаши Аттила, возникает страх, но особое, возвышенное состояние души прогоняет его прочь и вместо страха появляется какая-то неуспокоенность: все кажется, что много еще не сделано, кое-что не подготовлено и что-то еще не учтено. А с первым громким криком-ураном, который обычно издает или сам хан Аттила, или противоборствующий ему полководец, всякие тревожные помыслы исчезают полностью и приходит упоение битвой.

Но сегодня темник Аттила не имеет права издавать первым боевой уран и вести за собой тумены. Сегодня он находится в засаде.

Но что это?! О боги, о синие небеса! Вдруг установившаяся полная тишина нарушается свистом и воем огромных каменных валунов и обломков скал, летящих из-за реки, с противоположной стороны, издалека от поля битвы. А тяжеленные свистящие каменные снаряды валят легионеров целыми шеренгами, оставляя груды мертвых и разбрызгивая вокруг кровавое месиво. Вопли отчаяния, крики ужаса, стоны и хрипы боли – страшная какофония звуков наполняет широкую зеленую равнину. А огромные валуны продолжают лететь. Неописуемая паника охватывает румийские легионы.

Сенгир Аттила вдруг вспомнил, как однажды в его юные годы, еще до галльско-румийского аманатства, туменбаши ага Усур рассказывал, как гунны в Южной Македонии применили такой прием, когда камнеметными орудиями, установленными тайно, уничтожили много румийских легионов. Тогда этот боевой прием использовал легендарный туменбаши Aгап, отец темника жаувизиря Усура. И вот здесь этот смышленый тархан Стака установил на скрытые позиции свои осадно-штурмовые орудия и умело насмерть избивает растерявшихся и уже находящихся в диком ужасе византийских солдат и офицеров. Молодец этот этельбер Стака!

И наконец камнепад закончился и ринулась гуннская конница на румийского врага, задние ряды которого, уже не пытаясь оказать никакого серьезного сопротивления, побежали назад в свой лагерь на возвышенности, там уже шире открывались ворота. Передние и средние шеренги византийских легионов еще пытались противостоять, но скорее по привычке, нежели из-за стремления противоборствовать. Но и они тоже начали неспешное отступление назад.

Старший гуннский каринжи Орест с нетерпением поглядывал на великого кагана, ожидая, что он отдаст приказ ударить сзади по отступающим румийцам, перерезать им дорогу отхода в боевой стан, окружить их и полностью уничтожить. Но гуннский сенгир-хан молчал. И не отдал-таки такого приказа. Не вступили нетерпеливые оногуры, витторы, хайлундуры и майлундуры в сражение и не обагрили свои мечи вражеской кровью.

Кончилась вскоре битва полной победой гуннов. Нашли брошенный в панике румийцами труп в очень богатых доспехах и одеяниях. Это был павший в бою магистр милиции, наместник и претор Египта, командующий северными дунайскими войсками Византии достославный Арнегискул.

Спасшиеся румийцы запирали тяжелые дубовые ворота своего огромного боевого лагеря и опускали подъемные мосты. В десятках мест еще тлели очаги сопротивления, где некоторые смелые центурии, образовав круг, рубились насмерть с гуннами. Но и эти небольшие группы легионеров были вскоре расстреляны из луков.

– Зиига! – радовались понтийские аламандары, говорящие на смеси готского и аланского языков: – Победа!

– Сийга! – вторили им возбужденные гунны: – Победа!

Около тридцати тысяч византийцев были убиты в один из последних дней весны 447 года по христианскому летоисчислению на широком поле битвы около реки Утуса в Добруджских землях.

Вечером за пиршественным столом, где собрался весь цвет воинской гуннской и союзной им знати, великий каган Аттила подозвал к себе старшего писаря-каринжи Ореста и сказал ему тихо, чтобы никто не мог расслышать:

– А почему я не дал приказ окружить бегущих румийцев и полностью уничтожить их? Но ведь ты же сам утром растолковывал мне мой сон с белой ослицей, что это есть бегущая противница. А такой сон есть предзнаменование высоких небес, а их предначертания нарушать никак нельзя. Вот если бы ты толковал мне об убитой неприятельнице, то тогда бы я повелел прикончить всех врагов до последнего. И потому я позволил остаткам румийцев бежать. А кроме того, ты вспомни того зайца, который не испугался лисицы. А ведь в порыве отчаяния эти румийские солдаты могли бы стать такими же безбоязненными зайцами. А мне ведь надо сохранить не только жизни наших нукеров, но и не потерять лицо.

А в конце шумного пира на вопрос кагана, как же ему удалось дать битву именно сегодня, хитроумный этельбер Стака ответил:

– Мой великий хан, мы захватили огромный неприятельский обоз с провиантом и через бежавших пленных (которых упустили намерено) дали, якобы, нечаянно византийцам знать, что сегодня утром здесь на поле сожжем все продовольствие, так как оно отягощает нас, и после обеда уйдем на Константинополь.