Книга, несмотря на ее художественную форму, базируется исключительно на исторических фактах. Все в ней подлинно или произошло в действительности. И все это началось всего год тому назад. Э. Э

Вертолёта не стало. Он подождал. Никаких признаков Бонни; ей ведь тоже пришлось как-то спрятаться. Он подождал, пока не исчезли последние едва ощутимые вибрации – следы воздушной машины. По мере того, как ужас его испарялся, его место занимала старая, привычная, беспомощная и непреодолимая ярость.

Ненавижу, думал Хейдьюк под белым солнцем Аризоны; я их всех ненавижу. В тот момент, когда он услышал приближение этого дракона с пузырём на носу, одно воспоминание прежде всех остальных чётко вспыхнуло перед его мысленным взором: в Камбодже, у пыльной дороги, женщина с ребёнком, спаянные напалмом в одну чёрную горящую массу.

Он встал. Вертолёт ушёл. Он помахал Бонни, поднимавшейся из-под своего дерева. Иди обратно, посигналил он ей. Она, похоже, не поняла его.

– Иди назад, к джипу, – закричал он. Она энергично затрясла головой.

Он оставил её в покое. Освободившись из кучи перекати-поля, бросился к полотну дороги и к следующему столбу. Дёрнул пусковой тросик цепной пилы; мотор взвыл. Пила урчала, как кот, легко вгрызаясь в нежное дерево. Сначала наклонный надрез под углом 45°, потом горизонтальный, пересекающийся с первым на полпути, в самой сердцевине столба. Восемь секунд. Восемь секунд. Легко выдернув пилу, он бросился к следующей опоре. И к следующей. Остановился, чтобы оглядеться и прислушаться. Ничего. Никого, кроме Бонни, высоко на краю обрыва, над железной дорогой, в пятистах ярдах от него, почти за пределом слышимости. Хейдьюк подпилил ещё три столба. Снова остановился, огляделся, прислушался. Не слышно никаких звуков, кроме его собственного сердцебиения, струящегося пота, пения крови в ушах. Он снова подал Бонни сигнал – уходи. И снова она проигнорировала его команду. Ладно, подумал он. Потом. Не до того.

Он подпилил одиннадцать опор. Должно быть достаточно. Пора отсоединять ванты. Он спрятал пилу под ближайшим можжевельником и схватил кусачки. С их помощью он начал отвинчивать талрепы, соединявшие ванты с якорем в земле. Двигаясь вдоль электролинии, он ослабил их все. Когда он дошёл до девятой опоры, вся линия подпиленных опор начала наклоняться. На десятой они упали.

Они упали вовнутрь, на пути, под весом проводов, висевших на кронштейнах. За мгновение перед этим Хейдьюк увидел голубую искру в 50 000 вольт, проскочившую одним огромным прыжком расстояние между кабелем и рельсом. Он вспомнил о Боге. И тут прозвенело огромное клэнг! их столкновения, так, словно пятьдесят тысяч роялей одновременно совершили самоубийство. Запах озона.

Вся их Энергия – вдребезги. Он вскарабкался на откос и через дыру в ограждении понёсся на юг, оскальзываясь на камнях, среди изумлённых можжевельников. В правой руке зажата цепная пила, в левой – кусачки. Время от времени он останавливался под прикрытием можжевеловых деревьев, чтобы посмотреть и послушать. Кто-то где-то уже, должно быть, связался с вертолётом по радио, отдавая приказ. Общая тревога.

А где Бонни? Он вглядывался, но её нигде не было видно. Если она перепугалась хотя бы наполовину так, как он, то должна быть уже на полпути к джипу.

Испугана, конечно, но и счастлива тоже. Испугана, но счастлива, думает Хейдьюк, по-собачьи тяжело дыша с высунутым языком. Он пордолжал бежать, проскакивая открытые места, задерживаясь под деревьями, чтобы передохнуть, глотнуть воздуху, прислушаться к звукам неба. Чрезвычайно довольный собой, он снова остановился, чтобы вдохнуть. Рядом запела большая чёрная птица с большим чёрным ртом:

Они тебя схватят, Джоуж Хейдьюк.

Они поймают тебя за зад, парень.

Ты не спрячешься. Ты от них не уйдёшь.

Ты не можешь сделать ничего такого, чего они не знают.

Они на дорогах, ищут тебя.

