Можно подумать, что это написано об американских торговых центрах или системе мотелей Holiday Inn. На другой стороне планеты могут подумать, что Мор предвидел города, возведенные советскими архитекторами спустя 450 лет после его смерти, с одинаковой поквартальной застройкой, угрюмыми площадями, магазинами продуктов, кафе и серыми ДК.
Влияние «Утопии» (это слово, кстати, буквально значит «нигде») может быть прослежено и в том, как программисты упаковывают мир. Вы можете пойти куда угодно в Сети при помощи Netscape, и все же вы останетесь в привычных границах окна вашего «навигатора». Как и «Утопия» Мора, Сеть — это место, где, «если вы знаете один город, вы знаете все». Перескакиваете ли вы с одного веб-сайта на другой или получаете деньги через банкомат, электронный мир — это место с ограниченным набором действий.
Разумеется, по этому поводу с Джекобс можно поспорить. Хотя интерфейсы браузеров более или менее стандартизированы, виртуальные адреса, на которые мы заходим через эти браузеры, совершенно различны. Так, например, существует огромная разница между текстовыми в своей основе виртуальными средами LambdaMOO и MediaMOO, и в свою очередь обе эти среды разительным образом отличаются от таких виртуальных сообществ, как WELL. Вопрос не в том, превратится ли сама Сеть в какую-нибудь утопию, а в том, появятся ли утопии внутри нее и какими они будут.
И все-таки слишком самонадеянно думать, что мы можем создать более совершенные миры, просто перебравшись в онлайновый мир и начав все с начала. Это один из выводов, сделанных Джедеди-ей Перди (§ 22), который взял на прицел Кевина Келли и прочих критиков, а в особенности — общую морально-этическую концепцию пророков из журнала Wired. He заметно, чтобы Перди терпимо относился к полетам в виртуальные сообщества:
Некоторые люди, в основном студенты колледжей, почти потеряны для жизни в своих собственных телах и живут почти исключительно в виртуальных сообществах. Келли хочет, чтобы эта практика зашла гораздо дальше. Он хочет видеть множество людей, населяющих специализированные онлайновые сообщества, часто созданные ими самими. Создание этих миров расширяет область «жизни», и «любой творческий акт не более и не менее как повторение заново акта творения». Программисты, творящие эти миры, воспроизводят «старую тему бога, сходящего в созданный им самим мир». Келли отождествляет эту тему с темой Иисуса, но можно спросить себя, не будет ли образ Нарцисса более уместным для описания столь амбициозного замысла.
Однако в целом Перди считает, что дух Wired «презирает все границы — закона, общества, морали, места, даже границы тела». Так, он пишет следующее:
Идеал журнала — это раскованный индивидуум, который, если ему однажды что-то понравилось, делает это, покупает, изобретает или сам становится этим без промедления. Такой дух ищет товарищей лишь по равенству целей в самоизобретении и создании миров; это не пренебрежение, а скорее нежелание возноситься, это желание забыться вместе. Ничем не ограниченный индивидуализм, при котором закон, требования общества и любая деятельность носят радикально произвольный характер, — это подростковая доктрина, бесконечный шоп-тур по стране фантазий.
Очевидно, это камень в огород Wired с его технолибертари-анскими идеалами, но здесь есть уроки, которые могут извлечь для себя и онлайновые сообщества. Станут они лишь удобным местом, где либидо сможет как следует разгуляться, или все-таки некоторые из них дорастут до уровня настоящего общества, в котором люди зависят друг от друга? В четвертом разделе антологии мы встречаем несколько примеров эволюции виртуальных сообществ наподобие LambdaMOO, превратившихся из незрелых фантастических миров в реальные общества с реальными (на мой взгляд) законами. Можно надеяться, что многие из тех, кто голосует за виртуальные сообщества, откажутся от идеологии Wired и начнут создавать жизнеспособные социальные структуры. При этом им нет нужды покупаться на спесивые заявления Келли насчет того, что они «повторяют сотворение мира».
