Лингвистика текста – направление лингвистики, в рамках которой формулируются и решаются проблемы текста

ПОНЯТИЕ ТЕКСТА

ТЕКСТЪ — подлинникъ, подлинныя, буквальныя

речи писателя

Владимир Даль

1. Традиционная интерпретация понятия «текст»

В современной лингвистике трудно найти другой термин, который был бы столь же

употребителен, но и столь же неоднозначен, как термин «текст». Аналогично тому, как

наличие нескольких сотен определений предложения не исчерпывает его сущности и всего

лишь свидетельствует о сложности дефинируемого объекта, отражая к тому же разные

подходы к его описанию, точно так же огромное число разнообразных определений текста,

претендующих на полноту и объективность, не может охватить всех сторон данного явления.

В этих дефинициях, как в капле воды, отражаются различные авторские подходы к природе,

свойствам и анализу текста.

Сложность однозначной интерпретации понятия «текст» обусловливается рядом

причин. Рассмотрим некоторые из них.

Современные справочники приводят несколько значений слова «текст». Ср.,

например: «ТЕКСТ [lat. textum 'связь, соединение'] — 1) авторское сочинение или документ,

воспроизведенные на письме или в печати; 2) основная часть печатного набора — без

рисунков, чертежей, подстрочных примечаний и т. п.; 3) слова к музыкальному сочинению

(опере, романсу и т. п.); нотный текст — музыкальный материал произведения в нотной

записи; 4) типографский шрифт, кегль (размер) которого равен 20 пунктам (7,52 мм); 5) в

семиотике и лингвистике — последовательность знаков (языка или другой системы знаков),

образующая единое целое и составляющая предмет особой науки — лингвистики текста»

(Словарь иностранных слов 1989: 500). Добавим к пяти названным выше значениям еще два:

текст как подлинник (Даль 1991: 396) и текст как канонический текст священного писания (в

теологии). Таким образом, неоднозначность слова «текст» подтверждается

лексикографическими источниками.

Из множества существующих лингвистических определений текста выберем одно

весьма показательное. В «Кратком словаре лингвистических терминов» под текстом по-

нимается «осмысленная последовательность словесных знаков, обладающая свойствами

связности и цельности, а также свойством невыводимости общего смысла из простой суммы

значений составляющих» (Васильева, Виноградов, Шахнарович 1995: 127). В

общесемиотическом плане под текстом понимается любая организованная совокупность зна-

ков, развертывающаяся во времени и в пространстве, например, обряд как текст, культура

как текст, танец как текст (там же).

Вообще одновременное функционирование слова «текст» в качестве единицы

общенародного языка и научного термина не способствует его однозначной трактовке. К.

Элих видит в этом опасность для науки, «потому что вовлечение термина в обиходный язык

редко совершается без ущерба для семантической точности, которая обязательна для спе-

циальной терминологии» (Ehlich 1981: 25).

Оставим за рамками нашего рассмотрения узко специальные трактовки текста в

печатном деле, музыке, теологии и обратимся к двум значениям, касающимся обиходного

употребления этого слова, а также его использования в лингвистической практике.

Традиционно под текстом в человеческом обиходе понимается «всякое написанное

произведение, а также часть, отрывок его» (Ожегов 1953: 732). Я намеренно делаю здесь

ссылку на одно из ранних изданий словаря С. И. Ожегова, чтобы лишний раз подчеркнуть

сложившую традицию в понимании этого слова. Эта традиция сохранилась до наших дней. В

более позднем издании словаря С. И. Ожегова (1989: 789) под текстом точно так же

понимается «всякая записанная речь (литературное.«произведение, сочинение, документ, а

также часть, отрывок из них)». Эта дефиниция дословно воспроизводится в 4-м издании

«Толкового словаря русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой (1999: 791). Кроме

того, в нем дается также строгое современное лингвистическое определение, согласно

которому текст трактуется как «внутренне организованная последовательность отрезков

письменного произведения или записанной либо звучащей речи, относительно законченной

по своему содержанию и строению» (там же). Однако в обыденном человеческом сознании

текст предстает прежде всего как речевое произведение, зафиксированное в письменной

форме.

В этом плане обиходное понимание текста созвучно его традиционной научной

содружество гуманитарных дисциплин — языкознания, литературоведения, текстологии,

источниковедения и др., изучает духовную культуру человека через языковой и стилистичес-

кий анализ письменных текстов (Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 544).

