Книга написана не спортсменом-альпинистом, а профессиональным журналистом Василием Сенаторовым, который в этой экспедиции оку­нулся во все перипетии альпинизма

Два «КамАЗа», загруженные доверху, зафырчали и поползли в сторону Шереметьева. Первые метры в направ­лении Канченджанги.

Аэрофлот в Непал не летает.^* И это доставляет массу неудобств. Во-первых, неизбежна пересадка, а вместе с ней и перевалка груза. Во-вторых, участок от Дели до Катманду надо оплачивать уже в валюте. Учитывая эти обстоятельства, а также то, что Канченджанга расположена на самом востоке Непала, было решено везти и груз, и участников самолетом до Калькутты, а оттуда автотранс­портом переправить всех в Биратнагар. Так, казалось, де­шевле и короче.

Уладить же все формальности с таможней, министерст­вом туризма и бюро путешествий «Аннапурна треккинг», взявшимися обеспечить переноску груза в базовый лагерь, нанять высотных носильщиков — шерпов — и кухонный персонал, закупить для экспедиции керосин и недоста­ющие продукты должна была передовая группа в составе Мысловского, Иванова, Калимулина и меня.

Самолет наш улетал по расписанию поздно ночью, а до того мы должны были сдать экспедиционное имущество на грузовой склад Шереметьева. Наше желание быстрее отделаться от этой операции и начать личные сборы не совсем совпадало с планами грузовой службы. Внутри «полностью автоматизированного», построенного и осна­щенного западногерманской фирмой склада сначала долго не могли найти таинственную Машу, которая ведает контей­нерами. Когда она наконец появилась, начался обед у пог­раничников, чему мы легкомысленно не придали значения и загрузили отведенный контейнер до верха. Появившийся после приема пищи прапорщик, поковыряв в зубах, милостиво разрешил вытащить из битком набитого ящика только половину груза.

Непал – страна искренне верующих и необычайно трудолюбивых людей. Кольца буддистской ступы символизируют ступени восхождения человека

к совершенству

Ступеньки террасовых полей – результат кропотливой многовековой работы

Когда кто-то из нас возмутился, прапорщик, не повышая голоса, объявил, что еще одно слово — и выгружать придется весь контейнер.

Все было загружено, опечатано и удостоверено документами лишь к шести вечера. Через три часа нам надлежало быть в Шереметьеве, но уже с личными вещами.

Я до сих пор удивляюсь, как умудрился уложить походный рюкзак и «банан» с фотоаппаратурой за считанные минуты. В положенный срок вся наша четверка в сопровождении родственников и друзей стояла в хвосте длиннющей очереди летящих до Дели. Билеты и паспорта — на руках, а в потре­панном рюкзачке Мысловского плотно уложены пачки долларов — всего около 150 тысяч. Таможенник, когда Эдуард Викентьевич подал ему декларацию, чуть за голову не схватился и на предложение руководителя выложить всю сумму для проверки на стойку испуганно замахал руками: «Да что вы, никому не показывайте». С этого момента, осознав серьезность ситуации, мы с Ивановым тенью следовали за новоявленным инкассатором, оберегая экспедиционную каз­ну от возможного посягательства.

Движение в Непале – левостороннее, а основной транспорт – велосипед

Наличие солидной суммы, прощальные объятия прово­жающих, число которых наводило на мысль о не­санкционированном митинге, и, наконец, осознание того, что вот он — порог, к которому мы все шли два года, сложилось в представление о собственной значимости, почти государственности наших персон.

Однако когда до стойки, где регистрировали билеты, оставалось всего несколько шагов, миловидная девушка почти ласково произнесла оставшимся: «Все, мест больше нет». Вначале это показалось шуткой — где это видано, чтобы на международные рейсы не было мест для пас­сажиров, в билетах которых значится «О’кей»?

Цветочные гирлянды – традиционное украшение и мужчин,

и женщин в праздничные дни
Девушка, однако, не шутила. Терпеливо, как больным детям, она объяснила, что произошла «перебронировка» — компьютер продал 137 билетов на 132 места. Случается ато, мол, сплошь и рядом, виноватых тут нет — в самом деле, смешно же наказывать компьютер. Так что нам предлага­ется ехать домой и встать на «лист ожидания». В ближайшие же дни Аэрофлот отправит нас по маршруту. И вообще, служба посадки на самолет не отвечает за действия коммерческой службы, а та, естественно, в такое позднее время уже не работает. Мы что-то пытались объяснить, произносили какие-то слова вроде: «Два года... экспедиция... Канченджанга...»

