Книга рассчитана на широкий круг читателей

Затем 22 февраля 1972 г. было принято известное Постановление ЦК КПСС «Об организаторской и политической работе Тбилисского горкома Компартии Грузии по выполнению решений XXIV съезда КПСС»⁵³³, и поставленный на руководство Э. А. Шеварднадзе принял определённые меры по выправлению националистического крена в грузинском руководстве. Выступая в качестве первого секретаря Центрального Комитета Компартии Грузии, 27 июня 1978 г. Э. А. Шеварднадзе говорил: «Пора прямо сказать, как в прошлом, в известном нам периоде, в отношении абхазского народа проводилась политика, которую практически следует назвать как шовинистическую, давайте будем называть вещи своими именами»⁵³⁴. Здесь комментарии уже не нужны, так как суровая действительность заставила даже Э. А. Шеварднадзе признать факт грузинского шовинизма, от которого страдали и страдают абхазы, южные осетины и другие негрузинские народы. Следует подчеркнуть, что от грузинского шовинизма в большей степени страдали абхазы и южные осетины, которые живут на своей исторической родине в Южной Осетии и Абхазии. Имея собственную многовековую традицию национальной государственности, южные осетины и абхазы, включённые помимо их воли в «территориально целостную Грузию», всегда требовали к себе если не во всём равноправного, то хотя бы уважительного отношения. В ХХ в. они неоднократно ставили вопрос о предоставлении им реальных и широких автономных прав, что в Тбилиси вызывало бурную негативную реакцию правителей и политиков, страдавших фанаберией грузинского этнического превосходства.

После каждой жёсткой и обоснованной критики грузинского шовинизма в Москве, в Грузии предпринимались определённые меры к улучшению положения, хотя полностью проблему так и не удалось решить. Эти меры, отмечает исследователь проблемы К. П. Пухаев, «безусловно, способствовали оздоровлению внутриполитического климата в Грузии, что отразилось и на отношении республиканских властей к Южной Осетии. Показательно, что наступил конец многолетнему правлению автономной областью эмиссарами из Тбилиси. Делались попытки восстановления доверия между грузинами и осетинами. Была реабилитирована группа осуждённых интеллигентов. Начали строиться предприятия промышленности, жилые дома, прокладывались дороги. Была отменена «школьная реформа». Однако, как показали события постперестроечного периода, ненавистное отношение к южным осетинам не было вытравлено из грузинских коридоров власти»⁵³⁵.

Разумеется, полные данные о дискриминационной политике грузинских властей в советский период скрывались от общественности и были известны лишь узкому кругу высших должностных лиц в Москве, получавших информацию из различных служб, в том числе из КГБ. Без огласки старались действовать и организаторы этой политики в грузинском руководстве, чему способствовала практика засекречивания служебной документации и цензурирование публикуемых статистических данных. Лишь изредка можно было обнаружить сведения, так или иначе указывающих на проявления этой политики. Например, определённые выводы можно сделать из сопоставления удельного веса Юго-Осетинской автономной области с общереспубликанскими показателями в Грузии. В 1982 г. население Юго-Осетинской автономной области составляло 1,9% населения всей Грузинской ССР, и при этом продукция промышленности составляла 0,8%, сельского хозяйства 0,7%, ввод в действие жилых домов 0,2%, капитальные вложения 1,1% (в 1970 г. – 0,7%), и т. д.⁵³⁶.

Среднемесячная заработная плата в Юго-Осетинской автотномной области составляла в 1982 г. 118,4 руб и была самая низкая по Грузии, в 1988 г. 148,1 руб (в Грузии 186 руб, в СССР 219,8 руб)⁵⁴³. В 1979 г. в среднем по Грузинской ССР на 1000 человек населения приходилось 774 человека с высшим и средним образованием. Самым высоким этот показатель был в г.Тбилиси (895 человек), а самым низким в Юго-Осетинской АО (698)⁵⁴⁴. Принятыми не без помощи Москвы мерами за последующие10 лет уровень образования в целом по Грузинской ССР возрос на 13%, а в Юго-Осетинской автономной области увеличился на 19% и составил 830 человек, подтянувшись к среднереспубликанскому.

Показательным бюрократическим отражением дискриминационной политики грузинских властей в отношении южных осетин служит название одного из документов того времени - Приложения 2 к Постановлению Пленума Юго-Осетинского областного комитета Коммунистической Партии Грузии: «Уточнённые сроки реализации мероприятий, предусмотренных постановлением Центрального Комитета Коммунистической Партии Грузии от 25 февраля 1985 г. №117 «О дополнительных мерах по обеспечению выполнения постановления ЦК КП Грузии и Совета Министров Грузинской ССР от 9 марта 1982 г. №190 «О записке Юго-Осетинского обкома КП Грузии и исполкома Совета народных депутатов Юго-Осетинской АО о недостатках по выполнению ранее принятых (! – Авт.) решений по социально-экономическому развитию автономной области с учётом решений задач XII пятилетки»»»⁵⁴⁵. Обратим в этом контексте внимание на Постановление ЦК КП Грузии и Совета Министров Грузинской ССР от 25 января 1979 г. «О мерах по дальнейшему развитию экономики и культуры Юго-Осетинской автономной области», где, в частности, отмечалось: «С наличием населения более 2% числа жителей республики Юго-Осетинская АО производит лишь 1,2% валового общественного продукта и 1,5% национального дохода республики, а показатель производства национального дохода на душу населения в области равен лишь 60,4% аналогичного среднереспубликанского показателя. Медленно повышается уровень индустриального развития автономной области, в расчёте на душу населения здесь производится на 42,7% меньше промышленной продукции, чем в среднем по республике»⁵⁴⁶. Далее указывается на плачевное состояние сельского хозяйства, провалы в выполнении планов по строительству объектов бытового обслуживания населения (26%), коммунального хозяйства (89%), просвещения (82%), культуры (76%) и др. Указывается также, что «создавшееся положение обусловлено и тем, что ряд министерств и ведомств республики без должного учёта своих возможностей наметил нереальные сроки выполнения отдельных пунктов постановления ЦК КП Грузии и Совета Министров Грузинской ССР от 3 сентября 1974 г., а некоторые из них вообще не предусмотрели его осуществление в десятой пятилетке»⁵⁴⁷. Анализируя такое парадоксальное положение в Юго-Осетинской автономии, исследователь Д. Н. Медоев подчёркивает: «Характерной особенностью этих правительственных документов было то, что в каждое последующее постановление включались те же мероприятия, которые не были выполнены ранее»⁵⁴⁸.

