Элтуменбаши Орест рекомендует кагану ругийку Ильдихо

52.Элтуменбаши Орест рекомендует кагану ругийку Ильдихо

Великий каган полулежал на высоких красных кожаных подушках, его лицо немного осунулось, но пронизывающие собеседника глаза глядели живо и, казалось, подмечали все. Левое больное колено сенгира было перетянуто серой шерстяной повязкой. Он приветливо улыбнулся пришедшим знатным людям и пригласил всех садиться на белую кошму по свою правую руку. Служанки сразу же начали обносить гостей свежим пенящимся кумысом.

– Я вас собрал по такому поводу, мои храбрые туменбаши, – дружелюбно молвил верховный хан, удобно протягивая вперед свою перевязанную ногу без сапога, но в теплом толстом шерстяном носке, – дело касается нашей чести и нашего достоинства. В позапрошлом году в нашем боевом походе на Галлию (в котором, кстати, ты почтенный хан Каракончар, не принимал участия, поскольку ходил в другое сапари – на помощь нашим друзьям – арыманам в Закавказье) народ сарматов и их толстый мордастый хан Сангибан здорово обманули нас, и поэтому наши людские потери в той Каталаунской битве были чрезмерными. Он прислал тогда к нам своих тайных доверенных лиц с клятвенным предложением идти в их земли, и они, якобы, присоединятся к нам и будут биться вместе с нами против западных румийцев и вестготов. Мы им поверили и пошли в их земли на Лигер, а они выступили против нас. И мало того, они сражались против нас отчаянно на Каталаунских полях, занимая важное центральное место в боевых порядках румийцев и вестготов. Это был такой подлый и хитрый обман, что до сих пор у меня закипает от ярости кровь. Я полагаю, что вы, аланы, и вы, роксоланы, как ближайшие родственники этих сарматов по языку, обычаям и традициям, должны самым суровым образом покарать их за такое вероломство, – и сенгир-хан замолчал, ожидая ответных слов со стороны аланского вождя Таухуза и роксоланского предводителя Каракончара.

Более старший роксоланский туменбаши Каракончар был, как всегда, разодет ярко и броско: в дорогом теплом парчовом даламане²¹⁶, в белой косматой папахе из шкуры горного козла-бокона, увешанный дорогим оружием и с множеством перстней и печаток на пальцах обеих рук; а его молодой аланский сородич темник Таухуз, кроме драгоценного кинжала и одного перстня на среднем пальце левой руки, не имел более ничего дорогого и богатого – на нем была скромная одежда рядового алана-харачу, только каракулевая черная высокая шапка указывала на знатность происхождения.

– Сарматы уже более трех поколений проживают вдали от нас, они даже стали говорить несколько по другому, но обычаи, как сказывают купцы, остались прежними, общими для всех нас, – роксоланский хан Каракончар сузил свои черные, как смоль, глаза, пощупал свои длинные темные усы и сказал решительно: – Да, их надо покарать. Зловредные и преступные деяния должны быть наказуемы.

– У нас было много пленных из сарматов, но они уже выкупились на свободу и уехали в свои земли, – произнес убеждено предводитель аланов Таухуз, – у них язык уже испортился, на одну треть стал румийским латинским, а на одну треть – германским вестготским. А их хан Сангибан заслуживает очень серьезного порицания и наказания. Если же ты, мой каган, пошлешь нас, аланов, на сарматские владения в Галлию, то мы пойдем туда с большой охотой, сразимся и победим этих отщепенцев и негодяев.

Великий каган услышал все, что ему требовалось. Поэтому он, очень довольный таким ответом, устроился еще удобнее промеж кожаных подушек и молвил:

– Сейчас, в эту пору года, уже поздно предпринимать поход в Галлию на сарматов. Но можно отправиться в сапари предстоящей зимой, когда промерзнут реки: можно будет пройти через горные альпийские перевалы напрямик и сразу же обрушиться будущей ранней весной на их владения в Средней Галлии. Но если аланы кочуют в пуште и им недалеко до Галлии, то роксоланы ведь проживают очень далеко отсюда, в предкавказских степях. Им оттуда, от Кавказа, досюда, до Паннонии, около одной луны скорого конного пути. А из пушты надо идти далее через Альпы около полумесяца. За это время кони отощают и воины устанут. Сможете ли вы, роксоланы, преодолеть безболезненно такое большое расстояние, хан Каракончар?

