Ли Кэрролл, Джен Тоубер. «Дети Индиго. Праздник цвета Индиго». Книга 2-я

Жизнь Индиго - глазами Индиго

Я - Индиго "меж измерениями" из Австралии. Мне шестнадцать лет, и не так давно я вступила в период "кризиса среднего возраста" (так мама говорит). Три месяца мама, которая больше десяти лет в одиночку растила меня и мою младшую сестренку, уже всерьез подумывала, не отвести ли меня в поликлинику, чтобы мне прописали успокоительное: я кричала, истерически рыдала и умоляла ее отпустить меня домой (иными словами, дать мне умереть - и вернуться к Духу). Я искусала себе все руки, я в буквальном смысле рвала на себе волосы. Помню, как отчаянно я молила маму, чтобы она меня послушалась. Боже мой, подумать только!

Мама всегда относилась ко мне как к взрослой и представляла своим знакомым как равную себе. Она никогда не отказывалась меня выслушать, всегда чувствовала, если что-то было не так, и говорила со мной, пока я все не рассказывала. Конечно, у нее сердце разрывалось, когда она столкнулась с подростком на грани безумия, умоляющим, чтобы его выслушали. Когда она говорила: "Все в порядке", я только начинала рыдать еще сильнее, - я знала, что далеко не все в порядке, и отчаянно хотела, чтобы хоть кто-нибудь мне помог. В общем, проблема была совсем не в том, что мама меня не хотела выслушать, - меня не слышали в школе.

Первые школьные годы были у меня чудесными. Чаще всего я вспоминаю о них, когда мечтаю над книгами о всяких историях, сказках и волшебстве. Одно из самых ярких и дорогих мне воспоминаний: я лежу под деревом, усыпанным желтыми цветками, и читаю книгу - но вижу себя со стороны, будто наблюдаю за самой собой. Правда, я всегда читала сказки только до половины, а потом сама придумывала им концовки. Я жила в раю, который почти не имел ничего общего с учителями. Большую часть времени я проводила наедине с собой, но мне это нравилось. Я действительно чувствовала, что непохожа на остальных, хотя знала, что я просто "не такая" - но ничуть не хуже других и вовсе не замкнутая. Я смотрела на окружающих, видела, как они себя ведут, но сама вела себя иначе. Моим любимым словом было "Почему?" - чаще всего в вопросах "Почему он это делает?" и "А почему я должна это делать?". Эти вопросы не означали, что я против этого или бунтую. Мне просто хотелось понять!

Все изменилось, когда мне было лет семь-восемь. В школе начались уроки музыки. Занятия сводились к тому, что учительница рисовала на доске ноты, а потом мы должны были отстукивать их на барабанчиках в такт ее указаниям - и так снова и снова, до бесконечности. Я, бывало, просто глядела на деревья за окном и барабанила чисто машинально. Через три недели этого занудства один семилетний мальчик повел себя умнее и правильнее всех: просто вскочил и запустил свой пластмассовый барабан учительнице в голову. То, что было потом, чем-то напоминало эпизоды из "Повелителя мух".

Этот стиль поведения быстро подхватили все остальные ученики, и очень скоро все учителя, пытавшиеся держать наш класс в узде, потерпели полную неудачу. Если на нас кричали, мы орали в ответ. Одни учителя просто в бешенстве бросали наш класс, другие даже не пытались нас чему-то учить и тратили весь урок на попытки взять нас под контроль.

Сама я большую часть времени сидела "на Камчатке" и делала уроки, которые задавала мне дома мама. Однажды я даже заперлась в классе - да так, что директору пришлось приходить и отпирать замок. Потом она отвела меня к себе в кабинет и накричала, на что я ответила ледяным тоном: "Миссис N (учительница) глупая и ничего не делает".

Наконец мама добилась того, чтобы меня перевели в другой класс, где преподавала самая старая, строгая и страшная на вид учительница. И она мне понравилась! Если честно, чаще всего мы просто садились в ряд и нараспев декламировали таблицу умножения, но еще она учила нас, как вышивать и готовить яблоки в глазури на Рождество. Писать прописью мы учились так: мы писали что-то печатными буквами, она переписывала это прописными, а мы потом опять писали, копируя ее каллиграфический почерк. Она придерживалась традиционных форм обучения, но она любила нас, заботилась о нас - и потому мы тоже ее любили. К сожалению, в конце того учебного года она ушла на пенсию, и пришлось вернуться к тому, что было... Я отказывалась ходить в школу!

В школе маме говорили, что я просто расстроена недавним разводом своих родителей. Мама приняла это близко к сердцу и отвела меня к психотерапевту. Тот поступил просто чудесно: сразу сказал маме, что она - замечательная мать, и моя травма вызвана тем, что творится в школе, а не дома.