После смерти И. В. Сталина и начала «оттепели» Н. С. Хрущёва в Грузии националистические силы посчитали, что появилась возможность более открытого проявления своей сущности. Первым проявлением намерений выйти на политическую авансцену стали известные события в Тбилиси после XX съезда КПСС, на котором Н. С. Хрущёв прочитал свой разоблачительный доклад о культе личности И. В. Сталина. «В Грузии доклад Хрущёва, - пишут об этом Ж. А. Медведев и Р. А. Медведев, - был прочитан 6 марта 1956 года только для самых высших партийных и государственных руководителей, однако слухи о таком докладе широко распространились в республике, особенно среди молодёжи, вызвав волнение, возбуждение и недовольство среди части грузинского общества. Ещё 5 марта в центре Тбилиси и на набережной Куры у монумента Сталина начались манифестации в связи с 3-й годовщиной смерти Сталина. 6 и 7 марта эти манифестации продолжались, и общее напряжение нарастало, число манифестантов достигало 70 тысяч человек. (…) Многие предприятия и учреждения 8 марта не работали, а 9 марта город оказался во власти стихии, и лозунги в честь Ленина и Сталина соседствовали с самыми грубыми националистическими призывами (курсив наш. - Авт.). В ночь на 10 марта при попытке захватить Дом связи раздались первые выстрелы. В центре города появились баррикады, столкновение с военными и милицией произошло у Дома правительства, на площади им. Ленина и в других местах города. 10 марта войска, милиция и органы КГБ установили полный контроль над городом, хотя кое-где ещё были попытки провести манифестации. Даже по официальным данным МВД Грузии, в ночь на 10 марта в Тбилиси было убито, главным образом у Дома связи и у памятника Сталину, 15 человек, а ранено 54 человека^I. По неофициальным данным, число убитых достигало 250-300 человек, число раненых было не менее тысячи. Несколько сот участников манифестаций и беспорядков были арестованы. Проверить эти данные почти невозможно, так как многих раненых, а возможно и убитых, укрывали их родные, проводя лечение и похороны почти тайно»⁵⁴⁹.

Ушедшая при коммунистическом режиме в подполье традиция грузинского национал-экстремизма, таким образом, так и не была полностью уничтожена, репрессивная система СССР сумела лишь подавить её, карая периодически её общественно опасные проявления.

Нас, однако, интересуют её проявления в отношении южных осетин, и в этом плане весьма показательным является анализ знакового (или, как принято сейчас говорить, культового) произведения грузинской литературы – романа М. С. Джавахишвили «Хизан Джако».

М. С. Джавахишвили – достаточно известный и читаемый писатель. Первые его литературные публикации относятся к началу ХХ века. Затем, однако, около 20 лет писатель ничего не публиковал. Зрелый период его творчества, по сути, начинается именно с романа «Хизан Джако» (1924 год). На русском языке роман был издан в 1959 году⁵⁵⁰, то есть во время хрущевской «оттепели». Жизнь самого писателя пресеклась в 1937 году – «трагически оборвалась», как пишет в предисловии к русскому изданию грузинский писатель и критик М. Мревлишвили.

Отметим, что во время «оттепели» был издан шеститомник произведений М. С. Джавахишвили. Из переведенных на русский язык его произведений популярным считается исторический роман «Арсен из Марабды», однако именно «Обвалу» суждено было стать программным романом автора, получившим спустя десятилетия после его смерти особый общественно-политический и психологический резонанс в грузинском обществе.

Дело в том, что в начале 80-х годов прошлого века, когда появились первые признаки приближающейся «перестройки», в Грузии по роману «Хизан Джако» был поставлен спектакль, снят художественный фильм, и в течение нескольких лет продолжалось интенсивное, всестороннее, весьма эмоциональное обсуждение литературного произведения. При этом надо отдавать себе отчет в том, что в средства массовой информации выплеснулась лишь относительно небольшая часть всего объёма общественного обсуждения романа.

Сюжет романа сам по себе прост: речь идет об осетине Джако Дживашвили, нанявшемся хизаном к грузинскому князю Теймуразу Хевистави, потомственному аристократу. По сюжету романа Джако удалось постепенно прибрать к рукам имение князя возле реки Лиахвы, и его супругу Маргариту, и всё его имущество.

Автор пишет: «Джако не было еще и пятнадцати лет, когда его дядя Кешела со всеми своими чадами и домочадцами покинул Джавское ущелье и нашел приют на землях князя»⁵⁵¹. Происхождение Джако, таким образом, сомнений не вызывает. Тем более, что автор романа и сам подчёркивает: «Когда Джако Дживашвили спрашивали, откуда он родом, Джако указывал толстым пальцем в сторону Рокских гор (Южной Осетии. – Авт.)»⁵⁵². Во время одного из последних выяснений отношений не преминул напомнить ему об этом и бывший тогда уже князь Хевистави: «…Ты чужой для наших (курсив наш. - Авт.) мест. С гор ведь ты сюда спустился»⁵⁵³. Следует подчеркнуть, что М. С. Джавахишвили ни разу прямо не сказал о том, что Джако осетин, хотя грузинский читатель без труда определит этнические корни этого персонажа романа.

Образ Теймураза Хевистави – образ аристократа-вырожденца, последнего представителя некогда славного рода. В момент душевного кризиса внутренний голос, невидимый его двойник обличающе говорит ему: «Да, ни телом, ни духом не сравниться тебе с предками твоими. Те словно из стали были вылиты, а ты раскис, обабился. (…) Вместо сердца у тебя тряпка, вместо крови – водица болотная по жилам переливается. Весь ты выдохся, что осталось в тебе мужского?»⁵⁵⁴. Его супруга, которую отбил у него Джако, также выносит ему по-женски беспощадный приговор: «Нет в тебе ни силы воли, ни решительности»⁵⁵⁵. Да и сам заика-аристократ признается: «Я и…и сам знаю, что я ч…человек слабый, безобидный»⁵⁵⁶, и, характеризуя себя, использует определения «слабоволие, нерешительность, мягкосердечие»⁵⁵⁷. Вместо положенной ему по сути вещей роли мужчины – защитника женщины, Теймураз, наоборот, ищет поддержки у оставившей его жены: «Нет, нет, минуту еще, с…секунду повремени, - и он, как капризный ребенок, еще глубже уткнулся лицом в ее колени, вцепился пальцами в подол ее платья»⁵⁵⁸. Таковы Джако и Теймураз в романе грузинского писателя.