Фактически вся история современного языкознания связана как раз с изучением письменных

текстов. И здесь мы сталкиваемся с неизбежным противоречием. С одной стороны, и в

массовом обыденном сознании, и в традиционных научных представлениях слово «текст»

ассоциируется с письменной формой коммуникации, а с другой стороны, основную долю

речевой деятельности любого человека составляет, без сомнения, коммуникация не

подготовленной по форме, свободно и сиюминутно порождаемой устной речи (Фонетика

спонтанной речи 1988: 5). Таким образом, несмотря на то, что весь понятийный и методоло-

гический аппарат современного языкознания формировался применительно к анализу

письменных речевых форм, в наши дни исследователю приходится считаться также с

огромной массой устных речевых произведений, подлежащих лингвистическому описанию.

Затруднительным оказывается также решение вопроса о границах и объеме текста.

Как было указано выше, в человеческом обиходе под текстом может пониматься целое ре-

чевое произведение, часть произведения или его отрывок. Обиходная трактовка объема

текста находит свое отражение (точнее, имеет свои аналоги) в некоторых теоретических

концепциях. О. И. Москальская, например, различает два основных объекта лингвистики

текста, часто неоправданно именуемых одним и тем же словом «текст»: 1) целое речевое

произведение, т. е. текст в широком смысле слова, или макротекст, и 2) сверхфразовое

единство (сложное синтаксическое целое) — текст в узком смысле слова, или микротекст.

При этом, по ее словам, возможно совпадение границ сверхфразового единства и целого

речевого произведения (Москальская 1978: 13).

По словам О. И. Москальской, сверхфразовое единство и целое речевое произведение

— единицы принципиально разного порядка. Сверхфразовое единство — понятие синтакси-

ческое. Это единица синтаксиса, образующая особый уровень по отношению к

предложению. Целое речевое произведение — социально-речевая единица. В рамках

лингвистики текста сверхфразовое единство является преимущественно объектом

грамматики текста, хотя грамматические характеристики присущи и целому речевому

произведению. Тем не менее в своей «Грамматике текста» О. И. Москальская (1981),

анализируя микротексты, т. е. сверхфразовые единства, постоянно использует термин

«текст».

широком смысле — это то же самое, что речь, продукт производства, говорения (для

звукового языка). Текст в узком смысле — это единица речи (т. е. текста в широком смысле),

которая характеризуется цельностью и внутренней связностью и как таковая может быть

вычленена, отграничена от предыдущего и последующего текстов (если текст не

изолирован). Текст в узком смысле — максимальная конструктивная единица, хотя, как уже

говорилось, в принципе текст может сводиться и к одному высказыванию, как, впрочем, и

высказывание может реализоваться в виде единственного слова, а материально — и

единственного слова» (Касевич 1988: 50-51).

Несколько иной смысл в широкую и узкую трактовку текста вкладывает 3. Я. Тураева.

Вслед за И. Р. Гальпериным она предпочитает узкое определение текста, согласно которому

текст — это фиксированное на письме речетворческое произведение (Тураева 1986: 11).

Таким образом, она исключает из рассмотрения устные тексты, что вряд ли отвечает

насущным потребностям лингвистического поиска.

В зарубежных определениях также можно встретить широкую и узкую трактовки

текста. В них, как правило, отражаются авторские взгляды на текст как центральное понятие

лингвистики, а также выделяются различные аспекты его рассмотрения. При акценте на

внутритекстовые критерии (textinterne Kriterien), т. е. грамматические, структурные, текст

предстает как когерентная последовательность предложений, связанная в единое целое

благодаря грамматическим (преимущественно прономинальным) соединительным средствам

и обладающая относительной тематической завершенностью. При акценте на

экстратекстовые критерии (textexterne Kriterien) текст рассматривается как продукт речевой

деятельности человека, обладающий отчетливой коммуникативной функцией (Metzler

Lexikon Sprache 1993: 636).

Авторы новейших зарубежных подходов к описанию текста связывают воедино

внутренние и внешние текстовые признаки. Термином «текст» они называют когнитивно,

грамматически, иллокутивно и при необходимости просодически структурированный

результат какого-либо (устного или письменного) действия продуцента, в котором

представлена контекстная и адресатная соотнесенность и который представляет собой

основу для когнитивно и интенционально структурированных действий реципиента (Ibid.).

