Книга рассчитана на широкий круг читателей

12 июня 1919 г. большевики Южной Осетии провели в Джаве (Дзау) первую партийную конференцию³⁵⁸, на которой был создан Юго-Осетинский окружной комитет РКП(б) под председательством Владимира Санакоева. В него входил и Александр Джатиев, которого грузинские меньшевики называли самым беспокойным большевиком Южной Осетии³⁵⁹. Окружком совместно с Южнасом создали 16 осетинских райкомов, в том числе Карельский, Гуджаретский, Кобийско-Трусовский, Кахетинский, т. е. находящиеся за пределами Юго-Осетии. В Панкисском ущелье Грузии Южнас создал Кахетинскую (Осетинскую) секцию. Иными словами, были охвачены практически все осетинские поселения Грузии.

По инициативе Кавказского краевого комитета РКП(б) была проведена работа по подготовке вооружённого восстания в октябре 1919 г. Однако за два дня до его начала меньшевистское правительство Грузии произвело упреждающие аресты руководства восстанием, и Крайком принял решение отсрочить выступление. При этом директиву не успели получить в ряде районов, и восстание началось, в том числе 23 октября в Южной Осетии, в ходе которого была захвачена власть в Ахалкалакском, Атенском, Меджврисхевском и Рукском районах. Восстание почти имело успех в Хашурском (Оконском) районе, где грузинских крестьян поддержали осетины окрестных сёл, а руководителем восставших выступил осетин Знаур Айдаров. Для борьбы с восставшими осетинами были направлены крупные воинские силы Грузии. Восстание удалось подавить лишь к середине декабря 1919 г. Особенно упорными были бои в Горно-Осетинском участке, где были убиты десятки восставших, в том числе захвачен и 14 ноября 1919 г. расстрелян З. Айдаров и начальник повстанческого отряда В. Тибилашвили (Тибилов). Десятки осетин были осуждены на каторжные работы, а многие попали в тюрьмы.

Положение Южной Осетии было крайне тяжёлым. С юга она была блокирована меньшевистским правительством Грузии, на севере же белогвардейцы генерала А. И. Деникина ликвидировали советскую власть и перекрыли все пути сообщения с югом. Ситуация повлекла расхождение во взглядах политических сил революционного движения в Южной Осетии. Большевики готовили и начали вооружённое восстание. А эсеры, видимо, придя к выводу, что большевистская власть на Северном Кавказе устранена окончательно, обратились с меморандумом к миссии Антанты на Кавказе, в котором было сказано: «Если русский вопрос будет решён на мирной конференции в смысле восстановления России на принципах федерализма, то Осетия ввиду наличия в ней интеллектуальных и экономических сил желает войти во вновь созданное русское государство в качестве независимого члена федерации. Если Кавказ будет передан под управление одной из союзных держав, то Осетия непосредственно должна войти в неё в качестве федеративной единицы в сферу влияния союзной державы. В случае, если союзные державы признают необходимым изменить политическое деление народов Кавказа, то единая Осетия, исходя из исторических и экономических условий, должна быть включена в Северо-Кавказское образование»³⁶⁰. В советской историографии это обращение, естественно, было расценено как изменническое, и, видимо, сыграло определённую негативную роль при принятии трагических решений в отношении известных осетинских политиков в 1937 г.³⁶¹ Однако надо признать и то, что основной мотивацией обращения было стремление значительной части осетинских политиков и интеллектуалов обеспечить хотя бы минимальные гарантии национального выживания в чрезвычайно сложных и опасных условиях, когда политическо руководство Грузии вынашивало планы удушения Южной Осетии. Меньшевики Грузии, как правящая партия, всё чаще прибегали к крайним формам насилия для подавления революционной борьбы, особенно в Южной Осетии, Абхазии и Аджарии. Нацистские методы руководства, тотальный контроль над всеми проявлениями общественной и личной жизни, исключительная активизация политического процесса в интересах правящей меньшевистской партии в Грузии хорошо были известны в Южной Осетии, Абхазии и Аджарии. Осетинские политики и интеллектуалы, готовившие обращение, думали прежде всего о судьбах народа, родного края. А большевики в России могли потерпеть поражение, и в этом случае югоосетинских большевиков непременно обвинили бы в провокационных безрассудных действиях, вызвавших большие и напрасные жертвы, ненужное кровопролитие и разорение Южной Осетии, которых можно было бы избежать дальновидной и более гибкой политической работой.

Спасаясь от преследования меньшевистских войск Грузии, многие активные осетинские политики Южной Осетии, стоявшие в основном на большевистских позициях, перешли в декабре 1919 г. в Северную Осетию, где после восстановления советской власти вначале 1920 г. началось формирование вооружённых частей под командованием югоосетинских большевиков для возвращения в Южную Осетию. Постановлением Кавказского краевого комитета РКП(б) 23 марта 1920 г. был создан Юго-Осетинский революционный комитет (ревком) под руководством Владимира Санакоева. Перед ревкомом были поставлены задачи роспуска Южнаса старого состава, объявления советской власти и создание вооружённого отряда для самообороны.

Установление советской власти в Северной Осетии побудило меньшевистское правительство Грузии направить воинские подразделения к Рукскому перевалу с целью изоляции Южной Осетии от советской России. Однако грузинские воинские подразделения не справились с поставленной перед ними задачей. Горцы-осетины остановили грузинских солдат, затем арестовали меньшевистского комиссара и его милицейский отряд. Для руководства событиями в конце апреля в Рук были командированы с чрезвычайными полномочиями А. Джатиев и Н. Гадиев. 6 мая в Рук состоялось заседание повстанцев с прибывшими представителями Кавказского краевого комитета РКП(б) Гайозом Девдариани и Грамитоном Моцонелидзе. Главным вопросом было развёртывание вооружённой борьбы и её дальнейших перспектив. Оценив ситуацию, большевики приняли решение объявить советскую власть пока в Рукском районе, который относительно успешно можно было оборонять. 8 мая 1920 г. была объявлена советская власть в Рукском районе, о чём было сообщено в Москву с просьбой о дипломатической поддержке. Отметим, что 29 марта 1920 г. на заседании Кавказского Краевого Комитета РКП было постановлено организовать Ревком в Южной Осетии и назначены его члены: С. Гаглоев, А. Джатиев и В. Санакоев³⁶².