Тогда мама начала разбираться в школьных порядках, чтобы понять общую ситуацию и изменить ее, но ей на каждом шагу давали от ворот поворот. В конце концов она просто перевела меня в другую школу.

Я, правда, не очень-то "вписалась" в новый коллектив, но теперь, по крайней мере, получала приличную порцию образования: английский язык, науки, история, литературное творчество и так далее. У меня были отличные оценки по всем предметам, хотя в первые годы школы я особенно не блистала. Тем не менее математика была и оставалась для меня предметом трудным: мне она казалась скучной, чересчур логичной и безжизненной.

В новой школе я стала главным объектом насмешек, издевательств и "изоляции", и это задевало меня до глубины души. Вскоре я просто решила, что так уж они устроены, эти чужаки. Учителя, впрочем, в этом райском уголке были просто замечательные! У меня появилась возможность посещать уроки литературного мастерства, которые проводили профессиональные писатели. Благодаря этому я даже познакомилась со своим любимым автором, Кристин Харрис.

Я пела в хоре и играла на скрипке. И еще кое в чем мне повезло: я встретила другого ребенка, очень похожего на меня. От него другие ученики тоже держались в стороне - прежде всего потому, что он всегда говорил на такие сложные темы, что большая часть учеников просто не могла его понять. И хотя мы с ним редко разговаривали, для меня настоящим событием стало уже одно то, что на свете есть и другие такие, как я!

В старших классах мне вообще крупно повезло: меня включили в число учеников, которым разрешали "забегать вперед" по тем предметам, с какими они блестяще справлялись. Как оказалось, это было сущее благословение: я смогла изучать дополнительные главы истории, общественных наук, биологии и истории искусств за счет тех предметов, которые меня мало интересовали - математики и прочих точных наук. Кроме того, у меня появилась возможность самой выбирать уроки из расписания, так что отныне я не обязана была ходить к учителям, которые, как мне уже было понятно, скорее мешали моей учебе, чем помогали ей.

А потом мне исполнилось шестнадцать лет и начался мой последний (так, во всяком случае, я думала) школьный год. У меня неожиданно отняли право не делать ненужные домашние задания (поскольку я и без того прекрасно знала материал). Теперь нужно было выполнять все. Быть просто отличницей уже стало мало - мне пришлось все время доказывать, что я хорошо соображаю. Я начала сомневаться в своих умственных способностях и самой себе. В тот же год у меня начались первые половые отношения с человеком на семь лет старше меня. Благодаря ему я вновь почувствовала себя значимой и любимой, но у того парня были очень сложные отношения в семье, детство его прошло под гнетом сексуальных и физических издевательств, пьянства и прочих подобных несчастий. Иными словами, наши отношения тоже были очень сложными.

В конце концов я порвала с ним - это причинило мне много боли, а затем наступило полное одиночество... Школьные уроки не приносили ничего, кроме раздражения, а вдобавок разладились мои отношения с немногими друзьями, которых мне удалось найти, когда я пыталась хоть как-то оживить свою жизнь. Мама, за которой я всегда была как за каменной стеной, в ту пору впервые после развода серьезно увлеклась другим мужчиной, и потому ее поведение тоже изменилось. У меня пропал аппетит, я очень похудела, и от этого на душе стало еще хуже: я казалась себе уродиной, изгоем, полной дурой, лентяйкой и никчемной. Больше того, мне было стыдно, что люди, которых я люблю, видят меня в таком угнетенном, ужасном состоянии.

Что же помогло мне прийти в себя, что позволило описывать сейчас все это, почти не роняя слез? Любовь! Я на несколько дней приехала к папе, и его отец, мой дедушка, впервые сказал мне, что очень меня любит. Потом я немного погостила у тети. Бабушка с дедушкой (мамины родители), которые живут за городом, тоже приехали повидаться со мной. Сестренка то и дело обнимала меня, а мама все бросила и занималась только мной, лишь бы я вернулась к норме.

Я ходила к врачу, но он ничего не мог поделать и сразу признался в этом. Я побывала у травника она прописала мне кое-какие травы - и они очень помогли, как, впрочем, и электромагнитная терапия. Наконец, однажды мне приснился гномик. Он принес приятную весть, которая до сих пор эхом раздается в моей голове. Он сказал: "Минувшее поколение должно было изменить себя. Вы (Дети Индиго) - уже другие. Вам суждено изменить мир".

Когда я услышала, что дело не во мне, а в окружающем мире, мне сразу полегчало. Я нравлюсь сама себе, но в этом мире мне нравится далеко не все. Я в порядке. Я - это я. Я могу что-то изменить и непременно это сделаю. А тогда и весь мир изменится.

Сегодня многих детей обвиняют в том, будто они считают, что весь мир крутится только вокруг них. А я надеюсь, что в один прекрасный день так и будет!