Они подъезжают по рельсам, ищут тебя.

Они в компьютерных центрах, отслеживают тебя.

Они в небесах, ищут тебя.

Ты пойманный гусь, Джоуж Хейдьюк. Ты сломанный бич.

Ты никчемный неудачник, вот. Да!

Он швырнул камень в большеротую птицу. Она снялась с ветки, взвизгнув, как клоун. Тяжело хлопая крыльями, издавая тяжкий, тяжкий, тяжкий звук …

Уок уок уок

Уок уок уок

УОК УОК УОК УОК УОК УОК УОУК УОК УОК

Они в небе.

Они ищут тебя.

Редкий Гость у себя дома

Три часа утра, и спальня полна снов. О бесценный жемчуг! Через открытое окно в комнату вплывает аромат зреющих дынь, сладкий дух скошенной люцерны. (Второй укос за лето). И ещё запахи, острые и неизменные, конского навоза, яблонь, дикой спаржи вдоль оросительных канав. С недальнего откоса – всего через одно поле – долетел шёпот ивы и звонкое шлёп! бобрового хвоста по речной воде.

Эта река. Эта золотая Зелёная, что берёт начало в горных снегах Винд Ривер и течёт через ущелье Флеминга и Эхо Парк, Расколотую гору и Ворота Лодоры, спускаясь с гор Оу-Уи-Йу-Куц, из Ямпы, Горького Ручья и Сладкой воды по каньону, именуемому Уединением, через плато Тавапуц, чтобы появиться из портала Скал Книги, который Джон Уэсли Пауэлл назвал «одним из самых замечательных фасадов мира», а оттуда катиться дальше по пустыне, названной её именем, в иной мир – мир каньонов, где река отдаётся Лабиринту и Штилю, и вливается в Гранд каньон под кряжем, что называется Мейз, и в ревущие глубины Катаракта …

Смит лежал в постели рядом со своей третьей женой и видел свои беспокойные сны. Они снова гонятся за ним. Его пикап опознали. Его камни катились слишком быстро. Поисково-спасательная команда орёт в ярости. В округе Сан-Хуан уже выдан ордер на его арест. Епископ Блендинга свирепо мечется по всему штату Юта, как раненый бык. Смит спасается бегством в бесконечных коридорах потного бетона. Под Плотиной. Опять он в ловушке этого повторяющегося ночного кошмара о Той Плотине.

Вниз по мокрым внутренностям Мелиорации. Инженеры на скейтбордах скользят мимо него с досками для письма в руках. Пневматические панели раскрываются перед ним, затягивая Смита всё глубже и глубже в динамо-машину – сердце Врага. Магнитные сети тащат его во Внутренний Офис. Где находится Директор-распорядитель в ожидании Смита. Смит знал, что ему предстоит наказание, так же как и Доку, и Бонни, и Джорджу, тоже запертым где-то здесь.

Открылась последняя дверь. Смита тащат вовнутрь. Дверь скользнула, запираясь наглухо. Он снова стоял перед высшим и конечным оком. В Его присутствии.

Директор-распорядитель вглядывался в него из середины множества циферблатов, метрических шкал, искромеров, сейсмодатчиков, визографов и энцефалографов. Гудят катушки с магнитной лентой, тихо жужжит электронная мысль за работой.

Директор-распорядитель был одноглаз. Красный луч его единственного, как у Циклопа, глаза без века играл на лице Смита, сканируя его мозг, его нервы, его душу. Парализованный этим гипнотическим лучом, Смит ожидал своей участи беспомощный, как дитя.

Директор заговорил. Его голос напоминал завывание электронной скрипки в крайнем регистре у верхнего «до», тот самый внутренний тон, который свёл с ума глухого Берджиха Сметану.

– Смит, – начал голос, – мы знаем, почему ты здесь.

У Смита перехватило дыхание. – Где Джордж?– хрипло спросил он. – Что вы сделали с Бонни?

– Это неважно. – Красный луч, шарнирно-подвижный в своём углублении, метнулся на мгновение в сторону. Магнитные катушки остановились, двинулись в противоположном направлении, остановились, завертелись снова, записывая всё. Закодированные послания вспыхивали в гладком электрическом потоке, передаваемые транзисторами через десять тысяч миль отпечатанной схемы. Там, пониже, динамо урчало, бормоча ключевые слова: Власть … прибыль … престиж … наслаждение … прибыль … престиж … наслаждение … власть …

– Редкий Гость Смит, – произнёс Директор-распорядитель; на этот раз в его голосе появились более человеческие интонации. – Где твои штаны?

