Старший воинский каринжи Орест вручает предписания

10.Старший воинский каринжи Орест вручает предписания

Уже при первых ночных звездах дождался славянский коназ Онегизий четверых главных командиров, сворачивающих к повороту дороги с севера на восток перед паромной переправой через Дунай на Сингидун. Прибыл начальник такого же, как и у самого туменбаши Онегизия, осадно-технического боевого соединения конунг западных остготов, жасаул сорокадвухлетний херицога Валамир. Рыжий и угрюмый предводитель германцев привел с собой один полносоставный тумен, скомплектованный из остготов (которые обслуживали тяжелые штурмовые механизмы) и гуннов: садагаров и саранов (которые должны были врываться через проломленные стены в города). После взаимных приветствий готский конунг поведал своему славянскому собрату о том, что в пуште собирается несметное количество нукеров; они спешным конным маршем выдвигаются сюда к Сингидуну, чтобы повернуть на восточную румийскую дорогу, идти вниз по течению Дуная и переправляться на противоположный берег в предписанных для этого местах.

И вскоре, в подтверждение слов остготского конунга, сразу одновременно подъехали трое военачальников: командующий туменом биттогуров, такой же рыжий, как и германец Валамир, тридцатипятилетний темник Таймас; баши сводного тумена хуннагуров и угоров, лобастый сорокалетний этельбер Барсих, и жасаул полносоставного тумена аланов, темноволосый и горбоносый двадцатисемилетний хан Таухуз.

Славянский вождь Онегизий давно уже распорядился забить белого валуха и сварить мясо. Прямо под ночным весенним небом около костра была раскинута на кошме скатерть, поскольку коназ западных славян давал на правах хозяина (так как до города антов и хорватов Сингидуна-Белеграда было рукой подать – за рекой) краткий и на скорую руку торжественный ужин.

Все военачальники спешились, чтобы почтить вниманием славянский дастархан. Был произнесен первый тост за удачу и будущую победу. Хозяин угощения темник Онегизий довольный оглядел своих конаков: жасаула остгота Валамира, темника биттогура Таймаса, туменбаши хуннагура Барсиха и жасаула алана Таухуза – и поднял второй тост за великого кагана Аттилу, который все поддержали с большим воодушевлением.

– Будет большая сеча и будет много добычи, – не глядя ни на кого сказал мрачно конунг Валамир, – за нами идут еще отряды оногуров, витторов, хайлундуров, майлундуров, гепидов и других племен.

– Великий хан настроен решительно, он хочет раз и навсегда покончить с этими тремя изменниками: сенгиром Атакамом, шаманом Мамой и беком Борулой, – молвил негромко быстрый в движениях темник Таймас, допивая свой бокал с вином.

– Хан Атакам еще не понес ответственности за кровь подло убитого им этельбера Ахтайаха, – добавил коренастый туменбаши Барсих, обсасывая баранью грудинку, – уже три года прошло с тех пор, а дух погибшего никак не может попасть на небесные пастбища Коко Тенгира, потому что не наказан виновник его смерти.

– Я приложу все свои силы, чтобы пленить и доставить этих троих предателей нашему великому кагану, – произнес убежденно сидевший за скатертью с высокомерным видом молодой худощавый, но с жилистыми руками аланский хан Таухуз, – ведь именно Атакам насоветовал покойному кагану Беледе устроить свое орду на дунайском островке, принадлежащем нам, аланам.

Распрощались, подняв бокалы после последнего заздравного слова, причем каждый уповал вслух на своего бога: славянин Онегизий на Перуна-Сварога, германец-гот Валамир на Одина, гунны Таймас и Барсих на Тенгири, а алан Таухуз на богочеловека Иссу.