Поддержка была оказана в виде известной ноты наркома иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерина от 17 мая 1920 г. правительству Грузии. МИД РСФСР в ноте обращал внимание на нарушение Грузией своих обязательств по удалению со своей территории всех иностранных войск, тем более недопущения появления новых английских частей в Батуми. «Мы с тревогой узнали, - говорится в ноте, - что в Южную Осетию, где провозглашена Советская Республика, направлены для уничтожения таковой власти грузинские войска. Мы настаиваем, если это верно, отозвать свои войска из Осетии, ибо считаем, что Осетия должна иметь у себя ту власть, которую она хочет. Вмешательство Грузии в дела Осетии было бы ничем не оправданным вмешательством в чужие внутренние дела»³⁶³. Следует подчеркнуть, что текст мирного договора между Россией и Грузией, заключённого 7 мая 1920 г. в Москве, давал все основания для подобной ноты.

Командир югоосетинского революционного отряда Матвей (Мате) Санакоев в своих воспоминаниях писал о том, что после принятия решения о выступлении и назначении его командиром он «потребовал копию постановления о выступлении как боевого приказа, но мне его не выдали. Я потребовал официального мандата, но и этого мне не дали. Тогда я категорически отказался выполнить это постановление (…). Что было после этого, мне неизвестно, но вечером 28 мая 1920 года политком Джиоев Гега принёс мне бумагу от Юго-Осетинского парткома за подписью Санакоева Лади (Владимир. - Авт.) о немедленном выступлении. Этот приказ в настоящее время, наверное, находится у Джиоева Гега» - и там же сделана сноска, поясняющая, что «приказ, к сожалению, не сохранился»³⁶⁸. Понятно, что документально решение, идущее вразрез с заключённым межгосударственным договором, оформлять никто не хотел, предвидя неизбежную за это ответственность. Тем более не могли дать такой документ командованию осетинского революционного отряда из-за риска попадания его в руки сторонников меньшевистского правительства Грузии. Одним словом, как пишет югоосетинский историк И. Н. Цховребов, «в Южной Осетии схлестнулись грузинский национализм и большевистские амбиции»³⁶⁹.

Протокол указанной конференции сообщает нам весьма показательные сведения: «(…) В виду создавшихся недоразумений между членами Кавказского Краевого Комитета Р. К. П. и Южно-Осетинской организацией, где последняя стала терять доверие к первому, все организации Южно-Осетинского округа раз на всегда выделить окончательно из Закавказских организаций. Дальнейшее взаимоотношение организаций Южно-Осетинского округа к Северо-Кавказским и Закавказским организациям установить с согласия Центральных Всероссийских организаций через особых делегатов по данным наказам от Южно-Осетинского Окружного Комитета Р. К. П.»³⁷⁰ (орфография, пунктуация и стилистика документа сохранены. – Авт.). Для понимания ситуации ценные свидетельства предоставляют сохранившиеся тексты наказов. Так, наказ № 1 содержит следующий абзац: «(…) История не знает и не помнит такого момента, когда бы рядом с Грузией не была самостоятельная Осетия. Если Грузия отодвигает свои границы к северу, вглубь Терской области, отхватывая и добрую половину Северной Осетии до Касарского ущелья, то на тех же основаниях Южная Осетия отодвигает свои границы с главного хребта до Мцхета (см. Б. Пфафа – материалы по истории осетин в сборнике сведений о кавказских горцах, изд. 1871 г.). В этой полосе, как на территории Советской России, должна быть беспрепятственно провозглашена Советская власть и введена Красная армия»³⁷¹. Забегая вперёд, приведём и наказ № 2 от 3 октября 1920 г.: «(…) Кстати сказать, если стать на минуту на точку зрения грузинских ультра-шовенистов^I меньшевиков, мы должны подчеркнуть следующее: Грузия подчинилась царскому правительству в 1801 году добровольно, а Южная Осетия была покорена в 1850 – 1854 годах, на Юге же осетины живут с незапамятных времён: некоторые историки указывают, что на Юг осетины спустились в 215 году до Рождества Христова (см. Пфафа, Миллера, Ковалевского, Фортунатова, Корша, Мищенко, Гюбшман, Броссе, Дюбуа де Монере и пр. пр., а также Кавказские сборники и Сенатский Архив). Хорошо зная и помня всё это, Революционная беднота Южной Осетии, родина и очаги коих в июне и июле месяцах с. г. разрушены и сожжены при Революционной борьбе с шовенистическим правительством Грузии, требуют вооружения, обмундирования и немедленнаго Революционнаго похода на Контр-Революционную меньшевистскую Грузию для провозглашения Советской власти и насаждения идей коммунизма»³⁷².

31 мая 1920 г. Юго-Осетинская бригада перешла перевал, и 6 июня совместно с повстанцами разгромила меньшевистские войска Грузии возле осетинского села Джава (Дзау). На следующий день после упорных наступательных боёв было нанесено поражение меньшевистским войскам возле Цхинвала, и город был взят. 8 июня Ревком Южной Осетии провозгласил советскую власть «на территории от Они до Душети. Вся власть на указанной территории подчиняется Ревкому всей Юго-Осетии, местонахождение которого в гор. Цхинвале»³⁷³.