Вот он – Катманду, древний таинственный и щедрый город

А в зале единственного московского международного аэропорта начиналась обычная ночная жизнь. Устраива­лась в креслах спать не улетевшая группа африканских студентов, надували резиновые матрацы и ставили ночные горшки для детей дружные семьи немцев, эмигрировавших в ФРГ.

Нам стало стыдно за свою назойливость, и мы отступили.

Ведь не на полу же, в самом деле, ночевать будем — доберемся домой, а завтра что-нибудь придумаем.

Весь следующий день прошел у телефонов в нервном и тщетном ожидании команды «вылетать». И только 3 фев­раля многострадальный коллектив погрузился наконец на борт широкофюзеляжного ИЛ-86 — красы и гордости оте­чественной гражданской авиации, дав строгий наказ 24 оставшимся альпинистам быть в день отправки рейса на Калькутту, 8 февраля, в первых рядах.

До Катманду мы добрались лишь 5 февраля, малодушно оставив «на возвращение» экскурсию по Дели и исполь­зовав день пересадки на то, чтобы ликвидировать хронический недосып последних предэкспедиционных дней. В аэропорту, названном в честь дедушки правящего короля Трибхувана, нас встретили ребята из киногруппы: оператор Евгений Голубев, высотный оператор Леонид Трощиненко и сам Валентин Венделовский — режиссер и сценарист фильма «Восхождение на Канченджангу».

Перекусив в гостинице «Гаутам» по-советски консер­вами, прихваченными из дома, и местной редиской да стебельками чеснока, которые добросовестный Голубев с остервенением отдраил мылом под горячей водой, мы рванули осматривать неведомый и загадочный город.

По улицам, не шире средневековых переулков Таллинна, Зальцбурга или Триеста, шли, ехали на ве­лосипедах, толкали груженые тележки люди. Кроме того, они стояли, сидели или даже лежали в бесконечной анфиладе комнат первого этажа, в которой помещались лавки и которую отделяла от улицы лишь воображаемая линия пересечения стены с полом, являвшимся продол­жением мостовой. Стен, окон и дверей у этих помещений не было.




Плотность толпы на квадратный метр превышала, по-мо­ему, данный показатель для ялтинского городского пляжа в разгар сезона. Мо это не мешало продираться сквозь нее небольшим «Тойотам» и «Хондам», водители которых, есте­ственно, давили больше на клаксон, чем на акселератор. Добавьте к этому несмолкающий треск велозвонков и ду­док, обрывки транслируемой по радио довольно заунывной для постороннего уха музыки, беспрестанный щебет голо­сов и мычанье коров, прогуливающихся в надежде поживиться чем-нибудь лакомым у зеленщиков, — и вы по­лучите представление о звуках торговой улицы Катманду.

Но вот что уж совершенно невозможно описать — это запахи. Настоянные в течение многих веков, они сочетали в себе аромат всех возможных специй и пряностей, фимиам курящихся благовоний перед миниатюрными храмами-чайтьями и ступьями, которыми столица Непала ус­тавлена, будто Москва аппаратами с газировкой, характерный запах ореха бетеля, который непальцы посто­янно жуют, и просто зловоние помоек и нечистот, которые естественны в городе, не имеющем канализации.

В тесноте городских кварталов Так «растут» бамбуковые флейты

всегда есть место и для богов

Туристский сезон еще не начался, и европейцы были нарасхват. Нас буквально раздирали на части продавцы ярких тибетских ковров, которыми были завешаны не только лавки, но и снизу доверху фасады четырех-, пятиэтажных кирпичных домов, уличные торговцы сувенирами, много­значительно достававшие из-за шиворота рубахи или из штанин нехитрые подделки под старину с таким видом, будто они только что выкрадены из королевского дворца, а то и просто какие-то темные личности, предлагавшие купить свежий гашиш, обменять доллары на рупии или приобрести феноменальные самоцветы. Клянусь, если бы не Эдик, я бы попался на удочку первого же коммерсанта.

— Не показывай интереса, не останавливайся, а главное, ничего не бери в руки, — советовал мудрый Мысловский. — Иначе будет ходить за тобой неделю, спать у гостиницы и в конце концов сбудет тебе статуэтку Будды из прессо­ванной ячьей кости, выдав ее за натуральную слоновью.

