Великий каган Аттила осматривает свое хозяйство в орду

19.Великий каган Аттила осматривает свое хозяйство в орду

Несколько дней верховный хан провел в своих дворцах в кругу своей семьи, по вечерам посещая баню и получая от банщика отличный массаж. Первые день и ночь по приезду главный сенгир провел в большом деревянном двухэтажном доме своей байбиче-гуннки Эрихан, которая искренне была рада возвращению благоверного из далекого боевого сапари. Серые ее глаза излучали приветливость и доброту, она подгоняла бесчисленных своих служанок, стараясь угодить мужу в его гастрономических пристрастиях. Зная его большую любовь к вяленому мясу, выдержанному в течение пары лет в ржаном толокне-далгане крупного помола, она выставила на дастархан несколько сортов таких блюд из вырезок филе зубрицы, буйволицы, ячихи, медведицы и барсучихи. И с заговорщицкой улыбкой верная жена, главная ханыша Эрихан, который уже было под сорок, протянула своему супругу кружок темновато-желтой колбасы из вяленого мяса:

– А вот эта еда только для тебя, мой дорогой каган. Помнишь ли ты того тигра, которого ты собственноручно убил в верховьях Олта, еще там в нашем дакийском орду? По моей просьбе у этого зверя было отрезано его достоинство самца; я это тигровое достоинство иссушила, как завещала нам великая небесная праматерь Умай, измельчила в порошок и добавила вот сюда в эту колбасу из медвежьего мяса. Эта еда способна на долгие годы вернуть тебе в любовных делах юношескую неутомимость. И я полагаю, от этого выиграем только мы, любящие тебя очень крепко твои хатунки.

Взглянул удивленно главный гуннский сенгир на свою старшую жену-байбиче, которая, как теперь подметил каган, вырядилась в свои самые лучшие одеяния из шелка, парчи и бархата, подвела брови и губы аравийскими приятно пахнущими красками и выглядела еще красивее. Белоснежные зубы сверкали при ее милой улыбке.

– Хорошо, моя хатун, я поем этой чудодейственной еды, но коли такое лакомое снадобье придаст мне столько мужских сил, что я не успокоюсь на своих законных трех женах и возжелаю взять еще четвертую или пятую, как тогда быть? – засмеялся добродушно великий каган Аттила.

– Мой дорогой каган и отец моих сыновей, – скромно потупив глаза, ответствовала застенчиво первая жена, – разве от этого нам будет плохо? Ведь мы, твои законные хатуны, получим каждая причитающуюся нам долю. А этого в жизни, особенно в женской, представляется достаточным. Лишь бы ты был здоров и неутомим, а мы бы были при тебе, мой дорогой каган.

Уже глубокой ночью, немного усталый после реального проявления этой чудотворной лакомой еды, верховный гуннский властитель собрался было уже засыпать, как внезапно ему пришла в голову мысль и он тихо вопросил:

– Для мужчин – ээренов имеется такое благоприятное целебное средство. А есть ли нечто подобное для женщин-хатунок?

Немного помедлив, старшая ханыша отвечала чистосердечно:

– Женщины у нас пользуются настоями, изготовленными из особо редких трав и из половых органов горных буйволиц. Такая настойка, добавляемая в свежее парное молоко козы, излечивает от бесплодия и повышает вероятность забеременеть, хорошо выносить ребенка и вовремя родить. Я однако уже вышла из детородного возраста, – со вздохом добавила байбиче, прижимаясь ближе к своему мужу, – а вот обе другие, более молодые твои хатынки Сванхильда и Гудрун, сейчас пьют такой настой, они еще хотят подарить тебе маленьких детей. Твоя вторая жена Сванхильда также уже целую луну не позволяет прислужницам выносить из своего дома пустую посуду, боится недоброго глаза, который отвращает женское счастье. А твоя младшая токал Гудрун повелела убрать с пола в своих покоях все деревянные предметы, которые она могла бы нечаянно перешагнуть, ведь в этом случае она может в этом году не забеременеть.

Усмехнулся гуннский хан Аттила, прижал к себе покрепче свою любимую байбиче и быстро заснул.