Но у М. С. Джавахишвили Теймураз Хевистави – не только символический образ прежних правителей Грузии, обречённых на жалкое угасание и в никчёмности своей оказавшихся не в состоянии вести свою страну и народ по тернистым путям истории: автор, кроме прочего, вкладывает в уста данного персонажа чрезвычайно эмоциональные, показательные и значимые для формирования национального самосознания грузин слова.

Разговаривая с попом-расстригой Иванэ на вершине родовой башни, Теймураз, обводя рукой раскинувшуюся перед ним долину Картли, говорит: «Вот оно, сердце Грузии»⁵⁵⁹. У каждого, кто знаком с риторикой покойного ныне первого постсоветского президента Грузии З. К. Гамсахурдиа в адрес южных осетин, эти слова вызывают мгновенную однозначную ассоциацию: именно так выражался президент-нацист: «Шида Картли – это сердце Грузии!». Примерно то же самое говорит князь Теймураз Хевистави: «Картли для Грузии - это то же самое, что для Германии Пруссия; ее история составляет добрую половину грузинской истории»⁵⁶⁰, и далее сокрушается: «Однако карталинцы не стали для своей нации пруссаками, и об этом приходится только сожалеть». По-видимому, именно эта попытка – стать для грузинской нации «пруссаками» - была предпринята карталинскими грузинами в 90-х годах ХХ века, когда в крови были потоплены осетинские поселения в Картли, а в Южной Осетии под ракетно-артиллерийскими обстрелами грузинского «пруссачества» погибли и были искалечены многие тысячи человек. Отметим также, что в романе и в помине нет самого понятия «Южная Осетия» (как и осетин вообще), хотя к моменту его написания известные решения новой коммунистической власти Грузии по «осетинскому вопросу» уже были приняты и образованный автор о них не мог не знать. Судя по всему, это его принципиальная антиосетинская позиция.

«Взгляни, Иванэ, что же она представляет собой, сегодняшняя наша Картли, - с горечью рассуждает Теймураз (читай – автор романа). – И четвертой части не осталось от нее. Отторгли от нее Самцхе-Саатабаго, Артаани, Джавахети, Ташири, М…малую Армению, Абаци, Бамбаки, Борчало, Казахи, окрестности Тбилиси»⁵⁶¹. Чтобы хорошенько разъяснить этот вопрос, автор еще раз к нему возвращается в конце романа, когда Теймураз Хевистави собирает вокруг себя крестьян и ведет среди них просветительскую деятельность: «Исторически К…карталиния сложилась из Внутренней Картли, В… верхней и Нижней. Внутренняя Картли состоит из Горийского и Душетского уездов. Верхняя включает в себя М…месхетию и Д…джавахетию, Нижняя – это Борчало и ряд районов, п…примыкающих к Армении»⁵⁶². Боль Хевистави за Картли в романе особо акцентируется: «Н…несчастная Картли, - вздохнул Теймураз. – Она напоминает мне беззубого, ослепшего и оглохшего старика, который ни на что уже не способен»⁵⁶³. В таком же духе писатель продолжает и далее: «Надломился хребет у Картли, - снова вздохнул Теймураз»⁵⁶⁴. Однако расстрига Иванэ пытается его утешить и утверждает, что «мне ведь видней… Растет Картли, крепнет»⁵⁶⁵. В чем же, на каких моральных основаниях и историческом выборе видит расстрига Иванэ спасение Картли, Грузии и грузин как нации? «Христианское учение о любви – вещь отвлеченная (утверждает Иванэ. - Авт.), оно не подходит для нас, смертных. Око за око, зуб за зуб – вот подлинная религия, воцарившаяся на земле»⁵⁶⁶. После этого откровения о возвращении в ветхозаветную мораль, выслушав признание Теймураза «я в б…бога не верю», расстрига продолжает: «Нет, мы язычники. Язычниками были мы, язычниками и остались»⁵⁶⁷. И далее расстрига утверждает: «Языческий атеизм всегда преобладал в грузинах»⁵⁶⁸. С учетом десятков томов свидетельских задокументированных показаний о зверствах грузинских национал-экстремистов, творимых против осетин в ходе нынешнего грузино-осетинского конфликта и на территории Южной Осетии, и в районах Грузии, с этим выводом беглого попа трудно не согласиться. Наш комментарий этого вывода заключается в том, что национал-экстремисты, разумеется, представляют собой лишь численно незначительную часть грузинского народа, хотя в силу исторических и геополитических обстоятельств получившую доминирование в грузинском обществе и государстве. Мимоходом упоминая о миллионах грузин, сложивших свои головы, защищая христианскую веру, он заявляет: «По моему глубокому убеждению, вера Христова была лишь щитом, охранявшим нашу национальную независимость»⁵⁶⁹. Заметим, что национальную независимость грузины потеряли и на протяжении долгих веков находились в унизительной вассальной зависимости от Персии и османской Турции.

Определив утилитарное использование христианства, он продолжает: «Мы – семиты, и, следовательно, нам ближе мусульманская или иудейская религия. Потому-то с такой легкостью чуть ли не треть грузин перешла в свое время в магометанство»⁵⁷⁰. Со своей стороны, мы лишь констатируем в самом деле имеющую хождение в грузинском народе историческую версию считать себя «родственниками евреев». Об этом известно и южным осетинам. Не случайно М. С. Джавахишвили также наделил по-еврейски звучащей фамилией супругу Теймураза Хевистави Маргариту Капланишвили. Однако анализ романа нас больше интересует в другом аспекте.

Персонаж расстриги Иванэ показателен и важен для целей нашего исследования тем, что если, грузинский и осетинский народы действительно совершат это предлагаемое экс-священником возвращение в ветхозаветную мораль и в своих политико-правовых и практических действиях будут исходить из превозносимого им принципа «око за око», то урегулирования грузино-осетинского этнополитического противостояния не будет никогда. Наоборот, поколение за поколением грузин и осетин будут вынуждены непрерывно убивать друг друга, вместо того, чтобы научиться жить под одним Солнцем. Как видим, понимание патриотизма для Грузии у автора романа весьма своеобразное и специфичное.

Обращает на себя внимание ещё одна тирада Иванэ к князю Теймуразу Хевистави: «Хотел бы я знать, что бы ты дал, если бы власть была в твоих руках? Должно быть, все двери распахнул бы перед иностранцами, в кабалу отдал бы свой народ. И хоть ты и говоришь, что душой не расположен к ним, все же, мне кажется, ничто не остановило бы тебя рабски служить им»⁵⁷¹. Учитывая сегодняшнюю почти полную подчинённость Тбилиси влиятельным внешним политическим силам, грузинской политики и экономики внешним акторам, в проницательности расстриге, а с ним и автору, никак не откажешь.

