Год 452
Нездоровилось великому кагану Аттиле. Мучил кашель, болело горло, воспалились глаза. Настроение было неважное. В последнее время, после возвращения из галльского похода, верховный хан постоянно чувствовал легкое недомогание. Не исчезала какая-то непонятная слабость в теле.
С утра он возлежал на почетном торе за очагом в своей юрте, поставленной во дворе перед двухэтажным деревянным дворцом в главном гуннском орду на берегах Тиссии в Паннонии. Нависающий потолок залы закрытого помещения действовал на него во время плохого самочувствия угнетающе. И потому он переселился в низкое войлочное жилище с тюндуком, через которое было видно небо.
Во время болезни за верховным правителем гуннов ухаживала его старшая жена байбиче Эрихан; она хлопотала около очага по хозяйству, разогревая для больного в медном котелке остывшую жирную супу. В шатыре также находился пришедший лечить великого кагана главный шаман всех гуннов сенгир Айбарс, который сидел рядом с занемогшим и ощупывал его ладонь.
– Ты, мой дорогой племянник Аттила, жалуешься на головную боль и на боли в пояснице, – надтреснувшим старческим голосом приговаривал умелый шаман-провидец, и седая его клинообразная бородка по-старчески подергивалась временами непроизвольно вместе с подбородком; немолодой он уже был, как никак шестьдесят семь зим стукнуло, – но исцелять следует не голову и не поясницу, а всего человека целиком. Любая болезнь возникает в теле под воздействием внутренних и внешних причин. Внешние – это погода. Сейчас дождливая и слякотная зима, сыро и туманно, и такая погода плохо влияет на человеческий организм. Внешние причины насылает на людей сам всесильный небесный бог Тенгири. Внутренние же причины привносятся в человеческую душу духами: злыми албысами и добрыми арвахами, это – чувства: радость, удивление, восторг, гнев, беспокойство, печаль, огорчение и страх. Когда эти чувства часто сменяются, то возникает болезненное состояние.
Верховный хан выпил поднесенную женой супу и проглотил вместе с мясным бульоном поданный знахарем-провидцем коричневый круглый катышек, это было чудодейственное снадобье из далекой страны Синь. Вскоре великий каган почувствовал прилив сил, боли стали уходить прочь.
После обеда явились туменбаши Стака и сын кагана, тайчи Эллак. Они оба водили шесть гуннских и союзных туменов из восточного крыла в Закавказье на помощь арыманскому царю Ваче. В этом походе на парсов участвовали коренные гунны сабиры и салгуры, а также союзные восточные остготы и аламаны, понтийские анты и венеды, роксоланы и аламандары.
Как докладывал командующий туменами в этом боевом сапари этельбер Стака, поход был, в общем и целом, удачным, погибло в боях очень мало воинов, всего не больше одной тысячи, была захвачена богатая добыча: золото, серебро, шелка, хлопок, металл, бронза, пряности, кожи, драгоценное оружие, кони и верблюды. Иранцы, как обычно, от прямого боестолкновения постоянно уклонялись, благо этому позволяли их горы и ущелья. Но однажды в горах в верховьях Евфрата парсам удалось обманом отсечь от гуннов арыманское войско и сильно потрепать его. Но храбрые сабиры успели прийти вовремя на помощь арыманскому жаувизирю Вардану и спасти его отряды от полного разгрома и уничтожения. Тайчи Эллак хорошо командовал отважными сабирами и достоин присвоения ему почетного воинского звания туменбаши.
– Да?! – с интересом повернул голову и оживился великий каган, голубые его глаза блеснули радостью, он пригладил левой рукой свои длинные темные усы. – Я в его годы уже командовал румийским легионом, и не просто пехотным или конным, а вспомогательно-техническим, – и, помолчав, вздохнул облегченно: – Очень хорошо, что у тебя малые потери в воинах, туменбаши Стака. У нас же в западном крыле потерь было больше. В основном, наши верные союзники недосчитались каждого третьего бойца: гота, славянина или же алана. Среди исконных гуннов погибших было меньше. Румийский «друг», – горько усмехнулся сенгир, – держал до последнего в засаде свои солдатские легионы и мне также пришлось попридержать наших гуннов для решающего момента. И Аэций, и я ввели в конце свои резервы в бой, но наступила ночь, а на другое утро битва уже не была продолжена, – и, снова помолчав, великий каган спросил у темника Стаки: – У тебя сколько свежих туменов, не вступавших в бой?