Штаны? Смит глянул вниз. Господи Боже всемогущий!

Сканирующий луч вернулся на лицо Смита. – Подойди-ка поближе, приятель! – скомандовал голос.

Смит колебался.

– Подойди сюда, Джозеф Филдинг Смит, известный также под неофициальным именем «Редкий Гость», рождённый в Солт Лейк Сити, Юта, Дурацкой Столице Горного Запада, аки узрел я – не ты ли есть Тот, о ком говорит Нефи (2:1 –4, Книга Мормона): Господь наш заповедал ему, даже во сне, что должен он взять семью свою и отправиться в пустыню? С обильной пищей, как экологически чистое арахисовое масло, и со всею семьёю, известной как некто Док Сарвис, некто Джордж В Хейдьюк и некто Миз В.Абцуг?

Какой-то голос вышнего мира ответил за Смита словами, которых он никогда не знал: – Это я, босс.

– Хорошо. Но, к сожалению для тебя, парень, это пророчество не может исполниться. Мы не можем позволить это. Мы постановили, Смит, что ты должен стать одним из нас.

Что?

Смит оказался мгновенно связанным какими-то невидимыми путами. – Э-эй – ? Он беспомощно попытался сопротивляться.

– Хорошо. Прикрепите электроды. Вставьте анод в пенис. Именно так. Катод идёт в прямую кишку. Полметра. Да, на всю длину. Не будьте такими брезгливыми. – Директор отдавал свои распоряжения невидимым помощникам, крутившимся вокруг парализованного тела Смита. – Хорошо. Впечатайте триггерную схему в его полукруглый канал. Под барабанной перепонкой. Так. Пять тысяч вольт должно быть достаточно. Прикрепите провода сенсоров стронциевой присоской к копчику. Прочно. Включите высоковольтный адаптер во фронтальные гнёзда его рецепторного узла. Голова, идиоты, голова! Да – именно в ноздри. Будьте тверды. Толкайте сильно. Именно так. Очень Хорошо. Теперь замкните цепь. Быстро. Спасибо.

Охваченный ужасом Смит пытался говорить, протестовать. Но язык его, как и его конечности, сжимал какой-то абсолютный, непреодолимый паралич. Он в стахе смотрел на кабели, соединявшие теперь его голову и тело с компьютерным банком данным перед ним.

– Ну-с, теперь, Смит, – заговорил Директор, – или, может, мы будем называть тебя Редкий Сканированный – готов ли ты к выполнению программы? Что такое? Ну, ну, встряхнись. Вот и молодец. Тебе нечего бояться, если ты пройдёшь этот простой тест, который мы для тебя приготовили. Где магнитная плёнка? Хорошо. Вставьте магнитную плёнку. Нет щели для неё? Так сделайте. Между анодом и катодом, конечно. Прямо через промежность. Точно. Ну и что, что кровь? Смит уберёт всё это позже. Готово? Вставьте плёнку. На всю глубину. Держите вторую ногу на полу. Что? Так прибейте гвоздём. Хорошо. Именно так.

Единственный глаз Директора упёрся своим лучом в шишковидную железу Смита.

– Так, Смит, теперь твоё задание. Ты должен развернуть простую экспоненциальную функцию Y=E^X в бесконечную серию. Последовательность операций: Bn: перенести содержимое участка памяти n в рабочий регистр; Tn: перенести содержимое рабочего регистра в участок памяти n; +n: прибавить содержимое участка n к содержимому рабочего регистра; хn: умножить содержимое рабочего регистра на содержимое участка n; ÷п: разделить содержимое рабочего регистра на содержимое участка п; V: изменить знак содержимого рабочего регистра на положительный; Рп: перенести адрес n в аккумулятор, если содержимое рабочего регистра положительно; Rn: перенести адрес в ячейке п в аккумулятор; Z: остановить программу. Ясно, Смит?

Онемелый, как под новокаином, Редкий не мог сказать ни слова.