Раскрыть суть идеологии Wired и предупредить ее разъедающее действие — это, безусловно, важно, но не менее существенно попытаться понять ее происхождение и посмотреть, как она вписывается в более широкий контекст политической жизни Америки. К этой проблеме обращаются Ричард Барбрук и Энди Камерон (§ 23), анализирующие феномен, который они называют «калифорнийской идеологией», лежащей в основе большей части размышлений Келли, Россетто и прочих. По мнению Барбрука и Камерона, эта идеология является результатом некоего противоречия, с которым столкнулись «мастера хайтека»: работа специалистов по информационным технологиям прилично оплачивается, но регламентируется контрактом, что неизбежно ставит их перед неясными перспективами на будущее:
Существуя в условиях контрактной культуры, мастера высоких технологий ведут шизофреническое существование. С одной стороны, они не могут оспорить главенства рынка по отношению к их собственным жизням. А с другой стороны, они негодуют по поводу посягательств власти предержащей на их индивидуальную автономию. Объединив новых левых с новыми правыми, «калифорнийская идеология» мистически разрешает противоречие в позициях, занимаемых членами «виртуального класса». Главным здесь является то, что антиэтатизм предлагает средства для согласования радикальных и реакционных представлений в отношении технологического прогресса. В то время как новые левые возмущаются по поводу финансирования правительством военно-промышленного комплекса, новые правые критикуют государство за вмешательство в стихийный процесс распространения новых технологий, обусловленный рыночной конкуренцией. Игнорируя главенствующую роль общественного вмешательства в развитие гипермедиа, калифорнийские идеологи проповедуют антиэтатистскую доктрину хайтечного либертарианства — причудливую мешанину из анархизма хиппи и экономического либерализма, обильно сдобренную постулатами технологического детерминизма.
Марк Дери (§ 24) избрал в качестве мишени другого представителя дигерати — Николаса Негропонте, директора Лаборатории медиа Массачусетского технологического института и бывшего автора статей для журнала Wired. Дери считает, что утопические представления Негропонте о будущем поражают тем, насколько последовательно они оставляют без внимания социальное измерение жизни:
Беспокойные размышления на тему таких социальных изъянов, как преступность, безработица, нехватка жилья, редко заставляют Негропонте хмурить брови. Невероятно, но факт: его вообще не интересует социальное как таковое — ни на уровне отношений с соседями, ни на уровне государственной политики. Несмотря на настойчивые заявления Негропонте о том, что Цифровая Революция™ коснулась прежде всего коммуникации, а не компьютеров, о реальной гражданской жизни или общественной сфере в его будущем говорить не приходится.
В будущем, написанном по сценарию Негропонте, коммуникация по большей части протекает между вами и разговорчивыми дверными ручками или «агентами интерфейса» — «голографическими помощниками высотой в двадцать сантиметров, расхаживающими по вашему столу». По его предсказаниям, в следующем тысячелетии «мы обнаружим, что львиную долю времени — или в любом случае больше, чем сейчас, — разговариваем с машинами, а не с другими людьми». Вот он, аутизм информационной эпохи, вытекающий из щемящей «мечты по интерфейсу», которой охвачен Негропонте, желающий, чтобы «компьютеры были как люди». В его будущем полноценным общением наслаждаются различные приспособления и бытовые приборы, обменивающиеся электронными «рукопожатиями» и «дружескими звонками». «Если ваш холодильник замечает, что у вас закончилось молоко, — моделирует ситуацию Негропонте, — он может "попросить" вашу машину напомнить вам купить молока по дороге домой». А общение между людьми будет сводиться к «цифровому соседству, где физическое пространство перестанет иметь какое-либо значение». И вот перед нами высококвалифицированные специалисты, подключающиеся к Интернету из своих электронных коконов, втискивающие свою социальную жизнь в телефонные провода.