Интересно, что делая свои выводы о тех событиях, Матвей (Мате) Санакоев, в частности, высказывает мнение, что «не нужно было слушать Джатиева и Гадиева, а нужно было наступать до Гори»³⁷⁴, т. е. не только и не столько освободить Южную Осетию, сколько развернуть максимально широкие военные действия против меньшевистского правительства Грузии, поднимая на борьбу своих союзников – грузинских крестьян, готовых воевать за землю и волю. В своих опубликованных воспоминаниях М. Санакоев писал: «Я составил такой план: занять город Гори с налёта, линию Закавказской железной дороги от Гори до Сурамского тоннеля, разрушить железнодорожные мосты и паромы через Куру и укрепить проходы, объявить общую мобилизацию, ударить в тыл частям противника в Дарьяльском ущелье, установить связь с г. Владикавказом, а затем ударить по противнику в Онском районе»³⁷⁵. Вышестоящее большевистское руководство, однако, не решилось на столь радикальные действия, опасаясь конфликта с центральным руководством РКП(б): «С моим планом о дальнейшем наступлении не согласились Джатиев и Гадиев. Они не соглашались углубляться в Грузию, я же не мог не подчиниться политруководству, мало того, от меня взяли расписку, что дальше гор. Цхинвала я не пошлю никого. Такое положение считал и считаю крайне невыгодным и неправильным: во-первых, это было использовано как наша слабость, благодаря чему не могло быть тяги в нашу сторону грузинского крестьянства; во-вторых, мы лишились возможности захвата у врага необходимого нам количества боеприпасов и вооружения, недостаток которых отразился на конечном исходе борьбы с врагом»³⁷⁶.

То, что новое осетинское восстание обречено на гибель, понимали и представители интеллигенции Южной Осетии, практически все отказавшиеся сотрудничать с большевистским военным командованием. Когда к одному из них, В. Абаеву, прислали бойцов, чтобы привести его в штаб командования и предложить возглавить Ревком Юго-Осетии, его первый вопрос был о том, есть ли среди отрядов русские. Узнав, что нет, В. Абаев, очевидно, удостоверился в своём выводе об отсутствии поддержки российской центральной власти. Тем не менее он дал согласие возглавить Ревком и работал с 8 по 23 июня 1920 г. В своих воспоминаниях он писал о том, что А. Джатиев вечером 8 июня 1920 г. срочно выехал на Северный Кавказ для получения якобы военной помощи людьми и вооружением, особенно патронами – что было либо ложью, либо отчаянной попыткой А. Джатиева спасти положение. «И вот в такой критический момент, - с горечью писал В. Абаев, - когда со дня на день ждёшь жестокого, зверского контрнаступления врага, вынуждены были лишиться и Александра. (…) Из всего руководящего состава Юго-Осетинского Окружного комитета РКП(б) никто, кроме Ал. Джатиева, не сопровождал партизанский отряд»³⁷⁷. М. Санакоев специально отмечал, что «никто из интеллигенции, кроме Тибилова Александра и Гаглоева Рутена, не согласился работать у нас, в чём мы очень нуждались»³⁷⁸. Об Александре Джатиеве он сообщал: «В сел. Закка (4 июня. - Авт.) ко мне явился Джатиев Александр и заявил, что грузинские товарищи готовы с нашим появлением свергнуть своих угнетателей. Возможно, что нам совсем не придётся вступать в бой (! – Авт.)»³⁷⁹. Заместитель командира отряда А. Гаглоев (Тото) также упоминал в своих воспоминаниях А. Джатиева: «В начале мая 1920 г. к нам прибыли из Владикавказа Джатиев Александр и Гадиев Николай с некоторым запасом патронов. Мы объявили Рукский район на военном положении»³⁸⁰ - с чего всё в тот раз и началось. А. Джатиев, таким образом, активно выполнял поручение большевистского руководства по провоцированию наступления из Северной Осетии в Южную Осетию, выехав обратно на Север сразу после выполнения поставленной задачи – занять Цхинвал и не допустить дальнейшего наступления на Грузию.

Меньшевистское правительство Н. Жордания через свою прессу характеризовало осетинское восстание как националистическое выступление осетин против грузин. 13 июня 1920 г. газета большевиков Грузии «Комунисти» писала: «Программа коммунистов во всеуслышание говорит, что все нации имеют право на национальное самоопределение вплоть до полного отделения и образования отдельного государства. Таким образом, этого права мы не можем отнять у населения Юго-Осетии, поскольку оно имеет определённую территорию и не нападает на территорию других наций. (…) Джавские осетины имеют полное право от имени истинного демократизма потребовать, чтобы насильно никто не навязывал им свою волю. (…) Интересы Грузии требуют, чтобы они была в дружных отношениях с Осетией, а это возможно только в том случае, если грузинская демократия признает самоопределение осетин; если этого не будет, если восстание Осетии будет подавлено грубой силой, то вся ответственность за пролитие крови между этими братьями грянет только на голову меньшевистской партии, ни на чью больше»³⁸¹.

Однако меньшевистское правительство Н. Жордания, определив Юго-Осетию как «грузинскую Вандею», приняло решение о её ликвидации именно как этнотерриториальной родины осетинского народа. По воспоминаниям Н. Гадиева, меньшевикам Грузии удалось представить грузинскому народу югоосетинское восстание как националистически-осетинское, а меньшевистская газета «Борьба» писала: «Опять, как в старину, эти хищники спустились с горных высот в плодородные долины Карталинии»³⁸². Здесь, на наш взгляд, со всей очевидностью проявилась вышеуказанная специфическая особенность национального самосознания грузин – формирование и укоренение в их сознании и психологии антитезы «мы», грузины, т. е. привилегированная нация, хозяевая земли, и «они», осетины, т. е. дикий народ, хищники «на грузинской земле», нация без родины и т. д. Вышеупомянутая газета «Борьба» не случайно назвала осетин «хищниками», спустившимися с горных высот в плодородные долины Картли. Значительное большинство политиков, интеллектуалов, сотрудников средств массовой информации Грузии считало и считает своим почётным «патриотическим долгом» обязательно фиксировать созданный ими же образ врага из осетин. А образ врага, как известно, должен быть «хищным», «диким», «опасным» и «чужим», и для беспощадной борьбы с таким врагом в Южную Осетию были двинуты крупные военные силы под командованием А. Кониева и В. Джугели.

