Книга VII издательство з. И. Гржебина берлинъ петербургъ москва 1923 // титул борисъ зайцевъ италія

Италія, волшебный край,

Страна высокихъ вдохновеній!

Пушкинъ.
Къ концу мая во Флоренціи стало жарко. Пригрѣвало зноемъ легкимъ, горячимъ; знающіе утверждали, что скоро наступитъ непроходимая духота; надо подыматься къ морю.

Въ одно благословенное утро мы тронулись. И вотъ уже въ свѣтлой дымкѣ прощально заголубѣлъ очеркъ безсмертнаго города: куполъ Собора, колокольня Санта Марія Новелла, башня палаццо Веккіо. Мы мчались вдоль Арно. Мимо прибрежныхъ тополей, сопровождавшихъ бѣгъ нашъ, пролетая у подножія средневѣковыхъ городковъ – чтобы въ днѣ солнечномъ, блистательномъ, вылетѣть за Эмполи, въ равнину, простирающуюся къ Пизѣ. По горамъ пизанскимъ, на сѣверо-западѣ, ходили пестрыя пятна свѣта, темно-голубой тѣни; иногда бѣлѣлъ замокъ, иногда облако касалось вершины. Маленькія селенья, поля, виноградники, яблони, горизонтъ замкнутый горами – все ясное, пронизанное голубоватымъ; свѣтлая Тоскана. Дневное и крѣпкое, то, что можно-бы назвать пушкинскимъ въ Италіи.

Незамѣтно приближалась Пиза. Ея огромный вокзалъ подышалъ запахомъ гари, свистками паровозовъ: пробѣжало нѣсколько газетчиковъ, прокричали продавцы бѣглыхъ завтраковъ – кусочекъ хлѣба, ветчины, фіасочка вина – и тяжело пыхтя, загромыхалъ поѣздъ далѣе. Изъ окна промѣлькнулъ направо городъ; толпа коричневыхъ

75

черепичныхъ крышъ; изъ нихъ нежданно появился Соборъ и падающая башня, какъ бѣлокружевныя видѣнія, и чрезъ минуту канули, какъ и явились; и лишь гигантская вывѣска «Hôtel Nettuno» преслѣдовала до окраинъ. Съ окраинами, за городомъ, воздухъ сталъ иной, какъ и пейзажъ перемѣнился. Здѣсь откровенная низина, вѣтеръ откровенно ужъ доноситъ запахъ моря. Тутъ явно, что сама-то Пиза нѣкогда стояла чуть что не на берегу; но минули года, отошло море, обнаживъ тучную, низменную, сыроватую долину. Въ ней пересѣчетъ поѣздъ какой-то лѣсъ, прогрохочетъ мимо двухъ-трехъ станцій, и станетъ замедлять ходъ передъ смутно-бѣлѣющей деревней – даже городкомъ не назовешь того, что носитъ пышное имя Віареджіо. А вдали, слѣва, заколебалось темносинее, одѣтое туманомъ къ горизонту, мягко-громоздкое, дохнувшее влагой и безпредѣльностію – море. Десятки мачтъ, рей, подвернутыхъ парусовъ въ порту ведутъ свой медленный, однообразный танецъ, то кивая, то склоняясь въ бокъ. По морю же закраснѣли оранжевые, уже распущенные, тугіе паруса.

Станція самая обыкновенная – низенькое, розовое строеніе; бродитъ capo della stazione, усатый, въ красномъ кэпи; нѣсколько носильщиковъ въ блузахъ. При выходѣ два тощихъ веттурино, платаны съ сѣрозеленой корой въ бѣлыхъ пятнахъ. Разумѣется, мальчишки. Рѣдко обходится Италія безъ подвижного этого, веселаго, крикливаго народа.

  Гдѣ тутъ пройти къ Casa Luporini?

Одинъ толкнулъ другого въ бокъ, еще одинъ подвзвизгнулъ и ловко, какъ акробатъ прошелся по песку колесомъ.

  Casa Luporini! Casa Luporini! – пронеслось среди нихъ, и обрадовавшись окончательно, ринулись всѣ, ватагой, провожать тѣхъ странныхъ форестьеровъ, что спаршиваютъ не отель «Roma», а Casa Luporini.