Сидящий по правую руку от верховного правителя Аттилы командующий туменами левого гуннского крыла этельбер Стака вспоминал недолго и отвечал, сузив свои карие глаза и склонив вперед голову без головного убора с раскинувшимися по плечам длинными волосами:
– Три тумена гуннов: один акациров, другой утургуров и кутургуров, а третий кангаров и сарагуров – и два тумена, германцев (остготов и аламанов) и славян (антов и венедов), оставались в учебных лагерях для охраны наших границ. Да и все остальные наши подразделения также готовы выступить в любой момент туда, куда ты прикажешь, мой каган.
Верховный главнокомандующий всеми степными войсками сенгир-хан Аттила занял, скрестив ноги, более удобное сидячее положение и отодвинул в сторону подушку, на которую он ранее полулежа облокачивался:
– Туменбаши Стака и туменбаши Эллак, я поручаю вам готовить все одиннадцать туменов левого крыла в поход на Западный Рум. Взять с собой по два коня на каждого воина и запас еды на один месяц. Выступаем в конце зимы с первыми проталинами.
К вечеру к великому кагану заявились вызванные тамгастанабаши Эскам и минбаши Коркут, которые весь прошлый год по заданию правителя гуннов постоянно находились в Византе с целью недопущения ухудшения отношений между Византией и Гуннским каганатом. Верховный хан были ими обоими доволен, поскольку они смогли удержать Восточный Рум от недружественных действий в отношении гуннов. Ни один восточнорумийский легионер не переступил границы степной державы в тот момент, когда основная масса гуннских войск находилась в походах: в Галлии и в Закавказье. Великий каган интересовался, как им, обоим гуннским дипломатам, удалось сдержать Константинополь в рамках приличия?
Тамгастанабаши Эскам за этот год, как показалось сенгиру Аттиле, стал более походить на свою мать – сабирку, нежели чем на своего отца-галла. Южное солнце Константинополя сделало его кожу красно-коричневой, а глаза как-бы более черными и узкими. Да и одежда на нем была полностью гуннской, а раньше он предпочитал румийские верхние одеяния и румийские же сандалии.
– Мой каган, в этом не было чего-либо удивительного, что византийцы сохранили благоприятное отношение к нам, гуннам, – начал давать пояснения начальник общегуннской таможенно-дипломатической службы. – Во-первых, новый император Маркиан оказался человеком здравомыслящим и понимал, что наши шесть туменов вместе с отрядами арыманов сражаются против общего врага – сассанидкого Ирана. Мало того, византийцы всячески помогали нашим войскам морскими судами, наземным транспортом при перевозке осадных орудий, продовольствием для воинов и фуражом для коней. Во-вторых, как ты, мой каган, и приказывал, я ни на день не прекращал переговоры об установлении границ между нашими землями на Западных Балканах южнее Дуная. Два раза даже я сам выезжал с византийскими преторами и наместниками на эти спорные земли, чтобы на месте произвести разграничение наших владений. В-третьих, я время от времени подкидывал им через третьих лиц, якобы, «секретные» сведения об огромной численности гуннских «дежурных» туменов и они поверили, что в дакийских степях осталось еще около двухсот тысяч наших войск, готовых в любую минуту выступить в поход, и только твое дружелюбное отношение к Константинополю, мой каган, препятствует этому.
– Тамгастанабаши Эскам и минбаши Коркут, вы оба отлично справились с заданием и благодаря вашим благородным деяниям западное крыло смогло вернуться из Галлии с превосходной добычей, – чувствовалось, что великий каган приходит в благодушное настроение, он даже снял с головы небольшой бархатный головной убор – тебетей200. – А как же с ежегодной данью?