– Хорошо. Подготовься. У тебя есть 0,000012 миллисекунды для выполнения этой элементарной операции. Если тебе это не удастся, у нас не останется иного выбора, как трансплантировать твои жизненно-важные органы более адаптивному субъекту и переработать остальное в термитном тигле. Ты готов? Молодец. Теперь развлекайся. Пожалуйста, установите таймер. На пальцах твоих ног, Смит. Поехали. Пять! Четыре! Три! Два! Один! Ноль! БРОСАЙ ЧЁРТОВ РУБИЛЬНИК!

«Ааааааааааа …» Смит вскочил на своей кровати в холодном поту, повернулся и вцепился в свою жену, как утопающий. «Шила, – простонал он, стараясь выплыть на поверхность сознания, – великий Боже всемогущий!»

– Редкий! – Она сразу проснулась. – Проснись, Редкий!

– Шила, Шила …

– Здесь нет никого с таким именем. Проснись.

– О Господи … Он щупал её в темноте, чувствуя тёплое бедро, мягкий живот. – Кэти?

– Ты был у Кэти прошлой ночью. Попробуй ещё раз, и лучше бы тебе отгадать.

Он стал щупать выше, погладил её грудь. Правую. Левую. Приласкал обе. – Сьюзен?

– Так-то лучше.

Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что она улыбается ему, тянется к нему обеими руками из мягкого тепла их законной супружеской постели. Её улыбка, её чудесные глаза, её лоно, её душа были полны любви. Он вздохнул с облегчением. «Сьюзен …»

– Редкий, ты какой-то странный. Нет, ты что-то другое. Я никогда …

Она утешала, нежно ласкала и любила его, своего дрожащего, испуганного мужчину.

А в летних полях, лениво развалившись в гнёздах своих плетей, зрели дыни, и неугомонный петух, стоя на одной ноге на крыше курятника, издал свой преждевременный крик на ущербную луну, и пасущиеся кони поднимали благородные римские головы, чтобы увидеть в ночи пустыни нечто, чего людям видеть не дано.

Далеко-далеко на ферме, в штате Юта, на берегу золотой реки с именем Зелёная.

22

И снова Джордж и Бонни.

Он заполз на вершину песчаной дюны и посмотрел. Бонни бежала в сторону расселины в скале, которая вела, как туннель, в более глубокое ущелье позади, а оттуда в каньон Каибито. Он понял ее план побега.

Вертолет приземлился в пятидесяти ярдах от ущелья на ближайшей ровной площадке. Двигатель остановился. Двое мужчин выскочили из стеклянной кабины и побежали за Бонни. У одного в руках был карабин.

Но Бонни – что за молодец! Она скрылась из глаз в ущелье и бежала несомненно в сторону каньона. Один из мужчин полез вниз в ущелье. Другой, с карабином, бежал по краю, пытаясь увидеть ее. Хейдьюк видел, как он споткнулся и упал лицом вниз, и некоторое время лежал, оглушенный. Потом он медленно поднялся, поднял оружие и побежал снова. Через несколько минут он скрылся из виду.

Пустой вертолет ждал их, его большой винт вращался все медленнее.

Хейдьюк вытащил револьвер, открыл барабан и вставил шестой патрон, который он для безопасности держал в штанах. Оставив пилу и кусачки под можжевельником, он забрался на дюну, спустился в три прыжка и побежал к вертолету.

Он услышал крик одного из пилотов, с расстояния, вне видимости. Он бежал прямо к цели. Когда через пять минут он достиг цели, первое, что он сделал, это вставил дуло револьвера в панель передатчика. Он уже нажимал на спуск, но в последний момент выбрал менее шумный способ, огнетушитель, которым он разбил вдребезги радиопередатчик. Возможно все это зря, ведь еще один вертолет возможно уже в пути.

Какой выбор у него был? Надо было как-то увести Бонни от этого всего. Хейдьюк оглянулся по сторонам в поисках убежища. Под руками ничего не было. Понятно, что не в вертолете и не за ним, эта машина была практически без фюзеляжа, просто стеклянный скелет на стальных салазках. Были обычные заросли можжевельника, но можжевельник, скрывающий от наблюдения с воздуха, не спасает на земле с близкого расстояния. Листва была жидкой, багажное отделение маленькое, ветки тонкие. Трудно устроить засаду без густых кустов. Не имея большого выбора, он спустился в ту же расщелину, что и Бонни, ползя под обрывом, маскируясь за деревьями, и выжидая.