76

Вѣрно, что кромѣ насъ, да знакомыхъ нашихъ русскихъ во Флоренціи, жившихъ здѣсь ранѣе, никто изъ иностранцевъ не остановился бы у Luporini: ни въ одномъ Бедекерѣ ихъ нѣтъ. Мальчишки волновались, спорили, какъ пройти ближе. Мы шли вдоль небольшого канала; за нимъ низенькіе, въ одинъ и два этажа рыбацкіе домишки, тоже розовые. Горячій песокъ, солнце, итальянки, полощущія бѣлье въ каналѣ; глухой, мягкій плескъ моря вдали, да острый, славный запахъ – смолы отъ строящихся барокъ, дегтя, стружекъ, и лѣтняго, разнѣженнаго, дышащаго іодомъ и водорослями, расколыхнутаго моря.

  Casa Luporini! Eccola casa Luporini!

Вышла хозяйка, дама почтенная, въ темномъ платочкѣ, и весьма удивилась, насъ увидѣвъ. Изъ распивочной глянуло нѣсколько физіономій, загорѣлыхъ, съ трубками и стаканчиками вина.

Но узнавъ, что мы отъ прежнихъ ея жильцовъ, синьора Лупорини ласково закивала. Черезъ минуту были мы во фіаскеттеріи, гдѣ по стѣнамъ тянулись ряды оплетенныхъ фіасокъ, стоялъ столъ, за нимъ подкрѣпляющіеся рыбаки, и немного въ сторонѣ жарился въ очагѣ, на вертелѣ, какъ и во времена хитроумнаго Одиссея, кусокъ жирной баранины. Насъ провели узенькой лѣстницей наверхъ и показали комнату; тамъ, разумѣется, была гигантская постель съ тюфякомъ, набитымъ морскими травами, и – также разумѣется – Мадонна освящала своимъ ликомъ скромное жилье. Хозяйка отворила ставни. Солнечный, пылкій воздухъ пахнулъ. Внизу тянулся каналъ, за нимъ садики, дома, колокольня небольшой церкви; справа далекія горы, слѣва все то же милое, туманносинее море, душа и божество мѣстности.

77

Черезъ часъ хозяйскій сынъ привезъ на тачкѣ наши вещи, изъ deposito. Мы поселились у синьоры Лупорини, подъ покровомъ Мадонны, простодушной и наивной, какъ простодушенъ этотъ розовый домикъ и его древній очагъ.

Съездъ на купанья еще не начинался. Пляжъ съ кабинками, противъ отелей и главной набережной, еще пустыненъ. Но туда мы не ходили. Нашъ край другой, рыбацкая часть Віареджіо, за каналомъ. Тамъ песчано, бѣдновато, живописно. Съ утра, еще лежа на кровати изъ морскихъ травъ, лишь пріотворишь зеленую, рѣшетчатую ставню, медленно выплываетъ по каналу оранжевый парусъ, заплатанный, пестрый, сколько видавшій! Рыбаки возвращаются. Весь каналъ въ солнцѣ. Полуголые ребята, съ загорѣлыми, кофейными тѣлами валяются по набережной – тѣ-же самые мальчишки, что вопровождали насъ сюда. Вотъ они вскакиваютъ, такъ лягушки скачутъ въ воду. Тамъ плаваютъ. И опять вылѣзаютъ. Чуть не трехлѣтніе лежатъ у самаго края; кажется, вотъ сейчасъ бултыхнется; но ко всему они привыкли, да и къ нимъ благосклоненъ мѣстный богъ-охранитель: никто никуда не падаетъ. Лишь матери, издали, орутъ истошными голосами: «Джіо-ванни, Джіован-ни-и-но!» А Джіованни и Джульетты равнодушны; голышомъ, галопомъ летятъ по набережной, не отстать имъ отъ воды, на которой выросли отцы, дѣды, прадѣды. И не такъ ужъ страшно – получить шлепокъ отъ выведенной изъ себя матроны.

Утромъ занятые чемъ-нибудь, послѣ полдня и обѣда, когда свалитъ жаръ, идемъ купаться, но на свой, рыбацкій пляжъ. Итальянки сушатъ на веревкахъ бѣлье выстиранное, въ кабачкѣ подъ нами кто-нибудь кіанти тянетъ; а оттуда, ближе къ морю, постукиваютъ молотки. Двигаться не легко,