Вскоре вернулась с Понта Эвксинского посланная туда с разъяснительной миссией дипломатическая группа во главе с тамгастанабаши Эскамом. Он доложил, что посетил почти все северные и восточные припонтийские города, и везде проводимая им работа имела хорошие результаты, ни один из пригородных рынков, на которые съезжались гуннские и союзные им племена и народы, не был закрыт и цены там на все виды товаров, в первую очередь, на рабов, железо и скот, оставались на прежнем уровне. Верховный хан сердечно поблагодарил руководителя общегуннского таможенно-дипломатического ведомства тархана Эскама за хорошую и верную службу ему, кагану Аттиле, и всему гуннскому государству. Также он поблагодарил членов посольской группы юзбаши сабиров Коркута и румийского аманата Карпилия, сына Аэция, за примерное выполнение своих нелегких посольских обязанностей. Более всего верховный сенгир пришел в восторг и восхищение от того, что его посланники наняли два объемных румийских военных корабля и совершили большую часть своего дипломатического объезда именно на этих кайыках, куда они постоянно загружали даже своих лошадей, а ведь у двух сотен нукеров почетной охраны было вдвое большее количество коней.

– Так ты, мой тамгастанабаши Эскам, научишь всех гуннов плавать на морских судах, а также и воевать на них. Тогда мы будем как вандалы, которые уже сейчас считаются владыками бескрайнего Внутреннего теплого моря, а я уподоблюсь их вандальскому конунгу, моему старинному приятелю Гейзериху, который хозяйничает на этом море, стану обладателем самого большого флота на Понте Эвксинском и буду повелителем тамошних вод, – смеялся счастливый великий каган.

И, оставшись наедине с баши всех гуннских тамгастанов грамотным полурумийцем Эскамом, верховный правитель всех гуннов сенгир-хан Аттила спросил его:

– А как там мое золото, вложенное в иудейские банки? Ты справлялся об этом?

– Голом⁷⁹ твоего золота, мой каган, уже возрос за эти годы на одну треть, – начал пояснять тамгастанабаши, – оно в целости и сохранности, на данный момент очень много золота взяли под проценты строители-подрядчики в Константинополе, там после прошлогоднего землетрясения идет серьезное строительство. Заново сооружают огромный ипподром для конских бегов и скачек.

– Душа радуется слушать твои речи, тамгастанабаши Эскам, ведь это так хорошо, что золотой голом сам по себе возрастает во времени. Этак и никаких походов не надо объявлять, коли то же самое можно получить, лежа в своей юрте на кошме и попивая кумыс из рук любимой жены. Как говорят наши друзья-готы, фулло голума иса гуута⁸⁰. Спасибо, твоему отцу, старшине купцов благоразумному Варинию Пизону, это он меня надоумил вложить золото в монетах в иудейские банки Таны. Как, кстати, его здоровье?

– Он тебе кланяется, мой каган, и в знак уважения и дружбы посылает тебы в дар беловолосую юную рабыню-германку.

– Беловолосую, это хорошо, люблю беловолосых. И чтобы была вся блондинистая, но не только на голове, – еще раз засмеялся главный гуннский сенгир. – А как там поживают наши верные союзники, арыманский царь Ваче и его алванский главный военачальник Вардан, какое у него там второе имя, по-моему, Мамоконян?

– У них дела обстоят не очень хорошо, их теснят иранцы, уже вынудили уйти из всех низинных мест: зеленых лощин, плодородных котловин и многоводных низин. Я сам встречался с их людьми в Трапезунде и в Фасисе, они скоро пришлют посольскую делегацию к тебе, мой каган, и будут просить военной помощи.

– Интересные ты мне вещи говоришь, тамгастанабаши, это ведь такой далекий и дорогостоящий поход… но зато какие там богатые трофеи!

В первые же дни после возвращения из боевого сапари пригласил великий хан Аттила к себе главного шамана сабиров и восточного крыла гуннов абу Айбарса, который оставался на время отсутствия верховного степного правителя в качестве ответственного за центральную ставку-орду, а негласно он должен был поддерживать порядок и во всей громадной гуннской империи, имея при себе некоторые воинские тумены из нукеров старших призывных возрастов.

