Книга за год покорила сердца миллионов читателей, собрала огромное количество литературных премий, переводится на 36 языков и по ней уже снимается фильм

Какой эпитет она употребила? "Живая"? Это просто смешно - живой Камилла Фок

точно не была.

Камилла Фок была призраком - по ночам она работала, а днем копила камни. Двигалась медленно, говорила мало и умела замечательно ловко исчезать.

Камилла Фок была молодой женщиной, которую всегда видели только со спины, хрупкой и неуловимой.

Тогда, перед доктором, она разыграла спектакль и сделала это с легкостью. Камилла Фок лгала. Она обманывала, принуждала себя, подавляла и подавала реплики, только чтобы не привлекать к себе внимание.

Она все-таки думала о докторе... Плевать на номер телефона, но что если она упустила свой шанс? Он казался таким терпеливым и внимательным, в отличие от всех остальных... Может, ей следовало... В какой-то момент она чуть было... Она чувствовала себя такой усталой... Нужно было и ей положить локти на стол и рассказать ему правду. Сказать, что она теперь не ест - ну почти не ест, - потому что ее живот набит булыжниками. Что каждое утро, едва открыв глаза, она уже боится задохнуться, подавившись гравием. Что окружающий мир больше не имеет для нее никакого значения и каждый новый день кажется ей неподъемным грузом. И она начинает плакать. Не потому, что ей грустно, а для того, чтобы справиться со всем этим. Слезы - это ведь жидкость, они помогают переварить каменную дрянь, и тогда она снова может дышать.

Услышал бы он? Понял бы? Конечно. Потому-то она и промолчала.

Она не хотела кончить как мать. Отказывалась говорить о своих нервах. Стоит только начать, и бог весть куда это может завести. Далеко, слишком далеко, в пропасть, во мрак. Туда, куда она боялась заглядывать.

Врать - это сколько угодно, но только не оборачиваться.

Она зашла во "Franprix" в своем доме и заставила себя купить еду. Она сделала это в знак уважения к милому молодому врачу и в благодарность за смех Мамаду. Раскатистый смех этой женщины, дурацкая работа в Touclean, Бредарша, идиотские истории Карины, перебранки, перекуры, физическая усталость, их смех по поводу и без, их жалобы - все это помогало ей жить. Именно так - помогало жить.

Она несколько раз обошла магазин, прежде чем решилась наконец купить несколько

бананов, четыре йогурта и две бутылки воды.

Она заметила парня из своего дома, высокого странного типа в очках, обмотанных

лейкопластырем, и несуразных брюках, вел он себя странно, как инопланетянин. Он хватал что-нибудь с полки, тут же ставил обратно, снова хватал, качал головой и выскакивал из очереди перед самой кассой, чтобы вернуть товар на место. Однажды она видела, как он выскочил из магазина и тут же вернулся обратно, чтобы купить баночку майонеза, от которой отказался минутой раньше. Этот печальный клоун веселил окружающих, заикался в присутствии продавщиц и надрывал ей сердце.

Всякий раз когда они встречались на улице или во дворе, с ним обязательно что-нибудь происходило, что выбивало его из колеи. Вот и сейчас он стоял перед домофоном и тихо скулил.

- Что -то не так? - спросила она.

- Ах! Ох! Э-э-э! Извините! - Он в отчаянии заламывал руки. - Добрый вечер,

мадемуазель, простите, что я... э-э ... вам докучаю, я... Я ведь вам докучаю?

Это было просто ужасно. Камилла не знала, смеяться ей над этим человеком или пожалеть его. Болезненная застенчивость, витиеватая манера выражаться и размашистые жесты ужасно ее смущали.

- Нет-нет, все в порядке! Вы забыли код?

- Черт возьми, нет! Насколько мне известно... видите ли, я... я... я никогда не

рассматривал проблему под таким углом... Боже мой, я...

- Возможно, код изменили?

- Вы думаете? - спросил он таким тоном, словно она сообщила ему, что близится конец света.

- Давайте проверим... Так... 342В7... Замок щелкнул.

- Ох, как мне неловко... Я так смущен... Я... Но ведь я делал то же самое... Не

понимаю...

- Все в порядке, - сказала она, толкая дверь.

