Книга за год покорила сердца миллионов читателей, собрала огромное количество литературных премий, переводится на 36 языков и по ней уже снимается фильм

повышения по службе.

В конечном итоге все Писслё получили важные посты, причем в основном на церковном поприще - королевская любовница была женщиной "набожной"...

Антуан Сеген, ее дядя по матери, стал аббатом де Флёрисюр-Луар, епископом

Орлеанским, кардиналом и архиепископом Тулузским. Шарль де Писслё, ее второй брат,

получил аббатство де Бургей и епископство де Кондом...

Он поднял голову:

- Де Кондом... Согласитесь, это забавно...

И Камилла спешила запечатлеть эту улыбку, это веселое изумление человека, который перелистывал страницы истории Франции, как другие порножурнал.

В следующий раз его волновала другая тема:

- ...Тюрьмы были переполнены, и Карье, наделенный неограниченной властью,

окруживший себя достойными соратниками, открыл новые казематы и реквизировал суда в

порту. Очень скоро тиф начал косить несчастных заключенных, которых содержали в

ужасающих условиях, и они мерли как мухи. Гильотина не справлялась с работой, и проконсул приказал расстрелять тысячи пленников, дав в помощь расстрельной команде "похоронную бригаду". Но арестованные продолжали прибывать в город, и тогда Карье додумался людей топить.

А вот что писал бригадный генерал Вестерман: "Вандеи больше нет, граждане

республиканцы. Она мертва, пала под нашей вольной саблей, вместе со всеми женщинами и детьми. Я похоронил ее в болотах и лесах Савене. Следуя вашему приказу, я давил детей копытами лошадей и рубил женщин на куски, чтобы они не зачали новых разбойников. Я не обременю вас ни одним пленником".

И она рисовала тень, пробежавшую по искаженному судорогой страдания лицу.

- Вы рисуете или слушаете меня?

- Слушаю и рисую...

- Этот самый Вестерман... Этот монстр, служивший своей новой партии со всем пылом души, несколько месяцев спустя был арестован в компании с Дантоном, а потом им обоим отрубили головы...

- За что?

- Его обвинили в трусости... Он был умеренным...

Иногда он просил разрешения сесть в глубокое кресло в изножье ее кровати, и они читали - каждый свое, в полном молчании.

- Филибер...

- Ммм...

- Да?

- Я... не понимаю, что вы...

- Почему вы не сделаете это своей профессией? Почему не попытаетесь стать

исследователем или преподавателем? Вы имели бы полное право читать все эти книги в

рабочее время, и вам бы даже стали платить деньги!

Он опустил книгу на обтянутые потертым вельветом костлявые колени, снял очки и потер глаза.

- Я пытался... Я лиценциат по истории и трижды пытался поступить в Национальную

школу хартий, но всякий раз проваливался...

- Что, знаний не хватало?

- Да нет, конечно, хватало... - покраснел он. - Ну... во всяком случае... смею

надеяться, что это так... но я... Я никогда не мог сдать ни одного экзамена... Я слишком нервничаю... Теряю сон, зрение, волосы, даже зубы! И все остальные способности. Читаю вопросы, знаю ответы, но не могу написать ни единой строчки. Сижу, застыв от ужаса, перед чистым листом бумаги...

- Но вы сдали на бакалавра? Вы ведь лиценциат?

- Да, но чего мне это стоило! Я ничего не сдавал с первого захода, хотя экзамены были несложные... Лиценциатом я стал не заходя в Сорбонну - ходил только на лекции выдающихся преподавателей, которыми восхищался, хотя эти самые лекции не имели никакого отношения к моей программе...

- Сколько вам лет?

- Тридцать шесть.

- Но вы ведь могли стать преподавателем...

- Представляете себе меня в классе с тридцатью ребятишками?

- Да.

- А как же школа? Когда вы были маленьким?

- Я пошел сразу в шестой класс. К тому же в пансион... Ужасный был год. Худший в моей жизни... Как будто меня швырнули в огромную ванну, а плавать я не умел...

- Ну и?..

- И ничего. Я по-прежнему не умею плавать.

- В прямом или переносном смысле этого слова?

- В обоих, мой генерал.

- Вас никогда не учили плавать?