Понимая нависшую над малочисленным осетинским народом угрозу уничтожения, Окружком Южной Осетии дважды ходатайствовал перед Политотделом ХI армии о введении в Юго-Осетию частей Красной Армии для её спасения. «Мы свидетельствуем, - подчёркивал Окружком, - что Южная Осетия никогда не входила и не входит в состав меньшевистской Республики (Грузии. – Авт.), с первых дней Октябрьской революции по данный момент трудовой народ Южной Осетии находится с этой последней в состоянии открытой борьбы»³⁸³. Однако помощь не поступила. Более того, повстанцы-осетины умоляли хотя бы помочь патронами, но и в боеприпасах было отказано.

О расправе над Южной Осетией войсками Н. Жордания в осетинской литературе написано немало: трагедия получила отражение в творчестве классиков осетинской литературы Арсена Коцоева и Цомака Гадиева – очевидцев и участников тех кровавых и трагических событий, Чермена Беджизати, Созруко Кулаева, Кудзага Дзесова. Ф. И. Махарадзе писал о том, что «меньшевистские палачи вели себя как звери и дикари (…) имели место националистические и шовинистические тенденции грузинских меньшевиков и та ненависть, которую эти господа обыкновенно проявляли по отношению ко всем национальным меньшинствам, жившим в пределах Грузии (…) мы не будем здесь останавливаться на описании тех ужасов и дикостей, которые были совершены меньшевистскими войсками и гвардией под начальством палача Джугели над населением Юго-Осетии»³⁸⁴. Вместе с тем необходимо отметить, что изучение событий того периода нашей совместной истории связано со значительными трудностями из-за слабости документальной базы по вполне понятным причинам. Во-первых, тщательная и продуманная до мелочей чистка архивных документов и жёсткая цензура публикаций осуществлялась тбилисскими властями. Во-вторых, политическое руководство СССР также предпринимало все необходимые меры для предупреждения межнациональных трений и всевозможных обид в Юго-Осетинской автономной области, и вело воспитательную работу, соответствующую идеологическую обработку населения в отношении геноцида южных осетин в 1920 г.

20 июня 1920 г. (по некоторым другим сведениям 13 июня) на городском кладбище над Цхинвалом грузинскими гвардейцами была совершена демонстрационная расправа над 13 захваченными в плен осетинами-повстанцами (в литературе по тем событиям принято называть их коммунарами). Пленных повстанцев заставили вырыть себе общую могилу, а затем их расстреляли³⁹⁴. По сообщениям очевидцев, охранявшие их грузины-мохевцы отказались от роли палачей, и убивали их местные грузины, а также один осетин.

Всё ещё надеясь на помощь из советской России, Юго-Осетинский Окружком 18 июня 1920 г. послал телеграмму В. И. Ленину, Г. В. Чичерину и ЦК РКП(б) о масштабных и зверских репрессиях грузинских меньшевиков в Юго-Осетии, в которой напоминал, что «согласно приказа Кавказского Краевого Комитета РКП(б) от 23 марта, подтверждённого особыми курьерами того же Комитета, прибывшими на повстанческий фронт шестого мая, восьмого июня в Южной Осетии провозглашена Советская власть. Краевой Комитет через курьеров обещал немедленную поддержку (…) (далее о том, что патронов нет. - Авт.). В состав меньшевистской Грузии Южная Осетия никогда не входила и не входит, считая себя неотъемлемой частью Советской России (…). Южная Осетия, вконец истекая кровью в неравной тяжёлой борьбе, ждёт решающей помощи»³⁹⁵. Это – единственное упоминание о роли Крайкома в июньском восстании 1920 г. в Южной Осетии, и сделано оно председателем Окружкома Владимиром Санакоевым, надо полагать, перед лицом гибели родины и преступного, предательского бездействия большевистских властей России, расчётливо пожертвовавших Южной Осетией в целях военно-политической интриги вокруг Грузии. Полномочный представитель РСФСР в Грузии С. М. Киров в ноте на имя Е. П. Гегечкори писал 14 июля: «Мною уже было указано Вам на то, что Российская Коммунистическая партия в лице ее Центрального Комитета и Бюро Центрального Комитета РКП на Кавказе решительно никакого отношения к восстанию в Южной Осетии не имела и не могла иметь (…). По дополнительно наведенным мною справкам оказалось, что Центральный Комитет РКП никакого Южно-Осетинского окружного комитета не знает и, понятно, что такой организации, коль скоро она не существовала, не давал прав действовать и выступать от имени РКП»³⁹⁶.

Здесь обращает на себя внимание исключительная, огромная роль в политической и организационной подготовке и проведении указанных событий грузинских большевиков – Г. Орджоникидзе, Ф. Махарадзе, М. Цхакая, А. Гегечкори, В. Квирквелия, Г. Чхеидзе, И. Орахелашвили, Г. Девдариани, Г. Моцонелидзе и др. По сообщению историка – исследователя этого вопроса И. Н. Цховребова, «Орджоникидзе грубо нарушил условия договора и дал указание председателю Терского Совнаркома В. Квирквелия: «8 – 10 мая напирайте через Северную Осетию на Горийский уезд». Этот документ на телеграфной ленте сохранился во Владикавказском архиве в фонде Ревкома в деле 58, лл. 71 – 73»³⁹⁷. Добавим, что Г. Орджоникидзе аргументировал свою директиву тем, что «это распыляет окончательно силы (меньшевистского. - Авт.) правительства»³⁹⁸.

Роль Г. Орджоникидзе^I также заслуживает особого внимания. 3 и 4 мая 1920 г. он дважды обращался к В. Ленину и И. Сталину с телеграммами, настаивая на отдаче приказа XI Красной Армии вступить в Грузию, утверждая: «События развиваются так, что не позже двенадцатого надеемся быть в Тифлисе. Для этого всё сделано. Пройдёт блестяще. Иное разрешение вопроса вызовет ужасное избиение повстанцев»³⁹⁹. 4 мая Политбюро ЦК РКП(б) в связи с обращениями Г. Орджоникидзе рассмотрело вопрос «О Грузии» и приняло постановление: «Немедленно послать Орджоникидзе телеграмму за подписью Ленина и Сталина с запрещением «самоопределять» Грузию и продолжать переговоры с Грузинским правительством», и 5 мая телеграмма была послана: «Центральный Комитет обязывает Вас воздержаться от наступления на Грузию. После переговоров с Тифлисом ясно, что мир с Грузией не исключён»⁴⁰⁰.