Он резко взмахнул рукой, чтобы поверх ее руки тоже дотянуться до двери, не попал и

сильно ударил ее сзади по голове.

- Какой ужас! Надеюсь, вам не больно? Как я неловок, умоляю вас извинить меня... Я...

- Все в порядке, - в третий раз повторила она. Он не двигался.

- Послушайте... - взмолилась она, - не могли бы вы убрать ногу, вы зажали мне

щиколотку, ужасно больно...

Она засмеялась. На нервной почве.

Когда они оказались во внутреннем дворике, он ринулся вперед, к входной двери, чтобы

распахнуть ее перед ней.

- Увы, мне не сюда... - Она сокрушенно покачала головой и махнула рукой в сторону.

- Вы живете во дворе?

- Вообще-то, нет... Скорее, под крышей.

- Вот как... Замечательно! - Он пытался освободить лямку сумки, обмотавшуюся

вокруг латунной ручки. - Это... Это, должно быть, очень приятно...

- Ну... наверно... - Она поморщилась и стремительно пошла прочь. - Можно и так на это посмотреть...

- До свидания, мадемуазель, - крикнул он ей вслед, - и... поклонитесь от меня вашим родителям!

Ее родителям... Этот парень просто псих... Камилла вспомнила, что однажды ночью - она ведь обычно возвращалась домой среди ночи - встретила его во дворе в пижаме,

охотничьих сапогах и с коробкой мясных котлет в руках. Он был совершенно не в себе и

спросил, не видела ли она кошку. Камилла ответила, что кошку не встречала, и прошлась с ним по двору в поисках злополучного животного.

- Как она выглядит, эта кошка? - поинтересовалась она.

- Увы, я не знаю...

- Как не знаете, это же ваша кошка?

Он застыл: "Что вы! Что вы! У меня никогда не было кошки!" Ей надоело с ним

разговаривать, и она ушла, качая головой. Нет, увольте, этот тип кого хочешь доведет до психушки.

"Шикарный квартал..." - так выразилась Карина. Камилла вспоминала об этом, ступая на первую из ста семидесяти двух ступенек черной лестницы, которая вела на ее голубятню. Шикарный, ты права... Она жила на восьмом этаже роскошного дома, выходившего на Марсово поле, и в этом смысле - о да! - место было шикарным: встав на табурет и наклонившись с опасностью для жизни, справа можно было увидеть верхушку Эйфелевой баши. Но во всем остальном, курочка моя, оно далеко от идеала...

Камилла цеплялась за перила, ее легкие хрипели и всхлипывали, она с трудом волокла за собой тяжеленные бутылки с водой. Она старалась не останавливаться. Никогда. Ни на одном этаже. Как-то ночью она остановилась - и застряла. Присела на пятом и заснула, уткнувшись головой в колени. Пробуждение было мучительным. Она промерзла до костей и несколько секунд не могла сообразить, где находится.

Опасаясь грозы, перед уходом она закрыла форточку и теперь с ужасом представляла, какое там пекло. Во время дождя ее конура протекала, летом там можно было задохнуться, а зимой - дать дуба от холода. Климатические условия Камилла знала как свои пять пальцев - она уже больше года жила в этой комнатенке, но никогда не жаловалась, потому что и этот курятник был для нее нечаянной радостью. Она до сих пор помнила смущенное лицо Пьера Кесслера в тот день, когда он открыл дверь этого чулана и протянул ей ключ.

Помещение было крошечное, грязное, заставленное и... ниспосланное Провидением.

К тому моменту когда он неделей раньше обнаружил ее, Камиллу Фок, у своей двери - голодную, растерянную и молчаливую, - она уже несколько ночей провела на улице.

В первый момент он испугался, заметив чью-то тень на площадке.

- Пьер...

- Кто здесь?

- Пьер... - простонал чей-то голос.

- Кто вы?

Он включил свет и испугался еще сильнее:

- Камилла? Это ты?

- Пьер, - произнесла она, всхлипывая и подталкивая к нему маленький чемоданчик, - сохраните его для меня... Это мои инструменты, и я боюсь, что их украдут... У меня все украдут... Все, все... Не хочу, чтобы они забрали его у меня, потому что... тогда я сдохну... Понимаете? Сдохну...