В огромной теплой деревянной зале, на постланных прямо на полу шерстяных узорчатых кошмах, вокруг обильного дастархана принимал великий каган двоих уважаемых людей каганата: вызванного с докладом шамана Айбарса-абу и приглашенного с северо-западной окраины пушты старого заслуженного боевого жаувизиря Усура. Привечают глубокоуважаемых конаков сам верховный властитель сенгир Аттила и его старшая жена ханыша Эрихан. Степной правитель радостно возбужден. Ему приятно видеть у себя таких высокочтимых гостей.

Сабирский высокородный шестидесятитрехлетний сенгир Айбарс вырядился в честь такого важного приема в свои самые лучшие нешаманские одежды. На нем зеленый парчовый кемсель⁸¹, голубые бархатные шальвары, мягкие черные мокасы и широкополый белый войлочный колпак с черными орнаментированными узорами.

Биттогурский семидесятисемилетний этельбер Усур также имеет на себе самые дорогие и парадные одеяния: штаны из желтого бархата, кафтан из голубой парчи и широкие красные нутуги на ногах с расходящимися раструбами-голенищами. На голове у него черный, обшитый по краям мехом соболя матерчатый головной убор. Золотые зубы престарелого жаувизиря блистают при дневном свете, падающем из широких окон, в которых вставлены безумно дорогие прозрачные листы румийских стекол.

По древнему обычаю за каждым высокородным гостем прислуживает особый слуга, наполняющий бокалы и кубки белым хмельным тарпаньим кумысом, который наиболее высоко ценится у всех степных народов.

Немолодой шаман-ведун рассказывает великому кагану всякие новости и события, имевшие место за этот и прошедший год. С севера пытались было сунуться славянские племена поморских сорбов, но сенгир -временный управляющий в орду знахарь Айбарс попросил жаувизиря Усура с тысячей запасных воинов-биттогуров встать у них на пути и уговорить их идти на запад вдоль южных предгорий Западных Карпат, и в итоге незваные пришельцы ушли по водоразделу между Западными и Восточными Карпатами на северо-запад в страну Германия.

– Вот сидит здесь сам жаувизирь, он не даст соврать, -указал своими беспрестанно находящимися в действии руками на старого туменбаши премудрый шаман-провидец.

Тот в знак согласия, мол, так оно и было, покачал головой снизу вверх. А временный наместник в орду сенгир-шаман Айбарс продолжал свое повествование: якобы, до него доходили слухи о нехорошем и недостойном поведении старшей жены покойного кагана Беледы, ханышы Бланки-доттер, которая приблизила к себе некоего карлика-уродца придворного шута Зерко вместе с женой-гуннкой последнего; и они втроем устраивают постоянные безобразные пиршества, во время которых буянят, сквернословят, теряют от вина и араки трезвый разум и ведут себя даже хуже, чем самые последние забулдыги-пьяницы в обоих Румах.

– Она не знает такой простой вещи, что женская печень, как говаривали старые наши шаманы, более предрасположена к радости пития, чем мужская, и потому трудно отучить хатынок, привыкших к хмельным хорзе, араке или к вину, от этого пагубного пристрастия. Если женщины радуются при хмельном питие, то у них веселится вся печень, а это очень прискорбно, – высказался неодобрительно великий каган и показал всем своим видом, что вопрос этот исчерпан.

Под конец недолгой торжественной трапезы главный гуннский сенгир вручил абе Айбарсу и aгe Усуру драгоценные подарки: дорогие золотые мечи в серебряной оправе и широкие теплые зимние боруки, пошитые из множества искрящихся на солнце норковых шкур. Также великий хан подарил своим уважаемым гостям на головы большие румийские магистерские боевые шлемы, изготовленные в равной пропорции из золота, серебра и бронзы. Оба пожилых гостя были неимоверно довольны теплым приемом, радушным угощением и богатыми дарами из рук самого верховного гуннского властителя-кагана Аттилы.