В эти же дни В. Джугели с нескрываемым восторгом пишет в своём дневнике: «События развёртываются! (…) По всей Совдепии большая тревога, и все силы бросаются на польский фронт. Это облегчает наше положение, это усиливает нас… Большевики идут на все уступки. Московские большевики в переговорах с Гришей Уратадзе отказываются от претензии на Батумскую область, признают нашей границей Мехады и отдают нам Двалети! (! – Авт.) Они безоговорочно признают нашу самостоятельность»⁴⁰¹.

7 мая Г. Орджоникидзе и С. Киров посылают в Москву телеграмму, где обязываются выполнить приказание в точности, но вновь перечисляют ряд веских аргументов в пользу немедленного установления советской власти в Грузии, особо подчёркивая наличие сильного повстанческого движения: «Повстанческий район: Южная Осетия, Душетский уезд, Лагодехский, Абхазия и почти вся Кутаисская губерния. При нашем продвижении к границам восстание в указанных районах неизбежно. Что прикажете делать – поддерживать его или нет?»⁴⁰². В. Ленин, исходя из своего понимания международной обстановки, посчитал целесообразным не форсировать события в отношении Грузии и на проходящих в те дни переговорах с грузинской делегацией в Москве решил подписать с Грузией межправительственный договор. Грузинские коммунисты в целом выиграли от этого решения, так как компартия в Грузии была легализована и из тюрем в первые же дни после заключения договора были освобождены около 900 грузинских коммунистов⁴⁰³. Но и меньшевистское правительство Грузии добилось для себя очень существенного выигрыша времени, и могло быть вполне довольным этим раундом политической борьбы с большевистской Россией⁴⁰⁴. Вопрос о том, почему же 28 мая 1920 г. Крайком понудил Юго-Осетинский Окружком начать наступление на Грузию, не имеет прямого ответа, подтверждаемого документами, но роль Г. Орджоникидзе как авторитетного большевика, многоопытного политика и провокатора, нарушившего приказ В. Ленина и подставившего Южную Осетию под уничтожающий удар своих соплеменников-меньшевиков, совершенно очевидна.

Обращаем внимание на то, что националистические и национал-экстремистские (нацистские) позиции грузинских меньшевиков и большей части грузинских интеллектуалов того времени не нуждаются в дополнительных доказательствах. Однако проблема состояла в том, что и влиятельные грузинские большевики были далеко не свободны от укоренившейся в грузинском обществе традиции шовинизма, фанаберии грузинских феодалов и дворян, при всём декларируемом ими интернационализме. С большой достоверностью можно утверждать, что в конечном счёте результат их деятельности совпал с планом грузинских меньшевиков-националистов: Южная Осетия была уничтожена. То, что впоследствии было принято решение о её восстановлении, отнюдь не было их заслугой – там сыграло главную роль соображение более высокого политического порядка, о чём будет сказано далее. Отметим, что на Северном Кавказе, во время борьбы с антибольшевистскими выступлениями, агентурой меньшевистской Грузии, притворившейся «красными», были предательски истреблены около 500 югоосетинских бойцов возле станицы Бургустан. Об этом, в частности, писал в своих воспоминаниях член комиссии Окружкома по проверке причин поражения: «В Бургустане мы обнаружили потрясающие факты предательства. Среди комсостава оказались агенты Деникина и даже грузинского меньшевистского правительства. Один из последних (…) впоследствии был разоблачён и расстрелян в Дагестане»⁴⁰⁵. К этому следует добавить, что 500 захваченных в плен при наступлении в Южной Осетии и переправленных на Север грузинских солдат через несколько дней были возвращены обратно в Грузию и приняли самое деятельное участие в карательной экспедиции генерала А. Кониева и В. Джугели. Такое более чем странное решение, на наш взгляд, также не могло состояться без решающего влияния грузин-большевиков в Крайкоме РКП(б).

Через перевалы на север Осетии бежало около 50000 южных осетин⁴⁰⁶. Тысячи из них погибли по дороге, особенно много детей. Ещё тысячи погибли на севере Осетии от болезней и голода. В своём отношении Владикавказскому ревкому от 1 июля 1920 г. Юго-Осетинский Окружком отмечал, что беженцы «подвергаются насилиям и грабежам со стороны разбойничьих и контрреволюционных элементов из среды жителей селений Закка, Нар, Зарамаг, Алагир, Кадгарон, Ногкау и других. (…) Ведётся среди повстанцев агитация, направленная против Советской власти и партийных деятелей»⁴⁰⁷. Окружком Южной Осетии предлагал принять решительные меры против этих элементов. М. Санакоев в своих воспоминаниях писал о том, как «контрреволюционные элементы грабили стариков и женщин, убивали, воровали скот, похищали девиц отступающих повстанцев»⁴⁰⁸. Далее в его тексте есть зачёркнутые, но хорошо различимые строки: «Словом, Северная Осетия оказалась в тот момент не лучше меньшевистской Грузии. Это был поистине кошмар, который не скоро сойдёт с памяти Юго-Осетинской бедноты. (…) Те жалкие тряпки, остатки скота, которые беженцы смогли перетащить через перевал, воровали, грабили или просто отнимали. Как это ни подло и ни позорно, но в этих делах участвовали представители власти»⁴⁰⁹. В то же время в самой Южной Осетии продолжалось партизанское сопротивление карателям В. Джугели, и для избежания лишних жертв Окружком 5 июля отдал приказ об отступлении всех бойцов с оружием в советскую Терскую область.