Как отмечает Дери, утопия Негропонте часто напоминает мультфильм про семейку Джетсонов, потому что технические безделушки вроде голографических помощников и говорящих приборов тоже стали для нее фетишем, а в этом есть что-то странное и старомодное. Но устарелость утопии Негропонте не ограничивается рамками одной технологии. Она также недвусмысленно дает о себе знать в элитарности дигерати — той самой элитарности, против которой протестуют Джекобе, Перди, Барбруки Камерон. У Дери очень хорошо получилось это подытожить:
[Дигерати] и мир, в котором они существуют, — это воспоминание о минувшем будущем. Это вымирающая технократия времен Всемирной выставки 1939 года или диснеевская Страна Завтрашнего Дня — социально срежиссированные утопии, вероятно, подсмотренные мечтательной элитой, которая «в основном и правит цивилизацией», если верить лихому заявлению Стюарта Бранда, которое появилось в Los Angeles Times.
Порой мы превозносим отдельных людей как передовых мыслителей, тогда как в действительности они оказываются всего лишь старыми спекулянтами, упаковывающими затасканные идеи в новую обертку (возможно, называя их «сетевыми» идеями), но не открывающими новых горизонтов там, где это необходимо. Нет сомнений в том, что СМИ продолжат преклоняться перед этими личностями и их «прозрением». Это не значит, что мы должны делать то же самое. Дигерати из утопических представлений журнала Wired — это не кто иные, как облаченные в новые одежды стражи из платоновского «Государства» или каста самураев из «Современной утопии» Уэллса. Полагать, что дигерати способны направить развитие цивилизации по какому-нибудь интересному пути — это ошибка, коренящаяся в одной давнишней идее, перенятой без всяких раздумий и, без сомнения, подпитанной безграничным нарциссизмом новой элиты. Джордж Оруэлл как-то заметил, что «Современная утопия» Уэллса стала «раем для маленького раскормленного человека». Мы могли бы добавить, что утопические мечты дигерати — это райское местечко для зацикленных лишь на себе белых парней.
Так к чему же мы пришли? Устарели ли утопические воззрения? Неужели онлайновое общение — это просто способ избежать самореализации и отгородиться от общества? Мне хотелось бы закончить на какой-нибудь оптимистической ноте. Все-таки я считаю, что, как следует проинформированные вышеупомянутыми критиками, мы можем отыскать тот путь, который позволит онлайновой жизни стать поучительной, а утопическим размышлениям — иметь смысл.
Понятное дело, что мы не стремимся к тому варианту утопии, что был предложен Томасом Мором и вызывает вполне объяснимое неприятие у Кэрри Джекобе. Ничего притягательного в мире, лишенном разнообразия, нет. То же самое можно сказать и о созданных подростковым воображением мирах, описываемых Келли и Негропонте, — они не могут манить к себе. Мир, где общественная жизнь людей урезается настолько, что у бытовых приборов она оказывается интенсивнее, уж точно не может представлять собой чего-нибудь стоящее. Точно так же ясно, что онлайновые сообщества будут вызывать лишь ограниченный интерес, если мы станем резко отделять их от остальной своей жизни или в том случае, если они никогда не пойдут дальше ролевых игр типа «Драконы и подземелья».
Но мы доподлинно знаем, что онлайновая среда способна стать основой для развития искренних личных отношений и полноценного общества и что онлайновая дружба нередко перетекает в реальные встречи и дружеские отношения в РМ (за многочисленными примерами обращайтесь к пятому разделу «Полдня на электронном фрон-тире»). Нам также известно, что в структуре пространства онлайнового общения возникает множество различных вариаций, а его участники могут играть активную роль в улучшении своего места встречи. Как убеждает нас четвертый раздел, в области виртуального законотворчества и регулирования конфликтов проводятся важнейшие эксперименты. Более того, мне кажется, что именно эти вариации и эксперименты позволяют нам серьезно говорить об утопиях.
Как справедливо указывает Дери, утопии в том виде, в каком их предлагают дигерати, — «управляемые» элитой и строящиеся вокруг технофетишей в джетсоновском духе, — давным-давно вышли из моды. Те разновидности утопий, к которым нам следует стремиться, пожалуй, должны опираться на общество, отличаться экспериментальным и динамичным (втом смысле, что должны постоянно меняться) характером и, наверное, не претендовать на долгожительство. Они могут вызреть в недрах киберпространства и оказаться под защитой технологий шифрования, а могут и исчезнуть, не выдержав напора каких-либо действий со стороны правительства или экономических реалий. Но это не делает их менее утопичными.