- Нет, А для чего?

- Ну... Чтобы плавать...

- Знаете, с точки зрения общей культуры, мы скорее произошли от поколения

пехотинцев и артиллеристов...

- Что вы там плетете? Я вовсе не предлагаю вам ввязываться в битву на океанской глади! Я говорю о том, чтобы отправиться на морское побережье! А почему вас не отдали в школу раньше?

- Нас учила моя мать...

- Как мать Людовика Святого ?

- Точно.

- Бланш Кастильская...

- Ну да, конечно. Но почему вас учили дома? Вы что, слишком далеко жили?

- В соседней деревне была муниципальная школа, но я ходил туда всего несколько

дней...

- Почему?

- А, всё то же деление на Синих и Белых , да?

- Да.

- Эй, но это же было двести лет назад! С тех пор многое изменилось!

- Я вас шокирую?

- Нет-нет, я уважаю ваши... ваши...

- Мои ценности?

- Да, если хотите, если это слово вас устраивает, но как же все-таки вы живете?

- Продаю почтовые открытки!

- Это безумие... Просто идиотство какое-то...

- Знаете, по сравнению с моими родителями, я очень... ээ... изменился - ваше

определение! - то есть я... эволюционировал...

- Какие они, ваши родители?

- Ну...

- Похожи на набитые соломой чучела? На забальзамированные мумии? Плавают в чане с формалином вместе с лилиями?

- Успокойте меня - они, во всяком случае, не передвигаются в портшезе?!

- Нет, но лишь потому, что носильщиков больше не найти!

- Чем они занимаются?

- В каком смысле?

- В смысле работы.

- Они землевладельцы.

- И это все?

- Знаете, у них много работы...

- Но... Вы очень богаты?

- Нет. Вовсе нет. Как раз напротив.

- Невероятная история...

- И как же вы выходили из положения в пансионе?

- С помощью Гафьо.

- Кто такой Гафьо?

- Некто, а что - это очень тяжелый латинский словарь, который я клал в ранец и

пользовался им, как пращой. Хватал ранец за лямку, раскручивал, придавал ему ускорение и... Фьююю! Сокрушал врага...

- Ну и?

- Как обстоят дела сегодня?

- А сегодня, моя дорогая, все очень просто: перед вами великолепный образчик homo degeneraris, то есть существо, совершенно непригодное к жизни в обществе, сдвинутое, нелепое и абсолютно анахроничное.

Он смеялся.

- И как же вы поступите?

- Не знаю.

- Пойдете к психиатру?

- Нет, но я встретил одну девушку - у себя на работе, такую чокнутую и смешную... Она мне ужасно докучает и все пристает, чтобы я пошел с ней в ее театральную студию. Она перебрала всех возможных и невозможных психоаналитиков и уверяет, что театр - самое действенное средство...

- Вот как...

- Так она говорит...

- Значит, вы никогда никуда не ходите? У вас нет друзей? Ни одной родной души?

Никаких контактов... с двадцать первым веком?

- Нет. Пожалуй, нет... А вы?

5

Жизнь вернулась в привычную колею. Вечерами Камилла, борясь с холодом, садилась в метро и ехала в противоположную сторону по отношению к мощному потоку окончивших

Мамаши, которым нужно было забрать своих отпрысков из школ и детских садов в

седьмой зоне пригорода, засыпавшие с раскрытым ртом, прислонившись спиной к запотевшим стеклам, дамочки, увешанные дешевой бижутерией, с недовольным видом перелистывающие телепрограмму, слюнявя указательный палец с острым ноготком, мужчины в мягких мокасинах и пестрых носках, шумно вздыхая, рассеянно читающие свои бумаги, и молодые клерки с лоснящимися лицами, транжирящие деньги, болтая по купленным в кредит сотовым...

И все другие, которым оставалось лишь цепляться за поручни, чтобы не упасть... Те, кто не видел никого и ничего. Ни новогодней рекламы - золотые деньки, золото в подарок, дешевая семга и фуа гра по оптовой цене, ни газеты соседа, ни попрошайки с протянутой рукой, гнусавящего раз и навсегда затверженную просьбу о помощи, ни даже эту сидящую напротив них девушку, зарисовывающую в блокнот их потухшие глаза и складки их серых пальто.