Население Южной Осетии беспощадно истреблялось, а осетинские селения сжигались. Пытавшихся укрыться в окрестных лесах стариков, больных, женщин и детей разыскивали отряды грузинских карателей и расправлялись с ними. Уцелевшее в малом количестве осетинское население, зарекомендовавшее себя лояльно к меньшевистским властям, планировалось выселить в районы Грузии, для чего была образована специальная комиссия по переселению. На место переселённых осетин должны были быть заселены грузины.

Меньшевистское правительство Грузии, осуществившее геноцид южных осетин, старалось представить эту чудовищную кровавую акцию как вынужденную меру борьбы с внутренними врагами грузинского общества. В этом плане для меньшевиков неоценимую помощь оказали те осетины, которые им верой и правдой служили. Часть осетин (очень небольшая), показавшая свою верность руководству Грузии, стала своеобразным «весомым аргументом» в доказательство отсутствия акта геноцида малочисленного народа. Остаться жить в Южной Осетии могли только те осетины, которые до июньского восстания служили в меньшевистской милиции. О непрерывных повальных грабежах вынуждены были докладывать даже назначенные правительством Грузии административные работники: «Картина душераздирающая. Грабёж принимает стихийный характер. Все: администрация, войско, гвардия ставят себе целью что-нибудь приобрести себе грабежом. (…) Народ разорён»⁴¹⁰. В то же время обращаем внимание и на то, что в некоторых плоскостных поселениях Южной Осетии небольшая часть населения осталась и пользовалась сочувствием соседей-грузин.

В общей сложности в Южной Осетии потери погибшими составили 4812 человек, более 130 осетинских селений было сожжено. Поголовно был угнан крупный и мелкий рогатый скот, разграблен урожай за два года; всего убытков причинено на сумму 3317500 рублей в ценах 1925 г.⁴¹¹ Вместе с тем есть веские основания считать указанную цифру разрушений и потерь весьма заниженной, так как не могли быть полностью учтены погибшие во время отступления через перевалы на Север Осетии и погибшие от эпидемических болезней среди беженцев. Кроме того, в самой Южной Осетии в Егровских лесах у селения Чециат (выше села Корнис) отчаянно оборонялось до 15 000 осетин (бойцы с семьями), значительная часть которых была уничтожена карателями.

9 июля 1920 г. постановлением № 33 ЦК РКП(б) поручалось провести объединение Южно-Осетинской и Северо-Осетинской организаций РКП(б). 24 октября 1920 г. вопрос был заслушан на заседании Южно-Осетинского Окружного Комитета РКП(б) и протокольным (№ 12) постановлением было назначено общее собрание Южно-Осетинского и Северо-Осетинского Окружных Комитетов РКП(б) для обсуждения вопроса о создании для них объединённого организационного бюро. 29 октября 1920 г. общеосетинское Бюро было создано⁴¹².

Здесь необходимо привести ещё одно свидетельство, пусть не вполне раскрывающее суть дела, но ясно указывающее на существование уже в то время серьёзных противоречий между югоосетинскими большевиками осетинской объединённой организации РКП(б) и грузинскими (и другими, поддерживавшими их) членами руководства Кавказского Краевого Комитета РКП(б). Протокол № 19 заседания Южно-Осетинского Окружного Комитета РКП(б) от 4 ноября 1920 г. (г. Владикавказ) отметил следующее: «Слушали: Об инциденте на Краевом Совещании РКП 28 октября 1920 г. Постановили: 28 октября с. г. на Краевом совещании Партии тов. Джатиев указал на ту политическую линию, которую вели в 1918 году тов. Орджоникидзе и К*, опирающиеся на отдельных народностей горцев и тем отталкивающих остальные народности в лагерь контрреволюционеров. В связи с этим выступили задетые т. т. Орджоникидзе, Киров и Назаретян, кои в своих речах называли тов. Джатиева агентом Врангеля и Грузинских меньшевиков и проч., которого необходимо «немедленно отправить к праотцам» (в 1937 г. это было сделано. – Авт.). Южноосетинская организация РКП не может этот возмутительный факт обойти молчанием. Мы, члены Южно-Осетинского Окружного Комитета РКП, хорошо знаем нашего тов. Джатиева, вместе с нами участвовавшего в пяти революционных восстаниях трудовой Южной Осетии против меньшевистского ига Правительства Грузинских социал-шовенистов (…). Мы глубоко возмущены тем оскорблением, которое нанесено члену нашего Окружного Комитета тов. Джатиеву, беспримерную честность и революционность которого мы подчёркиваем. Выражая своё соболезнование тов. Джатиеву, мы в то же время с негодованием протестуем против наглых клевет, возводимых на тов. Джатиева»⁴¹³. О существовании серьёзных противоречий между югоосетинскими и грузинскими коммунистами свидетельствует и переписка делегатов 2-го съезда III Интернационала Р. Козаева и Е. Рамонова с Юго-Осетинским Окружкомом: «Грузинские товарищи вызвали своих товарищей Цхакая, Филиппа Махарадзе, Тодрия, Махарадзе Александра, Назаретяна, Акулашвили и других, которые объединились вокруг Енукидзе и Сталина. Против нас будут выступать с Орджоникидзе и другими»⁴¹⁴. Этот документ ясно указывает на роль национального фактора в грузино-осетинском противостоянии, в решении вопроса статуса Южной Осетии даже большевиками.

Из югоосетинских повстанцев, перешедших в Северную Осетию, была сформирована II Юго-Осетинская революционная бригада, принявшая участие в боях за установление советской власти на Северном Кавказе (в районе Ессентуков). Большая и напряжённая работа была проведена партийными и советскими органами по устройству беженцев из Южной Осетии и жизненно необходимому их обеспечению. В частности, недалеко от Владикавказа было основано новое большое село Ногир (Новая Осетия). Новое село югоосетинские беженцы создавали на месте, где до 1920 г. было чистое поле. Землю для Ногира выделили по указанию В. Ленина. Часть беженцев была подселена и в другие осетинские сёла, например в Беслан, Фарн, Эльхотово и т. д.