Следует особо подчеркнуть, что сама Грузия, как это не раз указывалось в дискуссии по роману в 80-х годах прошлого века, символически во многом выводится в образе Маргариты Капланишвили. Слабый муж не в состоянии её защитить не только от жизненных невзгод, но и от притязаний насильника-осетина Джако. Схитрив, он остался с ней наедине ночью, и описываемая сцена овладения Джако Маргаритой является одной из наиболее высокохудожественных в романе. Вначале рафинированная грузинская аристократка и мысли не допускала о каком-либо сближении с осетинским хизаном Джако, и первый раз он добился ее силой – она вынуждена была уступить его необузданной страсти. Затем, однако, ее отношение к происходящему начинает меняться, и на третий или четвертый раз автор живописует такую картину: «Только теперь не слышалось ни криков, ни угроз, ни рыданий. Лишь исступленный лепет и страстные вздохи женщины потревожили предутреннюю тишину. Утомленная все еще бередившим ее разум безумием истекшей ночи… она испытывала в то же время неизъяснимое облегчение – словно глыба свалилась с ее сердца, словно по жилам горячим, охмеляющим потоком побежала застоявшаяся кровь»⁵⁷². Писатель максимально углубляет эту сюжетную линию: «Марго все борется с кем-то невидимым и постепенно как бы отступает, сдаётся (описывает М. С. Джавахишвили переживания молодой грузинки. – Авт.). Марго трепещет в забытьи, точно опоенная неведомым дурманом»⁵⁷³. Дома, выйдя на балкон ночью и «растирая ладонями взволнованно вздымающуюся грудь», она замечает Джако, он стоял под деревьями «и, усердно почесываясь, пожирал ее жадным взглядом»⁵⁷⁴. И далее: «Марго вздрогнула и прикрыла грудь сорочкой. Но прежде чем сделать это, она недвусмысленно улыбнулась ему, затем засмеялась и убежала в комнату. «Да, да! – донеслось до нее самодовольное ржание. – Вот он каков, Джако!»»⁵⁷⁵.

Мы хорошо помним перипетии накаленного обсуждения романа – обсуждения двадцатилетней давности. Относясь с безусловным уважением к Грузии и грузинскому народу, мы присоединяемся к мнению тех грузинских интеллектуалов – писателей, литературных критиков, журналистов, культурологов - которые посчитали созданную М. С. Джавахишвили сюжетную линию «Марго – Джако» оскорблением для всех грузинских женщин, унижением для всего грузинского народа. Но вместе с тем, драматические события, произошедшие между грузинским и осетинским народами в течение ХХ века, дают нам все основания и для вывода о том, что писатель не просто оскорбляет грузинок и Грузию. Необходимо констатировать хорошо рассчитанную и далеко идущую умышленную провокацию грузинского национализма. Надо отдать должное М. С. Джавахишвили – этой своей цели он добился, пусть даже и посмертно: пьеса по роману и его экранизация послужили более чем удачным прологом к нагнетанию антиосетинской истерии с конца 80-х годов прошлого века.

Возможно, что и это не случайная смысловая конструкция – в пользу такого предположения и обнаруженное нами свидетельство: «В номере от 4 июля 1884 года газета «Колонист», издававшаяся в Виктории (Британская Колумбия) (Канада. - Авт.), напечатала сообщение о странном существе, пойманном неподалеку от городка Йель»⁵⁸⁵. Пойманный «похож на гориллу… Тело напоминает человеческое, с одним лишь исключением: всё оно, кроме кистей и ступней, покрыто чёрными, жёсткими, лоснящимися волосами около дюйма длиной. Его руки гораздо длиннее человеческих, и он обладает необыкновенной силой»⁵⁸⁶. Надо сказать, что подобных сообщений о человекоподобных диких существах известно немало (йети, чучуна, бигфут и др.), но вышеуказанное, помимо очевидных аналогий в описании облика, имеет еще одно предпочтение: «Джако – такое ему дали имя»⁵⁸⁷. У нас нет сведений о том, знал ли М. С. Джавахишвили о Джако, пойманном в далёкой от Грузии канадской провинции. Мы лишь констатируем поистине удивительное совпадение.

При этом обращаем внимание и на то, что само слово «джако» имеет определенное хождение в грузинском языке. Так, в наиболее полном грузинском толковом словаре «джахъ-о» раскрывается как «сасирцхо»⁵⁸⁸, чему на осетинском языке соответствует «фидиссаг» - «то, за что упрекают, достойный порицания, постыдный, позорный»⁵⁸⁹; также на грузинском – «тавис мосачрели /сакмэ/» - «тот, с кого надо снять голову»; «саджахъи» - «то, чего надо стыдиться»⁵⁹⁰. В другом толковом словаре «джахъ-и» указывается как «сирцхвили» - «стыд, срам»⁵⁹¹. Этимология слова «джако» («jacko») нам неизвестна (возможно, это жаргонизированное имя «Джейкоб»). Не удалось выяснить также, что оно значит на английском и почему было использовано в Канаде как имя звероподобного антропоида.

Что же касается фамилии «Дживашвили», то это действительно осетинская фамилия, хотя и небольшая. Ближе всего по звучанию «Джибæлатæ/Джибалтæ – Джибаловы», «Джиотæ/Гиотæ – Джиоевы, Гиоевы, Джиошвили»⁵⁹². Близко по звучанию и название осетинского села Дзау в его грузинском произношении - Джава («Джавашвили»…).

Поведение Джако вполне соответствует его облику. Он хитёр, вероломен, циничен, жесток, подл, груб и т. д. К хозяину-князю до революции он втёрся в доверие настолько, что тот даже крестил нескольких из его многочисленных детей, «и семья Джако породнилась с господами»⁵⁹³. Хозяина он беззастенчиво обкрадывал, а после революции совершенно распоясался, «торговал, жирел, удовлетворял свою жажду к стяжательству, и самодовольно гоготал…»⁵⁹⁴. Он наделён изворотливостью и способностью к притворству, добиваясь своего любыми средствами: «Там, где нельзя было взять угрозами, этот верзила становился покладистым малым, прикидывался безобидным ягнёнком, даже слезу иногда пускал»⁵⁹⁵. Завладев Марго, Джако не постеснялся на ней жениться, а вдоволь ею натешившись, заставил работать до изнеможения, как своих предыдущих жён, и под конец повествования вознамерился выгнать и её. Своего бывшего хозяина он сделал своим служащим, окликал его издевательской кличкой «Бринка»⁵⁹⁶ и всячески третировал. Сельчан кого подкупил, кого запугал, лишь несколько молодых парней сохраняют от него независимость и он с ними считается.