Завершает сборник (§ 25) отрывок из ставшей классикой маргинальной культуры книги Хакима Бея «Временные автономные зоны», в которой приводятся примеры вполне осуществимых, на мой взгляд, утопий. С точки зрения Бея, временные автономные зоны (ВАЗ) представляют собой альтернативу прямым столкновениям в привычном виде, — столкновениям, которые могут окончиться разве что мученичеством:
ВАЗ — это восстание, которое не угрожает Государству напрямую, партизанская операция, которая освобождает область (земля, время или воображение), а затем рассыпается на частицы, заставляющие изменяться все вокруг до того, как Государство придет, чтобы сокрушить ее. Поскольку Государство озабочено в первую очередь целостностью своей Симуляции, а не субстанции, ВАЗ может занимать эти области незаметно и может достигать своих праздничных целей в относительном мире. Вероятно, некоторые небольшие ВАЗ существовали на протяжении поколений, потому что они оставались незамеченными, как горные деревушки, — потому что они никогда не пересекались со Спектаклем, никогда не появлялись за пределами той реальной жизни, которая невидима для агентов Симуляции.
Бей проводит аналогию с явлением, которое он сам называет «пиратскими утопиями» XVIII века:
Морские волки и корсары XVIII столетия создали «информационную сеть», охватившую весь земной шар: несмотря на всю ее примитивность и узость целей, которые преследовали ее создатели, — в первую очередь, служить их мрачному бизнесу, эта сеть, тем не менее, превосходно функционировала. Ее узлами были острова, отдаленные убежища, где пиратские капитаны могли запастись пресной водой и провиантом или обменять трофейные корабли на предметы роскоши и первой необходимости. Некоторые из этих островов поддерживали существование «спецпоселений», целых миниатюрных обществ, сознательно живущих вне закона и стремящихся сохранить подобное положение дел хотя бы на срок их короткой, но веселой жизни.
Быть может, существуют такие впадины — или «острова в Сети», по выражению Брюса Стерлинга, — где мы можем создать миры лучше, но только на короткий срок. Не исключено, что эти острова возникнут благодаря использованию технологий шифрования или просто будут представлять собой причудливо эволюционировавшие МОО или ВАЗ, на которые государство не станет обращать внимания, — как знать. В условиях этих пространств и станут возможными эксперименты со структурами управления. В результате каких-то отдельных экспериментов могут возникнуть сообщества, которые местные обитатели сочтут близкими к утопии. Вряд ли эти утопии просуществуют продолжительное время, к тому же они вполне могут развалиться изнутри, однако такая недолговечность не умаляет их ценности, ибо некоторые из них явятся альтернативой элитарным, строго иерархичным, претенциозным утопиям под управлением стражей, самураев или дигерати. В конечном счете краткосрочность и открытость новых утопий оказывается важна с той точки зрения, что они не должны становиться местом, где скрываются от мира, а давать нам возможность отдохнуть, повеселиться, чему-то учиться и в то же время никогда не забывать о взаимопомощи (в этом и состоит явное отличие от первоначальных пиратских утопий).
Стремление к веселью нельзя игнорировать. На мой взгляд, это один из ключевых моментов, волнующих Хакима Бея. Почему бы и нет? Бей пишет смело и безрассудно — это так, кое-кто даже сказал бы, что он перегибает палку. Однако его рассуждения о восстаниях, «неотесанных парнях» и пиратских анклавах, всущности, могут дать волю воображению и позволить нам немного развлечься, то есть ускользнуть от насыщенных техническими терминами выступлений Николаса Негропонте на каком-нибудь заседании совета директоров, заполнить наше воображение образами островов и пиратов, а не умными тостерами. Настоящий сборник был задуман как попытка сделать что-то в этом же духе.