Вместе с тем главной целью Юго-Осетинской революционной бригады было участие в разгроме меньшевистской власти Грузии, где к концу 1920 – началу 1921 г. положение сложилось крайне тяжёлое (отметим, что лидер меньшевиков Н. Н. Жордания вполне отдавал себе отчёт в безвыходном положении власти). Исходя из анализа политической ситуации, ЦК Компартии Грузии принял решение о вооружённом восстании в Грузии. Оно началось 11 февраля 1921 г. (подробнее об этом ниже) и сразу же охватило всю Грузию, куда вошли части Красной Армии, поддержавшие восставших. Уже 25 февраля 1921 г. повстанцы Грузии и XI Красная Армия заняли Тифлис.

22 февраля 1921 г., перейдя Зикарский, Дзомагский и Мамисонский перевалы, Юго-Осетинская бригада повела наступление на меньшевистские войска. 3 марта был освобождён Дзау (Джава), 5 марта занят Цхинвал. Вскоре командование бригады обратилось к Г. Орджоникидзе по вопросу возвращения южных осетин на родные места проживания. Г. Орджоникидзе ответил: «Абсолютнейшая свобода возвращения всех выселенных меньшевиками осетин само собой решается провозглашением Советской Грузии. Нет больше осетинского вопроса, осетины являются полными хозяевами своей судьбы»⁴¹⁵. Он же далее отмечал: «Перед Советской властью в Грузии встала задача вытравлять националистический угар и разрешить абхазский, аджарский и южно-осетинский вопросы»⁴¹⁶. По Абхазии вопрос был решён 21 мая 1921 г. принятием Ревкомом Грузии Декларации о независимости Абхазской Советской Социалистической Республики. 16 июля 1921 г. декретом Ревкома Грузии была образована Аджарская Автономная Советская Социалистическая Республика в составе Грузинской ССР. А по Южной Осетии начались утомительные проволочки, переговоры, заседания, уточнения спорных вопросов и т. д.

25 февраля 1921 г. Юго-Осетинский Окружком РКП(б) постановил выделить Юго-Осетию в автономную единицу (область), а центром её считать г. Цхинвал. Постановление «вводится в силу революционным путём и в будущем подлежит окончательной санкции съезда Советов Юго-Осетии»⁴¹⁷. 26 марта Юго-Осетинский Военно-революционный Комитет приступил к непосредственному исполнению обязанностей. 13 мая по указанию Ревкома Грузии Горийский уездный ревком выделил комиссию для изучения вопроса, и 31 мая 1921 г. Президиум уездного ревкома принял предложения комиссии о выделении Цхинвальского района (Цхинвал, сёла Тамарашени, Дици, Шиндиси) и Горной Осетии (Джава, Рук, Кемульта, Цунар, Корнисс, Ортев, Белот). Президиум принял решение временно оставить сёла Ванат, Ацрис-хеви, Сацхенети, Хадурианткари, Двани, Земо и Квемо Авнев в своих обществах. Комиссия предлагала подчинить Горийскому уезду сёла со смешанным осетино-грузинским населением, но решение вопроса зависло.

Здесь необходимо обратить особое внимание на то, что 6 апреля Ревком Грузии издал декрет о национализации земли. Советское правительство Грузии, признав Юго-Осетию густонаселённой, переселило часть югоосетинского крестьянства в Тирифонскую долину, а на Северный Кавказ было переселено 21120 человек (3968 крестьянских хозяйств)⁴¹⁸.

5 июля 1921 г. Юго-Осетинский ревком просил Ревком Грузии предоставить населению обществ право самим высказать свою волю. Ревком Грузии поддержал просьбу и поручил Горийскому уездному ревкому и Комиссариату внутренних дел изучить вопрос создания Юго-Осетинской административной единицы и представить конкретные предложения. Исполнение, однако, затягивалось грузинскими национал-уклонистами, т. е. националистами, проникшими в аппарат новой советской власти⁴¹⁹. В частности, Комиссариат внутренних дел Грузии возражал против создания Юго-Осетинской автономии. Ревком Грузии не согласился с таким заключением, и вопросом занялись напрямую высшие партийные власти – ЦК КП(б) Грузии.

В начале ХХ в. борьба южных осетин за социальное и национальное освобождение приобрела более организованный и масштабный характер. Этому способствовал рост национального самосознания – совокупность взглядов, оценок, мнений, выражающих содержание и уровень представлений о своей истории и культуре, современном состоянии и перспективах своего развития как самостоятельной нации. Для южных осетин рост национального самосознания как в начале ХХ в., так и сейчас, не обходился и не обходится без коллективного осознания грузино-осетинских взаимоотношений в прошлом и настоящем. С начала ХХ в. южные осетины всё чаще задумывались о своей политической истории, её перспективах и взаимоотношениях с грузинами и Грузией. Революция 1905 – 1907 гг., Первая мировая война, две революции 1917 г. и Гражданская война в России активно способствовали всеобщему политическому пробуждению Южной Осетии. Специфика Южной Осетии, на наш взгляд, состояла в том, что, в отличие от многих других регионов России, здесь в политическую борьбу в основном вступили осетинское крестьянство и грузинские помещики. Из политических партий наиболее влиятельными в Южной Осетии были меньшевики и большевики, хотя здесь в политической борьбе участвовали также представители эсеров, и даже анархистов. Сразу после революции в России в 1917 г. меньшевики стали самой влиятельной политической силой в Грузии, где они во главе со своим лидером Ноем Жордания встали у руля молодого независимого грузинского государства. В Южной Осетии, наоборот, были сильны традиции большевизма. По мнению большевиков Южной Осетии и сочувствовавших им политиков и интеллектуалов региона строительство советской власти максимально отвечало идеям и задачам длительной национально-освободительной борьбы южных осетин. Кроме того, южные осетины продолжали вынашивать идею воссоединения с северными осетинами и создания единого национально-государственного образования «для прогрессивного развития всего осетинского народа». Таким образом, после революции 1917 г. в России и становления её на путь радикального обновления во всех сферах жизни, между Грузией и Южной Осетией обнаружилось ещё большее политическое и духовное расхождение, чем до 1917 г.