Я не хотел, чтобы мне всучили ячью кость вместо сло­новьей, а потому засунул руки в карманы и на беспрестан­ное обращение: «Лук^*, сэр» туманно отвечал: «Туморроу»^**.

Прошло несколько часов шатаний по центру города, прежде чем я начал разбираться в обрушившихся впечат­лениях.

Во-первых, я убедился, что туристические проспекты не врут и Катманду — действительно город-музей. Только как бы музей наоборот. В европейских все достопримечатель­ности хранят внутри и допускают к ним любителей искусства только в определенные часы. В Катманду же все как бы вывернуто наизнанку — вся резная, лепная, тесаная и рисо­ванная красота покрывает фасады домов и храмов. Любуйся ею сколько хочешь, хоть 24 часа в сутки. И бесплатно. Деньги берут лишь за то, что фотографируешь людей. Стоит навести камеру на чумазых, но беззаботно улыба­ющихся детишек, как они обступают тебя и тянут ладошки, старательно выговаривая: «Уан рупии^***, сэр». Своеобразная такса за съемку. А если в объектив попадают взрослые, то они, попозировав, посылают к снимавшему одного из мно­гочисленных ребятишек, неизменно вертящихся вблизи родителей.

В этой стране не выбрасывают ничего.

Из старой автомобильной покрышки получается чудесный гончарный круг
Во-вторых, я нашел, что Катманду — город радушный. Удивительно, но за пять месяцев пребывания в Непале я ни разу не был свидетелем драки, ссоры или просто пере­палки. Даже в автобусах, которые непальцы облепляют, будто рои пчел, повисая на подножках, бамперах и залезая на крышу, не услышишь родного: «Куда прешь!»

К тому же, и это было мое третье открытие, они искренне любят ближних. И не только людей, но и окружающих их прочих живых созданий: священных коров и вовсе не свя­щенных, но тоже желанных в любой непальской семье волов, коз, кур, собак и так далее. Вся жизнь, согласно индуистскому мировоззрению, цепочка превращений-инкарнаций. И никто не знает, кем ему уготовано воз­родиться в следующей жизни. Так не поднимаешь ли ты, к примеру, руку на троюродного дядю жены, стегая непос­лушную свинью, норовящую перекопать своим рылом весь огород?

Но более всего непальцы неравнодушны к богам. Их в стране с 14-миллионным населением насчитывают... около 21 миллиона. И так тесно переплелись здесь буддизм и индуизм, что обитатели королевства с одинаковой почтительностью относятся и к тем, и к другим божествам. Утром, прежде чем накормить мужа и детей, непальские женщины обходят ступьи и чайтьи, чтобы поднести слоно­подобному Ганешу, многорукому Вишне или загадочно улы­бающемуся Будде комочек риса, сдобренного соком из алых ягод, положить перед божком несколько цветочков и получить благословение на день, поставив себе на лоб тику — точку из сока тех же ярко-красных ягод.

***

Туризм – одна из основных статей валютных поступлений Непала

Радж Ганеш Рай — так представился нам ладный моло­дой человек в военной форме цвета хаки и воинственно сдвинутом набекрень темно-малиновом берете. Держался он уверенно, несмотря на молодость. Мы договорились, что он нагонит нас в Биратнагаре, уладив дела на основном месте работы — в королевской полицейской академии, где препо­дает историю и основы криминалистики.

Наконец 10 февраля наш авангард двинулся в путь. Микроавтобус «Тойота», в который, помимо нас, за­грузился с немалым киношным грузом Трощиненко, покружил по городу, выбрался на перевал, отделявший долину Катманду от внешнего мира, и начал извилистый спуск к тераям — плоской равнине, вытянувшейся вдоль южной границы Непала. Главная дорога страны — это одновре­менно и центральная улица для бессчетных деревень, прилепившихся к склонам холмов, изрезанных усердными крестьянами от основания до макушки.

Горообразование Гималаев прошло во многих местах так, что складки пластов вывели воду на вершины холмов, откуда она стекает многочисленными ручейками, а то и ниспадает водопадами. Драгоценная влага перераспреде­ляется через сложную систему арыков и канавок по кро­шечным террасам полей.