78

нога мягко вязнетъ въ пескѣ горячемъ, и сыпучемъ; влѣво, невдалекѣ, ярко зеленѣетъ пинета, доносится ея смолистый запахъ;и безпрерывно стучатъ молотки конопатчиков, босыхъ, въ цвѣтныхъ фесочкахъ, съ трубками въ зубахъ; они возятся надъ поваленнымъ, полуодѣтымъ, но изящнымъ остовомъ шхуны будущей; въ другомъ мѣстѣ осмоляютъ почти готовое судно; и запахъ дегтя, вара, синій дымокъ, мѣшаются со знойнымъ вѣтромъ, и съ пахучимъ моремъ; съ моремъ, серебряно-лазурнымъ, а вдали яркосинимъ. Недалеко и до простенькихъ кабинокъ, гдѣ толстая итальянка въ наколкѣ вяжетъ чулокъ, за нѣсколько чентезими отворитъ дверцу. Тамъ, въ закуткѣ, ждетъ уже трико. А черезъ пять минутъ легкое, искристое, соленое и ласковое, приметъ пришельца море. Въ немъ укрѣпляющая, освѣжительная сила. Вѣчно оно кипитъ и пѣнится, какъ божественное вино; и быть можетъ, входя въ эти солнечные, бѣлѣющіе брызги, пріобщаешься жизни міровой, безначальной и безконечной. Море качаетъ, ласкаетъ, и поглощаетъ какъ медузу, краба, изъ него выходишь какъ бы опьяненный. Но ужъ остатокъ дня проведешь съ нимъ вмѣстѣ, какъ на немъ и въ немъ цѣлую жизнь проводятъ рыбаки и мореходы.

79

пелену бѣлой пыли, золотящейся на солнцѣ. Надъ зеленымъ боромъ, пинетой, по предгорьямъ просвиститъ поѣздъ, бѣлый клубъ его дыма катится и развѣвается прядями. Дальше по склонамъ виллы бѣлѣютъ, дома, а гораздо надъ ними выше, гдѣ какъ-бы кончаются человѣческія дѣла, возстали свѣтлыя и нетлѣнныя горы. Онѣ именно возстали – круто – обрывисто, уходя прямо въ небо. Онѣ свѣтлы потому, что долго еще будетъ солнце золотить ихъ. Нетлѣнность дается необычайною прозрачностью и ясностію красокъ: какъ глубоки, чисты фіолетовыя тѣни ихъ! И само небо надъ ними торжественнѣе, чѣмъ надъ другими мѣстами. Въ немъ парятъ орлы.

Вотъ и день въ Віареджіо, что похожъ на вчерашній, образъ завтрашняго. Можетъ быть, завтра выпадетъ дождичекъ и придется праздникъ Сантъ Антоніо ди Падова; тогда, вечеромъ, всѣ подоконники будутъ уставлены затепленными свѣчками, фонариками, лампіонами. Мы тоже выставимъ въ честь святого, охранителя житейскаго благополучія, въ честь давняго отшельника, наши маленькіе маяки. Или, можетъ быть, послѣзавтра, въ небольшомъ общественномъ саду появится кибитка странствующихъ

80

комедіантовъ, ведущихъ родъ свой отъ древнихъ коломбинъ, Бригеллъ и Скарамуччьо, и подъ нехитрую шарманку, къ радости дѣтей, приказчиковъ и рыбаковъ воздвигнутъ они милую мишуру паяцовъ, мимовъ, клоуновъ. Какъ и давно когда-то, въ дѣтствѣ, дѣвушка въ трико проскачетъ, стоя на лошади, прыгнетъ сквозь кругъ; силачъ подыметъ гири, акробатъ повертится на трапеціи; поколотятъ другъ друга размалеванные клоуны, и для дивертисмента разыграютъ немудрящую пентомиму.

81

морской воды, солоноватостью ея, и той особенною влагой, стихійною и соблазнительной, что всегда присуща этимъ страннымъ существамъ.

За красоту, за простоту и обаяніе чудесной страны подымаю бокалъ несуществующаго вина. И пусть нѣтъ его. Италія опьяняетъ – однимъ воспоминаніемъ о ней.

Іюнь 1918 г.

82

Не таковъ Римъ.

Онъ встрѣчаетъ неласково. Почти сурово. Всѣ, кто бывалъ въ Римѣ, знаютъ ощущеніе чуть не разочарованія, когда со Stazione Termini въѣзжаешь въ этотъ городъ съ шумными трамваями, безцвѣтными домами via Cavour, неопредѣленной уличной толпой, неопредѣленными витринами магазиновъ. Все что-то неопредѣленное. Не плохо, и не хорошо. Если столица, то второго сорта. Если древность, искусство – гдѣ они? И главное: гдѣ лицо, духъ, сердце города? Въ первый разъ я былъ въ Римѣ юношей, нѣсколько дней. Римъ мнѣ тогда не дался. Форумъ, Микель-Анджело, Палатинъ, катакомбы, Аппіева дорога… но – цѣлаго я не почувствовалъ.