Он решил, что она бредит.

- Камилла! О чем ты говоришь? Откуда ты взялась? Да входи же!

За спиной Пьера возникла Матильда, и девушка без чувств упала на подстилку.

Они раздели и уложили Камиллу в дальней комнате. Пьер Кесслер сидел на стуле рядом с кроватью, с ужасом вглядываясь в ее лицо.

- Она спит?

- Кажется...

- Что произошло?

- Понятия не имею.

- Ты только посмотри, в каком она состоянии!

- Тесс...

Через сутки она проснулась среди ночи и начала потихоньку наполнять ванну, чтобы не разбудить Пьера и Матильду. Они не спали, но предпочли не смущать гостью. Камилла прожила у них несколько дней - они дали ей дубликат ключей и не задавали вопросов. Воистину, этого мужчину и эту женщину послало ей Небо.

Предлагая Камилле поселиться в маленькой комнатке для прислуги, которую Пьер

сохранил за собой в доме родителей после их смерти, он достал из-под кровати ее маленький клетчатый чемоданчик.

- Забирай, - сказал он.

Камилла покачала головой,

- Предпочитаю оставить его зде...

- И речи быть не может, - сухо отрезал он. - Ты возьмешь его с собой, У нас ему

делать нечего!

Матильда отвезла ее в супермаркет и помогла выбрать лампу, матрас, постельное белье, несколько кастрюль, электроплитку и крошечный холодильник.

Прежде чем расстаться, она спросила:

- У тебя есть деньги?

- Да.

- Да, - повторила Камилла, сдерживая слезы.

- Не хочешь оставить себе наши ключи?

- Нет-нет, все будет хорошо, правда. Я... что я могу сказать... ну что...

По ее лицу текли слезы.

- Не говори ничего.

- Ну хоть спасибо-то сказать можно?

- Да, - ответила Матильда, притянув ее к себе, - спасибо я приму с удовольствием.

Несколько дней спустя Кесслеры пришли ее проведать.

Они совершенно обессилели, поднявшись по лестнице, и рухнули на матрас.

Пьер смеялся, говорил, что это напоминает ему молодость, и напевал "Богему" Азнавура. Они пили шампанское из пластиковых стаканчиков, Матильда принесла целую сумку вкусностей. Слегка опьянев от шампанского и полные благожелательности, они приступили к расспросам. На некоторые вопросы она ответила, на другие - нет, а они не стали настаивать.

Матильда уже спустилась на несколько ступенек, когда Пьер обернулся и схватил

Камиллу за руки:

- Нужно работать, Камилла... Теперь ты должна работать...

Она опустила глаза.

- Мне кажется, я много сделала за последнее время... Очень, очень много...

Пьер еще сильнее, до боли, сжал ее руки.

- Это была не работа, и ты это прекрасно знаешь! Она подняла голову и выдержала его взгляд.

- Вы поэтому мне помогли? Чтобы иметь право сказать это?

- Нет.

- Нет, - повторил он, отпуская ее, - нет. Не говори глупостей. Ты прекрасно знаешь, что мы всегда относились к тебе как к дочери...

- Как к блудной дочери? Или как к вундеркинду? Он улыбнулся и добавил:

- Работай. В любом случае у тебя нет выбора...

Она закрыла за ними дверь, убрала остатки ужина и нашла на дне сумки толстый каталог Sennelier. "Твой счет всегда открыт..." - гласила надпись на листочке. Она не смогла заставить себя пролистать книгу до конца и допила из горлышка остатки шампанского.

Она послушалась. Она работала. Сегодня она вычищала чужое дерьмо, и это ее вполне устраивало.

Да, наверху можно было сдохнуть от жары... Накануне СуперДжози заявила им: "Не

жалуйтесь, девочки, это последние хорошие денечки. Еще успеете наморозить задницы зимой! Так что нечего ныть!"

В кои веки раз она была права. Стоял конец сентября, дни стремительно укорачивались. Камилла подумала, что надо ей перестраиваться - ложиться пораньше и вставать после обеда, чтобы взглянуть на солнце. Она удивилась своим мыслям и включила автоответчик в почти беззаботном настроении.