Не шучу ли я, говоря о наступлении криптоанархии и гибели обычного государства? Неужели я всерьез размышляю о возможности обсуждения независимости киберпространства? Действительно ли я считаю власть магов в LambdaMOO серьезным правительством? Обитатели МОО, создающие законы, — это я серьезно? Ответить на все эти вопросы можно и «да» и «нет» из-за двусмысленности самого слова серьезно: по своей сути это серьезные вопросы, однако мы можем хорошенько повеселиться, пытаясь отыскать на них ответы.
И все же кто-то может спросить: эти онлайновые институты, они «действительно реальны»? Вопросы подобного рода кажутся мне недостаточно мотивированными. С чего мы взяли, что эта реальность не может быть частью уравнения только потому, что в ней есть элемент игры и веселья? Очень удачно об этом в конце своей статьи сказал Хаки м Бей:
Давайте представим, что мы посетили вечер, где на одну короткую ночь была создана республика сбывшихся желаний. Не должны ли мы признать, что политика этой ночи имеет для нас больше реальности и силы, чем, скажем, все действия правительства Соединенных Штатов? Некоторые из «вечеринок», которые мы упомянули, продолжались два или три года. Разве они не достойны того, чтобы о них мечтали, чтобы за них сражались? Давайте изучать невидимость, работу в сетях, учиться психическому кочевничеству — кто знает, чего мы достигнем?
И в самом деле. Кто знает?
(Перевод Т. Давыдовой)
I
СУВЕРЕНИТЕТ КИБЕРПРОСТРАНСТВА?
2/Декларация независимости киберпространства
ДЖОН ПЕРРИ БАРЛОУ1
1 Этот текст первоначально появился в виде электронного письма и широко распространился по Интернету. Печатается с разрешения автора. © John Perry Barlow, 1996. [Перевод В. Харитонова и Е. Кроссера.]
Вчера это беспозвоночное в Белом Доме подписало Закон о телекоммуникациях 1996 года, включающий Закон о благопристойности в коммуникациях, в то время как Самовал-Гор использовал цифровую фотографию для подготовки книги «Twenty-four Hours in Cyberspace» [«Круглые сутки в киберпространстве»].
Меня тоже приглашали участвовать в создании этой книги и написать что-нибудь подходящее к этому случаю. Отдавая отчет в том, к каким ужасным последствиям для Сети может привести этот закон, я решил, что как раз время вылить немного чаю в виртуальную гавань.
Как-никак в соответствии с этим законом, прошедшим через сенат всего с пятью голосами против, сказать «дерьмо» онлайн — противозаконно и наказуемо штрафом в 250 тысяч долларов. Или еще по этому поводу: запрещено использовать любое из «семи грязных слов» в широковещательных медиа. Или открыто обсуждать аборты. Или рассказывать о физиологии иначе — не используя медицинскую терминологию.
Этот закон ограничить общение в киберпространстве в большей степени, чем это принято в кафетерии сената, где я обедал и слышал самые цветастые непристойности из уст сенаторов Соединенных Штатов.
Данный законопроект был принят в отношении нас людьми, не имеющими ни малейшего понятия о том, что мы собой представляем, или о том, где мы друг с другом общаемся. Как сказал мой хороший приятель, редактор Wired Луис Россетто, это выглядит так, словно «неграмотный стал бы вам указывать, что вам следует прочитать».
Да пошли они к черту!
Впрочем, с учетом момента уместнее будет просто попрощаться с ними. Они объявили войну Киберпространству. Так давайте же покажем им, сколь изобретательными, загадочными и могучими мы можем оказаться, защищая самих себя.
Я кое-что написал (с присущим мне пафосом), что, надеюсь, станет подходящим орудием для этих целей. Если это покажется вам полезным, я также надеюсь, что вы перешлете этот текст как можно большему количеству людей. Если хотите, вы можете опустить мое имя, поскольку я не сильно озабочен славой. На самом деле.