Таким образом, широкое и узкое понимание текста предполагает вовлечение / исключение из

рассмотрения других семиотических систем, которые наряду с языковой знаковой системой

имеются в текстовых структурах, например жестикуляция и мимика, или символы, формулы

и изображения.

Такой разброс мнений по поводу существа текста явно не способствует его

однозначной интерпретации, хотя и свидетельствует о многогранности и сложности объекта

рассмотрения. Разные критерии, положенные в основу широкой и узкой трактовок текста

(см. выше, с. 64-66), предполагают разные подходы к его анализу и т. п. В дальнейшем при

описании различных авторских теорий мы еще раз вернемся к этому вопросу и более

подробно обсудим возникающие проблемы.

Одним из первых встает вопрос о знаковом характере текста. Иными словами, это

вопрос о том, является ли текст языковым знаком? И в этом вопросе решающая роль отво-

дится лингвистической позиции ученого.

Для того чтобы ответить на поставленный вопрос, вспомним все основные свойства

языкового знака и попытаемся определить, характерны ли они для текста.

В современной лингвистике под языковым знаком понимается материально-идеальное

образование (двусторонняя единица языка), репрезентирующее предмет, свойство, отно-

шение действительности; в своей совокупности языковые знаки образуют особого рода

знаковую систему — язык. Знак языка представляет собой единство определенного мысли-

тельного содержания (означаемого) и цепочки фонематически расчлененных знаков

(означающего). Две стороны языкового знака, будучи поставлены в отношение постоянной

опосредованной сознанием связи, составляют устойчивое единство, которое посредством

чувственно воспринимаемой формы знака, т. е. его материального носителя, репрезентирует

социально приданное ему значение. Только в единстве и взаимосвязи двух сторон языкового

знака сознанием «схватывается, а знаком обозначается и выражается определенный «кусочек

действительности», вычлененные факты и события (Лингвистический энциклопедический

словарь 1990: 167).

Итак, свойствами языковых знаков можно признать их билатеральность

(двусторонность), причем связь, между материальной формой (экспонентом) и содержанием

знака является устойчивой. Устойчивость этой связи проистекает из постоянной

воспроизводимости (повторяемости) языковых знаков в бесчисленном множестве актов

коммуникации. Кроме того, как показывает Ю. С. Маслов, «установленная для каждого

данного знака связь между его экспонентом и содержанием является условной, основанной

на социальной договоренности» (Маслов 1987: 26). Что касается содержания знака, то его

связь с обозначаемой знаком действительностью носит, по выражению Ю. С. Маслова,

принципиально иной характер. Содержание знака является обобщенным и схематичным

отражением в сознании людей, использующих этот знак, предметов, явлений, ситуаций дей-

ствительности (там же).

Согласно концепции Ю. С. Маслова, приведенным выше критериям языкового знака

удовлетворяют только две языковые единицы — слово и морфема. Фонемы, будучи еди-

ницами односторонними, не являются знаками, но служат превосходным «строительным

материалом» для знаков. Потенциальная связь фонемы со смыслом реализуется в случаях,

когда экспонент морфемы или даже слова состоит всего из одной фонемы. Таковы

окончания -а, -у, -ы в разных формах слова ворон или предлоги к, у, с, союзы и, с и т. д. Но

это случаи не стирают принципиального различия между фонемой и знаковыми

(двусторонними) единицами языка. Точно так же предложение как высшая языковая единица

чаще всего есть некая комбинация языковых знаков, создаваемая по определенной модели в

процессе порождения высказывания. Случаи однословных (или даже одноморфемных)

предложений не стирают принципиального различия между предложением и словом

(морфемой) (там же: 28).

Для последователей классической теории языкового знака (см. выше концепцию Ю.

С. Маслова) ответ на вопрос о знаковом характере текста очевиден. Текст не может иметь

статус языкового знака. Текст несомненно обладает как планом выражения, так и планом

содержания. Однако он не принадлежит к так называемым инвентарным единицам языка. В.

Б. Касевич, как указывалось выше, называет текст «конструктивной» единицей и его особый

статус видит в том, что именно в тексте реализуются такие свойства речевой организации,

как цельность и связность. Формально текст имеет начало и конец, а также, возможно,

другие признаки, указывающие на развертывание текста во времени (если текст звучащий)

(Касевич 1988: 50).