"Это мама... Хотя... - голос зазвучал язвительно. - не уверена, что ты понимаешь, о ком речь... Мама, помнишь это слово? Его произносят хорошие дети, обращаясь к той, кто дала им жизнь... У тебя ведь есть мать, Камилла... Извини, что напоминаю о столь неприятном факте, но это третье сообщение, которое я оставляю тебе со вторника... Хотела узнать, обедаем ли мы вме..."

Камилла выключила автоответчик и поставила йогурт назад в холодильник. Села

по-турецки на пол, дотянулась до мешочка с табаком и попыталась скрутить сигарету. Руки не слушались, пальцы дрожали, и ей потребовалось несколько попыток. Она до крови искусала губы, сконцентрировав все свое внимание на самокрутке. Это несправедливо. Ужасно несправедливо. Не стоит так расстраиваться из-за кусочка папиросной бумаги, Она провела почти нормальный день. Разговаривала, слушала, смеялась, даже пыталась включиться в общественную жизнь. Кокетничала с доктором, дала обещание Мамаду. Пустяк - и все-таки... Она давно не давала обещаний. Никогда. И никому. И вот несколько фраз из бездушной машины отбросили ее назад, приземлили, сломали и похоронили под грудой строительного мусора...

5

- Господин Лестафье!

- К телефону...

- Нет, шеф!

- Что нет?

- Занят, шеф! Пусть перезвонят попозже...

Тот покачал головой и вернулся в свой кабинет, похожий на стенной шкаф.

- Лестафье!

- Да, шеф!

- Это ваша бабушка... Вокруг захихикали.

- Скажите, что я перезвоню, - повторил разделывавший мясо Франк.

- Вы меня достали, Лестафье! Возьмите эту чертову трубку! Я вам не телефонистка!

Молодой человек вытер руки висевшей на поясе тряпкой, промокнул лоб рукавом и

сказал работавшему рядом с ним парню, сделав в его сторону шутливо-угрожающий жест:

- Ни к чему не прикасайся, иначе... чик - и готово...

- Ладно, ладно, вали к телефону, расскажи бабульке, какие подарки хочешь получить

под елочку...

- Отвянь, придурок...

Он зашел в кабинет и, вздохнув, взял трубку:

- Ба?

- Здравствуй, Франк... Это не бабушка, это Ивонна Кармино..

- Боже, если бы ты знал, чего мне стоило тебя разыскать... Я позвонила в Grands

Comptoirs, мне сказали, ты там больше не работаешь, тогда я...

- Что случилось? - он резко оборвал ее.

- О господи, Полетта...

- Подождите.

Он встал, закрыл дверь, вернулся к телефону, сел, покачал головой, побледнел, поискал на столе ручку, сказал еще несколько слов, повесил трубку. Снял колпак, обхватил голову руками, закрыл глаза и несколько минут сидел неподвижно. Шеф наблюдал за ним через застекленную дверь. Наконец Лестафье поднялся, сунул бумажку в карман и вышел.

- Все в порядке, мой мальчик?

- Все нормально, шеф...

- Ничего серьезного?

- Шейка бедра...

- А-а, со стариками это происходит сплошь и рядом... У моей матери перелом был

десять лет назад - видели бы вы ее сегодня... Бегает, как кролик по полям!

- Послушайте, шеф...

- Думаю, ты хочешь попросить отгул...

- Нет, я останусь до обеда и накрою все к ужину во время перерыва, но потом хотел бы уйти...

- А кто займется горячим к вечерней подаче?

- Гийом. Парень справится...

- Точно?

- Да, шеф.

- Уверен?

- Абсолютно.

Шеф сделал кислое лицо, окликнул проходившего мимо официанта и велел ему сменить рубашку, повернулся к своему шеф-повару и вынес вердикт:

- Я не возражаю, Лестафье, но предупреждаю вас, если вечером хоть что-нибудь пойдет не так, если я хоть раз - один только раз! - замечу непорядок, отвечать будете вы, поняли? Согласны?

- Спасибо, шеф.

Он вернулся на свое рабочее место и взялся за нож.

- Лестафье! Идите и вымойте руки! Тут вам не провинция!