Однако укоротить Джако – задача нелёгкая. «Как только это потребовалось, с гор один за другим спустились вдруг пятеро Дживашвили, вооруженные до зубов, и стали бок о бок с Джако»⁵⁹⁷. Писатель-патриот предупреждает об этой угрозе. Другими словами, «они», т. е. осетины, будут спускаться с гор захватывать «нашу», т. е. грузинскую землю. Вот таков лейтмотив романа. Грузинский писатель создал из осетина Джако образ врага грузинской нации, который постепенно, но ловко прибрал к рукам всё состояние грузинского князя Теймураза Хевистави. Нахальный и самоуверенный Джако отбил у князя даже его жену Маргариту (Марго). Конечно, с точки зрения законов и традиций аристократии (не только грузинской, но и русской, кабардинской, французской и т. д.), исторической действительности XIX века, такое практически невозможно было. Но ведь не все читатели романа «Обвал» знакомы с нормами княжеского этикета, культуры и традиций аристократии, законами Российской империи (куда входили Грузия и Южная Осетия описываемого периода), которые достаточно надёжно защищали супругу Теймураза Хевистави Марго от любовных домогательств батрака-хизана Джако. С точки зрения истории трудно себе представить князя, с женой которого батрак-хизан, т. е. крестьянин завёл бурный любовный роман. Заметим, что дворянство как одно из высших сословий (наряду с духовенством) обладало закреплёнными в законе и передаваемыми по наследству привилегиями. По сюжету романа «Обвал», муж Маргариты (Марго) Теймураз Хевистави из-за своей слабости не может защитить свою супругу, и этим воспользовался насильник-осетин Джако. В реальной действительности, повторяем ещё раз, такое было невозможно. Однако в данном случае нас интересует другая сторона проблемы.

Итак, дикий, необразованный Джако. «Осетины необразованные, дикие люди»⁵⁹⁸ (З. Гамсахурдиа). Джако – символ осетина, преподнесенный М. С. Джавахишвили грузинскому читателю и затем подхваченный и развитый немалой частью грузинской интеллигенции («четвероногие кровожадные»⁵⁹⁹ осетины по Дж. Чарквиани) – стал сильным фактором, влияющим на национальную политику времён обретения Грузией независимости. Речь идёт о грузинском шовинизме, о малоимперской политике Тбилиси в отношении осетин. В свете этого обстоятельства становится отчасти понятной та необъяснимая самоуверенность, с которой грузинские национал-экстремисты, страдающие манией этнического превосходства, подготовили и нанесли организованный и мощный удар по Южной Осетии. Они предполагали без особых усилий разогнать в Южной Осетии стадо джакоподобных, «вымести, как мусор, за хребет». Столкновение с реальностью оказалось болезненно отрезвляющим. Агрессора, имеющего многократное превосходство в силе, встретил стремительно самоорганизовавшийся осетинский народ, проявивший в полной мере героизм, чувство собственного достоинства, любви к родине и способности к самопожертвованию.

Роман М. С. Джавахишвили заканчивается описанием пребывания грузинской княгини Марго в домашнем рабстве у осетина Джако и тщетными ожиданиями и надеждами на её возвращение бывшего её мужа – конченного ничтожества князя Теймураза Хевистави.

Можно сделать вывод о том, что роман представляет собой яркое проявление исторически длительной традиции грузинского национал-экстремизма. Можно было бы ограничиться принятием к сведению наличия этого явления у соседнего народа. Но значимость его для целей и задач нашего исследования в том, что в данном случае грузинский национал-экстремизм усилиями М. С. Джавахишвили и его идейных единомышленников приобретает однозначную антиосетинскую направленность. Уже хорошо известно из имеющегося исторического опыта, что это несёт осетинам. Поэтому противодействие грузинскому национал-экстремизму стало необходимостью и для соседних с грузинами народов, и, очевидно, в первую очередь для осетин как наиболее пострадавших от его проявлений.

Как отмечалось выше, роман о хизане Джако активно и всесторонне обсуждался в грузинском обществе конца 70-х – начала 80-х гг. прошлого века. Однако и в настоящее время, в текущей ситуации масштабного грузино-осетинского противостояния, роман с его хизанской темой продолжает использоваться как одно из испытанных орудий антиосетинской пропаганды, укрепления в психологии грузин образа врага из осетин. По грузинскому телевидению неоднократно демонстрировался спектакль по роману, в котором задействованы популярные не только в Грузии, но и в России актёры (О. Мгалоблишвили и др.), а в периодической прессе эта тема регулярно возникает в самых различных публикациях и материалах, посвящённых осетинской тематике⁶⁰⁰.

В завершение рассмотрения советского периода грузино-осетинских отношений необходимо указать на инфраструктурный объект, имеющий исключительное значение для судеб южных осетин и сыгравший поистине судьбоносную роль в течении нынешнего грузино-осетинского конфликта. Это Транскавказская автомагистраль с её ключевым участком - Рукским тоннелем.

Пересечение Главного Кавказского хребта осуществлялось населением обоих его склонов с глубокой древности. Археологические раскопки выявили пользование арбами в середине II тысячелетия до н. э. и соответственно создание аробных путей сообщения⁶⁰¹. С появлением скифского и затем аланского населения на северных и южных склонах хребта установились устойчивые связи через разветвлённую систему переходов, позволявшую поддерживать духовно-культурные, родственные и хозяйственные связи между горскими обществами почти круглый год, за исключением небольшого зимнего отрезка времени.

С закреплением позиций России на Кавказе и особенно с основанием и быстрым развитием Владикавказа дорожное сообщение активизировалось. Торговые связи Владикавказа, в целом юга России с Грузией и Арменией проходили через Крестовый перевал Дарьяльского ущелья. В центральной части хребта нарастало двустороннее движение по Рукскому, Зикарскому, Мамисонскому, Магскому и Сбийскому перевалам. Необходимо подчеркнуть, что для горцев это было обыденным делом, что мы свидетельствуем лично, так как все указанные перевалы и ещё ряд других нами неоднократно переходились.