– Они согласны платить и далее, но только в этом году просят повременить и подождать, у них случился неурожай на суше и было много штормов на море, при которых затонуло много провианта на судах, – тамгастанабаши Эскам ожидал, давая такой ответ, недовольства великого кагана, но, к его удивлению, сенгир Аттила покачал головой и согласился:
– Это можно понять. Неурожай на полях и шторм на море. Это как джут в степи. Подождем. Главное, что они не отказываются платить. А пока мы особо не нуждаемся в золоте и деньгах. Галлия и Иран обеспечили нам военные трофеи. Слушайте, тамгастанабаши Эскам и минбаши Коркут, последующее мое задание.
Мы вернулись из Галлии, оставив западных румийцев один на один с вестготами покойного Теодориха, сейчас вместо него избран конунгом его старший сын Торисмунд. Но там у вестготов не все ладно, так как другой сын погибшего конунга (которого, если мне не изменяет память, также звать Теодорихом, как и отца), является одновременно и приемным сыном наместника Галлии Флавия Аэция. И, следовательно, у вестготов в Галлии уже начались распри. Галлия поделилась на два лагеря: во главе одного стоят Аэций и его приемный вестготский сын, а во главе второго – новоиспеченный конунг вестготов Торисмунд. Все без исключения вестготы поделились по обоим лагерям. Как мне докладывали, дело уже доходит до боевых столкновений между ними. И потому мы, гунны, снова идем в поход, но на этот раз на земли коренного Рума, там в этом году против нас не будет Аэция. Если он пойдет с легионами против нас, то рискует навсегда потерять свою префектуру Галлию, где он уже давно является полновластным наместником-префектом. А, значит, он теряет власть над огромной частью Рума. И потому наше боевое сапари в этом году обещает быть успешным. Ваша задача, мои уважаемые тамгастанбаши Эскам и минбаши Коркут, снова ехать назад в Константинополь, развлекать всяческими байками нового их императора Маркиана, с тем чтобы Восточный Рум и далее оставался бы по отношению к нам более или менее дружественным государством и не ударил бы нам внезапно в тыл. И будьте там до тех пор, пока не получите весть о нашем возвращении из западного похода.
Уже поздней ночью великий каган Аттила затребовал к себе баши элтумена Ореста с картами земель. Тот явился не один, а с молодым помощником Констанциусом, оба нагруженные ворохом пергаментных свитков. Верховный хан кивнул головой своей байбиче, миловидной Эрихан, чтобы она сделала сильнее огонь в фитилях лампад и зажгла бы новые для яркости освещения.
Низкорослый, худощавый и чернявый Орест и его такой же помощник (малорослый и темноволосый) Констанциус положили пергаментные свертки перед верховным ханом и приветствовали его, он же, ответив на приветствия, повелел им сесть рядом и открыть карту северных исконнорумийских провинций, граничащих с владениями гуннов.
– Кто чертил? – скосил взгляд на разостланный перед ним на кошме пергамент верховный правитель гуннов и наклонился над ним.
– Мой император, чертеж делал младший каринжи Констанциус, – и старший писарь-каринжи указал на примостившегося рядом с ним на коленях своего помощника.
– Аа, – протянул великий каган, – коли автор чертежа писарь Констанциус, то я тогда спокоен за качество карты, она соответствуют истинному положению дел. Ведь какой хороший ты, каринжи Констанциус, чертеж сделал там в Галлии, – обратился к нему с похвалой главный сенгир гуннов, – и по твоему чертежу опытные мастера смогли построить отличное памятное сооружение.
Верховный правитель вспомнил проект триумфальной арки, начертанный грамотным румийцем Констанциусом, в соответствии с которым было воздвигнуто за три летних месяца прошлого года высокое и величественное строение во взятом гуннами приступом румийско-германском городе Августе Треверове. Триумфальная арка в виде двух огромных башен высотой в пятьдесят локтей, отстоящих друг от друга на расстояние в сорок локтей, соединялась поверху толстой кирпичной перемычкой. Обе боковые каменные башни имели внутри помещения, в которых расположился городской магистрат. Великий каган Аттила на обратном пути специально заехал в этот город и принял под этой башней триумф – парад гуннских и союзных туменов, которые дислоцировались вокруг этого города.
Достарыңызбен бөлісу: |