И точно так же, как сотни лет назад, непальский кресть­янин вручную, а в лучшем случае — на быках обрабатывает свои наделы. Когда земля окончательно истощается, селя­не выжигают поросший деревьями участок склона и наре­зают на нем уступы новых террасок, выкладывая в качестве подпорок каменные стенки.

Какая-либо механизация, труд большими коллективами здесь просто невозможны. Не помню, кому из нас пришла в голову озорная мысль, с которой все согласились: самый верный способ подорвать экономику Непала — ввести здесь колхозы.

От Катманду до Биратнагара — всего около 350 кило­метров, но дорога занимает не менее десяти часов. Сна­чала разогнаться мешает горный серпантин, обгонять на котором медленно ползущие грузовики просто опасно, а лотом, уже в тераях, — бесконечные, словно на демонст­рации, толпы народа, хаотично перемещающиеся по шоссе, не считаясь с элементарными правилами дорожно­го движения.

Непальские дороги — это особый мир.

Владычествуют на них огромные, мощные и неприве­редливые грузовики «Тата» индийского производства. Починка этих дизельных монстров, производимых по лицензии «Мерседеса», происходите любой деревенской кузнице, где могут выковать лопнувшую рессору или полуо­сь, а также разрисовать борта и кабину грузовика яркими рисунками на сюжеты эпоса «Рамаяна» или изображениями богов. Сзади обязательная надпись: «Хорн плиз»^*.

Дешевые серебро и самоцветы, резные маски, бронзовое литье, ковры и пестрая тибетская одежда – излюбленные сувениры посетителей из Европы и Америки

Надо сказать, это не пустая формальность, вроде «Не уверен — не обгоняй». Грузовик, являющийся предметом гордости владельца, то и дело вылезает на середину до­роги. Радость, переполняющая жизнерадостного водителя оттого, что он ведет такую красивую и величественную машину, на которую оглядываются все прохожие, мешает ему посматривать в зеркало заднего вида. Поэтому клаксон — единственное средство, способное заставить его посто­рониться.

Слово «грузовик» также весьма условно применительно к этим машинам, поскольку сверху, на мешках с поклажей, обычно располагаются десятка два пассажиров, оживленно обменивающихся репликами с неудачниками, бредущими пешком. Благо скорость позволяет не только донести до собеседника смысл фразы, но и выслушать ответ.

С поправкой нужно воспринимать и местные автобусы, крыша которых, как правило, забита различным грузом. Однажды я был свидетелем, как на огороженную мешками площадку на крыше старательно загоняли целое стадо коз, отправляемых, очевидно, на продажу.

Грузовики и автобусы в Непале — это не просто транс­портные единицы, это целые автопредприятия со своим штатом. Возглавляет их водитель, функции старшего ме­ханика выполняет его сменщик, а на нижней ступени иерархии стоят так называемые «махалы» или «свистуны». Они внимательно следят за тем, как наполняется авто­машина, утрамбовывают в случае надобности грузы и тела, взимают плату за проезд, пробираясь даже на ходу с внешней стороны автобуса, цепляясь при этом рукой за стойки и переставляя ноги по тонкому ранту обшивки. Когда же автобус или грузовик протискивается по узким улочкам или дает задний ход, эти мальчишки идут с обеих сторон и свистом корректируют действия шофера. Один свисток — дать чуть вправо, два — чуть влево. Способные мальцы рассчитывают на то, что когда-нибудь сами сядут за руль красочных машин, а эта работа в условиях Непала ценится не меньше капитанства в морских державах.

Второе по популярности транспортное средство — повозки. К арбе с огромными колесами приделана спереди длинная слега, кончающаяся поперечиной. Поклажа рас­пределяется таким образом, что перекладина опускается точно между головой и горбом пары волов и держится в этой выемке за счет давления. Эта в общем-то заурядная колымага преображается в праздничные дни, К выкрашен­ным в красный цвет рогам волов прикручиваются проволо­кой «колокольчики» громкоговорителей, на повозку ставят аккумулятор, если судить по размерам, как минимум с танк, и магнитофон.

Пашупатинатх — священный храм последователей бога Шивы. Самое таинственное мес­то в Катманду — неиндуистов внутрь не пускают.

Говорят даже, что редкие смельчаки иноверцы, отважившиеся забраться внутрь, назад не возвращаются...