Изучение Кавказа русскими императорскими службами, в первую очередь военным ведомством и управлением путей сообщения, приводит к рассмотрению Рукского перевала, как стратегически наиболее удобного для развития коммуникации, сопоставимой с дорогой через Крестовый перевал. Документы сохранили просьбу горцев-осетин Рукского и ближних селений в 1838 году к наместнику Кавказа генералу Головину «проложить дорогу через Кавказский хребет на север»⁶⁰².

«Первое обследование этого направления, - пишет исследователь вопроса Л. И. Кортиев, - началось ещё в 1845 г. инженер-капитаном Тер-Тукасовым по поручению правительства»⁶⁰³. В 1847 г. под руководством инженера путей сообщения поручика Есаулова началось строительство дороги, строилась она солдатами с привлечением осетин, грузин, армян и др., и была успешно завершена, получив название Военно-Осетинской. В 1854 г. с Рукского перевала она была перенесена на Мамисонский, более доступный с северного склона. Эта дорога сохранилась вплоть до наших дней, и ещё во время боевых действий в грузино-осетинском конфликте 1991 – 1992 гг. была использована южными осетинами для переброски оружия и боеприпасов, хотя и с серьёзным риском для жизни.

В 1873 г. в Тифлисе на совещании Кавказского отделения русского технического общества (КОРТО) обсуждался вопрос о строительстве даже железной дороги через Главный Кавказский хребет, и по поручению Б. И. Косцешы-Статковского инженер-геолог Г. Г. Цулукидзе обследовал Рукский перевал. Докладывая о результатах своей работы, он обосновал преимущества этого пути перед другими вариантами строительства дороги.

В 1875 г. «об экономической выгоде для Южной Осетии предполагаемого железнодорожного соединения города Владикавказа с местечком Цхинвали» пишет газета «Дроэба»⁶⁰⁴.

Дороге придавалось большое значение, и в 1878 г. Б. Косцеша-Статковский свою пояснительную записку о первом проекте железной дороги через Рукский (ущелье Маг) перевал издал отдельной брошюрой под названием «Кратчайшее соединение Закавказья с Россией железным путём». На следующий год его проект одобрили в министерстве путей сообщения Российской империи. Борьба различных проектов в течение полутора-двух лет выигрывается проектом Б. Косцешы-Статковского. Однако решению вопроса помешали обстоятельства, вызванные крушением царского поезда 17 октября 1883 г. на станции Борки, что повлекло неоднократные кадровые перестановки в министерстве⁶⁰⁵. Тем не менее 5 марта 1886 г. государь император повелел безотлагательно начать работать над вопросом рельсового пути через Главный Кавказский хребет. Работа государственной бюрократической машины довела вопрос до выделения денежных сумм на начало работ в 1887 г. согласно проекта Б. Косцешы-Статковского. Здесь, однако, в борьбу вступило военное ведомство Российской империи. Его представитель полковник Криницкий издал брошюрой «Предположение о направлении железной дороги чрезъ главный Кавказский хребетъ по линии: Владикавказъ – Сачакисъ-геле - Тифлис» (Тифлис, 1886) свой вариант дороги. Министерство путей сообщения создало комиссию под председательством В. В. Салова для окончательного решения вопроса, в работе которой определились три непримиримые точки зрения. Решение вопроса в связи с этим начало оттягиваться под предлогами необходимости дополнительного изучения вариантов.

Развитие горнодобывающего дела в Северной Осетии образовало новый фактор влияния в виде частного акционерного общества «Алагир», владевшего серебро-свинцовыми рудниками и заводами в Алагирском ущелье и весьма заинтересованного в строительстве железной дороги по проекту Б. Косцешы-Статковского. Его директор-распорядитель Н. В. Филькович также издал специальную книгу по вопросу строительства дороги⁶⁰⁶, и подал прошение министру путей сообщения Российской империи о предоставлении обществу «Алагир» концессии на строительство. В ответ ему предложили произвести дополнительные изыскания по Магскому варианту. Для проведения работ пригласили швейцарского инженера-строителя О. Оссана, также поддержавшего проект Статковского за небольшой поправкой – вместо Магского он предложил Дзомагский перевал (где, как мы указывали выше, находилось родовое поселение Дзугаевых). Решённый было вопрос завис из-за отказа министра финансов Российской империи С. Ю. Витте выдать гарантию акционерному обществу «Алагир» на строительный капитал. Исследователь этой проблемы Л. И. Кортиев полагает, что отказ последовал по причине лоббирования российским министром интересов общества Владикавказской железной дороги⁶⁰⁷. Кроме того, в 1899 г. на участке Дербент – Баку Северо-Кавказской железной дороги было завершено соединение с Закавказской железной дорогой вкружную, что на несколько лет ослабило актуальность перевальной дороги.

В 1906 г. в борьбу за дорогу включился первый осетинский специалист, ученик Б. Косцешы-Статковского инженер Д. Г. Гиоев. 3 июля он выступил в КОРТО с докладом и затем также издал свой труд отдельной брошюрой. Отметим, что только библиография по проблеме этой дороги насчитывает около пятисот наименований. Одновременно с ним настойчиво проталкивал решение о начале строительства и Н. Филькович. Конкурирующий проект дороги через Архотский перевал отстаивал Е. Д. Вурцель. Дискуссия между ними и их сторонниками приобретает порой и личностные формы. По проблеме дороги в 1908 г. в Тифлисе был издан специальный сборник материалов, что свидетельствует о большом общественном внимании к ней⁶⁰⁸. Н. Филькович, со своей стороны, нашёл возможность привлечь к строительству дороги внимание капиталистов Америки и Франции. Интерес к проекту проявили Англия, Германия. Однако решение тормозилось в правительстве России. До 1917 г., таким образом, происходило, по выражению Д. Гиоева, «блуждание с перевала на перевал».