Потом она перекидывалась парой-тройкой слов с охранником здания, переодевалась,

держась за ручку тележки, натягивала бесформенные рабочие шаровары и бирюзовый

нейлоновый халат с надписью "Профессионалы у вас на службе" и постепенно разогревалась, работая как проклятая, чтобы потом снова нырнуть в холод ночи, выкурить энную по счету сигарету и прыгнуть в последний поезд метро.

Увидев Камиллу, СуперЖози поглубже засунула кулаки в карманы и подарила ей почти нежный оскал улыбки.

- Ага... Вот и наш призрак... С меня десять евро...

- Что?

- Почему?

- Не знаю, так показалось... Но никаких проблем, я заплачу! Ладно, за работу. С этой погодой они нас совсем достали. Их вроде как и не учили вытирать ноги... Видели, что творится в холле?

Появилась Мамаду.

- Ты что, спала без просыпу всю неделю?

- Откуда ты знаешь?

- Из-за волос. Слишком быстро отросли...

- Ау тебя как дела? Выглядишь не очень...

- Да все путем...

- Проблемы?

- Да что проблемы... Дети болеют, муж проигрывает деньги, невестка играет на нервах, сосед насрал в лифте, телефон отключили, а так все в порядке...

- Зачем он это сделал?

- Кто?

- Сосед...

- А что с твоими детьми?

- Один кашляет, у другого несварение... Ладно... Хватит болтать, я расстраиваюсь, а когда я расстраиваюсь, от меня никакого проку...

- А как твой брат? Он не может их вылечить своими амулетами?

- Лучше бы он победителей на скачках наколдовал, бездельник...

Грязнулю с шестого этажа явно задела за живое карикатура Камиллы, и он оставил

кабинет в относительном порядке. Камилла нарисовала ангела в костюме с нимбом вокруг

головы и крылышками за спиной.

В квартире каждый старался найти свое место. Смущение, неуверенность и неловкость первых дней постепенно уступили место повседневной круговерти.

Камилла вставала к полудню, но около трех, когда возвращался Франк, всегда уходила к себе. К семи часам он снова отбывал на работу, иногда встречаясь на лестнице с Филибером. Камилла пила с Филибером чай, иногда они устраивали легкий ужин, ехала на работу и возвращалась не раньше часа ночи.

Франк в это время никогда не спал - слушал музыку или смотрел телевизор. Из-под его двери тянуло травкой. Камилла удивлялась, как ему удается выдерживать этот сумасшедший ритм жизни, но очень скоро поняла, что он его и не выдерживает.

Время от времени неизбежно случался взрыв. Франк начинал орать как оглашенный,

открыв дверцу холодильника, потому что продукты лежали не на своих местах или были плохо упакованы. Он выкладывал их на стол, опрокидывал чайник и ругался последними словами:

- Черт! Ну сколько раз вам повторять? Масло должно лежать в масленке - оно же

"цепляет" на себя все запахи! И сыр тоже! Пищевую пленку придумали не для бродячих псов! А что это такое? Салат? Почему вы оставляете его в целлофане? Целлофан же все портит! Я тыщу раз тебе говорил, Филибер! Где все эти коробки, которые я вам вчера притаранил? А это что у нас такое? Ага, лимон... Что он забыл в отделении для яиц? Начатый лимон заворачивают или кладут на блюдце, capito?

Он удалялся, забрав свое пиво, а двое преступников, дождавшись, когда он с грохотом захлопнет свою дверь, возвращались к прерванной беседе.

- Она что, и правда сказала: "Если кончился хлеб, дайте им булочек..."?

- Ну что вы, конечно, нет... Она бы никогда не произнесла подобной нелепицы... Знаете, королева была очень умной женщиной...

Конечно, они могли бы с тяжелым вздохом, отставив чашки, возразить ему, что он

слишком нервный для парня, который никогда не ест дома, а холодильник использует только для своих пивных банок... Но нет, не стоило заводиться.

Любит человек поорать - ну и пусть орет.

Пусть орет...