Пашупатинатх стоит на берегу священной Багмати – притока Ганга. Река – символ жизни. В нее сбрасывают пепел от сжигаемых, согласно индуистской традиции, покойников

В ней же совершают индуистки ежемесячное ритуальное омовение

И становится ясно, почему непальские «дальнобойщики» предпочитают ездить ночью. На дороге и прохладно, и пус­тынно. И только сверкнут у обочины красные угольки — это лиса или обезьяна вышла на ночной промысел.

***

Кажется, что шлагбаум, отделяющий территорию Непа­ла от нейтральной полосы, поставлен «для мебели». Не­скончаемые потоки пешеходов, велосипедистов и велорикш огибают полосатую жердь, не вызывая никакого интереса полицейских, мирно беседующих в тени. Но стоит появиться корове, как спокойствию блюстителей порядка приходит конец. Одному из них приходится вылезать из благословенной тени и, отвязав веревку, пропускать живот­ное в заграничный вояж. Что поделаешь — за неуважение к рогатой скотине в индуистском Непале можно, как го­ворится, и «срок схлопотать». А за преднамеренное убийство получить «по полной программе» — 33 года.

Нейтральная полоса облюбована менялами, устроившимися на деревянных ящиках и прижимающими босыми пятками стопки замусоленных ассигнаций. Рай на правах хозяина усаживается в кузовок первого же ве­лорикши и предлагает нам сделать то же самое — сахибам не пристало бродить пешком под февральским солнцем.

Приходится нарушить строжайший запрет посольства. Метров двести по извилистой дорожке — и прибываем к индийскому контрольно-пропускному пункту.

Первый, кого мы замечаем в толпе, — Николай Черный. На нем лица нет. Почти двое суток добиралась руко­водимая им команда из Калькутты до Джагбани — дере­вушки на индийской территории. Ребята не спали, вымотались, но, главное, столкнулись с двумя нераз­решимыми проблемами. Во-первых, груз, доставленный грузовиками, не выпускает индийская таможня — нет на­кладных, отправленных отдельным нарочным. Из Калькутты он выехал одновременно с багажом, давно должен быть, но словно сквозь землю провалился.

А во-вторых, делегацию не пропускают через границу. Оказывается, Джагбани закрыт для пропуска иностранцев. Вот уже два года этот район штата Бихар объявлен запрет­ной зоной. Начальник погранпункта предложил экс­педиции немедленно покинуть территорию Джагбани, а на всякий случай запретил фотографировать.

Не в том ли заключена причина ограничений, что мы оказались в краю вопиющей нищеты?

На краю сточной канавы сидит молча на корточках голый ребенок с вздувшимся рахитичным животом. И столь же беззвучно выползает из него слизь какого-то ядовитого цвета. Поражает же меня даже не это страшное зрелище, а безучастность прохожих, мысленно уже, очевидно, пос­тавивших крест на этом живом пока существе.

Тем временем наша группа обрастает любопытными. Широко открыв глаза и разинув от напряжения рот, люди, спешившие несколько минут назад по своим делам, жадно вслушиваются в непонятный разговор невиданных в здешних местах белых людей.

Из переговоров с начальником погранслужбы — тол­стым усатым индийцем, облаченным по случаю зимы в темную суконную форму, выясняем, что разрешение на переход границы может дать только суперинтендант района, который должен получить на это благословение начальства штата. Направляемся на почту — единственное место, где есть телефон. По пути группа сопровождающих, совершенно забывших про свои дела, вырастает до разме­ров настоящей толпы.

На почте расталкиваем спящего телефониста, и он су­дорожно начинает накручивать ручку телефона, оставше­гося, по-видимому, в наследство еще от англичан. Праада, нас, привыкших пользоваться такой же допотопной связью на необъятных просторах российской глубинки, подобной техникой не удивишь.

Наконец радостный телефонист вручает мне трубку.

Йоги у врат Пашупатинатха не лишены коммерческой жилки:

требуют платы за каждую фотографию
Вежливый голос на противоположном конце провода осве­домляется на чистейшем английском языке, в чем дело. Объясняю не менее вежливо, что официальная делегация СССР столкнулась с неожиданной проблемой — ей меша­ют покинуть территорию Индии. Суперинтендант просит пригласить начальника погранслужбы. Сбегать за ним вы­зываются сразу же несколько человек. Но гонцов, очевидно, подстерегают на пути непреодолимые пре­пятствия — ни один из них не возвращается, нет и офицера.