Уже поздней ночью предводитель славянских антов и хорватов Онегизий пустился скорой рысью догонять свой тумен, ушедший далеко вперед. На третий день похода славянский коназ с головными отрядами своего технического тумена находился на спуске с южнокарпатского перевала около дунайской стремнины, недалеко от местечка Железные Ворота. Небольшая безымянная бурная речка с просвечивающимся сквозь чистую воду каменистым дном преграждала им путь. Когда-то здесь был мост, но, по всей вероятности, он был снесен мощным весенним паводковым потоком. Но, в сущности, небольшая глубина русла реки, даже в половодье, не побуждала к построению нового моста. Но что особо поразило славянских воинов, да и самого их предводителя Онегизия, так это обилие трепещущейся на мелководье и по каменистым берегам серебристой рыбы. Вся вода по побережью была усеяна рыбьими тушками. Каждая примерно не менее полутора локтей; тумены и тумены рыбин выбрасывались с силой на песчаные и галечные отмели, производя беспрестанный шум от непрерывного и быстрого трепетания своих черных хвостов. Большая рыба, называемая гуннами «балик», один раз в несколько лет приходила, как пояснили находившиеся на берегу с мешками рыбаки, в верховья этой небольшой речушки, нерестилась там и теперь спускалась назад к широкому Дунаю. Но до этой могучей реки им дойти не суждено. Она будет выбрасываться на берег, чтобы умереть, не доходя до глубоких дунайских вод. А здесь ее уже поджидали местные племена даков и языгов, а также всякие дикие животные – любители рыбы. И один из рыбаков показал рукой на север, вверх по течению реки. И там поодаль, совершено не таясь людей, пожирали рыбьи тушки полосатые гиены с мощной грудью и короткими задними ногами, небольшие серо-коричневые шакалы с острыми округленными ушами. Но обе стаи: гиеновая и шакалья – огрызаясь, повизгивая, урча и потявкивая, немного посторонились, когда с горных склонов кубарем и поспешно спустились три медведя: большая белогрудая мать-медведица и два ее уже подросших детеныша-медвежонка, по второму году жизни. Гиены и шакалы норовили даже укусить медвежьих подростков, но предостережение немолодой злобной клыкастой матушки удерживало их от такого необдуманного поступка – они хорошо знали ее зубы, когти, силу и хватку.

Рыбаки-даки посоветовали не брать ту рыбу, которая выбрасывается на отмели, пороги и на низкий берег, поскольку она возвращалась с верховьев реки и была уже пустая. Следовало ловить рыбу (можно было даже руками, или же такими мешками с мелкими дырками) в центре реки, там она только еще шла вверх по течению на нерест и была полна крупной красной икры.

Славянские нукеры, большие любители рыбы (не то, что гунны, которые едят рыбу только в крайнем случае, когда уже нет в наличии других продуктов), взмолились перед своими командирами-сотниками и тысячниками разрешить им половить рыбу с красной вкусной икрой.

А в это время с воздуха налетали волна за волной рыбоядные птицы: чайки, филины, сороки, вороны, белоголовые грифы и даже некрупные соколы. Деловито рассаживались они на берегу и на прибрежной отмели и, не сходя с места, насыщались. Между разными видами птиц изредка возникали перебранки и потасовки, но, в конце концов, мир восстанавливался быстро, благо балика было несметное количество. Только рыбные филины, зная толк в такой еде, выхватывали из средины потока толстых рыбин, у которых еще была икра в животе, и лакомились на берегу красными зернышками икринок, отвергая ставшие уже невкусными другие части рыбной тушки.

Туменбаши Онегизий, сам большой любитель морской и речной еды, которой отдают предпочтение в Руме (а ведь он долгое время прожил там), разрешил каждой сотне оставить по два десятка добровольцев – заготовителей рыб на один день с условием, что они потом спешно нагонят со своими повозками, полными рыбы и икры, ушедшую вперед колонну. Славяне – большие умельцы по заготовке рыбин и икры впрок. Они умудрились за один день и одну ночь слегка просушить на солнце не один воз рыб и уложить на повозки с десяток кожаных мешков с подсоленной красной икрой. Долго еще антские и хорватские дежурные нукеры-повара раздавали на ужин своим сотоварищам уже отлично подсушенные рыбины и наваливали им в их медные, железные и деревянные котелки большими ложками вкусные красные зерна-икринки. «И почему такая рыба приходит один раз в четыре года?» – думал про себя славянский туменбаши Онегизий, облизывая красную от икринок ложку.