- Да пошел ты, - прошептал он в ответ, закрывая глаза. - Пошли вы все...

Он молча принялся за работу. Выждав несколько мгновений, его помощник осмелился

подать голос:

- Все в порядке?

- Нет.

- Угу.

- Не думаю, проблема в том, что я совсем один...

- В каком смысле?

- Да во всех.

Гийом ничего не понял, но предпочел оставить товарища наедине с его заморочками.

- Раз ты слышал мой разговор со стариком, значит, все понял насчет вечера...

- Йес.

- Справишься?

Они продолжили работать молча: один колдовал над кроликом, другой возился с каре ягненка.

- Мой мотоцикл...

- Да?

- Новый?

- Ничего не скажешь, - присвистнул Гийом, - он и правда любит свою старушку...

Идет. Договорились.

Франк горько ухмыльнулся.

- Спасибо. - Эй...

- Что?

- Она в больнице в Туре.

- Значит, в воскресенье Solex тебе понадобится?

- Я что-нибудь придумаю... Голос шефа прервал их разговор:

- Потише, господа! Что-то вы расшумелись! Гийом подточил нож и прошептал,

воспользовавшись стоявшим в помещении гомоном:

- Ладно... Возьму его, когда она поправится...

- Спасибо.

- Не благодари. Пока суть да дело, я займу твое место.

Франк Лестафье улыбнулся и покачал головой.

Больше он не произнес ни слова. Время тянулось невыносимо медденног он едва мог

сосредоточиться, огрызался на шефа, когда тот присылал заказы, старался не обжечься, чуть не погубил бифштекс и то и дело вполголоса ругался на самого себя. Он ясно осознавал, каким кошмаром будет его жизнь в ближайшие несколько недель. Думать о бабушке, навещать ее было ой как нелегко, когда она находилась в добром здравии, а уж теперь... Ну что за бардак... Только этого еще и не хватало... Он купил дорогущий мотоцикл, взяв кредит, который придется возвращать лет сто, не меньше, и нахватал дополнительной работы, чтобы выплачивать проценты. Ну вот что ему с ней делать? Хотя... Он не хотел себе в этом признаваться, но толстяк Тити уже отладил новый мотоцикл, и он сможет испытать его на шоссе...

Если все будет хорошо, он словит кайф и через час окажется на месте...

В перерыв он остался на кухне один, в компании с мойщиками посуды. Проверил

продукты, пронумеровал куски мяса и написал длинную памятку Гийому. Времени заходить

домой у него не было, он принял душ в раздевалке, захватил фланельку, чтобы протереть забрало шлема, и ушел в растрепанных чувствах.

Он был счастлив и вместе с тем озабочен.

6

Было почти шесть, когда он въехал на больничную стоянку.

придется приехать завтра, к десяти утра. Он стал настаивать, она не уступала.

Франк положил шлем и перчатки на стойку.

- Подождите, подождите... Вы не поняли... - Он говорил медленно, стараясь не

взорваться. - Я приехал из Парижа и должен сегодня же вернуться, так что, если бы вы

могли...

- Что здесь происходит?

Она показалась ему симпатичнее.

- Здравствуйте, э... извините за беспокойство, но я должен увидеть бабушку, ее вчера привезли на "скорой", и я...

- Как ее фамилия?

- Лестафье.

- Ах да... - Она сделала знак коллеге. - Идемте со мной...

Она вкратце обрисовала ему ситуацию, рассказала, как прошла операция, сообщила, что понадобится реабилитация, и стала расспрашивать об образе жизни пациентки. Он плохо соображал - раздражал больничный запах, шумело в ушах, как будто он все еще мчался на мотоцикле.

- А вот и ваш внук! - радостно сообщила его про-вожатая, открывая дверь. - Ну,

видите? Я ведь говорила, что он приедет! Ладно, оставляю вас, но перед уходом зайдите в мой кабинет, иначе вас не выпустят... Он даже не сообразил поблагодарить ее. То, что он увидел, разбило ему сердце.

Он отвернулся, пытаясь взять себя в руки. Потом снял куртку и свитер, поискал взглядом, куда бы их пристроить.

- Жарко здесь, да?

У нее был странный голос.