Вокруг была пыль, паутина, солянка, вызывающая аллергию, маячила перед его лицом. Под его животом землю покрывали веточки можжевельника и побеги кактусов, вперемежку с экскрементами. С нетерпением ожидая, с тошнотой от страха и вспотевшими ладонями, Хейдьюк увидел пару муравьев, карабкавшихся на барабан его револьвера. Откуда они взялись? Прежде, чем он успел их стряхнуть, они скрылись в стволе. Вот где можно спрятаться. Что они найдут в этом туннеле с нарезами и глухим тупиком в конце?

Хейдьюк вытер вспотевшие ладони о рубашку, по одной, держа револьвер в другой. Он прочистил горло, как будто собирался что-то сказать, плотнее сжал оружие в руке, это придало ему уверенности.

Голоса приближались. Он повернул носовой платок, который был на шее и подтянул его к глазам. Что обычно любил говорить Док? К вопросу: зачем нужна дикая местность? Док сказал бы: потому, что мы любим дух свободы, товарищи. Потому, что мы любим запах опасности. Однако, думал Хейдьюк, как насчет запаха страха, а, Док? В маске, как преступник с большой дороги, он был полон ужаса, он ожидал того, что должно было произойти.

Вот и они.

Трое шли все вместе, по узкому ущелью. С расстояния в пятьдесят футов он чувствовал запах их пота, ощущал их усталость. Первым шел пилот вертолета, краснолицый парень с усами, одетый в армейскую полевую форму, кепку с длинным козырьком, высокие сапоги, пистолет в плечевой кобуре под левой рукой.

Позади шел мужчина с карабином через плечо. Он был одет в форму охранника агентства Бернс: плотная рубашка со значком, повязка на плече, ковбойская шляпа, плотные брюки, ковбойские ботинки на высоких каблуках с острыми носками, не особенно подходящие, для походов по пустыне. Этот человек выглядел старше, больше, был более загорелым, чем летчик, и более уставшим. Он прихрамывал. Оба истекали потом, Бонни заставила их хорошо побегать.

Посередине шла пленница, не очень гордо, выглядевшая сердитой, напуганной и красивой. Шляпу она обронила, волосы скрывали пол-лица, руки были в наручниках.

Хейдьюк имел смутное представление о том, что делать дальше. Стрелять? Стрелять, убивая, или чтобы ранить? С этой пушкой, что у него, легко ранить трудно, любое попадание может быть серьезным. Док, Смит и Бонни вряд ли это одобрят. Тогда что? Они у него на мушке, у него преимущество. Остановить их сразу, или подождать, пока они не станут карабкаться по скользкому песчанику?

Троица приближалась. Пилот нахмурился.

– Все в порядке, детка, – сказал он, глядя вверх на выход из ущелья, – не говори ему ничего. Имя, звание и размеры, больше ничего.

Охранник сказал:

– Мне плевать какое у нее имя, но она обязана показать мне доказательство своего пола. Я думаю, что знаю свои конституционные права, а, малышка? – он пнул ее в зад двумя жесткими большими пальцами.

Бонни дернулась в сторону.

– Не распускай руки.

Охранник споткнувшись ушиб искалеченную ногу.

– О, черт! – простонал он.

Летчик остановился, оглянулся.

– Отстань от нее. Отвали.

Охранник сел на землю, массируя колено.

– О Господи, как больно. У тебя есть бинт в аптечке?

– Может да, может нет. Оставь девчонку в покое, – пилот оглянулся и посмотрел в сторону тени на краю обрыва где лежал Хейдьюк, в двадцати футах, в сторону сухого русла и на круглый холм из песчаника над головой.

– Ты не оттуда спускалась? – Скала была гладкой, удобной для спуска, но совсем не для подъема, она возвышалась на двенадцать футов от этой точки. – Что скажешь? – спросил он у Бонни.

– Я не знаю, – она потупилась.

– Мне кажется, это так. Я не вижу другого пути, если только мы не пойдем прямо назад, откуда великий любовник, – он показал пальцем на охранника, – пришел сюда.

Фальшивая улыбка появилась на лице парня из Бернс.

Летчик сделал попытку. Скала поднималась под углом около 30 градусов. Для пальцев и носков обуви были небольшие впадины. Его ботинки на кожаной подошве были не вполне удобны, но он был шустрым. Перемещаясь на всех четырех, он пролез полпути, когда вдруг он, и все внизу, услышали щелканье взводимого курка револьвера.