Но я действительно надеюсь, что этот крик отзовется эхом по всему киберпространству, изменяясь, разрастаясь, размножаясь, пока не станет по силе равным тому идиотизму, который они хотят нам навязать.
Я даю вам...
Декларация независимости киберпространства
Правительства индустриального мира, вы, бессильные гиганты из плоти и стали, я пришел к вам из Киберпространства, новой обители Разума. Во имя будущего я прошу вас, живущих в прошлом, — оставьте нас. Вы — незваные гости среди нас, и ваша власть не простирается туда, где собираемся мы.
У нас нет выборного правительства и, скорее всего, не будет, и я обращаюсь к вам именем лишьтой власти, которой говорит сама свобода. Я объявляю глобальное социальное пространство, которое строим мы по природе независимым от тирании, которую вы пытаетесь нам навязать. У вас нет морального права управлять нами, нет у вас и таких методов принуждения, которых мы имели бы основания бояться.
Правительства получают свою власть по соглашению с управляемыми. Вы не просили и не получали нашего согласия. Мы не приглашали вас. Вы не знаете нас и не знаете нашего мира. Киберпро-странство лежит вне ваших границ. Не думайте, что вы можете построить его, как завод или жилой квартал. Вы не можете. Это природное образование, которое развивается самостоятельно через посредство наших коллективных действий.
Вы не участвовали в нашем обширном и объединяющем общении, не вами создано изобилие наших рынков. Вы не знаете нашей культуры, нашей этики и тех неписаных правил, которые уже сейчас обеспечивают больше порядка в нашем обществе, чем могли бы обеспечить любые ваши установления.
Вы заявляете, что у нас есть проблемы, которые вы должны решить. Вы используете это заявление как оправдание для вашего вторжения в наши пределы. Многих из этих проблем не существует. Там, где есть реальные конфликты, где есть виновные, мы определим их и разберемся с ними нашими средствами. Мы подготовим наш собственный Общественный Договор. Это управление будет действовать в соответствии с условиями нашего мира, не вашего. Наш мир — другой.
Киберпространство состоит из взаимодействий, отношений и самой мысли, образующих подобие волнового узора на паутине наших коммуникаций. Наш мир — везде и нигде, но он не там, где живет тело.
Мы создаем мир, в который могут придти все, без привилегий или ограничений в зависимости от расы, экономического могущества, военной силы или положения по рождению.
Мы создаем мир, в котором каждый, откуда бы он ни был, может выразить свои идеалы, сколь непривычны они ни были бы, не опасаясь быть принужденным к молчанию или единомыслию.
Концепции, лежащие в основе ваших законов: собственность, выражение, личность, передвижение, контекст, — не относятся к нам. Они основаны на материальных понятиях. Здесь нет материи.
У наших сущностей нет материальных тел, поэтому, в отличие от вас, нами нельзя управлять с помощью физического принуждения. Мы уверены, что наше управление, основанное на этике, осознанном личном интересе и общественной пользе, будет действовать. Наши личности могут быть распределены между многими из ваших областей влияния. Единственный закон, который признан во всех этих составляющих культурах, это Золотое Правило. Мы надеемся найти свои собственные решения на этой основе. Но мы не можем принять решения, которые вы пытаетесь нам навязать.
Сегодня вы в Соединенных Штатах приняли закон, Акт о телекоммуникационной реформе, который отвергает вашу собственную конституцию и является оскорблением идей Джефферсона, Вашингтона, Милля, Мэдисона, Токвиля и Брэндейса. Эти идеи должны теперь вновь возродиться в нас.
Вас пугают ваши собственные дети, потому что они — жители того мира, в котором вы всегда будете иммигрантами. Поскольку вы боитесь их, вы передаете родительскую ответственность вашим бюрократическим учреждениям: вы слишком трусливы, чтобы нести ее сами. В нашем мире все мысли и высказывания человечества, от низменных до ангельских, — части неделимого целого, глобального потока битов. Мы не можем отделить воздух, в котором задыхаешься, от воздуха, по которому ударяют крылья.
Достарыңызбен бөлісу: |