Он ведь только этого и ждет. Малейшего повода, чтобы вцепиться им в глотки. Особенно ей. Он держал ее на прицеле и принимал оскорбленный вид, если они - не дай Бог! - сталкивались. Хоть она и отсиживалась большую часть дня у себя в комнате, все-таки иногда они пересекались, и тогда она попадала под убийственную волну его негодования, что - в зависимости от настроения - повергало ее в ужасное расстройство или вызывало легкую улыбку.

- Эй, в чем дело? Чего ты хихикаешь? Лицо мое не нравится?

- Нет-нет, это я так...

И она смывалась - от греха подальше.

Она старалась быть предельно собранной в "местах общего пользования". Выходя из

туалета, оставляла его девственно чистым, запиралась в ванной, даже если его не было дома, прятала свои туалетные принадлежности, дважды вытирала губкой кухонную клеенку, вытряхивала окурки в целлофановый пакет и завязывала его узлом, прежде чем бросить в помойное ведро, ходила по стеночке, была тише воды, ниже травы, избегала контактов и все время спрашивала себя, не стоит ли ей вернуться наверх...

Она снова будет мерзнуть - тем хуже для нее, но перестанет собачиться с этим

великовозрастным придурком - и то слава богу.

Филибер расстраивался.

- Но Ка... Камилла... Вы сли... слишком умны, чтобы бо... бояться этого верзилу... Вы ведь... выше этого, правда?

- Вовсе нет. Ничуточки я не выше. Я такая же нервная, как он. И реагирую так же

болезненно...

- Нет! Конечно нет! Вы не одного поля ягоды! Вы уже ви... видели, как он пишет?

Слышали, как он смеется грубым шуткам того... того дебила ведущего? Замечали, чтобы он читал что-нибудь, кроме справочника цен на подержанные мотоциклы? По... подождите, да ведь у этого парня умственное развитие как у двухгодовалого малыша! Он ни в чем не виноват, бе... бедняга... Я ду... думаю, он попал на кухню еще мальчиком и никогда оттуда не выходил... Ну же, ос... остыньте... Будьте терпимее, будьте cool, как вы говорите...

- Знаете что отвечала мне матушка, если я осмеливался только намекнуть про то, какие ужасы творят со мной соседи по дортуару?

- Нет.

- И вас это утешало?

- Конечно нет! Совсем наоборот!

- Ну вот, сами видите...

- Да, но с вами др... другое дело. Вам не двенадцать лет... И речь ведь не идет о том, чтобы пить мочу ма... маленького негодяя...

- Они заставили вас это сделать?

- Увы...

- Тогда я понимаю, почему белая голубка...

- Да, белая голубка... она... так и не появилась... А это я все еще ощущаю, вот здесь... - Он натужно улыбнулся, тронув себя за кадык.

- Понимаю...

- И кроме того, причина его поведения - и вы это знаете не хуже меня - до нелепости проста: он ре... ревнует. Ревнует, как тигр. Поставьте себя на его место... Квартира была в пол... полном его распоряжении, он приходил когда хотел, вел себя как хотел, расхаживал в трусах или в обнимку с какой-нибудь влюбленной индюшкой. Мог орать, ругаться, рыгать в свое удовольствие, а наши с ним контакты ограничивались проблемами чисто пра... практического характера - например, протекающим краном или запасом туалетной бумаги...

Я практически никогда не выходил из своей комнаты, а если мне надо было

сосредоточиться, затыкал уши берушами. Он был здесь королем... До такой степени, что ему, наверное, ка... казалось, что он у себя дома, in fine ... И вдруг - бах. И он теперь должен не только застегивать ширинку, но и терпеть то, что мы с вами заодно, слушать наш смех, ло... ловить обрывки разговоров, в которых он вряд ли много понимает... Вы не ду... думаете, что ему это, должно быть, непросто?

- Мне не казалось, что я занимаю так уж много места...

- Нет, на... напротив, вы очень деликатны, по... позвольте мне выразить свое мнение... Вы внушаете ему трепет...

- Приехали! - воскликнула она. - Я? Трепет? Почтение? Надеюсь, вы шутите? Да ко

мне еще никто и никогда не относился с таким презрением.

- Ццц... Он не очень воспитан, это факт... но он совсем не и... идиот, этот парень, и вы не чета его подружкам, знаете ли... Вы уже видели хоть одну из них?