– Сможем, мой каган, – твердо отвечал вождь кавказских роксоланов, – ты не обижай нас, в прошлый раз нам не довелось идти на Галлию, хоть на этот раз сходим в такой заманчивый поход.

– Хорошо, хан Каракончар, я не против. Вы оба, хан Таухуз и хан Каракончар, готовьте по два тумена своих отважных джигитов. И ты тоже, этельбер Таймас, – обратился великий каган к рыжему темнику, – собирай в поход свой тумен биттогуров. Вы также пойдете покарать лжецов и клятвопреступников. Пятьдесят тысяч конных нукеров – это грозная сила, способная разметать коварных и хитроумных сарматов. Я все сказал!

В середине весны задумал верховный главнокомандующий гуннских и союзных войск, главный сенгир-хан Аттила ехать в восточное крыло с инспекционной проверкой. Он хотел воочию убедиться в правильной и основательной подготовке новопризванных боев в учебных лагерях около города Ратиарии, на западной окраине дакийской степи, и под кастеллом Вилвой, на восточной ее оконечности. В связи с непроходящей болезнью левой ноги и левого плеча каган приказал закладывать для себя открытую гуннскую повозку с парой лошадей. Главный шаман гуннов Айбарс, также приболевший, у него обострились старческие недомогания в груди, не мог последовать за своим подопечным, больным сенгиром, но настоял на том, чтобы верховный хан взял с собой хорошего массажиста. Но многоопытный в таких лечебных делах банщик-малай, в позапрошлом году ходивший со скирским отрядом в галльский поход и собравший необходимую плату за себя, уже выкупился у своего хозяина, конунга Эдекона, и уехал на свою эллинскую родину в Родопские горы. Однако элтуменбаши Орест привел молодую красивую девушку и сообщил кагану, что она является наиболее способной ученицей покинувшего гуннов опытного массажиста-эллина.

– А почему я не видел ее в бане, когда ходил париться? – вопросил недоуменно занемогший сенгир, с явным удовольствием оглядывая ладную статную фигурку светлоглазой, белокурой и тонкорукой блондинки, которая показалась ему очень хорошо знакомой, но каган решил, что, вероятно, видел ее мимоходом здесь, при своем дворе. Но потом другая, противоречащая мысль возникла у него: если бы он ее узрел раньше, то ни за чтобы ее не упустил, а взял бы с собой в постель.

– Она несколько лет была ученицей-массажисткой у банщика-эллина, в свое время ее, еще совсем девочку, подарил тебе, мой каган, купеческий старшина – благородный галл Вариний Пизон, – отвечал на вопрос своего патрона-сенгира румиец Орест, переминаясь с ноги на ногу у дверей небольшого внутреннего помещения, – а байбиче-ханыша Эрихан определила ее к многознающему банщику постигать тайны массажа. Ее звать Ильдихе, она германка из вестготского рода ругиев. По распоряжению старшей ханышы она растирает больные места только твоим хатунам, мой каган, и не массажирует в термах.

Верховный хан еще раз оглядел приятное лицо девушки с красивой формой носа и небольшим ртом, его взгляд скользнул по ее длиной шее, по небольшим грудям, узкой талии и широким бедрам. Роста она была среднего, одета скромно, но лучше и чище, чем обычные малайки. Каган кивнул головой, отпуская элтуменбаши Ореста и массажистку Ильдихе.

Много повидал за свою жизнь молодых и красивых женщин великий каган Аттила. И до сего времени он не отличался особой верностью по отношению к трем своим женам. Но все же он прекрасно помнит свою первую ночь с женщиной. То была девица легкого поведения в термах города Диводура. Молодой гунн, солдат 136-го конно-штурмового легиона Аттила, в обществе вандальского друга, также легионера Гейзериха, под руководством старшего начальника, легата Флавия Аэция, посетил впервые городские бани. Уже опытный Аэций решил провести своих знатных подчиненных: гуннского тайчи и вандальского кунингаза – по злачным местам, где имеются много красивых девок-проституток. До сих пор помнит главный сенгир гуннов поучения многоопытного в таких любовных утехах легата Аэция. Перед тем, как пригласить их к своему пиршественному столу в отдельную боковую комнату, нахальный легат спросил у двоих молодых людей: имели ли они дело с женщинами? А когда узнал, что еще не имели, то рассмеялся и перешел на назидательный тон. Все женщины, как поучал тогда бессовестный Аэций, вгонявший откровенными речами в большой стыд своих юных, еще неопытных собеседников: гунна Аттилу и вандала Гейзериха – делятся на три вида – «королёк», «костянка» и «сиповка». «Корольком» называется такая женщина, у которой самое интересное место, заросшее волосами, находится точно посредине, как бы горизонтально полу. У «костянки» это самое интимное место сдвинуто вперед, ближе к пупку. А у «сиповки» оно расположено несколько сзади под углом, ближе к ягодицам, у нее задница немного задрана вверх. Вот от такого строения тела и зависит, как надо заниматься с женщиной любовью. К «сиповке» самый лучший подход – это сзади, к «костянке» – спереди, ну, а «корольком» можно обладать по-всякому.