Туменбаши Онегизий повелел переправляться на южный дунайский берег, брошенный византийскими федеративными пограничными стражниками, конно-штурмовому полутумену баяндуров и азелинов с тем, чтобы они заняли там укрепленный плацдарм. Степные воины, сойдя со своих длинногривых невысоких коней, натягивали перед посадкой на паром, плот или широкую лодку приспущенные было лучные тетивы, на случай экстренного отражения издали нападающих врагов; ведь общеизвестно, что нельзя держать лук постоянно в боевом положении, ибо от этого может исчезнуть гибкость древка, ослабнуть натяжение тетивы и пропасть дальнобойная убойная сила.

За три для начальник осадно-вспомогательного тумена коназ Онегизий полностью перебросил свое подразделение через Дунай. Вначале ушли вперед штурмовые гуннские отряды, а затем собственно техническая половина его воинства, состоящая из нукеров: антов и хорватов. Все шло как было задуманно, только перед самым завершением переправы вечером третьего дня перевернулся широкий плот с огромной журавлеобразной машиной – онагром, кидающим по принципу пращи на большие расстояния (до трех окриков пастуха) тяжелые каменные валуны. При этом утонуло четверо славянских воинов из прислуги этого орудия, они остались под бревенчатым настилом под водой. До половины ночи не могли достать с глубокого дна реки тяжеленную железно-деревянную боевую машину, никак не удавалось с лодок подвести в воде под нее закрепляющие канаты. Бросили это дело до утра, а наутро разыскали местных паромщиков-тайфалов, которые за два денария нырнули голые в холодную весеннюю воду и привязали просмоленные канаты к выступающим частям механического орудия. Долго тянули наверх толстенные скрученные пеньковые веревки с четырех плотов и все же смогли вытащить на поверхность воды этот проклятый онагр, поместить его на подогнанный к нему паром и транспортировать к румийскому берегу.

В последнюю ночь, когда, чертыхаясь, командующий осадно-техническим туменом коназ Онегизий руководил подъемом со дня реки затонувшего тяжеловесного орудия, к месту переправы подошли германские нукеры конунга Валамира со своими такими же тяжелыми осадными машинами. Антско-хорватский вождь передал остготскому предводителю все добытые им плавучие средства переправы.

Германский туменбаши херицога Валамир с большим интересом наблюдал за спасательными работами своих славянских союзников и, конечно, наматывал себе на ус, чтобы самому не совершить аналогичных ошибок при перевозке тяжеловесных осадных машин по воде на противоположную сторону.

– Ты получил пергамент для немедленного вскрытия на румийском берегу? – спросил своего славянского сотоварища-темника германский туменбаши.

– Да, получил, – усмехнулся антско-хорватский коназ, – эти все начинания, принятые в румийских легионах, исходят от писаря-каринжи Ореста. Это в румийских боевых подразделениях легату вручают запечатанный пергаментный свиток и приказывают вскрыть такого-то дня, в таком-то месте и при таких-то обстоятельствах. Вот и мы получили подобный свиток с предписанием: вскрыть и прочитать на первое утро на румийской территории после переправы последней своей сотни.

– А что может содержаться в этой булле⁴⁵? – вслух задумался остготский конунг.

В соответствии с полученной инструкцией туменбаши Онегизий сорвал восковую печать и прочел пергамент, в котором содержался приказ великого кагана Аттилы на месте достроить необходимое количество боевых метательных орудий, которых хватило бы для одновременной осады четырех некрупных городов, срок выполнения до пятнадцати дней. Опытный славянский военачальник задумался, задача была очень сложная: если строевого леса в избытке и срубленные бревна можно высушить у костров за два-три дня, то как быть с металлическими частями таких механизмов? Для этого необходимы кузнечные мастерские и много железа, а, главное, нужны умелые руки сметливых кузнецов-темирши. Также потребуются в большом количестве волосяные арканы и сплетенные из кожаных ремней толстые канаты. Но все же это дело поправимое. Византия – богатая страна, здесь есть все. Темник Онегизий вызвал к себе азелинских и баяндурских тысячников, он намеревался разослать их во все близлежащие селения с тем, чтобы они задержали бы тамошних темирши в их кузнях и заставили их работать на себя, а также нашли бы волосяные и кожаные арканы где бы то ни было.

Пергамент-булла был подписан четким каллиграфическим почерком: старший воинский каринжи при великом кагане трибун Орест. Наименование такой новой высокой воинской должности при персоне самого верховного хана умудренный опытом антско-хорватский темник слышал впервые.