Совсем по-иному подходят к решению вопроса о знаковом статусе текста другие

лингвисты. Так, в лингвистическом словаре Метцлера под языковым знаком понимается

вычленяемый элемент языковой системы (isolierbares Element des Sprachsystems).

Соответственно данному подходу языковые знаки подразделяются на дистинктивные

(фонемы, графемы) и сигнификативные. Далее на сигнификативном уровне языковые знаки

представляют собой конвенциональное соединение выражения (звуковая или письменная

форма, означаемое) с содержанием (значением, обозначаемым), как это имеет место у

морфем, композитов и фразеологизмов. Кроме того, в эту группу включаются также

предложения и тексты (Metzler Lexikon Sprache 1993: 591).

Истоки такого понимания знакового статуса текста скрываются в особом подходе

ученых к интерпретации языкового знака. В лингвистике языковой знак иногда понимают

как одностороннюю сущность. Так, в работах Р. Карнапа понятие «знак» было

трансформировано и приспособлено к конкретным нуждам специальной области знаний,

главным образом математики и физики. Если традиционно знак трактуется как двусторонняя

сущность, сформированная отношением формы знака и его значения, то в теории Р. Карнапа

он был приравнен к «языковому выражению» и тем самым сведен к форме знака, к

односторонней сущности. Характерной чертой знака в интерпретации Р. Карнапа стало не

свойство «замещать что-либо», а «принадлежать к системе, быть членом строго

формализованной системы исчисления» (Лингвистический энциклопедический словарь

1990:168). Соответственно данному подходу текст также можно считать языковой единицей,

обладающей статусом языкового знака.

Возможно также иное, расширительное понимание языкового знака. В этом случае

ученые исходят из того, что не только слова и морфемы, но и речевые высказывания пред-

ставляют собой единицы, имеющие две стороны — план выражения и план содержания. При

этом опускаются другие отличительные признаки языкового знака (см. выше). В данном

случае становится возможным распространить понятие языкового знака на предложение и

текст (Kleine Enzy-klopadie Deutsche Sprache 1983: 86). Похожая точка зрения представлена,

как известно, в работах Л. Ельмслева и его последователей (см., напр. (Лингвистический

энциклопедический словарь 1990: 107-108; Helbig 1986: 60-72)).

Глава 6

ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС ТЕКСТА

Языковые знаки — это всегда звуки

Вильгельм фон Гумбольдт

Вопрос о соотношении устной и письменной речи (соответственно устных и

письменных текстов) является фундаментальным в языкознании. Традиционно признается

первичность устной формы и вторичность письменной формы речи. Этот вывод был для

подавляющего большинства языковедов настолько очевидным, что их высказывания по

этому поводу давно стали афоризмами.

Великий В. Гумбольдт, разбирая особенности восприятия устной речи глухонемыми,

заключает: «Их пример показывает также, насколько глубока и неразрывна связь между

языком и письмом, даже если она не поддерживается звуком» (Гумбольдт 1984: 85). Для него

вывод о первичности устной формы речи очевиден, потому что «языковые знаки — это

всегда звуки» (там же: 302).

Другой знаменитый немецкий ученый Г. Пауль так говорит о соотношении устной и

письменной речи: «Языковед никогда не должен забывать о том, что любой письменный

памятник еще не есть сам язык, что, прежде чем оперировать тем или иным материалом, его

сначала надо подвергнуть обратному преобразованию» (Пауль 1960: 441). И далее: «Письмо

относится к языку примерно так, как черновой набросок к тщательно выписанной картине в

красках» (там же: 445).

Эту проблему не обошел своим вниманием и Ф. де Соссюр: «Язык и письмо суть две

различные системы знаков; единственный смысл второй из них — служить для изображения

первой; предметом лингвистики является не слово звучащее и слово графическое в их

совокупности, а исключительно звучащее слово. Но графическое слово столь тесно

переплетается со словом звучащим, чьим изображением оно является, что оно в конце

концов присваивает себе главенствующую роль; в результате изображению звучащего знака

приписывается столько же или даже больше значения, нежели самому этому знаку. Это все

равно, как если бы утверждали, будто для ознакомления с человеком полезнее увидеть его

фотографию, нежели его лицо» (Соссюр 1977: 62-63).