Съ тѣхъ поръ мнѣ дважды приходилось жить въ Римѣ, и его обликъ, кажется, до меня теперь дошелъ. Я ощущаю его голосъ, мѣрный зовъ его руинъ, его равнинъ. Великое молчаніе и тишину, царящія надъ пестротою жизни.

Я не пытаюсь дать картину Рима, цѣльную и полную. Хочется вспомнить то, что знаешь, что любилъ. Не больше.

85

У ВРАТЪ

Мы входимъ въ полупустое кафе Aragno. Еще легко можно найти свободный бархатный диванчикъ у стѣны. Нетрудно накупить пирожныхъ за прилавкомъ. У этого прилавка сталкиваюсь съ человѣкомъ въ котелкѣ, длинномъ пальто со штрипкою, рыжеватыми бакенами и быстрыми, острыми глазами. Такъ и летаютъ они!

  Senta! – кричитъ онъ, и его бакены раздуваются, какъ жабры. – Da dove viene?

И ужъ мы трясемъ другъ другу руки, обнимаемся, хотя знакомы мало, и черезъ минуту шотландско-еврейско-неаполитанско-русскій журналистъ идетъ со мной къ нашему столику, и по дорогѣ на меня сыплются вопросы:

  Когда? Откуда? И надолго?

Журналистъ Ф. къ намъ присѣлъ, и сразу оказалось, что въ Римѣ онъ всѣхъ, все знаетъ, можетъ министерство свергнуть и указать комнаты, проведетъ въ парламентъ, въ Associazione della Pressa, въ кафе Greco. Намъ интересны были комнаты. Мы только что въ Римѣ, едва проспались и ищемъ pied à terr᾿a.

Черезъ полчаса мы ужъ въ конторѣ сдачи комнатъ, черезъ часъ ходимъ съ «онорабельнымъ» старичкомъ въ потертыхъ штанахъ изъ закоулка въ закоулокъ Рима тѣснаго и грязнаго у Корсо, по всякимъ via Frattina, Borgognona и др. А еще черезъ часъ, съ легкой руки Ф.,

86

строчащаго куда-нибудь статейку изъ Aragno, располагаемся въ большой, окнами къ югу, комнатѣ на via Belsiana.

Утромъ хочется все узнать, ничего не пропустить. Любопытство жадно, не насыщено; и къ самому городу еще отношеніе – какъ къ музею. Утромъ въ Соборѣ Петра путникъ разглядываетъ памятники папъ; въ Сикстинской измучиваетъ шею, разсматривая плафонъ; въ гигантскомъ вихрѣ летятъ надъ нимъ міры Микель-Анджело, и отъ титанизма ихъ онъ можетъ отдохнуть въ станцахъ Рафаэля, передъ Парнасомъ, Disputa, Аөинской школой. Въ эти свѣтлыя утра узнаетъ онъ музей Термъ, гдѣ его сердцу откроется уголокъ древней Греціи; гдѣ монастырскій дворъ – какъ бы садъ скульптуры, среди розъ, зелени, подъ тѣмъ-же темноголубѣющимъ и свѣтящимся небомъ. Онъ увидитъ венеціанскія зеркала въ залахъ Palazzo Colonna и небольшое ядро, пробившее нѣкогда крышу, оставшееся на ступенькахъ залы. Фіолетовымъ отливомъ глянутъ на него окна Palazzo Doria, гдѣ, въ галлереѣ, онъ задержится предъ папой Иннокентіемъ, Веласкеца. Онъ побываетъ въ древнехристіанскихъ базиликахъ и на Форумѣ, въ

87

катакомбахъ и на Фарнезинѣ, въ галлереяхъ Ватикана и въ десяткахъ мѣстъ, гдѣ Римъ оставилъ слѣдъ неизгладимый. Онъ ходитъ пѣшкомъ, ѣздитъ въ фіакрѣ, на трамѣ, какъ придется, побѣждая пространство, въ ритмѣ островозбужденномъ, съ тѣмъ, быть можетъ, чувствомъ, какое гуманистъ ощущалъ, отрывая новую статую, лаская взоромъ списокъ, выплывшій изъ Эллады. Но еще онъ чужеземецъ. Римъ развертываетъ передъ нимъ новыя богатства, величественно, но холодновато. И какъ бы говоритъ здѣсь:

Путникъ и изумится. Врядъ-ли онъ не задумается. Онъ увидитъ богатства собраннаго; увидитъ и нѣкую косвенную роль города въ вѣковомъ дѣланіи художническомъ (ибо Римъ, правда, не художникъ, какъ Флоренція). Но изо дня въ день сильнѣе будетъ подпадать обаянію Рима, какъ симфоніи, величественно-героической; и тогда перестанетъ онъ быть для него музеемъ, а, станетъ живымъ, единымъ. Мы пойдемъ теперь по безсмертному хоть и въ могилахъ,   загадочному, великому и меланхолическому Риму.