После Февральской революции 1917 г. вопрос о перевальной дороге стал в центр политических событий в Южной Осетии и вокруг неё. Созданный в июне 1917 г. Юго-Осетинский национальный совет, как указывалось выше, образовал специальную комиссию по строительству дороги, отдавая себе отчёт в исключительном значении коммуникации с Северной Осетией, т. е. с Россией. В этом направлении комиссия под руководством инженера Рутена Гаглоева начала беспрецедентную по масштабам работу по прокладке дороги через Рукский перевал. Это вызвало сильную тревогу среди грузинских националистов. «Грузия лишена призора заботливой руки, - писала газета «Кавказское слово» 7 февраля 1919 г. – Только этим и объясняются те происшествия, которые наблюдаются в так называемой «Южной Осетии»^I. Этот край в действительности отпал от Грузии и не подчиняется её правительству (…) В этом крае вот уже целый год происходит нечто такое, что имеет чрезвычайное государственное значение для Грузии. С Лиахвского ущелья через горный Рокский (Роки – грузинское произношение осетинского наименования села Рук. – Авт.) перевал прокладывается огромная аробная дорога к Северному Кавказу, т. е. к России. (…) С прошлого года в Джавском ущелье ежедневно работает 500 осетин для проведения новой дороги. Осетины открывают русским новые двери в Грузию, а ключи от этих дверей кладут себе в карман (…). Этот путь пройдёт через Карталинию и перережет Грузию на две части. Наше правительство, нечего и говорить, очень хорошо знает роковое значение этой дороги, но оно молчит. Пока не поздно, правительство должно немедленно же сделать твёрдый шаг и теперь же приостановить проведение рокового Рокского пути»⁶⁰⁹. «Твёрдый шаг» и был сделан карательной экспедицией генерала Каралова, распустившего Юго-Осетинский национальный совет. Л. Кортиев в первом издании своего исследования обходит молчанием эти обстоятельства. Надо полагать, что он преднамеренно избегал задевать сложную и противоречивую межнациональную проблематику. Однако в югоосетинских изданиях более раннего времени политическая борьба между меньшевистским правительством Грузии и югоосетинским национальным движением по вопросу необходимости строительства перевальной дороги нашла определённое отражение.

Отметим, что лидеры грузинского национал-экстремизма понимали значение «Рокского пути» и в начале нынешнего грузино-осетинского конфликта. Так, председатель Хельсинкского Союза Грузии, а затем и президент независимой Грузии З. Гамсахурдиа утверждал: «Стимулом и силой для цхинвальских экстремистов является Рокский тоннель, через который к ним поступает оружие (на то время этого не было. – Авт.) и всякая помощь. Упразднение Рокского тоннеля снимает так называемую проблему Южной Осетии, и воцарится здесь мир. Поэтому мы категорически требуем закрытия тоннеля, в противном случае обратимся к крайним мерам»⁶¹⁰.

После установления советской власти в Грузии в 1921 г. строительством перевальной дороги активно занималось югоосетинское руководство. А. Джатиев в 1922 г. добился в Москве отпуска средств в размере 100 000 золотых рублей на восстановление разрушенного хозяйства Южной Осетии, и в том числе строительства дороги. Речь идёт уже не о железной дороге, а о шоссейной, как значительно более дешёвой и доступной к осуществлению. В том же году Н. Филькович сделал ещё одну попытку начать строительство дороги концессионным способом, но большевистские власти в Москве эту идею отклонили.

В 1924 – 1925 гг. строились участки Цхинвал – Дзау, и Дзау – Рук. В 1927 г. А. Джатиев вторично добивался средств из Москвы в сумме 100 000 рублей. Строительство шло и со стороны Северной Осетии, и, таким образом, дорога с обоих сторон приближалась к Главному Кавказскому хребту. Далее, как пишет Л. Кортиев, «проблема перевальной дороги обостряется. Этот период изобилует телеграммами, официальными и неофициальными письмами и переговорами правительства Южной и Северной Осетии в ЦИК Грузии, Северо-Кавказский краевой исполком, Совет Народных Комиссаров РСФСР, Осетинское представительство в Москве и в союзные инстанции»⁶¹¹. Начавшееся искусственное торможение строительства первыми осознали в Южной Осетии, где в 1925 г. была создана специальная Комиссия содействия проведению перевальной дороги под председательством А. Джатиева, а в 1928 г. аналогичное Общество «Фæндаг» («Дорога») было создано в Северной Осетии. Опираясь на поддержку в Осетии, новую попытку пробить проект перевальной дороги предприняли Н. Филькович с В. Я. Белобородовым, но решение вопроса затягивалось в инстанциях. В 1931 г. совещание Совнаркома СССР под председательством В. М. Молотова решило вернуться к проекту железной дороги. Это решение оказалось административной катастрофой для дела строительства, оттянув его реализацию на сорок лет. Назначенный начальником управления строительства В. И. Хубаев, на личном опыте убедившись в искусственном торможении строительства (если не сказать саботаже), пытался организовать идее перевальной дороги широкую общественно-политическую поддержку. «Видя медлительность отдельных руководителей определенных инстанций Москвы и сколачивание ими мнений в других направлениях, - пишет Л. Кортиев, - В. И. Хубаев писал в ЦИК Юго-Осетии: «Нашему возмущению нет конца, нет конца и нашим мытарствам. С перевальной дело обстоит совершенно безнадёжно. Трудно надеяться, чтобы работы начались в 1934 году и даже в 1935 году…»»⁶¹². Он оказался прав. Лишь после Великой Отечественной войны правительство СССР вернулось к вопросу строительства Кавказской перевальной электрической железной дороги. Восстановление страны после разрушительной войны и решение первоочередных стратегических задач (создание атомного оружия и т. д.) потребовало максимальной концентрации ресурсов государства, и повлияло на сроки принятия решения о начале строительства перевальной дороги.

В 1975 г. строительство Транскавказской автомагистрали (ТрансКАМ) началось и велось с огромным энтузиазмом. Строители дороги и проходчики тоннеля совершили множество трудовых подвигов, описанию которых Л. Кортиевым уделяется должное место. Штаб строительства ТрансКАМа ставил задачу произвести сбойку разведывательно-вентиляционной штольни с Севера с основным тоннелем с Юга к 64-й годовщине Октябрьской революции, по принятой в то время традиции. 3 ноября 1981 г. в 21 часов подрывник Сафарби Хосроев произвёл взрыв, устранивший последнюю преграду, и, по свидетельствам очевидцев, вместе с осетинами общую трудовую победу праздновали и грузины, участвовавшие в строительстве: заместитель начальника «Тбилтоннельстроя» Г. К. Циминтия, начальник Тоннельного отряда № 13 Г. Ш. Кипиани, главный механик Р. Н. Табатадзе, начальник участка А. А. Ткешелашвили и др.