- Ну как ты?

Старая дама попыталась было улыбнуться, но закрыла глаза и расплакалась.

Они забрали у нее зубные протезы. Щеки совсем ввалились, и верхняя губа болталась где-то во рту.

- Так-так, мы снова влипли в историю... Ну ты даешь, бабуля!

Этот шутливый тон стоил ему нечеловеческих усилий.

- Я спрашивал сестру, она сказала, что операция прошла отлично. Теперь у тебя в ноге хорошенькая железяка...

- Они отправят меня в приют...

- Вовсе нет! Что ты выдумываешь? Пробудешь здесь несколько дней и поедешь в

санаторий. Это не богадельня, а больница, только поменьше этой. Они будут тебя обхаживать, поставят на ноги, а потом - хоп! - наша Полетта снова в своем саду.

- Сколько дней я там пробуду?

- Несколько недель... А дальше все будет зависеть от тебя... Придется постараться...

- Ты будешь меня навещать?

- А ты как думаешь? Ну конечно, я приеду, у меня ведь теперь шикарный мотоцикл,

помнишь?

- Но ты не гоняешь слишком быстро?

- Да что-о-о ты, тащусь, как черепаха...

- Врун...

Она улыбалась сквозь слезы.

- Завязывай, ба, так нечестно, а то я сейчас сам завою...

- Только не ты. Ты никогда не плачешь... Не плакал, когда был совсем маленьким, даже когда вывихнул руку, и то не ревел, я ни разу не видела, чтобы ты пролил хоть одну слезинку...

- Все равно, кончай.

Он не осмелился взять ее за руку из-за трубок.

- Франк...

- Я здесь, бабуля...

- Мне больно.

- Так и должно быть, это пройдет, ты лучше поспи.

- Мне очень больно.

- Я скажу сестре перед уходом, попрошу, чтобы тебе помогли...

- Ты уже уезжаешь?

- Что ты, и не думаю.

- Поговори со мной. Расскажи о себе...

- Сейчас, только свет погашу... Слепит глаза...

Франк опустил штору, и выходившая на восток комната внезапно погрузилась в мягкий полумрак. Он передвинул кресло поближе к здоровой руке Полетты и взял ее руку в свои.

Сначала Франк с трудом подбирал слова, он никогда не умел поддержать разговор, а уж тем более рассказать о себе. Начал с пустяков - сообщил, какая в Париже погода и что над городом висит смог, и перешел на цвет своего "Судзуки", потом на меню своего ресторана и продолжал все в том же духе.

День клонился к вечеру, лицо бабушки стало почти умиротворенным, и Франк решился на более откровенные признания. Он рассказал ей, из-за чего расстался с подружкой, и сообщил имя своей новой пассии, похвалился профессиональными успехами и пожаловался на усталость... Потом стал изображать своего нового соседа, и бабушка тихонько засмеялась.

- Ты преувеличиваешь...

- Клянусь, что нет! Сама увидишь, когда приедешь к нам в гости...

- Но я совсем не хочу ехать в Париж...

- Ладно, тогда мы сами к тебе заявимся, а ты накормишь нас вкусным обедом!

- Ты думаешь?

- Конечно. Испечешь картофельный пирог...

- Только не это. Выйдет слишком по-деревенски...

Потом он рассказал ей об обстановке в ресторане и как орет иногда шеф, о том, как однажды к ним на кухню заявился с благодарностью министр, и о молодом Такуми, который стал так искусен. А потом рассказал ей о Момо и госпоже Мандель. И наконец замолчал, прислушиваясь к дыханию Полетты, - понял, что она заснула, и бесшумно встал.

Он был уже в дверях, когда она окликнула его:

- Франк...

- Да?

- Знаешь, я ведь ничего не сообщила твоей матери...

- Я...

- Я правильно поступила?

Он кивнул и приложил палец к губам.

- Да. Атеперь спи...

После полумрака палаты свет неоновых ламп в коридоре ослепил его, и он не сразу

сориентировался, куда идти. Знакомая медсестра перехватила его в коридоре.

Она предложила ему присесть, взяла историю болезни Полетты Лестафье и стала задавать обычные уточняющие вопросы, но Франк не реагировал.