Такая теоретическая подготовка, большое количество влитого в себя хмельного шипучего галльско-кампанского вина, а также бесстыдное подбадривание полностью раскованных белотелых и крутозадых проституток способствовало тому, что оба юношей: гунн Аттила и вандал Гейзерих – в эту ночь стали мужчинами. Честно говоря, легионерам Аттиле и Гейзериху понравилось быть мужчинами и они впоследствии часто посещали городские термы уже самостоятельно, после получения воинского жалования или же после присылки из дома оказией золотых и серебряных денариев.

Вообще великий каган заметил, что в последнее время он как бы обрел вторую молодость. Это в пятьдесят-то зим! Мало того, что он еженощно проводил время в страстных объятиях одной из своих хатунок, но он стал часто заглядываться и на молодых красивых малаек. Особенно ему нравились белокожие и ясноглазые германки с крупными ягодицами и округлыми икрами. Верховный хан стал удивляться, откуда брались силы-то? И в таком приятном времяпровождении он забывал о своей больной ноге, ноющем плече или же неразгибающейся пояснице. Хотя еще совсем недавно женщины и любовь совсем перестали интересовать главного гуннского сенгира. Одно время он даже решил, что уже пришло время забыть о хатунках и их объятиях. Ведь перестают же женщины после сорока лет рожать. Такой удел, полагал он, предназначен и для мужчин. Но тут, к его великой радости, все повернулось по-другому. К нему пришли одновременно и всяческие болезни, и самые страстные желания и влечения к хатункам.

Когда он честно рассказал главному гуннскому шаману абе Айбарсу, что к нему вернулась снова молодость во взаимоотношениях с женщинами, тот поцокал одобрительно языком и поведал своему царственному племяннику следующее:

– Тенгири-ата и Умай-ана всегда выступают за любовь к женщине. Ведь это они всегда говорят: плодитесь и размножайтесь. Ведь это они покровительствуют мужчине-отцу и женщине-матери, а также семьям и маленьким детям. Они предусмотрели, что от мужчин рождаются дети, а женщины могут производить на свет младенцев до определенного жизненного возраста. Но, если они благоволят и благоприятствуют некоторым своим земным сынам и дочерям, то могут дать им потомство и после прохождения этого детородного возраста. Но не всем, а только избранным, вследствие наличия у них множества богоугодных заслуг и деяний. Если на тебя, мой каган, снизошла такая благодать от высоких небес, то она относится не только к тебе одному, а ко всему великому гуннскому народу. Но только следует правильно распорядиться благожелательным даром небес. И поэтому тебе следует взять в соответствии со степным адатом еще одну молодую жену и чтобы она понесла бы от тебя и родила бы на радость всему степному народу будущего богатыря или же будущую красавицу.

Такие вещие слова многоопытного знахаря-провидца пришлись по душе верховному сенгиру. И почему-то при разговоре с премудрым абой Айбарсом перед глазами великого кагана невольно возникала эта крепкотелая, но в тоже время какая-то нежная и легкая ругийка Ильдихе, с ясным лучистым взглядом голубых глаз и длинными пушистыми ресницами. Но ощущения того, что он некогда видал и знавал ее, никак не покидало кагана, хотя он был твердо уверен, что узрел ее вчера впервые. Недолго мучился от такой неясности главный правитель гуннов, его внезапно осенило: эта, вся из себя воздушная германская готка-ругийка, удивительным образом напоминала покойную жену Хильду покойного кагана Беледы; братец уличил много лет назад свою младшую токал в неверности и казнил ее лютой смертью. Да, эта красавица-ругийка один к одному, как два белых зимних зайца, похожа на бургундскую хатун Хильду!