- Нет.

- Увидите... Это удивительно, правда... Как бы там ни было, ум... умоляю вас, будьте выше этого, над схваткой. Сделайте это для меня, Камилла...

- Я тоже. Как и он, но пока постараемся жить в мире и согласии, как хорошие соседи... Мир и без наших ссор опасное место, не так ли? И потом, когда вы говорите глу... глупости, я начинаю за... заикаться...

Она встала, чтобы выключить чайник.

- Я вас не убедил...

- Да нет, я постараюсь. Но, знаете, я не привыкла к "силовым" отношениям... Обычно я отступаю, даже не пытаясь спорить...

- Почему?

- Потому что.

- Потому что это не так утомительно?

- Да.

- Это не лучшая стратегия, по... поверьте мне. В долгосрочном плане это всегда ведет к поражению.

- Кстати, о стратегии... На следующей неделе я собираюсь посетить ув...

увлекательнейшую лекцию о военном искусстве Наполеона Бонапарта, хотите составить мне компанию?

- Спасибо, нет, но я с удовольствием послушаю вас. Расскажите мне о Наполеоне...

- О, это обширнейшая тема... Хотите ломтик лимона?

- Ну уж нет! Я больше к лимону ни за что не притронусь! И ни к чему другому тоже...

Он сделал большие глаза.

- Я же просил - над схваткой...

6

"Обретенное время" - хорошенькое название для места, все постояльцы которого доживают свои последние деньки... Ну ни фига себе...

Переезд взяла на себя госпожа Кармино, так что он заявился в понедельник на все готовенькое, однако не зная, что его ожидает...

Во-первых, само место... Как говорится, кошелек обязывает, и ему пришлось

остановиться на государственном учреждении - доме для престарелых, сооруженном на скорую руку в окрестностях города, между свалкой промышленных отходов и заведением под названием " Buffalo Grill ". Зона под застройку, зона финансовых вложений, зона частной застройки , дерьмо. Большой кусок дерьма, стоящий посреди пустоты. Он заблудился и больше часа мотался среди гигантских складов в поисках улицы, которой не существовало, останавливался на каждом пятачке, пытаясь сориентироваться по плану, а когда наконец доехал и снял шлем, его чуть не унесло порывом ветра. "Нет, что за бред? С каких это пор стариков селят на сквозняке? Я всегда был уверен, что от ветра у них болит голова... О черт... Скажите мне, что это неправда... Что она не там... Пощадите... Скажите, что я ошибся..."

Внутри стояла адская жара. Он шел к ее комнате, и горло у него сжималось и сжалось наконец так сильно, что ему понадобилось несколько минут, чтобы обрести дар речи.

Как ужасны все эти старики - жалкие, печальные, бесцветные, стонущие, хнычущие, стучащие палками, шаркающие ногами, чмокающие протезами, пускающие слюни, пузатые, с висящими, как плети, худыми руками... Этот, с трубками в носу, и тот, разговаривающий сам с собой в углу, и та, съежившаяся в инвалидном кресле, как будто ее парализовало... На всеобщее обозрение были выставлены даже ее чулки и памперс...

Ну что за чертова жара! Почему они никогда не открывают окна? Хотят, чтобы их постояльцы побыстрее преставились?

Приехав в следующий раз, он не снимал шлем, пока не добрался до комнаты с номером "87" на двери, чтобы не видеть всего этого кошмара, но его отловила сестра и приказала немедленно разоблачиться и перестать пугать пансионеров.

Его бабуля перестала с ним разговаривать, она только пыталась поймать его взгляд, словно хотела бросить ему вызов и пристыдить: "Итак? Гордишься собой, мой мальчик? Отвечай. Гордишься?"

Ее взгляд прожигал ему спину, пока он раздвигал занавески и высматривал свой мотоцикл.

Он был слишком раздражен, чтобы заснуть. Подтаскивал кресло к ее кровати, что-то говорил, с трудом подбирая слова, рассказывал анекдоты, лепетал какие-то глупости, а потом, устав от безнадежной борьбы, включал телевизор. Он смотрел не на Полетту, а на часы за ее спиной: через два часа я смоюсь, через час, через двадцать минут...