Приведенные выше колоритные высказывания классиков мирового языкознания как

нельзя лучше иллюстрируют основную тенденцию в решении фундаментального вопроса о

соотношении устной и письменной форм речи. Эту традицию продолжают видные

представители новейшей лингвистики. Так, Л. Р. Зиндер говорит по этому поводу

следующее: «...чисто письменная форма речи — это фикция. Пока речь зафиксирована в

оптических знаках и не воспринимается человеком, она остается мертвой материей.

Подлинной речью она становится лишь тогда, когда имеет место акт коммуникации, когда

текст читается, т. е. когда он хотя бы мысленно озвучивается» (Зиндер 1982: 21). Ю. В.

Рождественский считает, что «источником и началом языка являются звуки»

(Рождественский 1990: 145).

Вместе с тем ученые не могут игнорировать исключительную роль письма в истории

и культуре человеческого сообщества. К тому же они отмечают постоянно растущую роль

письменного языка в современной жизни. При этом обращает на себя внимание такое

парадоксальное явление: письмо и письменная коммуникация, играя важную роль во всех

сферах повседневной жизни нашего общества, приобретают центральное значение для всех

научных дисциплин в силу своей способности непосредственно передавать, хранить и

накапливать научную информацию. Но именно в языковедении, т. е. науке (!) о языке,

письменная форма речи однозначно признается вторичной формой коммуникации. Тем

самым важность письма и письменной коммуникации как бы отодвигается на задний план.

Справедливости ради необходимо заметить, что история лингвистики дает немало

свидетельств тому, насколько по-разному оценивалось соотношение между устной и

письменной формами речи в различные эпохи, притом иногда с прямо противоположных

позиций. И если в наши дни вряд ли кто-либо возьмется оспаривать факт генетической

первичности устной формы речи по сравнению с письменной речью, то ранее в науке не

было такого единодушия в данном вопросе.

В Александрийский период (III-II вв. до н. э.) учение греков о языке опиралось

главным образом на письменные тексты. Соответственно устная речь считалась зависимой и

производной формой от речи письменной (Лайонз 1978: 28). Это убеждение еще более

укрепилось в средние века, когда на главенствующие позиции в области образования, науки

и культуры выдвинулась латынь, являвшаяся, прежде всего языком письменности. Что же

касается устной латыни, то в разных странах были приняты разные способы произношения.

Этот факт казался подтверждением традиционных воззрений, согласно которым письменный

язык главенствует над устным (там же: 32-33).

В эпоху Возрождения образцом латыни ученые считали язык Цицерона, а литературу

классической древности принимали за источник всех культурных ценностей цивилизации.

Всю энергию они обратили на собирание и публикацию текстов классических авторов (в

особенности после изобретения в конце XV в. книгопечатания). Подлинным языком по-

прежнему считался литературный язык (литературный язык буквально означает письменный

язык от лат. littera 'буква, письмо'; мн.ч. litterae 'буквы, письменность'), а за настоящую

литературу, изучавшуюся в школах и университетах, принимались лишь те произведения,

которые продолжали классическую традицию (там же: 35). В эпоху романтизма,

отвергавшего классические каноны античности, а также в бурные времена массовых

национальных движений (например, в Германии) традиционные взгляды на сущность и

соотношение устной и письменной форм речи нередко менялись на прямо

противоположные: устная «речь народа» (die gesprochene "Sprache des Volkes") признавалась

образцом первородного, прекрасного и полного сил народного духа, а письменная речь

рассматривалась как нечто слабое, блеклое и чуждое (Kleine Enzyklopadie Deutsche Sprache

1983: 371).

Научные споры о сущности и соотношении устной и письменной форм речи

приобретают в настоящее время особый интерес в связи со стремительным развитием

средств массовой информации и компьютерной техники, сдвигающих привычные рамки

представлений о возможностях использования той и другой формы коммуникации. Как

показывают социолингвистические исследования, «язык массовой коммуникации» — это

образец «синкретического по соотношению элементов устной и письменной речи единства

литературного языка» (Трескова 1989: 142). При этом особо подчеркивается, что «роль

устных средств массовой коммуникации в современном обществе еще недостаточно

осмыслена и использована в плане сохранения, распространения и развития национальных

языков и культур» (там же: 141).