В 1918 г. политическое расхождение между Тифлисом и Цхинвалом переросло уже в открытое противостояние. В марте 1918 г. на массовом митинге недалеко от Цхинвала глава Цхинвальского участка Коста Казишвили (Казиев) называл осетин «вековыми врагами» Грузии, все беды которой он видел в России. Разумеется, для таких реакционных политических и общественных сил Грузии, олицетворением которых был огрузинившийся осетин Коста Казишвили (Казиев), Россия всегда была и остаётся «врагом №1». Конечно, глава Цхинвальского участка преднамеренно искажал факты истории, нагнетал этнополитическую обстановку, настраивая грузинский народ против осетин и России, объявленных им «вековыми врагами» Грузии. Проблема, конечно же, не в жульничавшем К. Казишвили, а в том, что таких неприкаянных политиков и чиновников в Грузии всегда было много. Они могли утверждать всё что угодно. Извращение фактов истории стало к тому времени востребованной традицией в грузинском обществе. Логика внутриполитического процесса в Грузии привела к постепенному выдвижению на первый план влияния национал-экстремизма, получения им государственных ресурсов и начала силового осуществления крайне националистической политики «Грузия – для грузин». К лету 1918 г., очевидно, следует констатировать полное преобладание национал-экстремистских установок в меньшевистском руководстве Грузии, что получило ощутимое отражение в этнополитических событиях в Южной Осетии. Часть местных грузин поддалась националистической агитации меньшевистских властей и отказалась от общей борьбы с осетинами за свои права. Многие грузины опасались преследований меньшевистских властей за сотрудничество с осетинами.

Следует подчеркнуть, что некоторые осетины осознанно приняли сторону грузинских властей и участвовали в расправах над осетинским и грузинским населением Южной Осетии. Их имена известны. После майского выступления 1919 г. политическая борьба в Южной Осетии приняла уже отчётливый межнациональный характер. Отметим, что инспирировано это было именно грузинскими властями, принявшими решение о расправе не просто над бунтующими осетинскими крестьянами, а над осетинами как «вековыми врагами» Грузии, над Южной Осетией как исконной территорией осетин, историческим и географическим понятием. Это было логическим завершением многовековой борьбы грузинского национал-экстремизма за покорение и ассимиляцию, а в конечном счёте и за исчезновение Южной Осетии («Самхрет Осети», «акет Осети»).

В этих условиях для осетин борьба за социально-экономические и политические права переросла политические и тем более экономические рамки и стала борьбой за право на жизнь, за свою историческую родину. Это было качественно новым содержанием национально-освободительной борьбы южных осетин, политического процесса, которое также хорошо осознавалось противоборствующими сторонами.

Зная о глубоких корнях грузинского национал-экстремизма, югоосетинские лидеры после 1918 г. настойчиво и аргументированно ставили вопрос о вхождении Южной Осетии в состав России, откуда, кстати сказать, она и не выходила, в отличие от Грузии. Политические лидеры Южной Осетии справедливо продолжали считать южных осетин подданными России. В то же время они неоднократно и решительно заявляли о своём нежелании быть в составе реакционного, антиосетински настроенного грузинского государства. Тем не менее высшим большевистским руководством РСФСР в отношении Грузии были приняты решения, создающие для неё уникально благоприятные территориальные и политические условия развития. Отметим, что это было не разовым актом, а длительной стратегией, если принять во внимание последующее административно-командное присоединение Абхазии к Грузии. Несомненно, что большую роль здесь сыграло то обстоятельство, что в руководстве РСФСР и СССР огромное влияние имела группа большевиков из Грузии, во главе с И. В. Сталиным (Г. К. Орджоникидзе, А. С. Енукидзе, И. Д. Орахелашвили, М. Г. Цхакая, Ф. И. Махарадзе^I, Л. П. Берия и др.). Вряд ли есть большая необходимость доказывать, что в период глубоких социально-политических перемен роль личности, особенно талантливой и харизматичной, заметно возрастает. Данное обстоятельство оказало огромное влияние и на указанные события. Отметим также, что такой феномен личности известен и по другим регионам страны. По этому поводу известный учёный-исследователь В. А. Тишков пишет: «Пространство Республики Башкирия было определено тем районом, который находился под контролем «красной конницы» Заки Валидова, а Карабах вошёл в состав Азербайджана потому, что Нариманов послал телеграмму Ленину с угрозой перестать отправлять бензин в Москву, если будет решено по-другому»⁴²³.

20 сентября 1990 г. XIV сессия Юго-Осетинского областного Совета народных депутатов 20 созыва приняла «Декларацию о геноциде южных осетин в 1920 году», в которой, в частности, содержалось обращение «ко всем демократическим организациям мира (…) поддержать справедливые требования народа Южной Осетии: 1. Признать массовое истребление осетин в 1920 г. в Южной Осетии геноцидом»⁴²⁴. 13 октября 2006 г. Парламент Республики Южная Осетия принял постановление «О политической оценке событий 1918 – 1920 гг.»: «1. Признать события 1918 – 1920 гг. национально-освободительной борьбой народа Южной Осетии. 2. Признать действия руководства «демократической» Грузии против осетинского народа в 1920 году геноцидом»⁴²⁵.

В самой Грузии, очевидно, феномен национал-экстремизма, имеющего длительную историческую традицию и институциональные формы, стал тем мощным фактором, который и привёл независимую Грузию к глубокому и затяжному кризису её государственности, фактическому распаду территориальной целостности бывшей Грузинской ССР. Это было закономерным и неизбежным итогом внутриполитического развития грузинского общества того периода, в первую очередь тифлисской политической элиты, ослеплённой фанаберией грузинского шовинизма, национал-экстремизмом и не желающей понимать самоубийственность того пути, на который она вывела свою страну. Трагедия Южной Осетии 1920 года – одно из бесспорных тому доказательств: «Главнокомандующего меньшевистской гвардией Валико Джугели, испепелившего огнём и залившего Юго-Осетию кровью детей и женщин, приветствовали в Тифлисе, как благородного мстителя хизанам»⁴²⁶.