Грузинский национализм, очевидно, имеет историческое объяснение как необходимый рефлекс самосохранения народа перед лицом серьёзных угроз своему существованию, имеет объяснение как оборонительная, охранительная идеология. Но это не значит, что он имеет оправдание. Один из наиболее компетентных специалистов по данному вопросу предупреждал об этом на XII съезде РКП(б): «В некоторых республиках, имеющих в своём составе несколько национальностей, этот оборонительный национализм превращается нередко в национализм наступательный, направленный против слабых национальностей этих республик. Шовинизм грузинский (в Грузии), направленный против армян, осетин, аджарцев и абхазцев (…) – все эти виды национализма (…) являются величайшим злом, грозящим превратить некоторые национальные республики в арену грызни и склоки»⁶²². Остаётся добавить, что одной грызнёй и склокой не обошлось. Грузинский шовинизм был и остаётся ответственен за неоднократные массовые кровопролития на территории грузинского государства, созданного коммунистами-большевиками в период геополитической перекройки Южного Кавказа после революции 1917 года в России.

Анализ фактов и документов убеждает в дискриминационной политике Грузии в отношении негрузинских народов, особенно южных осетин, абхазов, армян, азербайджанцев и др. На протяжении долгого времени эти народы на себе испытывали всевозможные ограничения прав из-за своей национальной принадлежности. Более того, в Грузии имели место крайние формы дискриминации, такие, как сегрегация (лат.segregare – отделять, удалять) – насильственное отделение «второсортных» южных осетин от «высшей расы», т. е. грузин. После известного антименьшевистского восстания южных осетин летом 1920 г. меньшевистские власти в Тифлисе проводили политику принудительного отделения осетин от грузин именно из-за национальной принадлежности, насильственно переселяли осетин на специально выделенные территории. Власти меньшевистской Грузии после устроенного ими же геноцида южных осетин (также крайняя форма дискриминации) в 1920 году планировали оставшихся в небольшом числе «мирных осетин», не участвовавших в политической борьбе, насильственно переселить в непригодную для нормальной жизни Караязскую степь, а также в Борчало, на земли, находящиеся далеко от Южной Осетии на границе Грузии с Азербайджаном и с Арменией. Следует иметь в виду, что предполагаемые места насильственного переселения южных осетин были спорными между грузинами, с одной стороны, и армянами и азербайджанцами, с другой. Другими словами, эти территории являлись «горячими точками», что было одной из главных причин войны меньшевистской Грузии с дашнакской Арменией в 1918 – 1919 гг. Заметим, что в современной истории это первая и единственная война между Грузией и Арменией, развязанной из-за недальновидной, авантюристической политики грузинских меньшевиков. Англичане, «помогавшие» закрепить независимость и суверенитет Армении и Грузии, спорную территорию («горячую точку») между армянами и грузинами объявили «нейтральной», чтобы усилить там собственное влияние для получения более веских аргументов в пользу собственной геполитики на Кавказе. Англичане действительно «разнимали» воюющих грузин и армян, однако свою миротворческую миссию на Кавказе они осуществили не без корысти. Объявление спорной территории «нейтральной зоной», где влияние англичан заметно возрастало, входило в геополитические планы Лондона.

Замысел части меньшевистских политиков Грузии переселить «мирных», недобитых гвардейцами В. Джугели южных осетин в Борчало, где находилась «нейтральная зона», и в Караязскую степь, является, конечно же, результатом антиосетинской политики тифлисских властей, политики дискриминации южных осетин, крайних её форм, вплоть до геноцида. Заметим, что план насильственного переселения южных осетин в Борчало и Караяз в 1920 году по некоторым причинам не был реализован. Одна из главных причин, опять-таки, состояла в крайнем грузинском шовинизме. Наиболее радикальная и агрессивная часть партии войны (меньшевистские политики, страдавшие фанаберией грузинских князей, грузинского этнического превосходства, мечтавшие окончательно уничтожить южных осетин и абхазов как самостоятельные нации) в Тифлисе, желая окончательно решить «осетинский вопрос», решила выселить всех осетин за пределы не только Южной Осетии, которую она считала «исконно своей», но и всей Грузии, или же насильственно и быстрыми темпами их ассимилировать среди грузинского населения.

В основе дискриминационной политики Грузии была и остаётся неизлечимая фанаберия грузинского шовинизма, грузинского этнического превосходства. Эту фанаберию создавали и формировали в сознании и психологии грузин часть грузинской интеллигенции, политики, духовенство, средства массовой информации и т. д. С ростом национального самосознания грузин происходило осознание себя как уникальной национальной целостности («мы») через противопоставление всем негрузинским народам, включённым когда-то и кем-то в состав «единой и неделимой Грузии». Проблема осложнялась тем, что противопоставление грузин как титульной нации («верховной» или «главной» нации) другим нациям, например, осетинам, абхазам, армянам, азербайджанцам и т. д. сопровожалось, как правило, субъективными и оскорбительными характеристиками и оценками последних. В грузинской художественной литературе, в газетах и журналах всё активнее пропагандировалась жёсткая антитеза «мы» (грузины) и «они» (негрузинские народы). Основу антитезы «мы» и «они», как правило, составляли несколько ярко выраженных характерных черт как для грузин, так и для негрузин. Пропагандистская машина Грузии показывала «нас», т. е. грузин, самыми древними, уникальными, храбрыми, изобретательными, красивыми, гостеприимными, дружелюбными и т. д. Интеллектуалы и политики Грузии внушали грузинами и негрузинам величие грузинской нации, её «богоизбранность» и особую миссию на земле. Одновременно те же интеллектуалы и политики, которым активно помогали газеты и журналы, создавали из негрузинских народов, особенно из южных осетин и абхазов, образ врага – идеологический и психологический стереотип, позволяющий строить определённое негативное, даже враждебное поведение в условиях отсутствия проверенной, объективной информации об оппоненте, т. е. о соседнем народе, о его проблемах, замыслах, желаниях и т. д. Таким образом, в грузинском обществе создавался из осетин, абхазов и других «второсортных» народов образ врага. В данной главе приводятся убедительные примеры, подтверждающие этот вывод. Заметим, что образ врага иллюзорен, однако в сознании многих грузин, сконструировавших его, он создавал и создаёт ощущение реальной угрозы. Такая псевдоугроза грузинам, в целом Грузии, начинала функционировать как всеобщее устрашение. В результате многократного умножения аналогичных псевдоугроз создавался искусственный кризис безопасности Грузии, очаги этнополитической, межнациональной напряжённости. Всё это вело грузинское общество к серьёзным этнополитическим проблемам с большими негативными последствиями. Значительная часть грузинских интеллектуалов и политиков, создававших и пропагандировавших образ врага из осетин и абхазов, несёт полную ответственность за этнополитические проблемы, созданные ими же.