Держась на носках и пальцах, пилот оглянулся вниз. Охранник, удивленный, потянулся за карабином. Хейдьюк выстрелил поверх его головы, пуля задела верх шляпы охранника. Два муравья отправились в полет по баллистической траектории в голубую даль.

Выстрел ввел всех, включая Хейдьюка, в состояние ступора. Грохот 357 калибра был ему знакόм. Эха не было. В воздухе с влажностью один процент звук летит со скоростью пули. Удар молота по наковальне – и тишина.

Никто не двигался, все смотрели в тень под обрывом.

Хейдьюк попытался подумать что делать дальше. Пилот, балансирующий на скале, был пока не опасен. Оставался мужик с карабином.

– Бонни, – прошептал он. Звук был как от падающего сухого листа. Он прочистил горло. – Бонни, забери карабин.

Бонни уставилась в сторону голоса.

– Карабин? – сказала она. –Карабин?

Охранник был настороже. Его рука тихонько поползла к оружию. Хейдьюк взвел курок револьвера, с серьезным видом. Рука остановилась.

– Возьми у парня оружие, – сказал Хейдьюк. Он посмотрел на застывшего летчика. Два внимательных голубых глаза смотрели на него сквозь ветки в тени. Бонни подошла к охраннику и потянулась руками в наручниках к карабину. Его руки, лежащие на земле, нервно перебирали пальцами.

– Не становись между им и мной.

– Хорошо, – двигаясь за охранником она наступила на руку.

– Ой!

Хейдьюк вылез из-под карниза, встал на колени и навел револьвер в пах летчику.

. – Так, теперь с тобой. Расстегни кобуру.

– Я не могу отпустить руку, я съеду вниз.

– Тогда съезжай.

– Ладно, хорошо. Одну минутку, – пилот поднял одну руку и стал возиться с пряжкой. – Парень, – выдохнул он, мышцы его дрожали от напряжения.

Кобура, ремень и оружие покатились вниз со скалы. Хейдьюк встал, слегка дрожа, вынул пистолет из кобуры и заткнул себе за пояс.

– Бон.. Гертруда, стань за мной, – он подождал. Она подошла. – Так, а теперь спускайтесь, – он навел револьвер на пилота. Пилот поехал вниз. Двое мужчин смотрели на Хейдьюка. Что дальше? – Я думаю, я вас обоих убъю, – сказал он.

– Минутку, дружище, – начал пилот.

– Он шутит, – сказала Бонни. Она выглядела более напуганной, чем мужчины.

– Черт возьми, я не знаю, почему я не должен это сделать, – сказал Хейдьюк. Опьянение абсолютной властью, властью казнить или миловать, нашло на него. Несмотря на год в Монтаньярде, прошлое «зеленого берета» в отряде особого назначения, он никогда не убивал. Даже во Вьетнаме. Ни женщину, ни ребенка. По крайней мере, насколько он знал.

Ужас и жестокость этих лет бурлили внутри него, как болотный газ в трясине, как метан, на поверхности его сознания. Рядом был вертолетчик, презираемый больше всех, настоящий живой вертолетчик, возможно из Вьетнама, к его счастью. Возраст подходящий, он выглядел как врач. Почему не убить этого гада? Хейдьюк как и многие мужчины хотел записать одно очко в актив своего оружия. Еще он хотел трагического конца. На совести кого-то другого.

Мог бы он и избежать этого. А мог бы стать законным убийцей.

– Почему бы мне не укокошить ублюдка? – повторил он громко.

– Ты этого не сделаешь, – сказала его любимая, повисая на его правой руке.

Он сбросил ее руки. Переложив револьвер в левую руку, но все еще держа его нацеленным на летчика.

– Сядь позади своего приятеля. Так, хорошо. Просто сидите на скале, – он забрал карабин у Бонни и проверил его. Патрон в патроннике, курок взведен. Он положил револьвер в кобуру, взял карабин, нацелил его на двух еще живых парней, сидящих внизу и дышащих воздухом, под веселым солнцем на великом американском Юго–Западе. Птичка запела кому-то в долину, и жизнь выглядела прекрасной. Отличный день, чтобы умереть, несомненно, но все, что было вокруг, желало отложить до завтра то что, они не должны были сделать сегодня.