Начинаемъ съ античности.

88

ФОРУМЪ

Въ поэзіи Форума нѣтъ ничего, бьющаго въ глаза. Если взглянуть отъ Капитолія, съ возвышенности, Форумъ небольшая долина, полная обломковъ мрамора, фундаментовъ, отдѣльно возносящихся колоннъ съ кусками капителей. И лишь вдали арка Тита замыкаетъ ее нѣкіимъ созвучіемъ, да за ней чернѣютъ острые кипарисы. Но когда спустишься, и взойдешь на освященную землю Форума, гдѣ протекла исторія Рима республиканскаго, то недолго времени достаточно, чтобы полюбить это единственное въ своемъ родѣ произведеніе, ибо Форумъ нынѣ есть произведеніе: искусства, времени, природы. Искусство было призвано сюда для государства. Пожалуй, оно не весьма здѣсь самобытно – какъ не было оно главнѣйшей силой Рима. Однако, высокое благородство, стиль строгій и изящный чувствуешь въ этихъ трехъ тонкихъ, канеллированныхъ колоннахъ храма Кастора и Поллукса, съ обломкомъ архитрава на нихъ; въ атріумѣ Весты, храмѣ Веспасіана, водоемѣ Ютурны. Время прошлось смягчающей, уравнивающей десницей. Оно сдѣлало Форумъ просторнѣе, чѣмъ онъ былъ, многое унесло, отъ другого оставило обломки, безмолвно, но явственно наложило на все печать вѣчности. И природа поработала. Она, быть можетъ, болѣе всего украсила Форумъ – лаврами у храма Цезаря, скромнымъ клеверомъ у Кастора и Поллукса,

89

розами въ атріумѣ Весты. Эти произрастанія, такія тонкія и благородныя, необычайно идутъ къ Форуму. Въ нихъ – тихая сила и прелесть природы, и гармонія со мраморами, съ ветхими колоннами, кое гдѣ замшѣлыми. Все растетъ здѣсь изъ одного лона. Дѣло рукъ человѣческихъ какъ бы перестало быть человѣческимъ. Природа приняла его, украсила, облюбовала.

Невдалекѣ отъ атріума Весты водоемъ Ютурны. Это мѣсто легенды, тоже республиканской. Въ сраженіи при Региллѣ Римляне чуть не были разбиты; вдругъ два невѣдомыхъ, прекрасныхъ юноши явились въ первыхъ рядахъ, воодушевили уставшихъ, и битва была выиграна. Вечеромъ въ этотъ день граждане въ безпокойствѣ толпились

90

на Форумѣ, ожидая извѣстій. Вдругъ увидѣли двухъ всадниковъ, въ пыли, крови. Они поили лошадей въ источникѣ богини Ютурны, у подножія Палатина. Сообщили, что сраженіе выиграно, съ ихъ помощью. Два неизвѣстныхъ были Діоскуры, укротители лошадей и покровители римскаго оружія. Имъ поставили небольшой храмъ, по близости, а самый родникъ сталъ почитаемымъ, священнымъ мѣстомъ. Онъ сохранился и доселѣ. Какая-то подземная жила Палатина питаетъ этотъ тихій, мечтательный водоемъ. Въ небольшомъ квадратномъ углубленіи, обложенномъ мраморомъ, квадратный камень, какъ-бы опора статуи, или алтаря. Вокругъ него вода прозрачная, легкая, подернутая той таинственностью, какъ и все мѣсто. Травы, мелкія водяныя растенія одѣли облупившіяся части; зелень выбилась изъ щелей плитъ. Небольшой, полурасколотый алтарь на краю водоема.

Если на Форумѣ есть Lapis niger, возводящій ко временамъ Ромула, то Палатинъ, холмъ сосѣдній, не менѣе древенъ: онъ украшенъ пещерой, гдѣ волчица вскармливала Ромула и Рема; онъ сохранилъ остатки первобытныхъ стѣнъ – vestigia Romae Quadratae; въ немъ, наконецъ, указываютъ мѣсто воротъ, чрезъ которыя дикіе пастухи,

91

пращуры нынѣшнихъ римлянъ, загоняли изъ болотистыхъ низинъ, на зарѣ вечерней, стада ревущихъ быковъ: porta Mugonia.