На этой неделе он приехал не в понедельник, как обычно, а в воскресенье - Потлену его услуги не требовались. Он вихрем промчался по холлу, слегка вздрогнув при виде его нового кричащего оформления и несчастных стариков, наряженных в колпаки.

- Что происходит? У вас карнавал? - спросил он женщину в белом халате, ехавшую с ним в лифте.

- Мы репетируем небольшой рождественский спектакль... Вы внук мадам Лестафье, так ведь?

- Да.

- Ваша бабушка не слишком общительна...

- Необщительна - это еще мягко сказано... Мадам упряма, как осел...

- Я думал, она только со мной так себя ведет. Думал, с вами она, как бы это сказать... сговорчивей...

- О, с нами она очаровательна. Душечка. Сама любезность. А вот с нашими пациентами дело обстоит куда хуже. Она не желает их видеть и скорее откажется от еды, чем спустится в общую столовую...

- Так она что, совсем ничего не ест?

- Ну что вы! Мы в конце концов сдались... И носим ей еду в комнату...

Полетта не ждала его раньше понедельника и так удивилась, что не успела надеть на лицо маску оскорбленной старой дамы. Она не лежала, вытянувшись на кровати со злым выражением лица, а сидела у окна и что-то шила.

- Ба...

- Любуешься пейзажем?

Как же ей хотелось сказать ему правду! "Ты что, смеешься надо мной? При чем тут пейзаж? Нет. Я тебя караулю, малыш. Целыми днями только это и делаю... Даже когда точно знаю, что ты не приедешь. Я всегда тут сижу и жду тебя... Знаешь, я теперь узнаю твой мотоцикл издалека и дожидаюсь, пока ты снимешь шлем, чтобы "прыгнуть" в постель и сделать обиженное лицо..." Но она сдержалась, буркнув что-то неразборчивое.

Он опустился на пол у ее ног и прислонился спиной к батарее.

- Все в порядке?

- Ммм...

- ...

- ...

- Выслушай меня, Полетта Лестафье, выслушай очень внимательно.

Ты жила одна в доме, который обожала. Я тоже очень его любил. Утром ты вставала ни свет ни заря, готовила себе травяной чай, пила его, разглядывая цвет облаков на небе, чтобы определить, какая будет погода. Потом ты кормила подданных своего маленького королевства - своего кота, соседских кошек, малиновок, синичек и прочих божьих тварей. Потом ты брала секатор и прежде, чем заняться собой, приводила в порядок цветы. Потом ты одевалась и караулила почтальона или мясника. Этот жулик толстяк Мишель вечно отрезал тебе бифштексы весом по триста грамм каждый вместо ста, а ведь знал, мерзавец, что у тебя не осталось зубов... Ты, конечно, никогда ничего ему не говорила! Боялась, что он забудет посигналить тебе в следующий вторник... То, что оставалось, ты варила - чтобы супы получались повкуснее. В одиннадцать ты брала корзинку и шла в кафе папаши Гриво за газетой и двумя ливрами хлеба. Ты давно перестала его есть, но все-таки покупала... По привычке... И для птиц... Ты часто встречалась с кем-нибудь из давних приятельниц, и, если одна из них успевала прочесть похоронную колонку в газете раньше тебя, вы долго обсуждали дорогих усопших, горько вздыхая. А потом ты сообщала ей новости обо мне. Даже если таковых не имелось... Для местных я уже тогда сравнялся известностью с Бокюзом , скажешь, нет? Ты жила одна почти двадцать лет, но по-прежнему стелила скатерть, красиво накрывала стол, ставила бокалы на высокой ножке и цветы в вазочке. Если не ошибаюсь, весной это были анемоны, летом - астры, а зимой ты покупала букетик на рынке и все время обзывала его уродливым и слишком дорогим... После обеда ты отдыхала на диванчике, и твой толстый котяра приходил - так и быть! - посидеть несколько минут у тебя на коленях. Полежав, ты заканчивала работу, которую затеяла утром в саду или на огороде. Ох уж мне этот огород... Ты мало что выращивала, но все-таки он тебя подкармливал, и ты выходила из себя, когда Ивонна покупала морковь в супермаркете. Ты считала это настоящим позором...